Бесповоротно

      Только после того, как Антонио извинился, Вольфганг начал немного осознавать происходящее. И его совершенно не радовало ни поведение преступников, ни своё собственное. — Где Лео? Чёрт, чёрт, чёрт! — полицейский готов был бежать обратно в гостиную, где проходил приём, однако его удержал Джироламо, вцепившись в плечо железной хваткой. — Там никого не осталось. Я вывел людей на улицу.       Голос у мужчины был каким-то другим. Не привычным медленным, уставшим, а будто более хриплым и даже с какой-то едва уловимой насмешкой. Моцарт посчитал это реакцией на боль от ударов, которую телохранителю явно пришлось скрывать, а потому не придал изменениям никакого значения. — Не меня, — Леонардо, до сих пор остававшийся в тени, решил выйти до того, как его друг перевернёт весь дом в его поисках. — Если вам интересно, то этот придурок был один. Но я бы надолго не задерживался, наверняка его кто-то ждёт с отчётом, — художник произнёс это буднично, будто ему было всё равно и на Джироламо, и на Антонио. Он демонстративно подошёл к Вольфгангу и обнял лицо молодого человека руками, смотря в глаза со всей серьёзностью. — Ты в порядке? Не ранен? — Всё со мной нормально, — отмахнулся Вольф и отстранился. Мало ли, что подумают эти двое... Особенно Антонио.       Они целовались. Уже поздно было пытаться скрыть свой интерес к мужчинам.       Чёрт. — Лео прав. Идёмте уже отсюда, — сержант пытался избежать взглядов всех троих, а потому отвернулся и направился к выходу.       Как ни странно, никто возражать не стал. Ни Сальери, ни Риарио не сказали и слова против, даже когда он сел за руль.       И в машине дона мафии воцарилась невыносимо неловкая тишина.       Внезапно Моцарт как-то нервно рассмеялся. Он был близок к очередному нервному срыву из-за перенапряжения. До встречи с доном Сальери сержант никогда не чувствовал себя настолько разбитым и выжатым. И вообще не представлял, что способен был столько рыдать и кричать. — Знаете, что? А я ведь могу отвезти вас в участок, — смех стал громче. — Отвезти и посадить. Я свидетель убийства. И покушения, — Вольфганг резко тормознул так, что сидевший рядом Антонио чуть было не вылетел через лобовое стекло. — Мы сейчас разобьёмся, — осторожно произнёс Леонардо. Он слышал, в каком состоянии находился его друг, и не хотел, чтобы ситуация окончательно вышла из-под контроля. — Я умею водить! — огрызнулся полицейский.       Риарио и да Винчи на заднем сидении переглянулись. Они оба почти физически ощущали приближающуюся катастрофу и понимали, что никак не могли повлиять на поведение Моцарта.       Но не Сальери. — Лучше отвези нас к себе домой, хорошо? Обещаю, утром ты сможешь доставить нас уже в участок. Я не буду звать адвоката и приму любое наказание. Я... Достаточно сильно испортил тебе жизнь. Теперь твоя очередь.       Никто не ожидал подобного признания. Тем более сам Вольфганг. — Издеваешься, — зашипел он. — Нет, я серьёзно. Пожалуйста, Амадео, — улыбка была такой искренней и нежной, что сержант решил довериться.       В последний раз.       Всю оставшуюся дорогу Моцарт вёл уже аккуратнее. Он и сам был удивлён тому, как легко и быстро Сальери смог успокоить весь ураган эмоций, грозивший обернуться катастрофой. Он будто снова вернулся в Рождество, когда Антонио открылся с другой стороны настолько, что Вольфганг доверил ему поцелуй.       Настоящий. Желанный.       В тишине они добрались до самой квартиры полицейского. Не перебросились словом даже во время подъёма на лифте. — У меня бардак. Смиритесь с этим и чувствуйте себя как дома, — наконец-то произнёс Вольф таким голосом, что сразу было понятно: он не рад наличию гостей. Ну, кроме Лео.       А всё из-за воспоминаний. Новая квартира стала обжитой, однако оставалась не родной. При взгляде на вещи вокруг не возникало образов, не звучали голоса. Единственным, что связывало с этим местом, был тот рождественский день. И то только его начало, ведь после они отправились в приют. — Мне не привыкать к бардаку, — рассмеялся да Винчи в попытке как-то снизить градус напряжения и, поняв, что это не сработало, устроился на диване.       Риарио привычно осмотрел квартиру, анализируя, с каких позиций в соседних домах в них могли выстрелить. Он без разрешения обошёл всё помещение, чем Моцарт остался недоволен, но спорить не стал, и, видимо, удовлетворённый тем, что у полицейского было достаточно безопасно, встал возле Сальери.       Сам дон мафии тоже сел на диван, специально занимая другой край. Хотел находиться как можно дальше от Леонардо, чтобы даже случайным жестом не выдать, что они были знакомы. Глупо, наверное, но лучше было перестраховаться, чем потом разгребать последствия.       Вольфганг сложил руки на груди и какое-то время молча смотрел на эту странную компанию. Если бы его отец узнал, что сейчас рядом с сержантом находились сразу трое итальянцев, двое из которых принадлежали к самой влиятельной мафиозной семье в Нью-Йорке, то убил бы его своими же руками. Такое разочарование ещё надо было поискать.       Захотелось избавиться от этой печальной мысли, и Моцарт, наконец, подал голос: — Да расслабьтесь вы. Мы все живы, это главное. Кому в голову вообще придёт прийти ко мне? Я же грёбаный полицейский! Соваться ко мне себе дороже. Хотите какао? Извините, кофе не держу, — он опустил руки и внимательно посмотрел на каждого из этой странной троицы.       Антонио, до того сидевший в напряжении, в то же мгновение расслабился и кивнул. — А какао — это хорошая идея. Джироламо, приготовишь? — приказал он, даже не посмотрев на телохранителя. Тот послушно отправился на кухню, из-за чего Вольфганг вновь рассердился. — Это мой дом, эй! Я сам в состоянии сделать нам всем какао! — сержант закатил глаза и отправился следом.       Антонио и Леонардо остались в гостиной наедине.       Сначала они обменялись взглядами. Да Винчи посмотрел на дона мафии, пытаясь передать всё разочарование в этом человеке, что успело накопиться за годы знакомства и стремительно увеличивалось с появлением в их жизнях Моцарта. А вот Сальери смотрел на художника с нежностью и осторожностью, как бы в попытке попросить поддержать этот спонтанный спектакль. Никто ведь не мог знать, что однажды придётся собраться такой компанией и усиленно делать вид, что Леонардо и Джироламо не были мужьями, а Антонио не был человеком, постоянно делившим с ними постель. — Ты идиот, — шёпотом прошипел Леонардо, подвинувшись ближе. — А если бы тебя убили? — Не убили же. Теперь у меня на одного защитника больше, — Антонио едва слышно усмехнулся. — Если ты будешь обращаться с мальчишкой так же, как с Джироламо... — Не буду, — тихо, но строго прервал его угрозы Антонио. Для плохого отношения к телохранителю у него были свои причины. Это Джироламо тогда поцеловал его на глазах у всех. Это Джироламо во время войны зачем-то полез спасать его. Это Джироламо пришлось лечить всем, что попалось под руку. Это о Джироламо первым делом спросил его милый, нежный мальчик. Это Джироламо стал мужем Леонардо. Разве мало было поводов его ненавидеть?       Если бы не Джироламо, Антонио был бы счастлив.       Вольфганг же был простым мальчишкой с высокими идеалами. У него бы всё равно не получилось в одиночку справиться с доном мафии, да и ничего непоправимого натворить он тоже не успел. Наоборот, разрушил собственную жизнь из-за их знакомства и дружбы. Поэтому Сальери хотелось позаботиться о нём, поухаживать...       В конце концов Моцарт и да Винчи были во многом похожи. Оба по-своему гениальные, красивые, упрямые и целеустремлённые. Раз не вышло с Лео, может, его судьбой был именно Вольф?       Да Винчи удовлетворённо кивнул. При всём неуважении к Сальери он был... Родным. Семьёй, с которой он вырос. А семье нужно было доверять, даже если раз за разом кое-кто из её членов продолжали только подводить и разочаровывать.       Постепенно диалог между Леонардо и Антонио перешёл в едва слышное обсуждение настолько наглого нападения на самого дона Сальери. Казалось, между ними всё снова стало хорошо, и можно было заняться планированием мести за столько дерзкий поступок.       Тем временем на кухне Вольфганг пытался хозяйничать наравне с Джироламо. Не стал же бы этот жуткий телохранитель делать с ним что-то, пока в соседней комнате находился Антонио? Хотя полицейский не успеет издать ни звука, если тот вдруг решит от него избавиться.       Однако Риарио вновь стал выглядеть просто уставшим. Он спокойно поинтересовался, где взять какао и чашки, и стал заниматься приготовлением напитков.       Какое-то время Моцарт просто наблюдал за ним, пользуясь возможностью рассмотреть мужчину. И тут он заметил на шее шрам, уходивший куда-то под рубашку. Присмотрелся, увидел шрамы ещё и на руках. Жуткие, будто от пыток.       Неужели это осталось от Сальери?       При одной мысли об этом Вольфа затошнило. За что так обходиться с тем, кто отдал бы свою жизнь ради защиты очевидно любимого человека? У них была какая-то совершенно нездоровая, невзаимная любовь, но... Но это же не повод так унижать человека! И так издеваться над ним! — За что он так с тобой? — спросил сержант быстрее, чем успел себя остановить. А вот за такие вопросы его могли уничтожить и без разрешения хозяина. — Ты про шрамы? — Джироламо повернулся, посмотрев на него. — Это не Антонио. Это война, — он пожал плечами. — Ерунда. Я жив, все конечности на месте. И в хорошей физической форме. А это просто небольшое напоминание о прошлом.       Что-то подсказывало Вольфгангу, то напоминание о прошлом вовсе не было небольшим. Если это действительно следы от пыток, то под одеждой должны были скрываться и другие шрамы.       И за что Риарио досталась настолько жалкая жизнь? Пытки на войне, издевательства со стороны любимого человека... Расчувствовавшись, Моцарт подошёл ближе и крепко обнял мужчину со спины. Если он об этом пожалеет, то так ему и надо. Но хотелось хотя бы на миг согреть мужчину, показать, что в жизни не всегда нужно было бороться.       Объятия не помогли. Джироламо только напрягся и замер, чуть не выронив чашку из рук. — Что ты делаешь? — хрипло и, казалось, слегка напугано спросил он.       Ответить Вольфганг не успел. На кухню зашёл Антонио и тоже замер, смотря со смесью удивления и гнева. Его руки сжались в кулаки. Было заметно, что Сальери крепко сжал челюсть, лишь бы не нагрубить. Или вовсе не наброситься на них двоих. — Мне тоже очень интересно, — спокойно, холодно произнёс он.       Моцарт даже не представлял, что Риарио мог с такой скоростью отстраниться и упасть на колени. — Ты идиот? Какао готовим, — полицейский сложил руки на груди, выступая вперёд. Он невольно закрыл собой телохранителя. Это что, ревность? Да кто они друг другу, чтобы ревновать?! Дон мафии сам рассказывал, что сблизился с ним только из-за желания посадить в тюрьму за романтический интерес к мужчинам!       На шум пришёл и Леонардо. На миг Вольфгангу показалось, что сейчас тот ударит Антонио по затылку, но этого не произошло. — Вы решили развлечься втроём, а меня не позвали? Я бы тоже постоял на коленях, — он расплылся в очевидно фальшивой улыбке и облизнул губы. — Тем более в компании таких шикарных мужчин. — Леонардо! — пискнул Моцарт, мгновенно заливаясь краской и отвлёкся, силой заставляя Риарио подняться на ноги. — Все колени себе отбил, наверное. Иди, сядь, я сам какао принесу. И вы оба тоже! Говорил мне отец не связываться с итальянцами, — он закатил глаза и поставил чашки на поднос, краем глаза следя, как вся троица послушно смылась с кухни.       Только тогда сержант выдохнул. Возникало ощущение, что он попал не в мафию, а в цирк. Или в фильм, где все очевидно переигрывали.       Вернувшись в гостиную, Вольф нагло уселся на колени Лео и похлопал рядом с собой. На диване как раз оставалось место для телохранителя, который даже сейчас остался стоять рядом с доном. Тот осторожно сел, готовый в любой момент снова подскочить. — Знаете, гораздо веселее будет, если мы напьёмся, — лениво протянул художник, делая глоток какао. — Один звонок, и через полчаса у нас будет алкоголь. — Лео, нет, — полицейский слишком хорошо помнил, чем обернулась прошлая попытка напиться. И не был уверен, что не полезет к да Винчи и Сальери. А если налить что-то крепче вина, то рискнёт поцеловать и Риарио.       Когда того в последний раз ласкали искренне, а не из желания собственной скорейшей разрядки?       Чёрт. Лучше было вообще не думать о том, что Антонио и Джироламо, возможно, когда-то делили постель. Почему-то казалось, что дон мафии был способен так воспользоваться тем, кто был ему предан всей душой. — Да брось, будет весело. — Я бы предпочёл поспать. Днём предстоит много работы, — подал голос Риарио.       Как ни странно, Сальери с ним согласился. Да Винчи выглядел немного разочарованным, а вот Моцарт смутился. — Кому-то придётся лечь на диване. И на полу. — Я лягу на пол, — с готовностью отозвался Джироламо. — На диване же неудобно, — одновременно с ним пожаловался Антонио. — Вольф, ты видел свою постель? Мы там вчетвером поместимся, — Леонардо чуть прищурился, властным движением взяв Вольфганга за подбородок и заставив посмотреть на себя. — Или ты стесняешься? — Ничего я не стесняюсь! Это просто неудобно, — он, покраснев от того, насколько ему понравилось даже настолько невинное касание, поспешил подняться на ноги. — Но раз вы так просите, — Моцарт показал другу язык и ушёл стелить постель.       Предстояла самая неловкая ночь в его жизни.