Для того, кто умел верить

      С момента разговора в парке прошло чуть больше трех месяцев. Благодаря ему отношения Ярской и Лили приобрели другой характер: они всё чаще общались не по рабочим вопросам, выбирались вместе на прогулки и кино, несколько раз ужинали у Иры дома. Лилю тянуло к этой женщине, необъяснимо и сильно, но данные проявления чувств она списывала на нехватку родительской любви. А заглушить отголоски душевной травмы с помощью Ирины хоть и с трудом, но получалось.       Под конец очередного рабочего дня, просматривая наработки по упаковкам к кофе, Ирина неожиданно призналась сидящей напротив Лиле:       — А ты знаешь, я ведь не такая правильная, как ты себе можешь это представить, и в прошлом натворила много дел, — Ярская уже давно перестала обращаться к ней «Субботина», теперь — исключительно по имени, иногда с отчеством, когда приходилось отчитывать. Всё чаще говорила «ты», стирая официоз между ними.       Лиля засмеялась, не удержавшись:       — Да? И что же вы делали? С цыганами воровали детей на рынке?       — Практически. Вернее, наоборот: у меня есть дочь твоего возраста, Лиля, но я оставила её в роддоме сразу после рождения.       — Ирина Михайловна, так нельзя шутить, — нахмурилась Субботина и отложила в сторону бумаги, но поняла: Ярская вполне серьезна. — Но что… что вас заставило?       — Это сейчас я вполне успешная, есть квартира, машина, муж, своё дело. А тогда — ни крыши над головой, ни знакомых, ни денег.       — И что, вот так просто взять и оставить? — Лиля старалась скрыть осуждение, но у неё получалось плохо. — Даже котенка жалко, а тут живой человек.       — Я испугалась. Я со своей-то жизнью не знала, что делать. Думала: вот сейчас найду работу, вернусь за своей девочкой. Но передумала и пришла за ней в тот же вечер. Вот только было поздно. Заведующая роддома выгнала меня, сказав, что я непутевая мать, что не может доверить мне ребенка. Я приходила снова и снова, я билась, рыдала, умоляла, — как же невыносимо вспоминать события тех дней, как же Ире хотелось отмотать всё назад. — С того времени живу только для того, чтобы её найти.       — Не нашли? — спросила потрясенная рассказом Лиля.       Ирина грустно улыбнулась и покачала головой.       — Знаю, что её усыновили в счастливую приемную семью. Как ты считаешь, могу ли я вмешиваться в их жизнь?       — Но она же ваша дочь, Ирина Михайловна! — возмущённо воскликнула Лиля. — Оставить всё, как есть? Я не думала, что вы способны на трусость! … простите…       — Дело не в трусости, Лиля. Нельзя врываться в судьбу человека спустя столько лет и вести себя, как ни в чем не бывало.       — Но хотя бы попытаться?       — А как бы ты поступила, будь на моём месте?       — Я бы никогда не отдала своего ребенка, — твердо заявила Лиля. — Но если бы так вышло, даже спустя годы я бы разыскала и всё ей рассказала. А там будь что будет.       Ярская колебалась: выложить всё сейчас или попытаться подготовить почву еще? Но сколько придется ждать? Месяц? Год? Когда ты уже наконец будешь готова к разговору? А может, и вовсе не стоит? Оставить, как есть. Она же рядом, она всегда близко, только руку протяни. Разговаривай, рассказывай новости, смейся над шутками, но самое главное — будь всегда рядом. Но так не будет продолжаться вечно. Работа, какой замечательной она бы ни была, никогда не заменит семейное тепло и родных людей. И ты, Ирина Михайловна, как руководитель, никогда не заменишь ей мать. Рано или поздно у неё появятся дети (твои внуки, улыбнулась про себя), и ты уже навсегда отойдешь на второй-третий-четвертый план. Если вообще в её жизни останется место для тебя.       — Ирина Михайловна, всё хорошо? — позвала Лиля.       — А что бы ты сделала, узнав, — медленно выговаривая каждое слово, до конца не веря в собственные силы, чтобы спросить это, начала Ярская, — что ты и есть та девочка из приемной семьи?       — В смысле, представить себя на её месте? — вопросительно взглянув на Ярскую, хотела уже было начать отвечать Лиля, но что-то подсказывало: Ирина спрашивает не просто так. — Я не совсем понимаю.       — Перед твоим отъездом в Курск мне позвонила твоя мама и попросила о встрече. Она нашла письмо Александра, в котором тот признается, что двадцать лет назад у них родился мертвый ребенок. Он сумел договориться, и их дочерью стала ты, «отказник». Твой папа скрывал это от всех, от Светланы в том числе.       — Это бред какой-то, — не веря своим ушам, пробормотала Лиля. — Это неправда. Вас обманули, я не знаю, для чего, но всё это — неправда. Понимаете?       — Вот письмо, — достала его из верхнего ящика стола и протянула Лиле, но та жестом отказалась брать его в руки. — Светлана рассказала о своих проблемах со здоровьем и попросила позаботиться о тебе.       Вся жизнь начала раскладываться по полочкам: вдруг стало понятно, почему, когда Лиля в детстве вела себя плохо, и мама шутила, что у них в роду таких проказниц не было, папа бледнел и не смеялся, как обычно. Вот почему мама так настаивала на переезде именно в Москву, и на работе именно в рекламном агентстве Ярской. Судя по всему, она знала достаточно давно.       — Да как вы могли? — горько спросила Лиля. — Вы, папа, мама? Как вы все так могли? Я — игрушка? Хочешь — будет хлопать в ладоши, захочешь — будет танцевать. Вы всё решили за меня. Все всё знали!       — Всё не так, Лиль.       — А как? И на что вы, Ирина Михайловна, надеялись? — в отчаянии воскликнула девушка. — Что, когда моя мама умрет, я брошусь в ваши объятия? Вы ошибались.       Приподнялась с кресла, подняла ладони вверх, тем самым показывая «не трогайте меня», сквозь зубы процедила:       — Я не ваша дочь. Я сейчас уйду, и не надо за мной идти. Пожалуйста.       Выскочила, как ветер.       Решив не пользоваться лифтом, побежала вниз по лестнице. Порыв эмоций стих между третьим и четвертым пролетом, она остановилась, прижалась спиной к стене и медленно сползла по ней вниз. Обхватила колени и заревела от обиды и безнадежности. Попыталась поставить себя на место Ярской — и никак не могла.       Ирина подошла к окну, движение машин и людей всегда помогало разобрать хаос в мыслях. Никто и не обещал тебе, Ярская, что будет легко. Помочь может только одно — время.       Зашелестела дверь в кабинет.       — Я же сказала — меня не для кого нет! — не поворачивая головы, раздраженно бросила Ярская.       — Даже для меня? — тихий, слегка насмешливый голос.       Ирина медленно обернулась, не веря в то, что это — Лиля. Дочь стояла напротив неё и едва заметно улыбалась уголками губ.       — Хотела уйти, хотела сбежать от проблем. Но не смогла. Вы стали мне самым близким человеком, Ирина Михайловна. У меня никого больше нет.       Голос звучал спокойно и мягко. Извинилась за минутный порыв слабости, за слова, брошенные сгоряча. Попросила:       — Расскажите мне всё, пожалуйста.       Потребовались не дни, и даже не недели, прежде чем Лиля смогла вслух назвать Ярскую «мамой». Нет, мысленно она разорвала барьер еще тогда, в кабинете Ирины, когда по окончании продолжительного монолога мамы встала и молча её обняла. Помог случай: во время очередной совместной велопрогулки Ирина, наехав на бордюр, не справилась с управлением и упала с велосипеда. Испугавшись, Лиля воскликнула «мама!», а Ярская, несмотря на разодранные в кровь колено и локоть, звонко засмеялась от счастья.       С Юрием девушка встречаться наотрез отказалась, но в свою очередь Андрей своей искренней заботой и вниманием частично смог заменить ей отца.       Еще несколько раз совместно с Ириной ездили до Курска — Ярская всегда находилась рядом и поддерживала. В день своего двадцатилетия Лиля окончательно призналась самой себе, что обрела новую семью, оставив в сердце значительную часть для приемных папы и мамы. И знала, что они наверняка одобряют всё, что она делает. И эта мысль грела её душу, как и теплые материнские объятия Ирины. Лиля вновь была счастлива.