***
Комната под номером три удивления не вызвала. Глупо даже допускать мысль, что Чонгук когда-нибудь пройдёт дальше. И первая встреча в седьмой комнате была лишь везением. Хорошо, по крайней мере, третья абсолютно точно знакома и внушает спокойствие. Настолько, насколько это возможно перед неизвестностью сегодняшней сессии. Чонгуку нравится древесный запах, витающий в помещении, как только он заходит и закрывает за собой дверь. С сжатой челюстью Чонгук ищет взглядом, за что бы зацепиться, понять, что в комнате не так. Малейший намёк на то, что придумал Шуга, но всё находится на своих местах. На кровати нет никаких разложенных девайсов, свет приглушён, как обычно, мебель не сдвинута, а звук льющейся воды в туалете прекращается. Нет ни единой подсказки, что будет на этой встрече. Правда, у выходящего из уборной Шуги в голове наверняка уже есть чёткий список будущего представления. Чонгук не спрашивает, он согласился на предложение, получив взамен благодарность за доверие, которое не выражал, по правде говоря. Или это только ему так кажется? — Джейкей, — в чужое имя Доминант вкладывает приветствие. Чонгук кивает и проходит вглубь комнаты, чтобы бросить рюкзак на свободный диван. Почему ему уже становится жарко? — Приятно видеть, что ты соблюдаешь назначенное время, — комментарий ни к чему не обязывает, приходится просто молча проглотить. Да, в тот раз он опоздал, но это был единичный случай. Тревожность Чонгука не позволяет опаздывать куда-либо, вынуждая всегда выходить чуть ли не за полчаса раньше, чем нужно. Сейчас она постоянная его спутница, любит лишний раз хватать своими противными когтями за лёгкие и желудок, поселяться в голове маниакальным голоском и говорить всякую чушь. Она становится тише, когда Чонгук оборачивается на Шугу. Он выглядит таким же расслабленным, как и всегда: одет в уже знакомый официальный костюм, пиджак которого висит на спинке дивана, рукава белой рубашки закатаны до локтя, а волосы в лёгком беспорядке. Видимо, сегодня у Мистера Зануды не было времени для укладки. — Добрый вечер, — бросает в ответ Чонгук и присаживается в надежде избежать неловкости. Он не испытывает ощущения, будто заперт в клетке и не может выйти из этой комнаты. Но взгляд Шуги такой прожигающий, будто Он в ожидании чего-то. Шуга всегда что-то ожидает от Чонгука. Только вот последний не совсем понимает, чего именно. — Надеюсь, ты не передумал о своём согласии на сегодняшнюю сессию, — говорит Доминант, ступая по ковру под ногами в направлении дивана. Чонгук мычит. — У тебя всё ещё есть право сказать стоп-слово, если что-то пойдёт не так. Хотя, повторюсь, ничего экстремального мы делать не будем. Чонгук пожимает плечами. В третьей комнате и правда вряд ли получится сделать что-то «экстремальное». По крайней мере, с девайсами. Возможно, Шуга настолько искусен, что умеет делать невероятное из ничего. Догадку пока не хочется проверять на реалистичность. Он смотрит снизу вверх на подошедшего Доминанта, облизывает губы и коротко кивает, не находя слов. Шуга выглядит… как обычно. Чёрная маска, закрывающая половину лица, но в этот раз, возможно, присутствует лёгкий намёк на макияж. Чонгук задумывается, где Он работает вне стен «Чёрного лебедя», раз нуждается в тенях и консилере; грех судить, когда самому приходится каждый день прятать синяки под глазами. Доминантам здесь даже не обязательно носить маску, чёрт возьми. Почему это уже их третья встреча, а Он не хочет её снимать? Чонгук чувствует себя голым, даже будучи полностью одетым. — Так что… мне нужно сделать? — спрашивает он, разводя руки в стороны, и Шуга отводит взгляд. — Я хочу, чтобы ты снял с себя верх и обувь, — Доминант звучит обыденно, направляясь к маленькому столику. Чонгук молча наблюдает за тем, как Тот сдвигает его по ковру чуть подальше, а потом переходит к креслу. Чонгук не до конца понимает эту перестановку, но не задаёт вопросов. Может, у Шуги резко проснулось внутреннее чувство дизайнерского стиля, и Он от скуки решил заняться этим прямо сейчас. Через пару минут комната визуально преображается: освобождается значительная часть ковра, и места становится больше, за счёт пустой середины. Кресло теперь стоит справа — идеальное расположение, открывающее вид на всю комнату. Когда Его Величество полностью удовлетворено, Он поворачивается к сидящему на диване Чонгуку и поднимает бровь. Только через мгновение до того доходит, что было сказано сделать. — Я говорил тебе снять верх, — повторяет Он настолько требовательно, насколько это позволено вне начатой сессии. — Сними свою одежду и встань на колени посередине ковра. В комнате тепло, раздеться — не проблема, пока Чонгуку не приказывают устроить из этого шоу. Шуга не кажется заинтересованным в возможном представлении в виде стриптиза. Даже отворачивается, когда видит, что Его приказ неспешно, но начали выполнять. Чонгук осматривает спину Доминанта, направляющегося к аккуратно повешенным девайсам на стене, и складывает свою одежду на диване. Проносится мысль, что висящий на спинке пиджак стоит в несколько раз дороже, чем сложенная наспех вся его одежда. Шуга возвращается со стеком в руке, на вид обычным, с металлической рукоятью. Иногда Тэмин использовал его на сессиях, но Чонгук склонялся к порке рукой, а не девайсом. Личное предпочтение? Нет, Чонгук сомневается; своя ладонь, по его мнению, контролируется лучше, чем любая игрушка. Планы на сегодня — обычная флагелляция? Почему тогда Он сразу об этом не сказал? Взгляд Доминанта на секунду задерживается на голом торсе Чонгука и татуировках, затем Он кивает и вытягивает стек вперёд, указывая на середину освободившегося ковра. — На колени, — Чонгук молча подчиняется, делая пару шагов и опускаясь вниз. Сквозь ткань ковёр не натирает тонкую кожу на коленях. Ни капли боли, как могло бы быть, но теперь в груди ощущается подкатывающий… страх. Или это предвкушение? Каждый раз оказываясь в таком положении, мозг начинает посылать какие-то сигналы, разобрать которые удаётся с трудом. Чонгук знает, когда накатывает тревожность, а не обычное волнение. Ему прекрасно известно сдавливающее чувство в груди при страхе, лёгкий тремор рук и каша в голове. Но многие сабмиссивы привыкли называть это предвкушением во время экшена. Нетерпение. Желание. Чонгук не знает, чего желает, сидя с раздвинутыми ногами на коленях. Смотрит перед собой и видит только ноги Шуги в чёрных брюках и вылизанные до блеска ботинки. В Его руках стек, в Его голове — план, Его действия абсолютно непредсказуемы, и Он всё ещё молчит. Просто смотрит на ёрзающего Чонгука перед собой и проводит кончиками пальцев по рукоятке. Хочется сказать «и что дальше?», как-то взбрыкнуться и ответить колкостью, снова начать играть в кошки-мышки, как и каждую встречу до этого, но Чонгук чувствует себя… довольно плохо. Возможно, мозг не кричит ему об идее побега из этой комнаты, из этого заведения, а мыслит совсем в другом направлении. Продолжать сидеть под пристальным взглядом и ждать. Ждать в том самом предвкушении, о котором все так говорят, которое все так жаждут ощутить на своей коже каждый раз, опускаясь на колени перед Доминантом. — Я не люблю строить грандиозные планы, — тихо начинает Шуга, прерывая тишину и стоическую позу, и направляется к Чонгуку с опущенным стеком. Глаза сабмиссива сами цепляются за кожаный треугольник на конце, за блеск чёрного металла и бледные пальцы рук, держащие рукоятку. Когда стек касается его плеча, тело само по себе вздрагивает: Чонгук искренне ждал удара, а не мягкого прикосновения. Он не привык к ощущению кожаного материала на себе, не настолько частая практика в его жизни, поэтому всё кажется в новинку. Удары стеком подзабылись в памяти за долгое время с последнего экшена, когда Тэмин брал его в руки, к тому же… Вокруг него кружится, как стервятник, вовсе не Тэмин, предсказуемость которого была Чонгуку знакома. Каков стек в руках Юнги? Всегда ли это мягкие прикосновения, переходящие в резкие укусы, или его техника совсем другая? — Это… слишком громкие слова, как по мне, — продолжает Он, останавливаясь справа от Чонгука. Сабмиссив косит взгляд, ведёт плечом, когда к нему прикасаются девайсом, и ждёт. — Позволь я расскажу немного об экшене, — чуть громче предлагает Шуга, направляясь широким шагом в заднюю часть комнаты и скрываясь из поля зрения. Чонгук не решается обернуться. — Я хочу, чтобы ты кое-что сделал для меня, — говорит Юнги, через секунды возвращаясь с каким-то предметом в руках. — Подними голову, — приказывает следом, и Чонгук подчиняется. Выражение лица сразу же сменяется на непонимание. Книги? — Видишь ли, наша сегодняшняя встреча задумана как наказание, — это Чонгук вполне готов был услышать, без сомнений, и всё же, причём тут книги? — Она не будет таковой, — тут же исправляется Юнги, откашливаясь. — Не так, как ты ожидаешь. Доминант кладёт их на маленький столик около кресла и вновь очерчивает рукоятку стека под взглядом Чонгука. Его слова всё ещё вызывают кучу вопросов. И правильно ли вообще, что он согласился на какую-то авантюру? С незнакомым Доминантом? Доверие, доверие, доверие.... Да Шуга не более, чем заносчивый… — Вытяни руки перед собой ладонями вверх, — приказ заглушает внутренний монолог Чонгука, и ему приходится вытереть ладони о штанины, прежде чем сделать так, как сказано. Невесомое прикосновение стека к пальцам сменяется лёгкими безболезненными похлопываниями. — Я хочу, чтобы ты удерживал в таком положении эти книги столько, сколько я тебе скажу. Тебе разрешено говорить, но не разрешено двигаться. — Что? — тихо спрашивает Чонгук. Держать книги? Абсурд. К чему тогда стек? Это наказание? — Я думаю, ты услышал всё с первого раза, — и действительно не повторяет сказанное. — Я могу заметить твою прекрасную физическую подготовку, твои мышцы наверняка привыкли иногда быть напряжёнными, да? — Он не ждёт подтверждения. — Держать вес некоторое время не составит для тебя труда. Может, минут десять? — риторический вопрос. Чонгук уже хочет возразить и сказать, что это не имеет смысла, но не успевает. — Я посмотрю, как ты выдержишь первые… пятнадцать минут. И после этих слов Он отворачивается, подходит к столику, берёт тяжёлые тома, названия которых Чонгук наверняка даже не слышал, особенно иностранную литературу, и опускает их на вытянутые ладони сабмиссива. Первые три книги не кажутся проблематичными, но с четвёртой, пятой и шестой — уже появляются сомнения. Чонгук молчит лишь потому, что не до конца осознаёт происходящее. Но прибавляющийся вес на руках говорит о том, что Юнги настроен серьёзно на… подобное занятие во время их полноценной сессии. За которую он заплатил. Из своего кармана, чтобы избавиться от надвигающегося дропа и Голода, и… чтобы держать книги? — Тебе нельзя менять позу, — говорит Шуга, как только последняя, шестая книга оказывается на своём месте. — Нельзя сгибать руки в локтях и опускать плечи. Я знаю, что через какое-то время они начнут затекать, как и ноги со спиной, — он смотрит в лицо Чонгуку, который морщится от комментариев и прямых приказов. — Пятнадцать минут, Джейкей, и если я увижу, что этого недостаточно, или ты нарушишь одну из моих просьб, то я добавлю ещё две минуты. Понятно? — Просто держать книги пятнадцать минут? — переспрашивает Чонгук, ожидая увидеть насмешку, но ему только молча кивают. — И что… — боже, эта сессия заменит ему поход в тренажёрный зал. — Вы собираетесь делать всё это время? — любопытство берёт верх, но оно оказывается неудовлетворённым. Юнги кидает взгляд на сабмиссива, видимо, в последний раз проверяя правильность позы, а после разворачивается и направляется к креслу, расположенному по Его личным соображениям. Да, как Чонгук и предполагал — это даёт идеальный обзор на него и комнату в целом. Некий пост наблюдателя, что в голове автоматически сменяется на «деспот». Юнги кладёт стек на столик рядом, вытаскивает незатейливым движением телефон из переднего кармана брюк и принимает расслабленную позу. С его губ срывается только: — Пятнадцать минут начинаются сейчас, — и после этого… продолжает сидеть в телефоне. Это становится очевидным спустя примерно двадцать секунд тишины, в течение которых Чонгук остаётся на коленях с вытянутыми руками и книгами, а Шуга что-то сосредоточенно печатает, тыча в экран. Ни звука настенных часов, как в фильмах, ни постороннего шума в коридорах «Чёрного лебедя», просто… ничего. Все занимаются своими делами: Юнги упорно делает вид, что перед ним нет никакого сабмиссива, которому, вообще-то, нужно уделять хоть толику внимания во время сессии. Если раньше Чонгуку казалось, что он зря потратил свои деньги, получив вместо экшена часовой афтеркер, то сейчас на языке даже нет подходящих слов, чтобы описать это. Минуты тишины и полного игнорирования. Первое время — первые минут пять? — Чонгук просто хмурится, кусает губу, обводит взглядом комнату, начиная от потолка и заканчивая незаметной дыркой в полу, предполагая, что ну вот сейчас Шуга точно отложит телефон и посмотрит на него, скажет что-нибудь, но никаких изменений не следует. Сессия превращается в «брось вызов Чонгуку и посмотри, сколько он продержится». На это ли рассчитывал Юнги? Чонгук не знает. Он вообще ничего не понимает, кроме очевидных вещей. Руки и правда начинают затекать и побаливать, как и спина. Эта боль даёт о себе знать не больше, чем привыкло его тело после хорошей тренировки в зале. Чтиво, выставленное перед глазами, не особо знакомо: на корешках либо ничего не написано, либо упомянуты слова на английском и японском языках. Возможно, что в обычной ситуации глаза бы даже не зацепились за них. Чонгук привык думать о себе, как о среднем сабмиссиве. Не очень хороший, не очень плохой, со своими плюсами — которых в меньшинстве — и минусами. Да, подчинением и послушанием не отличался, но выполнить один лёгкий приказ... Держать эти чёртовы книги пятнадцать минут на вытянутых руках и помолчать? Это не было таким уж и сложным, даже если казалось безумно глупым во всех смыслах. Это не наказание, как Юнги сказал, тогда что? Тренировка выдержки? Попытка довести Чонгука до белого каления и посмотреть, как далеко он может зайти? Чонгук не настолько слаб, чтобы не суметь сделать такую простую вещь, как… — Чонгук, — прерывает его раздумья тихий голос. Он моргает и переводит взгляд с книг на Доминанта, нахмурившись. — Твои руки. Верни их в нужное положение, — требует Он. — Добавляю две минуты. Чёрт. В какой момент он опустил плечи ниже положенного? Челюсть начинает побаливать от силы, с которой Чонгук её сжимает, и выполняет приказ. Плюс две минуты, но сколько он уже так сидит? Больше пяти, не так ли? Рядом нет ничего, что помогло бы ему отсчитывать время самостоятельно, и в этом весь смысл. Глупое, бездумное исполнение приказа, только под присмотром Доминанта, и Чонгук ничего не может здесь контролировать. Глупое, бездумное исполнение приказа, да. — Сэр? — ему было разрешено говорить, грех терять такую возможность. Он сойдёт с ума, если в сотый раз обведёт взглядом комнату или будет пялиться на корешки. — Вы ждёте от меня какой-то конкретной реакции? — если он спросит, если ему скажут, то Чонгук сможет выполнить… чего бы от него не захотели. В этом приказе не может не быть двойного дна, какого-то смысла, что известен только Шуге. Иначе бы Он не устроил всё это молчаливое представление «побудь книжной полкой и подержи книги». Покалывание в икрах ног раздражает. Юнги прекращает печатать, поднимает голову и переспрашивает, как будто не расслышал с первого раза: — Реакции? — звучит и правда непонимающе. Что ж, может быть, Чонгуку не следовало задавать такие вопросы. Разве сабмиссивы должны ставить под сомнение решения Доминантов? О, нет, никогда. — Почему ты так думаешь? И с этого момента кажется, что сессия начинает превращаться в светскую беседу. — Вы просто… — Чонгук стискивает зубы. Этого кажется недостаточным. В момент, когда Юнги отдал приказ, то всё звучало правильным. На незаметную даже для самого Чонгука секунду всё тело расслабилось и просто подчинилось знакомым словам: раздеться и опуститься на колени. Вполне очевидно, что дальше мозг сам додумал, увидев стек в руках Доминанта; что-то в трепетном ожидании и предвкушении. Часть его самого — уставшая, жаждущая отказаться от контроля и избавиться от всего груза за последние недели, почти готовая сдаться сабдропу и Голоду, — была готова ко всему, что Доминант даст. Подсознательно Чонгук хотел твёрдой руки, хлёстких ударов, приносящих боль и оставляющих красные следы на коже, мягких, но требовательных приказов и хотя бы несколько минут тишины там, где постоянно слышен гул тревожности и негативных мыслей. Это то, что Доминант дарил ему каждую встречу, будь то Тэмин или кто-то ещё. И Чонгук готов признать, что в отчаянные моменты становится почти наплевать, кто наносит удары, кто держит стек, чей голос успокаивает и отдаёт команды. Он может быть хорошим, и хоть не хочется в этом признаваться даже в темноте комнаты, когда рядом самый понимающий хён из всех. Иногда Чонгуку необходимо быть хорошим. И сегодня истощённый организм хотел сдаться в руки Юнги — в руки Доминанта. Вместо этого приходится сидеть и держать чёртовы книги, бояться лишний раз сдвинуться и сжимать челюсть в разочаровании и недоумении. Юнги думает, что Чонгук больше ничего не может? Думает, что он не выдержит чего-то более существенного, чем сидеть на коленях с грузом на руках? Но Чонгук может. Он может быть хорошим. — Почему Вы не смотрите на меня? — быстро и громко выпаливает вопрос Чонгук, будто обжёг им язык. — Почему игнорируете и даже ничего не говорите? — боже, он звучит как обиженный ребёнок, которому не дали конфету, но всё это несправедливо. Он может сделать больше! — Сколько ещё я буду здесь сидеть, пока Вы делаете вид, что меня вообще нет в этой комнате? Чонгук не до конца понимает, откуда взялась эта обида. Когда мозг начинает крутить тебя по спирали, приближая к краю обрыва, последняя вещь, которую ты можешь контролировать — это эмоции. Часто приходится сталкиваться со вспышками агрессии и раздражения, необъятной грусти или опустошения. И Чонгуку знакомо это депрессивное состояние. Обида — не самое удивительное из всего этого коктейля. Обида на Доминанта, игнорирующего его, — вот, что абсолютно ново. Почему он так рвётся из-за внимания этого Шуги? Почему ему так обидно? — Тебя это задевает? — без какой-либо выраженной эмоции спрашивает Юнги, сложив руки на коленях и смотря снизу вверх. Чонгук дёргается. — Да! — громко воскликает он, обрывая себя на полуслове, рвущееся из него следом. Это очередная манипуляция Шуги? Весь этот цирк вёл к тому, чтобы спровоцировать на признание таких глупых желаний, как чьё-то внимание? Нет, ему никогда это было не нужно, тем более от Верхнего, тем более от Юнги. Хочется закрыться. Вскочить с колен, бросить эти книги на пол и накричать на Шугу, на Его глупые игры в превосходство и унижение, когда тот и так находится в невыгодном положении. Полуголый, на грани дропа, и в процессе выполнения бессмысленного приказа, подчиняясь. Чонгук не хочет ещё больше издевательств. — Тогда попроси, — с тихим звуком отложенного на столик телефона, прерывает мысленные возмущения Шуга. Попросить… что? — Что? — спрашивает Чонгук. Юнги вздыхает с таким выражением лица, будто устал объяснять очевидные вещи: дважды два будет равно четыре. Он опирается на подлокотники кресла и отталкивается, вставая. Чонгук цепляется за каждое его движение с внимательностью жертвы. То, как Юнги снова берёт в руки отложенный стек, как неспешно сокращает расстояние между ними, как смотрит сверху вниз и одним движением снимает маску с лица. За свою дерзость Чонгук получает удар по левому плечу. Удар от стека — быстрый и хлёсткий. В первые разы можно даже не до конца понять, что тебя ударили, пока боль не даст знать через несколько мгновений. Секундой позже Юнги спешит постучать кожаным язычком по бицепсу; молча указывает на опущенные руки с книгами, которые нужно держать перед собой, а после шлепок приходится на середину спины с тихим приказом: — Смотри в пол и выпрямись. Чонгук молча и быстро подчиняется. — Насчёт твоего вопроса, — возвращается Юнги к предыдущей теме. Голос звучит чище и громче, больше не приглушён маской. Чонгук теперь ещё чётче осознаёт, почему так сильно ненавидел этот кусок чёрной ткани на лице Доминанта. С каких пор искусные манипуляторы выглядят лучше, чем просто «привлекательно»? — Тебе придётся научиться слышать и понимать меня с первого раза, — Он заканчивает кружить вокруг сидящей фигуры с опущенной вниз головой и встаёт напротив. Чонгук любит моменты в фильмах, держащие в постоянном напряжении, особенно хоррор-жанра. Смотреть на экран телевизора или ноутбука, каждую секунду ожидать, что, ну вот сейчас точно что-нибудь произойдёт: скример или развязка сюжета, страшная тайна, которую герои не произносили вслух предыдущие два часа. И когда этот момент наступает, хлипкая, натянутая верёвка внутри тебя рвётся резко и быстро. Чонгук напряжён, ожидая того же от Шуги — молчаливого и не двигающегося с места. Но внутри всё ощущается натянутым канатом. Непредсказуемость Доминанта снова пугает, потому что Юнги не только хорош и опытен в действиях, но и каждое Его слово ударяет сильнее хлыста о кожу. С этим тихим, низким голосом, шепелявостью и неспешной речью — Чонгук ждёт своего приговора, как висельник. — Хочешь, чтобы я смотрел на тебя? — спрашивает Юнги без нужды в ответе. — Хочешь моего внимания? Моей руки? Приказов? — перечисляет Он, касаясь стеком щеки Чонгука перед собой. Это просто поглаживание, ничего более. Кожа скользит по челюсти, под подбородком, и спускается к вытянутым рукам. Чонгук дёргается. Боль в затёкших конечностях накатывает разом. — Я дал тебе возможность говорить не просто так. Ты можешь попросить всё, что захочешь. Попросить, повторяет про себя Чонгук. Он имеет право чего-то просить у Доминанта? Но это просто… такая мелочь — внимание. Ему не хочется быть настолько слабым и нуждающимся, он может прожить семнадцать минут своей жизни в тишине и без Шуги под боком. Разве Он не хотел, чтобы Чонгук выполнил приказ во всей своей идеальности? Идеальных сабмиссивов, может быть, и не существует, но есть те, кто приближён к этому понятию. Чонгук? О, он и за километры не подойдёт к этому возвышенному столпу, как бы не старался. И разве ему вообще это нужно? Чтобы… что? Порадовать своего Доминанта? Получить от Него похвалу и поглаживание по голове, как послушная сука? Нет. Нет, он не имеет права думать так обо всех сабмиссивах. Боже, нет, проблема только в нём одном, не так ли? Это просто он какой-то неправильный и неидеальный, настолько ужасен, как нижний, что даже не может заинтересовать своего Доминанта. — Чонгук, — тихий голос звучит необычайно громко в его голове. — Ты хочешь мне что-то сказать? — Вы можете ко мне прикоснуться; у меня затекли руки; я хочу, чтобы Вы никогда больше не игнорировали меня; я почему-то зол и обижен одновременно, и я даже не понимаю причину; Вы можете ударить меня сильнее, пожалуйста; мне нравится Ваш голос. — Нет, сэр, — сипит Чонгук и промаргивается от жжения в глазах. Юнги сохраняет молчание несколько долгих секунд, в течение которых ничего за сказанным больше не следует. Чонгук не знает, чего ещё от него ждут. Язык кажется слишком тяжёлым, как и книги, и в предоставленной свободе выбора лучшее решение — промолчать. Чонгук больше не знает как найти слова. — Ладно, — Юнги подходит ближе, и ощущение пальцев в волосах оказывается неожиданным. Доминант перебирает длинные пряди на опущенной голове Чонгука, зачёсывает их назад в ласке, кажущейся незаслуженной. Чонгук прикрывает глаза и тихо выдыхает всей грудью через рот; плечи и спина расслабляются, но груз всё ещё даёт о себе знать. Он понимает, насколько возненавидит эти минуты, когда всё закончится: тело будет болеть в изнеможении. У Юнги музыкальные пальцы, он наверняка знает, как правильно обращаться ими с инструментом. Гитара? Пианино? О, Чонгук был бы не против послушать Его игру. — Ты так хорошо справляешься, — с нежностью говорит Юнги. Чонгук приподнимает голову, будто так лучше слышно. Перед глазами всё ещё ненавистные книги; думается, конечности уже давно не ощущаются частью тела. — Ещё полторы минуты, хорошо? И ты сможешь опустить их. Чонгук издаёт мычание в ответ и сам не понимает, что имеет под этим в виду. Такое чувство, что он сейчас согласится со всем, что скажет Верхний. Юнги небрежным движением убирает руку из копны волос и оглаживает костяшкой указательного пальца щёку Чонгука, спускается ниже и обхватывает крепкой хваткой подбородок. — Посмотри на меня, — приказывает Он, ловя чуть затуманенный взгляд в ответ. — Да, хороший мальчик, — воркует Юнги. Чонгук осознаёт это через странную дымку. Маска однозначно была лишней на лице Доминанта. — Вы… — прокашливается и хмурится: его немного ведёт. — Красивый? Я думаю, — слова кажутся не его. Желание сказать комплимент вообще не имеет смысла, но Юнги так очаровательно удивляется и вытягивает губы в маленькой «о», что Чонгук готов побыть на секунду ничего непонимающим. Юнги задевает подушечкой большого пальца нижнюю губу сабмиссива, ладонью сразу же обхватывая щёку и поглаживая её. Это приятно и нежно, кожа на руке чуть грубая, с мазолями; возможно, Он и правда часто работает руками. — Ты тоже красивый, Джейкей, — со слабой улыбкой отвечает комплиментом в ответ. — Такой невероятный... Сидишь передо мной на коленях и послушно выполняешь приказ, не так ли? — Его голос звучит необычно. Чонгуку кажется, будто Он говорит с ребёнком. Чонгук не ребёнок. Чонгук взрослый. И да, он сидит в этой странной позе уже непонятно сколько времени. Он пытается быть хорошим и послушным, тогда почему Юнги разговаривает с ним так? — Хэй, нет, нет, смотри на меня, — окликает снова Доминант. — У тебя ещё сорок секунд, и я уберу эти книги, хорошо? Разомну тебе руки, и ты сможешь подняться. Мы ляжем на кровать, чтобы немного отдохнуть, — Чонгук хмурится и медленно кивает, пока переваривает услышанное. Да, ему хотелось бы лечь в кровать. Отдохнуть. Вытянуть затёкшие конечности, не являющиеся уже несколько минут частью его самого. Но… разве это всё? Шуга больше не собирается ничего делать? Взгляд падает на стек в другой руке Доминанта. Удар, что ранее пришёлся на спину, даёт о себе знать фантомной болью, даже отчасти не приближённой к той, какую предпочитает получать Чонгук. Кожа чешется. Он ёрзает на месте, облизывает губы и смотрит из-под ресниц на Юнги, наблюдающего за ним с лёгким наклоном головы вправо. Ему позволено попросить? Если Он не откажется… если Он сможет оставить, может быть, ещё несколько следов на Чонгуке? Просто… лёгкие удары. Их легко выдержать, он сможет их принять, и он будет хорошим. — Ты хочешь мне что-то сказать? — и вот снова этот вопрос — всё, что нужно, чтобы Чонгук попросил: почувствовать укусы от стека, увидеть руку, которая заносит девайс и опускается на его кожу, побыть несколько минут послушным и выдержать всё, что даёт Доминант, и Он точно будет рад. Чонгук покажет, что ему не всегда хочется огрызаться в ответ, злиться или дерзить. Его голова просто идёт кругом, трудно держать свои эмоции под контролем. Трудно вообще понимать, что он чувствует; дроп и Голод делают непоправимые вещи уже долгое время, и если Чонгук сможет показать, что даже эти недолгие встречи, с одним из самых незамысловатых экшенов, которые Юнги когда-либо проводил, могут быть… Боже, он пытается угодить Доминанту? — Я убираю книги, Джейкей. Сорок секунд вышли, — Чонгук думает, что довольно давно не испытывал настолько глубокое облегчение. — Не двигай руками и не пытайся сразу же встать, — приказывает Он, перекладывая груз с чужих ладоней на пол рядом с собой. Движения Юнги методичные и медленные. Его выражение лица мягкое, но безэмоциональное; стек отложен в сторону, внимательным взглядом Чонгук отмечает, что ни один Его мускул не напряжён. Юнги опускается рядом на колени после того, как руки сабмиссива оказываются свободными: — Ты можешь отпустить их вниз, но медленно, — говорит Шуга. Чонгук не решается переспрашивать или чем-то интересоваться, просто сделает так, как сказано. Неожиданные прикосновения к своим бицепсам и плечам вызывают недоумение. Становится понятно, Юнги делает массаж; полностью погружается в процесс, разминая затёкшие конечности и даже не замечая удивления Чонгука, решившего молчаливо подчиниться. Доминант точно знаком с тем, как правильно это делать; очевидно, что у Него есть большой опыт в массаже. Чонгук позволяет иногда вырываться мычанию с губ от испытываемых боли и удовольствия одновременно. Неприятное ощущение в плечах и запястьях уходит постепенно, даря облегчение после такого длительного времени в напряжении. Сейчас Юнги точно знает, что делает; Чонгук не против просто позволить Ему продолжить. Голова всё ещё кажется затуманенной, а взгляд расфокусированным. В груди отголоском ощущается грусть и разочарование от решения промолчать на вопрос Верхнего; ему хотелось бы признаться в желании получить свою долю кусачих ударов стеком, в нужде иметь на теле следы сегодняшней сессии, оставленные рукой Доминанта. В конце концов, Чонгук не выполнил условия их договора. Тянул до последнего, нагрубил при звонке, приврал про своё состояние, говоря «всё не так уж и плохо». Он знает себя — каждый раз довольно плох. Нужно извиниться, да? Ещё раз. Ещё раз, но только лично.Объясниться или… Чонгук не знает. Ему просто грустно, что всё идёт каждый раз через не самое удачное место. И даже если их договорённость — минимум, то не значит, что Чонгук может так неуважительно относиться к Юнги, как к человеку. Не как к Доминанту, нет. Он знает, что идеальных Верхних не существует. Шуга не собирается становиться одним из них. — Ты можешь вытянуть ноги, потом переместимся в кровать, — прерывает мысли Юнги, вставая и прихватывая с собой девайс с пола. Чонгук проводит Его спину взглядом, а после с недовольным мычанием выпрямляет конечности; боль в коленях спешит дать о себе знать. Он какое-то время сидит на полу сломанной куклой; Юнги ходит по комнате, прибираясь, отлучается зачем-то в ванную, откуда слышен звук воды, доносящийся до Чонгука как будто сквозь беруши, и возвращается обратно. Нельзя быть точно уверенным, сколько минут прошло — Чонгук сомневается, идут ли они вообще. Вернувшись, Шуга вновь приседает перед ним, оглядывает с ног до головы и уверенными массажными движениями проходится по мышцам бёдер до голени, ничего не говоря. Он кажется спокойным и собранным. Чонгук не замечает волнения из-за состояния сабмиссива, хотя сам он считает, что чувствовать себя так странно — не совсем нормальная вещь. Он никогда себя так не ощущал. Ему грустно, но он расслаблен. Хочется зацепиться за одну мысль в нескончаемом потоке, но они исчезают почти сразу же. Руки и ноги кажутся непосильным весом, но вместе с тем настолько лёгкими, что Чонгук даже не уверен, что сможет их контролировать. На полу немного холодно. Хочется чего-нибудь перекусить. О чём вообще говорил Юнги? — Всё хорошо, ты можешь ни о чём не задумываться, — успокаивает Шуга, смотря в широко раскрытые глаза Чонгука с нежной улыбкой. Его чёрные длинные волосы заправлены за уши. Он похож на очень важного и богатого человека; не то чтобы Чонгук не догадывался об этом раньше. При этом Юнги говорит какую-то чушь. Как можно ни о чём не задумываться? Он уже задумывается о том, как ни о чём не задумываться… Чонгук хмурится. — Какие-то глупости, — срывается с языка в недоумении, на что Юнги удивлённо приподнимает брови, не переставая улыбаться. — Так ты не совсем невербален в этом состоянии, — в каком, хочет поинтересоваться Чонгук, но не успевает: — Тогда ты можешь ответить, нужен ли тебе стакан воды и хочешь ли переместиться на кровать. Предыдущий вопрос стирается моментально, теперь всё внимание сосредоточено на предложении лечь в мягкую постель, а не сидеть на неудобном холодном полу. Рука оглаживает ворс ковра, пока Чонгук продолжает задумчиво хмуриться. Юнги не меняется в лице, просто ждёт. — Я думаю, — делает акцент на последнем слове сабмиссив, — что хочу пить. И лечь в кровать, — он давно не менял простыни у себя в комнате, и Чимин давно не пёк те вкусные японские панкейки на завтрак. Интересно, если попросить испечь их в следующий выходной… — Тогда давай переместимся, — Шуга неожиданно крепко хватает за чужую руку и помогает встать. Чонгук молча следует за ним. Ноги немного побаливают, но не настолько, чтобы он не мог преодолеть дистанцию до кровати в пять шагов. Тут такое же мягкое покрывало, как было и в прошлый раз. Прохладные простыни идеально ощущаются на разгорячённой коже. Он зарывается в подушку лицом, ложась набок. Пахнет… стиральным порошком, но с нотками этих странных свечей, что горят здесь почти постоянно. Их запах уже впитался в каждую деталь комнаты. Общее состояние похоже на то, когда голова неожиданно начинает кружиться, но нет никакого намёка на тошноту. Немного болит спина, но стоит перевернуться на неё и принять позу «звезды», то… о, всё не так уж и плохо. И рука, продолжающая расчёсывать волосы, унимает некоторые неприятные ощущения. Через какое-то время Чонгуку приходится приподняться, недовольно мыча. Рядом слышится смешок; нет ничего смешного в том, что ему не дают спокойно полежать и насладиться ощущением мягкого пледа на коже. Вода помогает справиться с отвратительным першением в горле, голос рядом продолжает говорить «не спеши», но нет сил и желания фокусироваться на чём-то в принципе. Его всё ещё гладят по волосам, иногда по обнажённому плечу и руке, что-то успокаивающе шепчут, но Чонгуку это всё не так интересно, как лежать с закрытыми глазами и пытаться уснуть. Нечто в голове — голос разума, например? — говорит, что засыпать нельзя, и хоть не до конца понятно, почему, чёрт возьми, Чонгук молча слушается. Тонуть в расслабленности и спокойствии — приятно. Ему не нравится, когда тревожность рушит эти мгновения. Возможно, стоит лучше прислушаться к тому, кто лежит рядом и уверяет, что поспать — это нормально. И всё же, когда голос Юнги стал звучать ещё слаще? Пальцы перебирают длинные пряди, оттягивают их с еле заметной силой так, что Чонгук запрокидывает голову, следуя порыву и приятным ощущениям. Ласки спускаются на шею, в район бьющейся жилки. Останавливаются на кадыке и надавливают, вызывая желание сглотнуть; перемещаются на ключицы, обнажённую грудь, очерчивают заметный пресс, мышцы которого сокращаются под прикосновениями. Чонгук мычит, чувствует, как широкая горячая ладонь полностью ложится на его живот, оглаживает бока и рёбра, пока звук чужого одобрения не достигает ушей. Чонгук осознаёт происходящее, но не отстраняется, не спешит остановить Юнги и Его странное желание потрогать сабмиссива везде, куда можно дотянуться. Молчание в комнате продолжается, и в момент, когда хватка в волосах усиливается, в горле снова пересыхает. Направленный вперёд взгляд тут же натыкается на такой же; зрачки Шуги полностью затмили и без того тёмную радужку, на лице эмоции, охарактеризовать которые плывущий мозг Чонгука не в состоянии, но от него идут мурашки по коже. Голод, может быть. Какая-то форма желания, неутолимой жажды и интереса; в памяти не всплывают моменты, когда Чонгук был знаком с этой стороной Доминанта. — Сэр? — Чонгук не знает, что говорить или о чём спрашивать, только рвано выдыхает от усилившейся хватки на своей талии. Юнги в этой глупой рубашке, с идеальной укладкой, выглаженными чёрными штанами от дорогущего костюма. Таких людей обычно встречаешь рано утром в центре Сеула, когда половина «важных дядь» спешат к огромным небоскрёбам в офисы с чашкой кофе в руке и наушниками в ушах: типичный кадр из фильма. У таких людей всё всегда под контролем: одежда с иголочки, нули на карте, уверенность в завтрашнем дне и, конечно же, кричащая аура доминантности. Чонгук сомневается, что Юнги, как один из представителей таких клерков, часто теряет этот самый контроль. Взгляд, направленный сейчас только на него и никуда больше, — намекает об обратном. Нет времени и возможности обдумать эту мысль. Чонгук даже не уверен, что готов самостоятельно встать с кровати в подобном состоянии; Доминант, ко всему прочему, интригует. — Я чётко помню, что укусы не были в твоих ограничениях, не так ли? — тихо спрашивает Юнги. Чонгук хмурится, облизывая пересохшие губы. Откуда ему, чёрт возьми, помнить свою грёбаную анкету? — Хорошо, просто лежи. Оттолкни, если что-то не понравится, у тебя есть моё разрешение. Или стоп-слово. Стоп-слово, повторяет про себя Чонгук, глядя на приподнявшегося на локте Доминанта, который медленно, но уверенно сокращает дистанцию между ними. Его рука всё ещё в волосах, оттягивает их и заставляет Чонгука подчиниться, обнажая шею. С губ слетает странный звук, стоит чужим губам коснуться кожи, а зубам прикусить её. Это не больно — не так, как ожидал Чонгук. Он тут же сглатывает, смотрит в потолок и зажимает в кулаке ткань пледа под собой, когда Юнги смещается и кусает снова. На памяти Чонгука шея никогда не была его эрогенной зоной, но не то чтобы он когда-то пытался найти их; Доминант остаётся аккуратным и даже нежным, за укусами не следуют поцелуи или засосы, это просто… приятно. Чонгук прикрывает начинающие слезиться глаза. Юнги чуть сдвигается ближе, на мгновение захватывает кожу между зубов, сразу же отпуская и перемещаясь влево, к кадыку. Место укуса чешется. Оно слегка влажное из-за слюны и намёка на язык, но Чонгук не уверен, что жар в теле полыхает из-за этого. Чёрт, ему очень, очень жарко. — Так добр ко мне, — слышится шёпот около уха. Чонгук вопросительно мычит. Он не совсем понимает, что ему говорят, как реагировать, чем они вообще занимаются. — Это нормально? — и снова укус. Нормально… что? Вес чужого тела приветствуется так же, как и укол боли следом. Чонгук не останавливает себя от порыва положить руку на рубашку Шуги, схватиться за неё так же, как раньше хватался за плед, потянуть вниз, на себя, в молчаливой просьбе опуститься ниже и позволить материалу коснуться его обнажённого торса. Юнги не кажется тяжёлым, но дыхание спирает от всего сразу: близкое присутствие Доминанта, Его дыхание и ощущение зубов на своей шее, боль, приходящая мгновением позже. Чонгук хочет что-то сделать. Порыв, который проскальзывает в голове с ярой настойчивостью. Если бы Шуга укусил сильнее, задержал зубы подольше, оставил следы, которые можно проследить пальцами, всего лишь маленькие кромки; если бы через несколько часов, утром, можно было бы видеть в зеркале синяки на всей шее, темнеющие и наливающиеся фиолетовым, с намёками на кровоподтёки, как будто единственным Его желанием было съесть Чонгука полностью. Пометить. Сделать своим. Попробовать его плоть на вкус, слизывая капли крови. Чонгук не замечает, как прикрывает глаза, как хватка на чужой рубашке слабеет, а голова без чьей-либо помощи запрокидывается на подушку ещё дальше. Шея ноет и покалывает. Юнги незаметно отстраняется, всё так же нависая над сабмиссивом. Чонгук не может с расплывающимся сознанием охарактеризовать Его выражение лица, но пристальный взгляд льстит. Его Доминант наконец-то смотрит только на него, внимание обращено полностью в его сторону. Никакого игнорирования, заставляющего тревожиться и испытывать странную грусть со злостью. — Сэр, — снова повторяет Чонгук, сглатывая. Конечности снова не слушаются. Голос дрожит. — Почему… — Тебе стоит полежать так какое-то время, — прерывает Юнги, отстраняясь. Почему Чонгук не может прижаться к Нему и никуда не отпускать? — Я принесу воды и шоколад, и мы полежим вместе, пообнимаемся, пока ты не спустишься. Это не вопрос, а просто факт: Чонгуку нечего возразить. Не то чтобы он вообще мог. Юнги уходит с кровати. Взгляд провожает Его фигуру до ванной, внимание на секунду заостряется на еле слышимом звуке воды, а потом Чонгук закрывает глаза и позволяет себе просто расслабиться. Это приятно: тепло, комфортно, как будто находишься на грани бодрости и сна, и ничего в данный момент не тревожит и не заставляет неожиданно вскакивать и просыпаться. На языке вкус горького шоколада, горло смачивается прохладной водой, слева тихо, мягко хвалят, а рука возвращается на своё место и продолжает неспешно расчёсывать волосы. Тело, прижимающееся сбоку, иногда двигается и вызывает раздражение, которое, Чонгук уверен, он выражает громким мычанием. Движения сразу же прекращаются. Чонгук пролежит на кровати ещё около сорока минут, пока взгляд не перестанет быть расфокусированным, конечности — ощущаться жидкостью, а мысли — кружиться вокруг друг друга. Через сорок минут он посмотрит в глаза рядом лежащему Юнги, чья рука покоится на его обнажённой груди, а другая — в волосах, тихо извинится и молча соберёт свои вещи, готовый к уходу. Через сорок минут Юнги тихо попрощается в ответ, ещё раз задаст вопрос о самочувствии сабмииссива, получит ответ, промямленный кое-как, и скажет, что будет ждать следующей встречи. Чонгук думает, прощаясь с Миён и предполагая, что дополнительные часы должны быть уже оплачены не из его кармана, что впервые за год тревожность и страх сменились приятным чувством спокойствия. И всё же, Юнги не особенный. Ему за это платят.***
На кухне горит свет, когда Чонгук закрывает за собой входную дверь, тихо раздевается и проходит мимо в свою комнату. Он не поворачивает голову вправо, чтобы посмотреть, кто из хёнов не спит в такое время, не здоровается и надеется, что его прибытие прошло незаметно для всех. Конечно, это невозможно, поэтому он немного глуп по этому поводу. Переодеваться приходится с пустой головой, в которой никогда не была такая громкая тишина. Руки действуют на автомате: снять футболку, штаны, надеть домашнюю одежду, подключить телефон к зарядке, включить компьютер и расстелить постель. Чонгук не замечает своей медлительности в каждом движении, отсутствие каких-либо звуков в квартире, услышать которые можно было в любое время суток, особенно в гостиной. Он не знает, где хёны, чем они занимались весь вечер, почему никто из них всё ещё не постучался в комнату в своей излюбленной манере и любопытством — Чонгук не жалуется, не совсем. Чимин хорош в том, чтобы поддержать, Тэхён — выслушать, а Намджун — помочь расставить по полочкам роящиеся мысли; жужжание и внутреннее щекотание во время тревожности никогда не пропадает само по себе. В этот раз, правда, Чонгук не знает, чем хёны могут помочь, потому что его голова — мёртвое пространство, на задворке которого есть остаточное ощущение спокойствия, перемешанное с удовлетворением; тёплые прикосновения, шёпот на ухо, прохладная вода по пересохшему горлу, тяжесть на руках и последующий массаж уверенными музыкальными пальцами. Его кожа чешется. Он не знает, как это унять. В компьютере Чонгук не находит, чем заняться. На учёбу нет настроения и сил, на почту приходит только бесполезная рассылка и напоминание от университета о сдаче проекта, который уже сделан и ждёт своего часа на рабочем столе. Видео на YouTube не вызывают интереса, лента в соц.сетях мельтешит пёстрыми картинками, от которых болят глаза, и в конечном итоге через полчаса комната погружается в безмолвие. Чонгук перебирается на кровать и накидывает плед. Рука тянется к шее, пальцы исследуют все те места, на которых побывали чужие зубы; следов давно уже нет, вряд ли даже остались покраснения и тем более синяки. Юнги не вкладывал так много силы, как бы Чонгуку хотелось в тот момент. Кожа чешется. Чонгук царапает её с большим давлением, чем нужно, сразу же жалея. Нет, он не может портить Его следы своими. Это кажется неправильным, неуместным, их хочется сохранить такими, какими оставил их Шуга. Чонгуку достаточно просто знать, что они там. Были и будут, даже если в зеркале не увидеть яркое подтверждение. Возможно, завтра утром всё изменится. Плывущее ощущение прекратится, голову снова наполнит рой, грудь будет сжимать от тревожности, а потом придётся закапывать себя в самоненависти и обвинениях. Как он мог допустить всё это — наказание, наказанием, которым и не было, свою реакцию на игнорирование, отчаянная потребность в Его внимании, словах, прикосновениях, наслаждение от укусов на шее, затопившее наслаждение и желание большего. Тэмин никогда такого не делал — не позволял себе больше, чем Чонгук просил на сессию. Тэмин выполнял свои чёткие обязанности и следовал инструкции, будучи работником «Чёрного лебедя». Юнги? Да, конечно, Его не волнуют все эти вещи, будучи в заведении на полставки и больше для личной выгоды, чем заработка. Поэтому ли Его руки развязаны, как ни у кого другого? «Или Он просто мудак», — добавляет про себя Чонгук и прячет улыбку в подушке. После этого он расслабляется в постели и теряется между сном и бодрствованием, пока тихий стук в дверь не заставляет проснуться полностью. Он моргает, смотря на неё с вопросом в голове: сколько хёнам понадобилось времени, чтобы дать ему личного пространства, и решает, что это не так важно. Сейчас для него время течёт немного по-другому. После тихого разрешения Тэхён проскальзывает в комнату, освещённую только слабым жёлтым светом ночника, и молча забирается под плед к Чонгуку. Тэхён любит обниматься, был буквально создан для этого, умея сочетать в себе и поддерживающие речи во время сеансов обнимашек, и молчаливое присутствие в повисшей тишине. Крепкая рука обвивается вокруг Чонгука, заставляет прижаться ближе, к груди, пока вторая зарывается в волосы, то сегодня это точно второй вариант. И так расслабленный Чонгук тонет в тепле своего друга, прячется лицом в растянутой домашней футболке и глубоко вздыхает. — Люблю тебя, хён, — бормочет он, и рука на его талии сжимается сильнее. Тэхён отвечает тихим мычанием. Даже спустя полчаса никто больше не стучит и не заходит. Возможно, Чимин и Намджун уже легли спать, оставив заботу о младшем Тэхёну, а возможно, что в этот раз просто решили не подавлять его своим присутствием. Чонгук не знает, как хёны понимают, кто из них в данный момент нужнее, но рад, что ему самому не приходится выбирать. Тэхён размеренно дышит, его грудь поднимается и опускается, пальцы в волосах лишь иногда застывают на несколько минут, прежде чем продолжить ласку, и Чонгук мог бы так и заснуть: в тепле, заботе, погружённый в спокойствие и плавая в мягкой кровати, пока утром всё не ударит одновременно и с новой силой. Хотелось бы иметь над своим мозгом больше власти, чем тот — над ним. И так как сегодня Тэхён решает помолчать и просто быть рядом, то и разговор первым не начнёт; будет терпеливо ждать Чонгука, смелость которого иссякает с каждой минутой. Это не становится легче со временем, не для него уж точно. — Я сегодня плавал, — говорит Чонгук и сразу же морщится. Это звучит странно, без контекста и пояснений. — Ходил в бассейн? — предполагает Тэхён, и младший тут же фыркает ему в грудь. Конечно, хён не понял. Конечно, Чонгуку снова тяжело приходится со словами. — Нет, хён, — он отстраняется и поднимает взгляд, встречаясь с открытым выражением лица друга. Тэхён терпеливо ждёт, улыбаясь краешками губ, и спокойствие снова наполняет Чонгука с новой силой. О, конечно, здесь его безопасное место. — Я думаю, что «плавать» не совсем то, как я бы описал это чувство, но… — пожимает плечами. — Скорее всего, заумные учебники не врут. Тэхёну нужно всего несколько секунд, чтобы понять, о каком «плавании» ведётся речь, а когда до него доходит, то ласка в длинных волосах прекращается; удивление чётко прослеживается на его лице. — Ты говоришь про сабспейс, — утверждение, после произнесения вслух которого, на Чонгука обрушивается резкое осознание. Он не спешит использовать такие громкие слова, но не то чтобы оставались другие варианты произошедшего. Ему было комфортно: приятное чувство затапливало грудь на протяжении получаса, если не больше, его как будто укрыли самым мягким в мире одеялом и обняли; Шуга точно знал, что с ним происходит, и всё же такое слово, как «сабспейс» между ними сегодня не было сказано. Теперь Чонгук признаётся в этом в тишине своей комнаты одному из хёнов. — Что такого… — начинает Тэхён, но его перебивают. Чонгук качает головой. — Ничего, хён, в том-то и дело, — настаивает он. — Мы не делали ничего, кроме какого-то глупого занятия, где меня заставили держать книги пятнадцать минут, пока Он решил посидеть в телефоне, — нотки злости и возмущения проскальзывают в тоне. — А потом мы просто лежали в кровати и… я не знаю, что могло толкнуть меня. Ничего. Из рассказов хёнов про сабспейс всегда понятно, что сессии интенсивные настолько, насколько Чонгук бы никогда не позволил допустить для себя. Часто это любые практики с болью или долгое подвешивание, что является слабой стороной Тэхёна, и с Намджуном… он просто сам по себе не из тех, кому надо много доминирования. Их маленькое нечто с Юнги сегодня — ничего из этого; неинтенсивное, недолгое, без боли или яркой динамики. Это просто… чушь. Глупость. Прихоть Доминанта. — Игнорирование? — переспрашивает Тэхён, зацепившись только за эту часть сказанного. Чонгук вздыхает, закрывая глаза и не испытывая уже ни капли негативных эмоций по этому поводу, поясняет: — Он посадил меня посреди комнаты, дал эти книги в руки, а потом сел на кресло и достал телефон. И я ждал, пока Он закончит какие-то свои дела, думал, просто что-то срочное, — Тэхён поднимает бровь. — Ну, Он этого не сделал. Я просто вышел из себя, ладно? — Что ты имеешь под этим в виду? — Тэхён выглядит так, будто знает, что там есть продолжение, это не просто «вышел из себя», это была смесь эмоций, которые Чонгук не знает и не хочет как-либо объяснять и принимать. Да и какое объяснение придётся ему по душе? Что он просто отчаянно жаждет внимания? Он не настолько самовлюблённый. — Я не знаю, — отмахивается Чонгук. — Я начал злиться, беситься, думал, как это несправедливо, что вот он я — у нас сессия, я сижу перед Ним и выполняю Его глупое задание, а Он даже не смотрит на меня? — Чонгук взмахивает руками в возмущении. — Но я хочу, чтобы Он посмотрел, мне стало так обидно и грустно. Я готов был, типа, сделать сальто, только бы отвлечь Его от этого телефона, чёрт возьми. Сложно понять по лицу Тэхёна, что он думает об услышанном. Молчание настигает их на какие-то секунды, видимо, в ожидании продолжения истории, минутной слабости, подтолкнувшей Чонгука рассказать чуть больше о своих переживаниях, но тому больше нечего сказать. Это было глупо. Новая ситуация, с которой он не знал, как справляться. И, конечно же, всё вывело его на эмоции. Обычная вещь. — И на какие мысли тебя натолкнуло случившееся? — спрашивает Тэхён. Он звучит как Намджун, смотрит открыто и без давления, готовый дать столько времени, сколько нужно для обдумывания вопроса. Чёрт возьми, эти психологические штучки загоняют Чонгука в тупик каждый раз. — Да на что меня это должно было натолкнуть? — с искренним интересом спрашивает младший, пожимая плечами. — Не игнорируй своего сабмиссива посреди сессии? Не сиди в телефоне? Не строй из себя не пойми кого? Не устраивай экшен, если тебе это неинтересно? — Подтолкни своего сабмиссива к осознанию своих потребностей, ты имеешь в виду? — с приподнятыми уголками губ продолжает Тэхён, гладя нахмурившегося Чонгука по голове. — Покажи ему, что хотеть внимание своего Доминанта — это нормально? Что нет ничего плохого в желании полностью владеть Им, как Он владеет тобой, и это взаимно? — Да… — со сморщенным выражением лица протягивает Чонгук, смотря на Тэхёна, как на умалишённого. — О чём ты вообще говоришь? Вот в чём дело: Чонгук хотел внимания Юнги. Хотел, чтобы смотрели только на него. Хотел, чтобы взгляд Юнги был прикован к нему, послушно выполняющему приказ, готовому сидеть на коленях все пятнадцать минут, что были даны, и показать, что может это выдержать. Чонгук хотел услышать похвалу из Его уст, одобрение и проскальзывающую в голосе гордость… — … ты хотел быть хорошим для своего Доминанта, и это нормально. У тебя было полное право обижаться и грустить, и ты должен был сказать Ему об этом. Чонгук сглатывает и медленно возвращается в прежнее положение: прячется в груди Тэхёна и обнимает сильнее. Никому не нравится быть проигнорированным, это просто невежливо. Какое отношение к этому имеет конкретно Юнги? Были ли обида, злость и разочарование настолько же сильными, будь сессия с кем-то другим? Возможно, что это и не имеет большого смысла, потому что этого «кого-то другого» попросту нет. — Ты думаешь, что дело в Шуге? — интересуется Чонгук просто из интереса. Прав ли он? — Что Он пришёл весь такой опытный, умеющий решать проблемы ртом, заботливый и умный, и далее по списку, и сегодня Он был причиной, по которой я мог... — морщится. — Сабспейс или что-то приближенное к этому. Тэхён задумчиво мычит, проводя рукой по волосам Чонгука. — Я хочу сказать, что Шуга-щи точно знает, что делает, — делится он мыслями. — Он опытный и умеет решать проблемы ртом, да. И это звучит как правда, — Чонгук издаёт приглушённый смешок. Идеальный Верхний, опять они здесь. — Но причиной твоего приближённого состояния к сабспейсу могло быть что угодно. И стресс, и Голод, и вот-вот начавшийся сабдроп, и подходящая атмосфера, — пожимает плечами. — Что угодно, Чонгук-а. — Ну, значит, Его и так высокое эго не будет затронуто, — шутит сабмиссив, цокая. — Он знал, как мягко удержать тебя в этом плавающем состоянии, — продолжает серьёзно Тэхён, заставляя Чонгука отстраниться и посмотреть на себя. — Он продлил твой сабспейс настолько, насколько мог, не толкал тебя глубже и не давал резко выпрыгнуть. Я также не вижу признаков сабдропа, так что могу с уверенностью сказать, что и на афтеркер Он не жалеет времени. Чонгук не упоминает дополнительные часы экшена, на которые не потратил ни копейки, хотя его «самостоятельное и независимое от каких-то там Доминантов Я» немного задето. — Что, и снова Шуга у нас «идеальный для меня Доминант»? — спрашивает он, откатываясь от Тэхёна подальше на кровати. — Мы забыли про Его странное бессмысленное наказание с книгами? С Его игнорированием? Хён, Он даже не использовал стек по назначению. Нанёс мне ударов, сколько? Три? И это максимум, — наседает Чонгук, глубоко вздыхая. — Возможно, в моменте я и правда хотел Его внимания, Его похвалы, чтобы Он сделал мне больно и… не знаю, просто держал бы меня, пока я ничего не понимал. Это звучит… хорошо. Когда ему просто было позволено лежать на кровати, чувствовать вес Его тела, Его укусы, Его тихое «так добр ко мне», потому что Чонгук был добр к Нему, не так ли? Может, не с самого начала сессии, да что уж там, даже в середине этого недо-наказания, но тогда, в постели… несмотря ни на что, Юнги был так нежен, так отзывчив, продолжал гладить по волосам и обнимать. Объяснял каждое своё действие, как заботливый родитель маленькому ребёнку. Чонгук не ребёнок. Да, точно. Дело в сабспейсе, делающим тебя таким слабым, таким послушным, таким мягким, как пластилин, и доверчивым, и готовым на всё… И что ещё Доминант мог с ним сделать в таком податливом состоянии? Что угодно. Что, чёрт возьми, угодно. — Чонгук? — спрашивает Тэхён, глядя на своего друга со вспыхнувшим волнением в голосе. О чём он думал? Как он мог допустить такое? Юнги мог зайти дальше укусов, мог склонить к чему-то, чего расплывшийся мозг Чонгука даже не смог бы обдумать с разумной точки зрения. — Чонгук, — громче и требовательнее повторяет Тэхён. Он заставляет Чонгука принять сидячее положение и кладёт ладонь ему на щёку, привлекая к себе всё внимание. — Смотри на меня. О чём бы ты сейчас не начал думать, это твоя тревожность, а не правда. Ты понимаешь это? — Не правда? — тихо, на выдохе переспрашивает Чонгук, смотря на хёна. — Он мог сделать со мной всё, что захотел бы, пока я лежал на кровати и не мог даже пошевелить руками. Ты говоришь, что сабспейс — уязвимое состояние человека. Но сейчас твердишь, что это просто «моя тревожность»? — Шуга бы не сделал ничего из этого. Вы были в «Чёрном лебеде», со своей системой охраны и безопасности для клиентов, где отбор сотрудников проводится тщательнее, чем в любом гос. учреждении, Чонгук, — пытается вразумить Тэхён, удерживая зрительный контакт. Чонгук сжимает плед в кулаках и стискивает зубы. Юнги просил о доверии с первой их встречи. Они подписали контракт и обсуждали вещи, о которых до этого сабмиссив даже не задумывался. Он был мягок, терпелив, рассудителен и сохранял спокойствие. Всем своим видом внушал, что знает, что делает, даже если у Чонгука не было ни малейшего представления. До знакомства с Ним даже не верилось, что Доминант может вкладывать так много усилий и времени в афтеркер. Был открыт к общению после сессии в анонимном заведении, только бы удостовериться в состоянии сабмиссива и его возможности к сабдропу. В конце концов, Шуга ничего не сделал. Пока Чонгук лежал там и пытался собрать себя по кусочкам, Он ничего не сделал. Ничего, на что Чонгук бы не дал согласия. Юнги разрешил оттолкнуть себя в случае дискомфорта или использовать стоп-слово, и… Доверие — всё ещё слишком громкое слово. — Что, если… — Чонгук сглатывает. Он смотрит в широко раскрытые глаза Тэхёна, обеспокоенного состоянием друга. — Что, если я скажу… я хочу сделать это ещё раз? — выходит тихо, шёпотом, словно произнесённое — приговор. — Что «это», Чонгук-а? — подталкивает к некоторым умозаключениям Тэхён. Его ладонь мягко гладит Чонгука по щеке, вторая берёт сабмиссива за руку и сжимает в знак поддержки. Чуткий, эмпатичный Тэхён, знающий Чонгука уже несколько лет, как себя самого, как своих партнёров, видит обнажённый страх на лице младшего так ярко, будто это его собственный. Тэхён хочет избавить Чонгука от всех его травм и её последствий по щелчку пальцев; все те разы, когда маленький Чонгук тянул руку, но обжигался, когда плакал и кричал на свою маму, не понимающий, почему она бьёт папу, кричит на него и заставляет до последнего сидеть на коленях, даже если те уже стёрты в кровь от жёсткого ворса ковра. Доминирование и подчинение, контроль и бесконтрольность, брать и отдавать, — те многие вещи, которые дают тебе власть или забирают её. Как объяснить это маленькому ребёнку, столкнувшемуся с домашним насилием, основанным на социальной норме общества? Кто в тот момент мог сказать Чонгуку, что действия его любимой мамы — неправильны, как и постоянные синяки на теле папы. И что значит для нынешнего Чонгука, живущего со всеми этими яркими воспоминаниями в своей голове, признаться в желании преклониться перед Доминантом? Просто почувствовать нужду малой потребности в Его словах, в Его внимании, в Его заботе и Его руке? Тэхён никогда не узнает. — Просто… — пауза. Чонгук смотрит на хёна. — Это. Сессии. Он. — И что тебя останавливает? — следует вопрос, на который сабмиссив выгибает бровь с немым вопросом: «серьёзно?». Тэхён закатывает глаза. — Нет, твоя разумность заканчивается там же, где начинается поход к психологу, даже не начинай. Чонгук громко цокает, отстраняясь и плюхаясь обратно на кровать. Рядом постель снова проминается под чужим весом; взгляд ощущается на коже лазером. Чего ещё от него ждут? Кажется, что сегодня вечером сказано уже и так достаточно, даже больше, чем Чонгук когда-либо предполагал: признание обжигает язык. Он много чего хотел в своей жизни, начиная от новых кроссовок и заканчивая — стать астронавтом в детстве, но это… Хотеть Доминанта. Хотеть Юнги? — Он всё ещё напыщенный мудак, ты ведь знаешь, да? — со всей серьёзностью говорит Чонгук, отводя взгляд от непримечательного потолка. — И я не могу понять — дело в том, что Он Доминант или просто характер такой? Тэхён смеётся: не потому, что не воспринимает сказанное за возможную правду, просто с каждым разом слышать такое от Чонгука про Шугу становится обычным делом. Сабмиссив так возмущается по поводу всего, что касается проведённой с Ним сессии, но в действительности удивляет лишь Его терпение и подход к экшенам. — Пока из твоих рассказов я не услышал ничего плохого, — отвечает Тэхён, пожимая плечами. — Я имею в виду даже наоборот, слишком много хорошего. Идеальных Доминантов не существует, — он пародирует Чонгука, кривляется и получает несильный толчок в плечо. — Хэй, твои же слова. Идеальных сабмиссивов и свитчей тоже не найти, это просто человеческий фактор. Чонгук не спешит отвечать: жуёт внутреннюю сторону щеки, играет с кольцом пирсинга в губе и складывает руки на животе. Он знает, что хёны поддержат, какое бы решение ни было принято. Продолжать встречаться с Шугой или вернуться к Тэмину — насколько большой будет разница? Отчасти он уже знает ответ. С Тэмином никогда такого не было и не будет. И Чонгуку надо срочно перестать каждый раз их сравнивать. — На прошлой встрече Он дал мне заполнить анкету, — решает поделиться младший, рассматривая потолок. Слова сами срываются с языка; просто мысли вслух. — Там было столько… всего, — он морщится, вспоминая некоторые вещи. — О некоторых практиках я впервые слышу, а я живу с тобой и Чимином, — слева слышится смешок, прерываемый фырканьем. — Я сказал, что не буду такое практиковать, что это не имеет смысла, я не нуждаюсь в этом, и Он просто… — пауза. — Приказал мне сказать свои ограничения. Тэхён внимательно слушает, рассматривает профиль Чонгука, рассказывающего всё с минимальным количеством возмущения. У него чешется язык попросить перечислить эту анкету, но решает пока что только молча кивнуть. — Я ответил что-то про асфиксию , медфетиш, — говорит Чонгук. Тэхён всё это уже знает. — Не так важно. Просто… мне приходилось читать, и читать, и читать, до самого конца анкеты, что-то там отмечать и писать, и что-то, правда, вызывало во мне такую бурю… непринятия, понимаешь? — он поворачивается к хёну в поисках понимания, находя его в очередном кивке. — Не все практики должны тебе нравится, ты ведь знаешь, — тихо отвечает Тэхён. — Это нормально, что многое не укладывается в твоей голове. Как людям вообще может нравиться заниматься таким? Даже у нас с Чимином есть ограничения. — Да, — соглашается Чонгук. И всё же… Конечно, речь не идёт про копрофилию эметофилию, какой-нибудь куколдинг или в исполнение ролей вешалки и торшера. Однако страшно признаться самому себе, что большинство перечисленных вещей искренне интересовали и интриговали, вызывали приятную дрожь, но одновременно и страх. С Тэмином это никогда не поднималось. Они никогда не говорили о контракте, так что и нужда в анкете отпадала, ведь всё можно было обсудить и по телефону с Миён. Чонгуку не надо было задумываться о возможной практике энджинга, секса по телефону, ролевых игр или использования электрических игрушек. Он не девственник и не ангел. Знать о широких возможностях практик — дело одно, другое — сидеть напротив потенциального Доминанта, в тишине комнаты, читать каждую строку и допускать мысль, что Юнги мог бы сделать все эти вещи с ним. С Чонгуком. Подвесить на крюки, исполнив шибари в наилучшем виде, позволить красиво свисать и плыть по течению, просто прислушиваться к мягкой похвале, сказанной голосом, который не будет заглушён тканью маски. Юнги мог бы смотреть на него с гордостью и восхищением, прикасаться к открытым участкам кожи, кружить вокруг и осматривать своё маленькое искусство. Представление, которое Он устроил только для них двоих. Интимность, доверие, откровенность, забота и очарованность — они могли бы разделить эти чувства. То, о чём Чонгук часто слышит от своих хёнов, в интернете и в разговорах от людей в университете. Что-то такое далёкое, непонятное для него. Будет ли Юнги так же аккуратен, держа в руках нож и скользя им по разгорячённой коже Чонгука? Возможно, перед этим Он мог бы украсить его грудь, живот и бёдра красным воском, покрыть чувствительное тело толстым слоем, обжигающим и остывающим почти мгновенно. Всё тот же тихий низкий голос, всё те же слова похвалы и упоения; длинные бледные пальцы оглаживают бока, обводят следы своей кропотливой работы, сдирают корочку и тревожат покрасневшую кожу, причиняя боль. Позже Юнги мог бы привнести в созданное Им искусство недостающие детали острым лезвием, добавить больше красного и завершить картину несколькими штрихами. Чонгук бы кричал, умолял, извивался и выгибался навстречу. С шёпотом на губах, со слезами в уголках глаз, с болью во всём теле, приносящей удовольствие и желание, перерастающее в нужду, как будто он родился с ней. Ему не требуется вода или еда, не нужно думать о сне, только продолжать беспрерывно просить Его рук на своём теле, Его ударов по коже, Его поцелуев и всего, что Он сочтёт необходимым дать. Чонгук желал и боялся одновременно, сталкивался лбом с самим собой и принимал единственное решение, которое считал безопасным — сбегать и зарываться головой в песок. Юнги может иметь тысячи и один положительный отзыв в «Чёрном лебеде», называться невероятным и лучшим Доминантом во всём Сеуле, продолжать и дальше быть идеальным, щедрым и придерживаться R.A.C.K, но Чонгук всё ещё не будет иметь никаких гарантий собственной безопасности. Никто и ничто не смогло уберечь его родителей от развода, мать — от уголовной ответственности, а папу — от панических атак, шрамов и долгой психотерапии для жертв домашнего насилия. Если искренняя, чистая любовь, выстраиваемая больше десятилетия, со всевозможными взлётами и падениями, сотнями обещаний и заверений, не смогла дать гарантий, то откуда ей появиться здесь? Между малознакомыми Юнги и Чонгуком? «Не все Доминанты такие» Да, не все. Так и почему же именно Юнги — «не все»? — Я разберусь с этим, хён, — говорит Чонгук, прерывая тишину. И стоит ему посмотреть хёну в глаза, то прекрасно понимает, что тот не верит. Секунда, две, три. Тэхён ничего не говорит. Чонгук улыбается и предлагает остаться на ночь.