Под покровом леса и дождя

Шум тяжелых капель по тенту палатки мог бы успокаивать, будь она одна. Но рядом с ней было странно тяжело дышать, мысли путались, в голове дребезжит только одна, что они в палатке вдвоем, на отдаленном клочке земли -протяни руку и почувствуешь бархат кожи. А там именно бархат кожи. У Се Лянь - молочная кожа, редкий свет, пробиваясь сквозь прорези крыши палатки, целует ее бархат, делая совсем уж неземной. В платье в палатку? Хуа Чэн мысленно стонет в очередной раз, потому что то, как Се Лянь, не задумываясь, выглядит неотразимо, бьет по самооценке. И по возбуждению, потому что нельзя смотреть на эти ноги, с середины бедра выглядывающие из под платья, и не хотеть перецеловать каждый миллиметр. Возможно облизать. Там пока не ясно. Се Лянь становится на колени, чтоб дотянуться до «потолка» и одновременно не сгибаться в три погибели, и тянет за сетку вниз, жадно втягивая воздух и разглядывая залитую дождем опушку. - Что ты... - дергается девушка, хватаясь за чужую руку, что медленно оглаживает кожу от острой коленки вверх по бедру. - У тебя такая нежная кожа, что я не удержалась, - по взгляду Хуа Чэн больше кажется, что она хочет сожрать подругу, но это и нервирует и будоражит одновременно. - Мне прекратить? Се Лянь буквально ненавидит, когда та ставит вопрос таким образом. «Да, прекратить», - значит, обидеть Хуа Чэн тем, что ей неприятно (что таковым не является). «Нет, не прекратить», - признать, что ей все это нравится, а они вроде как, ничего такого не обсуждали. Хотя с красноречивыми взглядами подруги и обсуждать ничего не надо. Се Лянь сдерживает вымученный стон и только отрицательно машет. Бровь Хуа Чэн насмешливо ползет вверх, и Се Лянь только молча кивает вниз, мол, продолжай, если хочешь. А та хочет, очень хочет, под кончиками пальцами аж зудит, как хочется прикоснуться к каждому сантиметру этой нежной кожи. Она себе в этом не отказывает, проводя легко всеми пальцами по внутренней стороне бедра вверх, под юбку. Се Лянь дышит чуть громче, переставляя колени, которые явно уже ноют, и Хуа Чэн мягко тянет ее обратно на плед. Лицом к себе. Та покорно садится, юбка сбивается под ягодицами, но пока, пока... Пока Хуа Чэн оставит ее так. Если позволят большее - то эта попка будет сидеть на нескольких вещах, и юбки в этом списке не будет. Возможно, взгляд у Хуа Чэн совсем уж голодный, потому что Се Лянь судорожно облизывает губы. А потом прикрывает глаза, когда ее длинные ноги тянут на себя, обводя ладонями коленные чашечки и спускаясь ниже по бедрам к мягким половинкам. Хуа Чэн не может удержать порыв, она припадает к ступне губами, целуя небольшую косточку и каждый аккуратный пальчик. Легко, почти невесомо. - А-Чэн, - шепчет Се Лянь на выдохе, когда подруга поцелуями продвигается дальше и дальше, когда край юбки подталкивается выше, чтоб не мешал целовать нежный бархат кожи. - Тсс, - та только поднимает взгляд от белоснежного бедра, - просто скажи «хватит», если что-то... если станет слишком. Се Лянь утвердительно кивает и позволяет стянуть со своего плеча лямку, открывая больше шеи, больше аккуратного плечика, выставляя напоказ ключицы. Ей кажется, что Хуа Чэн тихо стонет, тут же припадая к плечику поцелуями, которые не заканчиваются. Се Лянь даже радуется, что из-за еды любимая красная помада Хуа Чэн стерлась, иначе следы было бы не оттереть - у той помады вечно едкие какие-то. Как и поцелуи, собственно. Иначе как объяснить, что с каждым прикосновением губ, тело словно пронзает горячими иглами, оставляя жар внутри. Хуа Чэн пока не хочет позволять себе слишком уж многого, поэтому оставляет платье болтаться без лямок, на одном честном слове и аккуратной груди Се Лянь. Такой правильной, бесконечно подходящей ладоням Хуа Чэн. Руки оглаживают плечи, переходя на спину, почти заключая в объятия. Ей очень хочется опуститься чуть ниже над ногой и потереться об острую коленку, но сейчас не о ней. Ну, может, только чуть-чуть. Самую малость. Потому что эта вольность, которую позволяют под покровом дождя и лесных веток, когда почти одни во всем мире и когда дыхание напротив такое тяжёлое и прерывистое. Когда хрупкое тело откликается на каждое прикосновение, а ноги неосознанно раздвигаются навстречу трепетным прикосновениям под платьем, а взгляд смотрит вникуда. - Мне остановиться? — спрашивает Хуа Чэн, целуя ложбинку груди, порочно виднеющуюся из выреза платья. Очередной поцелуй достаётся холмику груди, когда Се Лянь шепчет короткое "нет". То, насколько покорно она позволяет уложить себя на мягкий плед, разжигает только большее пламя внутри. Хуа Чэн почти ныряет под свободный подол платья, покрывая поцелуями впалый животик, пару раз несдержанно проводя по нежной коже языком и оставляя следы, на которые секундой позже дует, наслаждаясь тем, как тело покрывается мурашками от такой шалости. Она ведёт ладонью по ребрам вверх, почти со стоном утыкаясь носом рядом с аккуратной впадинкой пупка - Се Лянь, как обычно, без белья, предпочитая не стеснять грудь лишними тряпками, а голову Хуа Чэн, очевидно, лишними мозговыми клетками. Се Лянь судорожно втягивает воздух, стоит кончикам пальцев очертить по кругу ореол сосочка. Хуа Чэн на контрасте собственное тело всегда кажется ужасно уродливым, ведь даже соски её какого-то невнятного поросячьего цвета, тогда как у Се Лянь тёмные, почти бордовые, что так и хочется попробовать на вкус. Но все, что она делает, это целует татуировку бабочки на ребрах (у самой такая же, что греет одинокими вечерами), напоследок сжимая горошинку соска, и ползёт вниз под аккомпанемент тяжёлого дыхания подруги. Вместе с ней ползет вниз белье Се Лянь, потому что Хуа Чэн нужно больше. Больше нежной кожи, больше того самого распаляющего дыхания, больше вида, в конце концов. Если б она могла, то смотрела вечность именно на такую Се Лянь, почти порочно обнаженную, одновременно с этим настолько божественно красивую. Се Лянь повинуется чужой руке, сгибая ногу в колене и отодвигая её в сторону. Её потряхивает и ведёт от таких боготворящих прикосновений, от поцелуев буквально между ног. Смущение от того, что у Се Лянь там пушок светлых (почему-то) волос теряется в сознании, когда поцелуи спускаются все ниже и глубже. То, как Хуа Чэн аккуратно целует нежные складочки, почти душит, а поглаживания языком между ними теряется в первом тихом стоне. Се Лянь го-ря-чо. Иначе она не может описать свои ощущения. Хуа Чэн же буквально пытается держать себя в руках, чтоб не начать кусать, хотя очень хочется. В её мире Се Лянь можно сожрать за незаконную сладость, но она сдерживается, в очередной раз проходясь наглым, почти дорвавшимся языком, меж складок и припадая поцелуем к горящему огнём клитору. Ей самой влажно, но все, что её интересует - это то, чтоб Се Лянь было приятно. Благо, красивый изгиб в пояснице это только подтверждает, а влажность Се Лянь сродни награде. Возможно, если б ей предложили остаться в таком положении между ног этой богини - она б согласилась. Даже скорее всего. Чувствовать её вкус на языке и упиваться стонами - зачем ей вода и еда, если есть все это. Хуа Чэн могла бы быть грубее, сжимать губами или даже зубами мягкую кожу или терзать языком бугорок клитора, но ей больше нравится это состояние около-неги, нравится чувствовать, как чужие ноги подрагивают на особенно глубоких или широких мазках языком, как она подаётся навстречу губам бедрами и как они раздвигаются шире, давая больше доступа. Се Лянь дышит тяжело, когда платье все же тянут наверх после одобрительного кивка. Она восхитительно красива без этих ненужных тряпок, трогательно сводит ноги, но Хуа Чэн по-прежнему нужно видеть её всю, даже если все внимание будет сконцентрировано на холмиках груди и горошинках сосков. Она нависает сверху, целуя каждую по отдельности, пока ладонь оглаживает пушок снизу, периодически задевая короткими ноготками аккурат между, от чего по телу Се Лянь опять бегут мурашки. Когда тонкий палец проникает внутрь, Хуа Чэн просовывает руку под выгнутую поясницу, оглаживая талию и ягодицы, до которых она обязательно доберется. Внутри Се Лянь влажно и горячо (или это плавится мозг Хуа Чэн, она не уверена), ей хочется проникнуть туда языком, но не сейчас. Не сегодня. Когда-нибудь, если ей снова позволят такую же вольность - прикоснуться и боготворить. Поклоняться. Се Лянь послушно переворачивается на живот, пытаясь опираться на руки и встать на колени. С чужой помощью ей это удаётся, но хорошо ли это... Её смущает собственное возбуждение, то, как тело откликается на каждое прикосновение, как просит большего и прогибается в пояснице, стоит горячему языку слизать всю влажность меж ног, аккуратно прикусывая кожу ягодицы почти у такого манящего своей глубиной входа. Хуа Чэн готова скорее задохнуться между чужими бёдрами, чем позволить себе отодвинуться и не вкушать этот порочный плод снова и снова. Она позволяет себе буквально кончиком, самым кончиком проникнуть в такое манящее нутро, чтоб после смочить своей почти до неприличного выделяющейся слюной расщелину между мягкими половинками ягодиц. Хуа Чэн готова сожрать их, но только кладёт ладони на каждую из них, раздвигая, утыкаясь между них лицом. Коротко трется носиком о сжимающиеся вокруг маленькой дырочки мышцы и снова слизывает выступившую влагу Се Лянь. То, насколько она влажная докидывало бы несколько пунктов в собственную самооценку, если б Хуа Чэн пыталась что-то кому-то доказать. Она же просто в восхищении и любви и она б поняла, если б ей сейчас заехали по лицу и перестали с ней общаться. Всё б поняла и отпустила, заперев этот дождливый день в палатке глубоко в сердце.