счастливая карта

Дилан привык смеяться проблемам в лицо. Мама всегда говорила, что трудности нужно перебарывать, а не расстраиваться из-за них. Что же, эта женщина всегда давала мудрые советы, хотя частенько сама их не придерживалась. Она сначала расстраивалась, а потом думала, как же справиться с возникшей дилеммой. Из Дилана получилось нечто другое: он умел предугадывать развитие событий, учился на чужих ошибках, продумывал наперёд. Будто завязывал узелки на ниточке, чтобы ушко острой иголки не соскочило. Чтобы она не поразила его. И всегда при допуске собственной оплошности умел придумать выход. Линайви лишь внешне напоминал своим поведением легкомысленного остряка. А далеко отсюда, где-то в глубинах его комнаты, он неловкий интровертный задрот. И Дилан привык играть роль, вооружившись прикрытием из шуток и имитаций: всё нормально. Они подростки. Таких в мире ещё очень дохрена, и парень кристально ясно знал, что в его повадке нет абсолютно ничего необычного. Все они есть лицедеи, все хотят кем-то казаться, пока монстр в личине взрослой жизни не застанет врасплох, срывая маски. О, если бы только это пугало старину Дилана. Потому что, наверное, слово «врасплох» ещё никогда не означал что-то такое серьёзное, не было столь содержательным доселе ни единожды для него. «Монстр» оказался вполне реальным, и внешний вид его ничуть парня не прельщал. Наоборот: его когти, сравнимые с раскалённой сталью, неизгладимо что-то сломали в нём. Высекли искрой в темноте, показав неготовым глазам то, что не должны были. А Дилану так-то ничего и не осталось, кроме как лежать на полу собственной святая святых — радиорубки — и безудержно хохотать, затыкая себе рот плечом. Понимая это всё. Райан стягивает бинт на его венах туго-туго, не спрашивая, больно ли. Знает, что когда запястье дробят зубья цепной пилы, хорошо точно не будет. Линайви наблюдает за этим сквозь пелену тлеющей истерики, дышит так, будто вокруг него только что и лишь по чуть-чуть начали закачивать воздух. Эрзалер смотрит сочувственно, утирает пот вперемешку с кровью со лба и закрепляет бинт на изгибе локтя как можно лучше. Дилан шепчет: — Спасибо, — потрескавшимися губами, не слыша сил в ногах, руководствуясь только битом сердца в ушах. Райан подскакивает к окну, проверяя, нет ли опасности поблизости. Второй вожатый, опираясь на стену, хватает кофту с вешалки, потому что знает, что потеря крови колоссально ударит по теплообмену. Всё, что видит Эрзарер — это опасливо выползающих из домика друзей и безмятежные тени деревьев. нуждался бы кто в белом свете там, где есть только бездна; эти люди уже безнадёжны; смогут ли они вскарабкаться наверх? Видно, как свет от фонарика рассекает тесную темень. Хозяина не различить, хоть и пытались сделать это все впятером. А затем, когда воздух будоражат выстрелы, они замирают, будто статуи античности (без руки один тоже есть — думается Дилану). Один только Лес как был мертвенно тих, таким и остался, ведь ни птиц, ни даже ёжика и иже с ними тут совсем не было. Теперь это ясно особенно чётко. Они бегут к бассейну. Тот в цветах бледной луны выглядит магическим зеркалом с глубиной в целый космос. Возможно Эби даже могла бы вдохновиться и нарисовать пару скетчей по мотивам удивительных, пестрящих таинственностью разводов. Если бы не жирная кровавая клякса прямо на волнующемся полотне. Кроткой росписью смерти там была перечёркнута чья-то жизнь. Райан скорбно выдыхает: — Кейли Хэкетт. Далее слов Дилан не слышит, слишком занятый чужим, шелестящим столь же тихо, сколь шёпот ветра в непролазном буреломе, голосом. — Дила-аан… — прямо над правым ухом. Парень поворачивается на звук, рыщет взглядом по пространству и находит на поверхности сколотого временем кафеля тонкий серебряный нож. Выронили. В отсвете всё того же небесного диска лезвие сверкает ярко, но другие, видимо, из-за суматохи его совсем не заметили. Линайви, напрочь переставая понимать, что, чёрт подери, происходит, незаметно подбирает его, запихивая под подол кофты. Ника выворачивает инфекция, он извращается и становится неконтролируемым. Эби правильно поступила, толкнув заражённого Фурцилло в воду, хоть теперь тот и барахтается, словно в серной кислоте. Он не в себе. Дилан слышит что-то такое, напоминающее белый шум, когда Ник взмахивает руками и пытается добраться бортика. Другие вожатые тому помогают, но Линайви лишь скрипит зубами, не в состоянии сделать то же самое. Локоть касается ручки ножа за поясом джинсов, и парень почему-то знает, что это их минимальный шанс выжить. Белый шум утихает. пробуждается ото сна чей-то зверь; но никому не страшно: никто не знает Это всё очень смешно. Но Дилан не смеется более, а давится всухую пресным вкусом анестетика из банки. Страхом окутало каждый квадратный сантиметр лагеря, а отчаяние, зарождающееся в их сердцах, казалось, возможно потрогать руками. Райан виду не подаёт, но Дилан слишком хорошо его изучил, чтобы сказать, положив руку на сердце: тот напряжён. Да что уж там говорить, если даже всегда стойкая Кейтлин и тихая Эбигейл метались по раздевалке. Ник был покладист, успокоился, скукожившись на полу болезненной кучкой. Дилан рассматривал лица друзей, закрытые слоями теней, и видел: теперь они есть повзрослевшие не в срок, от безысходности дети. Им не удастся вернуть прошлое. Тот же Дилан отходил от первичного шока и постепенно осознавал, что книжки по физике теперь уже никогда не будут для него абсолютным эквивалентом образованности. Как же можно эту жуть обозначить в цифре? Непостижимо. звёзды умеют напомнить нам, что, как и каждая сущая тварь, мы мизерны; но не беспомощны Дилана кроет. Он не знает, как оказался у дальней стены, не понимает, для чего скребёт ладонью своё второе предплечье, не слышит, но видит по лицам других вожатых, что выглядит ужасно. Чем дольше они здесь находятся, чем лучше сохнет Ник от воды, тем громче шумит у Линайви в ушах. Обезболивающие работают хорошо, ведь остаётся только гадать, какой силы боль в дилановой руке, как давление в венах скачет то вверх, то вниз. Парню тесно в собственной шкуре, хочется окунуться в ванную со льдом и не чувствовать ни-че-го. — Он здесь… он близко, Дила-аан… Задушенный крик прерывается в брызгах воды, что на него выплеснула Кейтлин из бутылки. Дилан ощущает холодную жидкость на своём лице, унимается, как буйный пёс, хватающий пастью воздух. Зрение проясняется: Эби на другой стороне раздевалки не щадя поливает Фурцилло водой из пластмассовой пятилитровки, а тот немощно растопыривает пальцы и выворачивается, цедя мычание сквозь зубы. Дилан знает, что Эбигейл жаль, она не хочет причинять Нику боль. Но все видели, во что превращает его заражение. И все видели единственный эффективный способ борьбы с этим. На том и основываемся. Райан крепко держит ствол, наблюдая за обоими «особо буйными». И Дилан читает в этом взгляде немую готовность. Он не винит их. Возможно, он тоже заражён… Парень приказывает себе заткнуться. Линайви выполняет ту дыхательную зарядку, подсмотренную на занятиях Райана с детьми, и пытается хвататься за последнюю ниточку сознания. слепые должны открыть глаза; и увидев только размытую пустоту, воззвать в неё; ты бы посмел? Райан обводит взором помещение, останавливаясь на Дилане. Тот судорожно сжимает отсечённую руку, шепчет что-то, порой резко дёргаясь и беря паузу в своих метаниях. Эрзалер имеет подозрения, но вслух их не озвучивает: в глазах Кейтлин и Эбигейл и так всё читается без слов. Парню искренне страшно, ведь он думал, что спас Линайви от участи, постигшей беднягу Ника. Тот, к слову, больше не подавал признаков агрессии, сидя у стены, спрятав голову в коленях. Ну вот, у них двое заражённых в одной комнате, и надобно как-либо выжить остальным. С учётом того, что Эмма где-то пропала, а Джейкоб убежал искать её в Лес голышом, шанс не пострадать для группы медленно, но верно катится вниз. Райана это как неформального лидера изрядно нервирует, раскачивает точно парусник в штормовом океане. На борту остаются ещё две пассажирки: Кейтлин пытается вцепиться в мачту, держать натянутые тросы, помочь пережить бурю, а Эби опасно держится за корму, норовя броситься в пенистый омут. — Что с ним? — всё-таки кивает Эрзалер на Дилана, который заметно успокоился, притаившись за скамьёй, поближе к обогревателю. Всё ещё подальше от Ника. — Я знаю, о чём ты думаешь, — выдыхает Ка, — но это не то же самое, что и с Ником. — А как по мне, так он заражён. Ампутация не помогла, — настаивает вожатый, отказываясь воспринимать другое. Он видит всё своими глазами. — Нет, ты обрати внимание на симптомы: Ник боится воды, проявляет агрессию, — Эби сзади молчаливо кивает, — у него кровеносная сетка по телу вся чёрная, глаза отсвечивают, раны быстро регенерировали, — Кейтлин взмахивает рукой, жестом указывая на Линайви. — А Дилан быстро ослабел, лихорадка налицо, потеря крови, вполне возможно галлюцинации и тахикардия. — Что это может значить? — до парня не доходит желанный посыл, а девушка только кисло разочаровывается, когда Блайг на периферии тоже выглядит непонимающе. — Неужто ты не проходил инструктаж по первой медицинской помощи? Ты же вожатый, Райан, нужно уметь определять хотя бы половину тревожных симптомов!.. — это начинает злить, но Кейтлин сдерживается, починая объяснять. — Окей. Наверняка то, что укусило Дилана, всё-таки успело занести какую-то инфекцию, и ампутация помогла устранить очаг, но часть могла проникнуть дальше. Разнестись по организму. Его иммунная система ослаблена большой кровопотерей, но даже так, в борьбе с инфекцией тело само себя убивает. Вполне возможно, это сепсис или септический шок, и тогда это пиздецки плохо. Если не доставить его к врачам, через несколько часов он может умереть. — Блять, — Райан сковывает хватку на стволе, понимая, сколь плохи их дела. — Что мы можем сделать? Тяжёлый вздох и отчаяние, скользящее, как бритва по горлу, дают понять прекраснее всего остального. Но пора бы начинать озвучивать факты: — Ничего. Это либо переливание крови, либо какие-нибудь сыворотки, либо местные антибиотики. Но без чёткого понимания, что это такое, мы можем лишь навредить. Нужно выбираться. Райан прозревает. Ему становится невыносимо дурно, страшно и плохо от глупой беспомощности. Дилан может сгореть в жаре собственного тела прямо у них на руках. И это будет райанова вина: не прикрыл, не защитил, как было им обещано. Но более всего Эрзалера пугало не монолитное, зубодробительное чувство вины, а возможность потерять друга. Не услышать глупых шуток, не застать светлого смеха впредь никогда. Нельзя всё потерять. Нельзя сдаваться. вернётся время; слезет обгорелой побелкой старая фреска с ужасом на ней, и вальты окажутся шестёрками; не побоишься? Дилан провалился в тишину. Будто пальцами щупаешь стог колючего сена сквозь материю темноты перед глазами. Наконец-то, в кои-то веки стало тихо, тепло и… никак. Без вкуса крови на губах, с блаженным сном про порхающую бабочкой пустоту и безмятежность. Только вездесущий шёпот преследовал Линайви даже тут, на дне сознания. И он был непреклонен к мысленным мольбам оставить в покое. — Дила-аан… убей их всех… они всё у меня забрали!.. Что-то ходит совсем рядом… берегись… не верь, не верь ни в коем случае… Диила-аан! Нескончаемые строчки, напутствия и оклики спутывались в бессвязное бормотание, образовывая клубок из мыслей. Парень забросил дело анализировать галлюцинацию. Это было сравнимо с тем, как будто он сидит и смотрит на пестрящий помехами телевизор. Но вдруг заискрились цвета. Дилан неверяще моргает. Мгла понемногу тает, и парень видит: он стоит у беседки и просматривает расписание на вечер. Со стороны чащи бегут дети: Мэриан и Тайлер. Они выглядят встревоженными, а когда останавливаются около Дилана, запыхавшись от бега, все красные, как солнце в мороз, то сначала давятся воздухом, а потом говорят: — Мистер Линайви, мы видели там какого-то мальчика, — Мэриан не глядя ткнула пальчиком за спину. — Он сказал передать вам, что нуждается в помощи. Парень только удивлённо дёргает бровью: — И вы не знаете, кто он? — Нет, — буркает Тайлер, моргая чисто синими глазками, — он не из лагеря. У него жетона хэкеттёра нету, — и гордо выпячивает грудь со значком на футболке. — О, Тайлер, — рассмеялся Дилан, трепля мальчонку по волосам. — Ладно. Я пойду проверю, а вы немедля бегите к кострищу: там мистер Эрзалер и мисс Ка скоро будут рассказывать байки. Дети мигом позабыли о неизвестном мальчике из чащи и, смеясь, убежали прочь. Сам же вожатый пробирается в густую линию Леса, осматривается, ищет. — Хэй, здесь кто-нибудь есть? — он пытается выцепить в однообразных фигурах деревьев очертания мальчика. — Кому-либо нужна помощь?! Э-эй! — Дила-аан. Линайви дёргается на звук шёпота меж стволов вековечных. Он решает следовать этому ориентиру. — Эй, отзовись! Тебе требуется помощь? Какая-то травма?! — Ты пришёл… ты здесь… — голос тих, но смахивает на детский. Вожатый пробирается в зарослях усерднее. Он так наловчился миновать препятствия, ветки и листву, что не заметил, как на полном ходу чуть не слетел с обрыва. В последнюю минуту успев схватиться за берёзу, Дилан отшатывается назад. — Дилан. Сердце уходит в пятки, а дыхание грубо перехватывает, когда за спиной зовут по имени. Парень осматривает мальчика перед собой: худой, невысокий, лет 12-13-ти; кажется, будто светится в лесной тени, ведь самый что ни на есть истинный альбинос. Таких в лагере точно не было. — Ты откуда? — первым делом задаёт вопрос Дилан, боясь почему-то даже подойти ближе. Голос предательски дрожит. — Я из Леса. Моё имя Сайлас. Я здесь, чтобы поговорить, Дилан. Линайви шаг за шагом вспоминает, как этот мелкий, Сайлас, рассказывал ему про цирк своей матери, про пожар и семью хэкеттов. В его голосе не было ненависти из-за содеянного или печали. Казалось, парень был чем-то совсем нереальным, благоговейным, спокойным, как пар над чашкой чая. Дилан с трудом и немалой силой воли заставлял себя поверить, что всё происходило на самом деле, что это не сон — воспоминание. — …взошла луна, и я вырвался на свободу. Я убежал, а моя мать стала меня искать, но в том же пожаре и погибла. Я одичал и жил в этом Лесу, мне пришлось скрываться от хэкеттов, но я укусил одного из них. Мама не отбыла в мир иной, а осталась блуждать здесь, в карьере. Она искала меня, хотела отомстить всей семье, а моя животная сущность была рада подчиняться её гневу. — Подожди-подожди, — Дилан махнул рукой, прося остановиться. — Оборотни, цирк, карты таро, хэкетты… давай по порядку. Почему вообще ты сейчас здесь и рассказываешь мне это? Как? Сайлас медленно двинулся к приземистой пушистой ели и провёл по её иголкам кончиками пальцев. Когда он заговорил, его детский голосок был уветливым и тихим: — Потому что я хочу помочь тебе, но при условии, если ты поможешь мне, Дилан. — С чем? — парень окончательно перестал понимать то, что сейчас так неумолимо выкручивало его мировоззрение. Он чувствовал: ему нужно поверить этому мальчишке, потому что… что? Что было причиной? Мальчик оторвался от рассматривания сотен острых иголок. В его серых глазах было пусто, они смотрели жёстко и… давяще серьёзно. Не по годам. — Моя мама обезумела от горя. Её одержимый призрак готов порвать всех, чтобы я существовал. Она считает, что я не заслужил тех мучений, она думает, что мне нужно оставаться в живых. Но то, что блуждает лунными ночами по этим лесам — больше не я. Моя душа давича отделалась, слилась с Лесом, но я не могу быть умиротворён, пока моё бренное тело живо. Моя мама не может успокоиться, покуда плоть и кровь моя бьются теплом. Линайви опешил, задержал дыхание в попытке усмирить слишком догадливый разум. Своё чересчур кропотливое воображение. — Ты хочешь, чтобы я убил тебя, оборотня? В самом расцвете полнолуния. Не находишь это не в меру сложным для простого человека? Без никакого оружия. И почему я?.. Сайлас не шагал — плыл к нему, словно облако угарного газа. Белый, как снег, холодный, как лёд, нереальный в облике души. Он дёрнул Дилана за штанину, и тот послушно опустился на колено. — Ты почувствуешь нас. Ужас из тьмы будет молвить моими словами, а ты станешь нашим провидцем, ибо благородство в тебе есть. Твои друзья подчинятся страху, сломаются, но ты же иди по ветру, слушай нашу песнь, — тем же шёпотом сказал мальчик ему в само ухо, опалив морозным дыханием. — Твоей наградой будут вечная благодарность этих мест и жизни твоих друзей. Вожатый не знал, что в нём благородного, почему их компания должна застать полную луну в стенах лагеря и как вообще удастся умертвить зубастого хищника. Вопросов было предостаточно, но Дилан чувствовал, что ответы на них найдутся или позже, или окажутся вовсе ни к чему. Соглашаться на просьбу Сайласа было странно, глупо как для материалиста и человека научных взглядов, но парень странным образом догадывался, что выбор стоит не только в шансе выжить — так же в судьбе души ребёнка и его матери. Линайви, кроме всего прочего, всегда был филантропом с гуманными взглядами, и тут-то удача его и словила. — Как… мне выполнить твою просьбу? Сайлас вдруг счастливо улыбнулся ему не менее белыми зубами, протягивая в руках флакон с кровью, резко контрастирующий с кожей. — Серебро и вода, Дилан. Единственный путь. Парень заторможено принял даяние, хмуря брови: — Я буду помнить нашу встречу? — Нет, — тон смягчился, расплываясь нежным пением птиц над их головами. Сайлас бережно положил ладонь на шею Дилана и сказал: — ты вспомнишь всё, когда настанет роковой час, и когда Лес буде благоволить тебе взять судьбу в руки. Но помни: я не смогу прийти на помощь, пока луна высоко. Линайви ощущал себя в фильме. Вот сейчас выйдет режиссёр из-за декораций, на перекуре будут ждать другие актёры, а сам он окажется в каком-нибудь Лос-Анджелесе на съёмках. Но нет. Сайлас был реален настолько, насколько это вообще возможно в его ситуации. Вожатому хотелось ещё столько всего расспросить у мальчика, но невидимый таймер поджимал, его могли искать в лагере, и надобно прощаться. Но тот как будто знал все помыслы Линайви. Он ещё раз заглянул парню в глаза и сказал: — До встречи, Дилан. Мир вокруг объяло молочным дымом. Сладковатым на вкус, прохладным, как мята. Со временем наваждение вовсе пропало. Как и занавес сна. Дилан увидел всё ту же раздевалку, но теперь не погружённую в суматоху, а странно напряжённую и неуютную. Райан, Кейтлин и Эби всё так же сидели и тихо перешёптывались. Дилан медленно встал, опираясь на стену здоровой рукой. Ка мигом подлетела к нему и провела к скамье. Райан смотрел как-то странно. Со смешанным, неясным сочетанием беспокойства, печали и решительности. Трое вмешали его в свой разговор, напоминали, что нужно поменять бинты с целью не усугубить ситуацию нагноением. А Дилан кивал, понимая, что хуже уже никак не может случиться. Нет. Всегда есть третья степень сравнения. На ступень выше — только режущий по изнанке сознания белый шум, звон в ушах, крик Ника с Эбигейл и выстрел. Бах. Красивый красный горошек украсил лица зрителей сего драматического спектакля. Дилан пришёл к такому заключению спустя минуту втыкания в потолок, когда обнаружил себя осевшим на грязном кафеле. Кейтлин успокаивала Эбигейл, заворожённо шепчущую на повторе «я его убила, я выстрелила…» Райан же бормотал: — Чел, всё будет окей, только оставайся со мной, хорошо? Не бросай нас. Но он уже не чувствовал, как опять тихо хохочет, кусая губы. Как слёзы строго расчерчивают сквозь грязь, пот и кровь на его щеках блестящие дорожки. Парень шепчет сломанной пластинкой «я знал, что Ник обратится, знал, что так случится». Затылок холодит, посылая команду роте мурашек вышагивать по его спине, как по расстрельному плацу. И Дилан опять слышит этот белый шум, взявшийся из бездны за дверью и усиливающийся с каждым шагом того, кто там, снаружи. — Райан… Райан, — глотая собственный сиплый голос, давил вожатый, — приготовься. Кто-то идёт. Тот только непонятливо хмурится, но предохранителем щёлкает. Всякое сомнение сходит будто снег по весне спустя долю секунды, когда стук в дверь дёргает всех за ниточки. — Куда подевался Крис Хэкетт?! — и с этого начинается рассказ от Лоры Кирни о её пропаже на целых 2 месяца. Райан оборачивает это в бред, но Дилан молчит. Потому что понимает, что ей известно немного больше всех остальных и немного меньше самого Линайви. неверные узнают в тебе шута; им не ведомо о рокоте у их горла, ведь они кричат только когда клыки рвут их плоть; хотелось бы услышать быль? — Это не Крис, — в устоявшуюся тишину выпускает Дилан, и Лора удивлённо смотрит на него одним своим глазом. Он не перестаёт слышать радиошум на периферии, и уже догадался про не озвученный факт её заражения. — Он жертва, но не зачинщик. Убивать нужно не его. — Тогда кто? — Кирни разводит руками, упираясь в бёдра. — Он укусил Макса. Его детишки тоже оборотни. Ты лишился руки, Дилан, наверняка тоже по его вине. Райан, уже продемонстрировавший свою позицию в пользу Криса, только цокает языком: — Говорят же тебе: он хотел уберечь нас! Сказал сидеть в коттедже. Ему сложно далось решение оставить нас здесь, а значит и убивать незачем. — Повторюсь: плевать! Есть правило, что если убьёшь альфу — снимешь проклятье! — Но он не альфа, — уже скрипя зубами, прервал Линайви. — А Сайлас — мальчик-волк из сгоревшего 6 лет тому цирка. — «Мальчик-волк»? Погоди… так ты знаешь? Остальные недоумевают от их разговора, но сейчас главное разъяснить всё Лоре. Она может наделать бед. — Да. Он, — Дилан вздыхает, пытаясь справиться с новой волной боли. Анестетики постепенно вымываются из крови, — Сайлас обратился и убежал из цирка, когда дети Криса подожгли его. За последующие годы он успел заразить добрую половину семьи Хэкетт. — Стоп-стоп-стоп! — Кейтлин подняла руки, попросив прервать их милую беседу. — А ты откуда это знаешь, Дилан? Другой вожатый кусает губу, опуская глаза. Он не ведает, как подать правду правильно и реалистично, посему говорит как есть. Коротко описывает события в Лесу и в гулкое, внимательное безмолвие слушателей, как доктор орудует шприцем с горьким лекарством, вливает скрытый прежде секрет. Линайви страшно узнать реакцию друзей, ведь они могут подумать, что он сошёл с ума от инфекции (что, в частности, кажется и ему), но коль это взаправду — у них всего-навсего одно полнолуние, дабы прекратить страдания стольких людей. Более остального тревожнее из-за Райана. Стоит ли говорить, почему? Стоит. Дилан осознавал, как же иногда глупо влюбляться, но сердцу не прикажешь. Тем не менее, он продолжал игнорировать слона в комнате. Флирт и жалкие потуги взять телефон — всё на что хватило его сил, а чувство всё так и не сникало. Вопрос жизни и смерти при этом подчеркнул всю проблему жирным пунктиром. Что делать сейчас? Травмировать свою психику ради нескольких жизней или попробовать переждать эту ночь с дробовиком наперевес и приятелями под боком? — И… ты правда ничего не помнил? — Эби единственная выглядит понимающе и сочувственно. Остальные молчат. — Нет. Тогда бы я предупредил всех вас, как-нибудь подготовился бы или элементарно не резал кисть. Потому что я бы успел убить Сайласа раньше. — Дилан, у тебя сепсис. Тебе могло это причудиться, а твои «воспоминания», все эти голоса, сайласы — всё это может быть глупым сном. Галлюцинацией, — пояснила Кейтлин, беря его за ладонь. Её глаза смотрели сочувственно, точно в душу, как она всегда умела. И Дилан правда на секунду усомнился в своём душевном здравии. Но кое-что Ка, как и всё в этом грёбаном лагере, упускала. Щепку, важность которой перевешивала другие аргументы. — Нет, — парень вымученно ухмыльнулся, извлекая здоровую руку из цепких пальцев подруги, — слишком много совпадений. Лора также видела цирк, оборотней, слышала разговор шерифа и мистера Х. К тому же, вы все слышали тот голос. В Лесу, в полицейском участке, в коттедже, на озере… это не может быть групповой эпидемией сепсиса, правда? — Откуда ты знаешь про голос?.. — Кирни, кажется, треснула в своих предыдущих взглядах по швам и теперь собирает осколки, склеивает лоскутками, добавляя новые факты. — Ты слышишь то, что мы не можем. С чем это связано? — Райан нахмурился, сведя свои пухлые губы в тонкую полоску. Такая пытливая реакция уже есть хороший знак. Это приободряет парня. Но в ответ Линайви только пожал плечами: — Сайлас сказал, Лес поможет мне. Я слышу их — оборотней. И чую заражённых, — он перекинул взгляд на Лору, а та, поняв всё, тут же тяжело вздохнула. — Я думаю, что теперь как-то связан с этим местом, с карьером и душами, которые здесь блуждают. Но после исполнения моего обещания это должно пропасть, — он абсолютно точно не звучит уверенно, а под конец так вообще опускает глаза. Сбогу девушка говорит: — Походит на правду, Дилан, — Кирни напротив него дёрнула уголками губ, оголяя руку, — я заражена… Эрзалер подорвался и, отойдя на пару шагов, направил на Лору ружьё. — Райан! — предупреждающе воскликнула Кейтлин. Эбигейл отшатнулась к стене, а Лора только фыркнула, заканчивая предложение: — …и я хочу узнать наш план действий. — Райан, опусти пушку, — Дилан тоже встал, намереваясь прикрыть девушку. — Не защищай её, она скоро превратится! — парень свернул искорками страха на дне глаз. Он держит в голове: ответственен за всех. — Райан, если мы сейчас успокоимся и продумаем план, то Лора не успеет обратиться, понимаешь? — Дилан подходит медленно, отодвигает дуло ружья в сторону, где никому не сможет причинить вреда. Эрзалер, кажется, смотрит слишком долго и слишком пристально другу в глаза. Наверняка что-то видит. А потом передаёт пушку Кейтлин, и та щёлкает предохранителем. Райан берёт Дилана за плечо и отводит к душевым. С напряжённым вздохом шелестит сухими губами: — Знай: в этом хаосе я опираюсь только на твои слова, а означает вверяю наши и их жизни, — парень тычет пальцем в сторону группы девушек. — Нужно убить главного оборотня? С радостью. Но только вместе и только когда Кей и Эби будут в безопасности, ясно? Ты один никуда не пойдёшь. Дилан печально хмыкает, поджимая губы: — Думаешь, у меня ничего не получится? — Дилан, ты не обязан проходить через это сам, — тяжело тянет другой вожатый и неуверенно дотрагивается до предплечья. — Ты уже доказал, что очень силён духом. — Но этого недостаточно, — протестует Линайви и хмурит брови, всматриваясь сквозь ночную темноту в чужие глаза. Неволно поддаётся прикосновению. — Тогда мы пойдём и завалим этого оборотня-самоубийцу. И ты узнаешь, насколько ты сильный. Дилан кивает. У него в душе кипит страх и неуверенность, сквозит шаткой решимостью, а потом накрывает искрящейся теплом благодарностью в груди. Райан вселяет смелость, а затем с промедлением убирает ладонь с дилановой руки. Они идут к девчонкам, и Линайви не ждёт, а сразу заявляет: — Нам нужно обсудить всё с хэкеттами. — Что? Нет! — Лора оказывается вплотную к парню в мгновение ока. — Трэвис убьёт меня! «Боже, не надо было стрелять в него», — думают все присутствующие и ещё не понимают, что окажутся свидетелями и/или участниками этого спора. Дилан говорит, что всего-навсего хочет подкрепить их теории знаниями семьи. Он осознаёт, что когда тем станет известно о прямой цели Линайви, они не захотят убивать никого из подростков. Потому что для чего? Ещё больше трупов и ненужные проблемы с репутацией. Ну, если только Лора не подпадала под этот аргумент, ведь на её счету — обман Трэвиса и смерть Кейли. Но Дилан готов торговаться ради жизни всех вожатых. Сейчас их главный аргумент это сам он — парень не собирался убирать этот туз из рукава. спор не дело мягкотелых; что ты мне поведаешь? и успеешь ли ты спрятать пальцы, пока я прожигаю их твоей же розовой линзой? Лора была поймана на слабости и поддалась уговорам. Кейтлин вооружилась обрезом и вместе с Блайг ушла в коттедж. Райан, Дилан и Лора решили искать хэкеттов в их домине (и конечно они там окажутся, это их дом), но перед тем, как уйти из лагерного городка, Линайви вспоминает ещё кое-что. Он просит прикрыть его (ведь у них всего одна пушка, а нож вытащить при нападении он не успеет) и под звук недовольного бормотания других вожатых тянется к стволу дуба. Там, в расщелине между вековыми ветвями, лежит спрятанный им самим стеклянный флакончик с кровью. Дилан хватает его и показывает остальным. Райан сначала смотрит на предмет с тёмной, густой жидкостью внутри, недоумевает, а потом задевает взглядом лицо парня. Оно в белом свете луны бледное, белки глаз желтоватые, с полопавшимися капиллярами. Кожа грязная, а волосы растрепались. И Райан думает, что хотел бы вернуть вечер, посмотреть на этого парня по-другому, рассказать про тот глупый подкаст, послушать его музыку, закрывшись в тайной комнате Криса. И не мчаться сейчас за горизонт, не бояться и не корить себя за легкомыслие. Но Дилан только ободрительно улыбается ему, одёргивая рукава, под которыми — россыпь покраснений от сепсиса. Лора пытается игнорировать это, но всё-таки подгоняет парней. длинная дорога приводит нас к концу; константа вечности распространяется только на принцип тленности любого явления; и вот мы здесь Это было сложнее, чем казалось. Трэвис порывался вытащить табельное, и пришлось побряцать дробовиком. Опытных охотников бы такое не испугало, но прибавилось сложностей. И Дилан поведал им быль, подставляя всё под выгодным светом, чтобы ненужных чёрных теней осталось как можно меньше. Дилан тактичен, абсолютно внимателен и хитёр — пользуется всеми своими инструментами и масками, чтобы сыграть до невозможности убедительно. Райан показывает свою искреннюю настойчивость и применяет разные другие факты, чтобы очертить границу. Лора дополняет их троицу выверенной дерзостью, пропитывая каждое слово и жест пренебрежением, как бы вынуждая семейство само хотеть согласиться с подростками. Надежды оправдали себя, потому что Констанс с неохотой рассказала им про сгоревший цирк, первый случай заражения и, наконец, логово Сайласа. Трэвис поедет с ними, чтобы показать. А Джедидайа даже дал хорошее ружьё, но в одни руки — своему сыну. Семейство оставляет в их сердцах и памяти упоминание про схваченного Ника и Джейкоба в их подвале, чтобы не дать «детишкам» наделать ошибок. И Дилан подтверждает, что слышит слабый низкий гул, так что нет причин ослушаться предупреждения. Они садятся во внедорожник шерифа и едут по дороге вдоль двоих линий густого Леса. Он с Райаном сидит сзади, и парни тихо разговаривают, пытаясь подбодрить друг друга. Им действительно не хватило времени, чтобы узнать даже несущественные вещи. Оба мало общались на сменах. Разве что на каких-нибудь планёрках или при прямом контакте. Вот почему под конец у них даже не было номеров телефонов, хотя Райан прекрасно знал, кто такой Дилан, — этот странноватый парень из радиорубки, орудующий целым справочником по шуткам; имеющий приятный голос и смех. А Дилан тихонько вздыхал по Райану, питая жалкую надежду всё-всё наверстать. Разузнать хоть что-нибудь об этом тихом «мистере-секс». Кто же знал, что поворотным моментом окажется именно это полнолуние. Дилан шутит про старого деда, игнорируя неподходящую обстановку (хотя Райану так-то уже плевать), и глотает сразу несколько капсул обезбола. Передозировка и отравление не то, чем парень сейчас обеспокоен, потому как левая рука болит всё больше, а постоянное действие белого шума из-за присутствия Лоры ничуть не скрашивает положение. На лбу появляется испарина, желудок скручивает в спазмах, и Эрзарер не может более игнорировать паршивый вид друга. Он расспрашивает, обеспокоенный чужим поведением, а Дилан, зажмурившись, чувствует резко нарастающий ужас. Волна дикого страха, паники и отчаяния затапливает его с головой, Линайви не может дышать, он дёргает ручку двери, сжимает предплечье подсуетившегося Райана, орёт из последних сил, чтобы его выпустили. Потому что желание выйти, оказаться снаружи, бежать за пределы стальных стенок авто оказалось сильнее. Всё тело вздрогнуло от неистового крика в ушах: — ЧТО ОНИ НАДЕЛАЛИ, ДИЛАН?! ИСПРАВЬ ЭТО! СУДЬБА В ТВОИХ РУКАХ! Машина была до сих пор на ходу, когда Трэвис снял блокировку дверей и Дилан вывалился на обочину. Он чуть ли не упал в канаву, но с трудом выполз на дорожную полосу, затыкая уши всем, чем придётся. — Дилан! — Райан тут как тут. Он схватил другого вожатого за плечи и силился понять, чем может помочь. Но Дилан опять не успел что-либо сказать, когда нечто тяжёлое приземлилось на крышу машины позади них, и Лора вскрикнула. Трэвис уже щёлкнул затвором, но тварь же вмиг оказалась на асфальте, в метрах десяти от них. Дилан поднял взгляд и увидел: существо было белое, будто из фарфора, с подтёками крови и грязи, с красными глазами. Оно было поменьше, чем тот же Ник, но… более смахивающее на животное. Парень застыл, а потом его лёгкие самопроизвольно наполнились прохладным хвойным воздухом. Разум вмиг прояснился, а весь шум растаял, будто сахар на языке. Он понял: Сайлас перехватил контроль. Настал час кульминации. Руки потянулись к карману с флаконом, на пальцы пролилась вязкая, липкая кровь. Дилан наносил её на лицо почти неосознанно, не отрывая взгляда от застывшего Белого Волка. Линайви протянул её Райану тоже, а сам медленно встал, боясь совершить неправильное движение. Трэвис держал оборотня на мушке, пока Лора так же обмазывалась кровью волка. Диланом руководило что-то, что описать нельзя. Это был словно наркотический угар, когда разум и тело существуют порознь, когда тебя тянет к тлетворному существу и манит быть ближе. Тебе более неведом страх: кошмар загнан в клетку твоего глубокого безразличия, а ноги знают! Ноги несут вперёд, пока туман облачает окружение в белые одёжки. Ели стоят молчаливо, будто древние исполины, а дорога всё убегает куда-то, пропадает там, где обзору препятствует наслоившаяся мгла. Рука благоговейно, с нежеланием навредить, тянется к уже ладони маленького альбиноса, и Сайлас говорит: — Ты здесь, Дилан. Да, теперь уже вокруг только мистическая пустота, гулкий лес и серое-серое небо. Дилан не чувствует боли. Не замечает, что его левая рука снова с ним. Он только легко улыбается и кладёт её на плечо мальчика. Сайлас ведёт его в черту Леса. Дилан знает, зачем. оружие в чьих-либо руках бессильно против тех, кто желает мира; сними же терновый венец; и слушай Они оцепенели. Белый оборотень был так спокоен, когда Дилан приблизился к нему. Трэвис был ошеломлён, но тут же осознал, каким удобным шансом это стало. Он уже напрягся для выстрела, но Лора толкнула дуло с торопливым криком: — Нет!.. Постой, смотри. Хэкетт раздражённо отнял ружье и взглянул туда, куда указывала Кирни. Райан попятился к машине, всё ещё держа в ладони кровь волка. Но Сайласу было всё равно на них. Его глаза-огни пристально наблюдали, как Линайви подносит руку, а затем вовсе закрылись, когда тот медленно дотронулся самими кончиками до его лба. Всё происходит так медленно и быстро одновременно. Дилан ничего не сказал, а потом вместе с оборотнем пропал между деревьев. И Райан хочет рвануть к нему, но Лора хватает за запястье. — Он сказал, что сделает это. Думаю, Дилан всё знает. Дай ему время. Трэвис неодобрительно вздохнул, убрав ружьё. Долбаные дети. сказки несут мораль; расскажешь мне одну? Ему нечего сказать. Дилан только продолжает шагать в темноту, ведомый иллюзорным собачьим парфорсом на шее. Туман сник, как пьянящий сигаретный дым, но Дилан не обращал внимание. Он перегорел эмоциями, будто лампочка, и теперь ему, мягко сказать, всё равно. Под его рукой тяжело вздымались чужие рёбра, перекатывались мышцы, грелась алебастровая кожа. Но Дилан шёл вперёд и видел только мальчика-альбиноса. — Спой мне что-нибудь. Что идёт от души, — попросили у него эти блестящие глаза. А у Дилана на душе был только Райан. Где он сейчас? Остался ли на опушке? Ушёл в коттедж? Или может вовсе испугался диланового общества, когда он погладил оборотня? Это была такая гложущая язва в душе, и он хотел просто снова увидеть улыбку Райана. Обыкновенное счастье любого влюблённого — быть рядом с объектом обожания — было буквально далеко. Дилан вздохнул, перебирая картотеку воспоминаний, пробуя их слова на вкус. — Our time is up. Your eyes are shut. I won't get to tell you what, I needed you to know, — голос хрипел, точно Дилану 80, но парень тихонько напевал, вспоминая мелодию. — It's dark enough. The moonlight doesn't show, And all my love Could never bring you home. Сайлас легонько сжал его ладошку. Мальчик вёл его в даль, а Линайви слушал сердцебиение Леса и пел им. — There's no more stars to find, And I'm too far behind, And I'd love to let you go. I'd love to let you go. Дилан слышал эхо собственных слов под самой кромкой деревьев. Он вверял свою жизнь Сайласу и Лесу, когда задирал голову к верху, дабы посмотреть на просветы тёмного неба над ними. — You're all that's on my mind. I called a thousand times, And I have to let you go. But I love you more and more than you could know. Пуща расступалась перед ними. Кусты и травы пригибались, дорожка под ногами стелилась из зелёного мха и сухой опавшей хвои. Выравнивались овраги, камни врастали в землю, не мешая проходу. Деревья над ними гнули свои ветви, чтобы дать одинокой луне смотреть сквозь окошки в кронах. Дилан считал, что это только его воображение. — I sat alone, Awaited your reply. Was driven home, When I started to cry, — и почему они только не уехали домой? Почему этот грёбаный фургон решил умереть ещё до полуночи? — I should've known, I should've said goodbye. I only hoped, I would've had more time. 2 месяца. Им правда не хватило времени. Райан только-только стал открываться ему, Дилан минуту назад рассказывал ему про своего кота, а сейчас он вынужден шагать в темноту. Он вынужден молиться, чтобы Райан и другие пережили эту ночь. — There's no more stars to find, And I'm too far behind, And I'd love to let you go. I'd love to let you go. Голос дрожит, срываясь на крик. Что станет с ними после этого? Что останется от прежних подросток, так любивших жить? Они отпустят их? Вправду скажут «прощай»? — You're all that's on my mind. When I called a thousand times, And I have to let you go. But I love you more and more than you could know, — здесь, у самой земли холодно, иглами пробирает до самых костей, но Дилан упорно сдерживает дрожащие зубы. Потому что не это главное сейчас. Сайлас вопросительно дёргает плечом. — We're both too young To live and die this way. A sunny summer day With so much left to say. Живность, притаённо слушая его, колышется от дуновения ветра. Линайви чувствует опору — мальчика под своей рукой. Ведь Райан бы тоже держал — он сильный и смелый, когда не сидит в углу комнаты. Жаль, что жизнь их так подкосила. — Not 21. The 18th out of pain, The day you couldn't stay You made me wanna pray. But I think God's fake, — но Дилан достаточно умный, чтобы понять, что у Эрзалера получится оклематься, когда всё закончится. Случится ли то же самое с остальными? Сможет ли сам Дилан с этим разобраться? — There's no more stars to find, And I'm too far behind, And I'd love to let you go. I'd love to let you go. В последний раз он эти заученные строчки почти шепчет. Дилан слушал на повторе одно и то же, а теперь думал об одном и том же: понравился ли Райану их поцелуй? Парень чувствовал, как сходит с ума. — You're all that's on my mind. When I called a thousand times, And I have to let you go, — диланов голос от отчаяния рвётся как касетная плёнка; он горько думал, что ему бы правда забыть. Наверняка Райан даже не думал, что в отношениях с Линайви что-то выйдет. — But I love you more and more and more and more and more, More and more, more and more and more than you will ever know. You will never know. Линайви и не смог бы передать весь спектр ощущений, вызванный Райаном. И тот никогда не узнает, не поймёт, если Дилан не выберется. Риск заставляет нас смотреть на вещи по-другому, и теперь вожатый не станет хитрить в попытках взять номер, а спросит напрямик, хочет ли Райан сходить на свидание. Потому что в ином случае он никогда не узнает наверняка. — You will never know. Сайлас по-доброму улыбается ему, и Дилан чувствует лёгкий вздох ветерка на щеке, будто его пытаются утешить. И он бы соврал, сказав, что это не самое странное явление в его жизни, но он лишь молча тянет уголок губ вверх. Они идут по лесу ещё несколько минут, но кажется, будто остаток ночи убегает сквозь пальцы горстью песка. Дилан перестал замечать изменения обстановки вокруг себя, оттого рассеявшийся морок, за которым оказался Белый Волк и диланова перемотанная по локоть рука на нём, совсем не удивил своим уходом. Парень отложил свои мысли о Райане и просто пытался дышать ровнее. Когда Сайлас вывел их на ту же самую голую скалу, светало. Небо казалось залитым акварелью, с безмятежными кобальтовыми облаками и такими же сонными, тусклыми, одинокими звёздочками то тут, то там. У них было максимум минут 30 до начала полноценного рассвета. Пока луна по другую сторону не скрылась в ободке горизонта, а солнце раскрывало глаза, зажигая верхушки деревьев золотисто-огненной каймой, минуты были снисходительны к ним. Красные глаза всматривались в солнце, и было в них какое-то сожаление, хотя Дилан предпочитал не обременять догадками своё бедное сердце. Ведь Сайлас сказал, что давно отделился от тела как душа. Однако даже в облике дикого оборотня к нему стоило проявить сострадание, поскольку по сути бедный ребёнок не был виноват ни в чём. И вот так стоять и смотреть на последний рассвет в своей жизни, зная, что ничего прекраснее не встретишь, было невероятно печально. Но настолько разительно, что Дилану осталось лишь грустно восхититься чужой силой духа. Возможно, Карга Хэкеттс Куори, Элиза, бесилась и взывала к нему в попытках предотвратить задуманное. Но томный перелив листвы у них за спиной служил эффективной помехой. И Дилан слышал только глубокое дыхание существа слева. Кто бы и сказал, что это страшно, а Линайви ответил бы, что завораживающе. Что до боли запоминающееся оттиском на сердце. Эта блестящая на солнце кожа, как алебастр, эти клыки и смиренный покой перед собственноручно призванным посланником смерти. — Пора, — гранью шёпота сказал он и повернулся к Сайласу. Морда покорно развернулась к нему, бодая лбом Дилана под рёбра. Парень только ласково смеётся, проводя здоровой рукой по его затылку. Он даёт ещё мгновение, даря, наверное, первую и последнюю человеческую ласку. Сайлас нехотя отстраняется, и Дилан вынужден делать гадкую вещь — вытащить нож из-под кофты. Теперь его гладкое литое острие отражает безмолвное небо, разливаясь красным, будто уже омыто кровью. У него трясутся руки, он растерян, напуган, но осведомлён: пути назад нет. Дилан меняет положение, чтобы не видеть чужих глаз. Поворачивает Сайласа к восходу солнца и приставляет лезвие. У него по щеке вновь текут молчаливые слёзы, но Дилан лишь задерживает дыхание. Линайви смотрит, как не спеша выплывает солнце — и вонзает серебро в горячую плоть. Сайлас рефлекторно дёргается, пока Дилан держит вымазанную в крови ручку ножа, а затем тело тяжело оседает на твёрдую землю. Орошая её. Закрывая глаза вовек. Парень стоит на еле держащих его ногах, а Лес утихает. И пробуждается неистовая ярость: — ЧТО ЖЕ ТЫ НАДЕЛАЛ?! — а после неё неудержимая скорбь: — Сайлас! Мой малыш… малыш… Дилан кусает губы, рука закрывает нос, чтобы не дать всхлипам, рыданиям вырваться наружу. Но тщетно. Его одолевает беспросветная тоска и горечь, и он сдаётся. Всё темнеет так же резко, Дилан чувствует, что падает. И только чьи-то руки, накрепко схватившие за плечи, не дали разбить голову о близлежащие камни. Линайви помнил только рассвет в разводах печали и торопливый голос над ухом: «…всё хорошо, Дилан, всё в норме. Я здесь, и всё будет хорошо…» Райан брёл по Лесу без малейшего оружия. Он знал: ни к чему это. Единственной целью оставался поиск Дилана. Он следовал неясному веянию в душе, пока тело его несло вглубь чащи. И по мере того, как карманный фонарь Трэвиса становился ненужным по причине скорого окончания этой долгой ночи, Райан замечал меж стволов яркий свет. Сумрачный тоннель из деревьев тянется дышащей свежестью аркой. А в конце, будто в сюрреалистической кинокартине, двое фигур: низенькая, у самой земли, и высокая, что склонила голову к первой. Райан понимает в одно мгновение, что сейчас произойдёт. Ноги почему-то срываются в бег, но не успевают, когда в первых лучах на коже багровеют длинные, тёмные дорожки крови. И Райан только и может, что ловить пошатнувшегося вдруг Дилана под руки и ухнуть с ним вместе прямо на задницу. Но это и не важно, потому что Линайви явно нехорошо. Он безудержно рыдает, задыхаясь от всхлипов. Райан же умышленно не смотрит левее, потому что уже успел зацепить глазами маленькую бледную руку с бесконечными полосками царапин. Солнышко являет лик свой, светится белым-белым, будто роскошная корона. Но для Райана оно сейчас неважно, когда в руках рассыпается его собственное, персональное светило. Он только сам пытается держаться, держать Дилана, этого мальчика-солнышко, собрать все осколки, чтобы склеить из них что-то цельное. Что-то, чем когда-то был «просто Дилан» и «просто Райан». Эрзалер перемещает одну руку, приобнимая Линайви, и говорит, срываясь и упуская момент, когда у самого потекли слезы: — Всё нормально, всё закончилось, теперь всё хорошо, Дилан, всё в норме. Я здесь, и всё будет хорошо… Он продолжал повторять «всё хорошо», добавляя другие успокаивающие слова, пока Дилан медленно, капля за каплей кристальной на щеках успокаивался. Но парни продолжали сидеть там, на скале, не расцепив рук. Облегчение — не то, чем пока что можно было назвать мешанину из эмоций в их головах. Взамен они просто обменивались молчаливой поддержкой, выровняв частоту дыхания друг под друга. Ночь закончилась. А после неё будут десятки других. но спать ты не хочешь; что ждёт тебя по ту сторону морфеевого зазеркалья? это чувства, орудующие тобой Лес тихо колыхается, заполненный запахом дождя. Они пробираются назад, к дороге, а на руках Райана — обмякшее тело, завёрнутое в кофту Дилана. Линайви попросил забрать Сайласа, чтобы хотя бы похоронить по-человечески. Он нёс его, однако у самого сил не хватило на остачу дороги. Райан делал это для него. Усталость валит с ног, но парни уже видят опушку и дорогу. На ней — о, чудо — виднеется машина. Помятого вида что сама она, что шериф за рулём; когда тот видит вожатых, выбегает с ружьём и замирает, узрев тело. Трэвис хмурится, намеревается уже что-то сказать, но Дилан, чьи руки и лицо целиком в крови, а взгляд полон вековой усталости, останавливает его. Райан выглядит не лучше; он всё понимает, когда шериф без единого слова открывает багажник. Лора дремлет на заднем сидении. Они едут в Хэкеттс Куори, когда в воздухе начинают раздаваться задорные песни птиц, а небо теплеет. спящие в ночи не слышат вой волков; да и стоит ли вообще? наступит утро и они будут жить дальше Из-за того, что улик было по минимуму, а полиция слишком равнодушна к бедам чужого округа, замять всё было преступно просто. Семья Хэкетт вновь стала обычной, хоть и с сомнительным прошлым, а остальные вожатые не успели получить серьёзных ранений. Физически. Моральный раздрай был близок схватить каждого, кто покинет это место. Но сейчас, наконец-то оказавшись в пропитанной хлоркой больнице, подростки спят в палатах. И только Дилан не смежил век, потерявшись в пустом радиоэфире в своей голове. — Эй, — позвали его из щели в дверном проёме. Райан выглядел заспанным и изрядно уставшим. Но на ногах стоял и улыбался почти бодро. — Привет, — Линайви помахал правой рукой с бумажным браслетиком. — Проходи. Райан закрыл дверь плотно. Он аккуратно присел на пластиковый стульчик и неспешно начал: — Остальные спят. Серьёзных травм нет, но анализ на остáточную инфекцию взяли, — Эрзалер кусает губу, ловя взглядом мягкие очертания зенитного солнца за жалюзи. — У Кейтлин растянута правая нога, Эмму за лодыжку укусили, но она не успела обратиться — только небольшая рана осталась. Макс с Лорой в полном порядке, скоро выпишут. Джейкобу промыли царапины, которые он в Лесу набегал, — парень чуть улыбнулся, понимая, как же это нелепо, а Дилан только хмыкает. — Ник… Нику психолог нужен. Как и Эби. Но она в порядке. Дилан кивает, обдумывая услышанное, а потом понимает, что обязан дополнить банк информации. На самом деле он просто переживает. — А ты как? — сглатывает горькую слюну, пробегаясь случайным образом по фигуре напротив. Вроде чисто. — Я в норме. Благодаря тебе, — улыбка освещает помещение, и Линайви чувствует, что сам чуть улыбается. — Так и напишу. — Что? — Ну, в книге, которую я издам. Напишу «элементы фэнтези» и никто ничего не заподозрит. Пускай мир узнает, как я спас целый род. Дилан смеётся, да так тихо, да так совсем тускло, что от прежней весёлости остались только воспоминания. Райан кладёт свою ладонь поверх единственной дилановой. — Как рука? — слова бережливы, застенчивы, кротки, на губах Райана кажутся утренней росой. Дилан вытаскивает из-под одеяла перевязанную чистым бинтом руку. — Врачи сказали, по анализам, у меня правда был сепсис молниеносного действия — такого они ещё не видели, — но с уходом… проклятия, он пропал. 6 швов, блять, наложили, переливание сделали, дали антибиотики… — рассказывает Дилан, а смотрит в никуда. Зубья бензопилы всё ещё проносятся перед его глазами, будто в первый раз. Будто она всё так же изрешечивает его капельками собственной горячей крови. Райан возвращает его на землю медленным приглаживанием по запястью. Дилан чувствует небольшое облегчение; но также удивлённо замечает, что не хочет об этом шутить, хотя такая себе т9 в его голове уже придумала под сотню вариантов. Ему надоело. Он устал. — Хэкетты благодарны нам: Лоре, тебе и мне… Крис хочет увидеть нас, чтобы извиниться, когда мы будем готовы. Трэвис передал от миссис Хэкетт, что они организуют похороны для Кейли и Сайласа. Это не может не радовать. Дилан выдыхает, вкладывая в слова слишком много смысла: — Хорошо. Спасибо. Райан кивает, легонько улыбаясь. Спустя же пару секунд он вдруг хмурится, опуская взгляд в пол, будто раздумывая над словами. Линайви разворачивает ладонь и дотрагивается до чужого предплечья. Райан оценивает это как разрешение. — Дил, я вот хотел спросить: почему Сайлас напал на нас тогда, в радиорубке? Он укусил тебя. А на дороге всё было хорошо. Почему? Дилан вздыхает: «Сам бы я знать хотел…», но выдвигает пару предположений. — До этого Сайлас сказал, что «не сможет помочь мне, пока луна высоко». Думаю, он себя так же не контролировал в то время. А тогда, возможно, уже близилось утро?.. Или это волчья кровь?.. Может просто какая-то особая связь?.. Я не ебу, чувак, я видел, как иду к маленькому мальчику, а не к оборотню. Это все так странно и… я не могу об этом забыть. Он как-то перехватил контроль тела с помощью Леса или… — Эй, эй, эй, всё нормально, — Райан тянется к нему, заглядывая в глаза. — Я тебя понял. Просто скажи мне: тебе нужна помощь? Дилан замирает. Да. Ему нужно, чтобы кто-то просто побыл рядом. Ему нужна тишина, полная значения. Ему нужно хоть раз не воздвигать стены, а потом биться о них головой. Ему нужен Райан, «просто Райан», который достаточно понимающий и любящий безмолвие, чтобы стать идеальным кандидатом на эту роль, пока его родители не смогут приехать в больницу. — Побудь со мной. И Райан улыбается ласково-ласково. И целует его в лоб. — Конечно. водящим хороводы среди руин прошлого: радуйтесь; белому дождю над крышей дома: уноси пепел и смрад; земле под ногами у нас: взращивай новое, хрупкое и нежное Август отыгрывал финальные аккорды, превращая каждый день в искусство. Они стояли там, все в чёрном, на тихом кладбище Норд-Килла. Пастор звучно начитывал молитвы, а каштан, что так умиротворяюще нависал сверху, ронял на крышки гробов маленькие капельки дождика, прошедшего не так давно. Одна домовина была белой, лакированной, а вторая побольше — из тёмной осины. Белая была накрыла чёрной шалью, с парой роз сверху. А вторая отличалась тем, что поверх стояла рамочка с фото Кейли Хэкетт. И семья её располагалась именно по эту сторону. А подростки окружили белый гроб и молча вслушивались в спокойны голос пастора. Хэкетты не плакали. Нет. Ну, Констанс лаконично убирала влагу платочком, а Крис опускал взгляд в пол и держал Калеба за плечо, пока тот сдерживал поток эмоций в себе. Их скорбь чувствовалась исключительно душой — никакого пафоса. — …и да упокоятся души умерших, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, во веки веков. Аминь. Пастор закрыл молитвенник и сложил руки на нём. Родные подходят к вазе с целой охапкой свежих роз и берут по две — на первый гроб и на второй. Сначала Кристофер с Калебом, потом Констанс, Джедидайа и Трэвис с Бобби. Подростки делают то же самое, но быстрее. Словно не хотят вспарывать начавшую было затягиваться рану, не размышлять, не вспоминать. Эмма подходит первой, но не потому что ей хочется побыстрее уйти, а потому что в их компании смелости всегда было больше именно в ней. Джейкоб — за девушкой следом. Эбигейл шагает под руку с Ником, и тот берёт сразу четыре цветка. Райан кладёт ладонь на гроб побольше и тихо выдыхает, а потом медленно возлагает свои розы. Кейтлин приобнимает Дилана за талию с левой стороны и берёт цветы за него, выдаёт по одной, чтобы не было заминок. Но Линайви задерживается около обоих домовин, смотрит пусто, будто истлевшими отверстиями окон — выгоревший дом; задумчиво хмурится на белый глянец, а потом быстро возвращается на место. Лора с Максом прощаются с умершими последними; у Кирни нечитаемое лицо, когда она смотрит на белый гроб, и скорбное — когда останавливается у осинового. Её парень стоит у неё за плечом, придавая силы духу. И прощание оканчивается. Пастор кивает присутствующим и уходит по дорожке с кладбища. Копатели уже приближаются, чтобы провести захоронение, и все медленно, с натугой, будто муравьи в смоле, двигаются к машинам. Крис догоняет Райана и Дилана, идущих бок о бок: — Парни, можно вас? Кейтлин вопросительно вскидывает брови, но они дают понять, что всё нормально. Райан рядом с Диланом. — От всей семьи я бы хотел поблагодарить вас за то, что вы спасли нас. Проклятье развеялось, и мы можем жить нормальной жизнью, как было до всех этих лет. Благодаря вам, — Крис не спал, наверное, последних дня три: синяки под глазами, покрасневшие склеры и хриплый голос выдают хозяина с потрохами. Но мужчина выглядит искренне, потому Райан, поджимая губы, кивает. А Дилан — как бы не так — иронично хмыкает, уводя взор в сторону, но тут же возвращая обратно. Он пережил слишком много, чтобы оценить это на его возраст. И пускай за ним впредь числится свобода сразу нескольких людей — Линайви счастливым себя не чувствует. У него нет руки, мировоззрение треснуло на добрую дюжину фрагментов, а остальные его друзья травмированы. — Вы благодарите меня за то, что я отнял чью-то жизнь, Крис, — вздыхает он. Констатирует факт, не вкладывая подтекста в форме презрения, злобы или пренебрежения. Его голос ровный, и Дилан понимает, что это не навечно. — Кейли хотела только добра для Сайласа, а получилось так, что теперь они вдвоём лежат в одной земле. Они свободны навечно. Вместе — навсегда. Мальчик, белый волчонок и добрая, наивная к миру девочка. Один мог спасти другого, была бы то смерть или жизнь. А теперь вот: врыты под доску и августовскую почву одинаково. Без малейшего различия. — Кейли знала, что Сайласу придётся умереть. Моя дочь была готова, но ей бы всё равно было тяжело. Они оба были детьми, которые не заслужили всего, что случилось, — Крис потирает переносицу. — Мать мне всё рассказала. Вы помогли нашей семье, и мы могли бы оплатить психологов и счета за лечение. — Я не думаю, что психологи поверят нам. Скорее запрут в дурдоме, — Райан прячет руки в карманы от ветра. — Да и медицинская страховка почти всё покрыла. — Почти — это не всё. Дилан нуждается в протезе. — Так, постойте… — прерывает его Дилан. Он не может допустить этот разговор сейчас, — это точно не то, что нужно обсуждать на кладбище. У вас есть наши номера, Крис. Договоримся в более удобной обстановке, если будет, что обсуждать. Всего хорошего. Он мигом потащил Райана в машину, пока тот недовольно бормотал за спиной. Однако оба были бесконечно рады убраться отсюда как можно быстрее. мы смотрим в словари, чтобы узнать значение слов; и мы прекрасно понимаем, что некоторые не будем использовать больше никогда; впредь не больно? На балконе этой квартиры было безмерно красиво. Его мать любила природу, а живописные пейзажи с ней — ещё больше. Нежное чувство было вплетено в каждом кустике и веточке, видимом с этой небольшой террасы. И парни стояли там, выпивая по банке газировки, пока то же солнце, что и годом раньше, освещало узкие улочки. Спальный квартал города, где проживал Дилан, не просыпался раньше пяти утра. Люди здесь жили неторопливо, со вкусом, ведь только жаждущие растянуть кайф знают, что такое этот самый кайф во всех его полутонах. Точно лучшее вино мира. Мамины часы с резными лошадьми в гостиной показывают 5:43. А фитнес браслет на дилановом протезе спешит на 2 минуты. (Или это мамины отстают?) Во всяком случае, у них есть ещё около 15-ти минут, чтобы насладиться рассветом. Райан напевает песню под нос и взбалтывает колу. Дилан блуждает мыслями в туманном небе и пропускает прядки волос сквозь пальцы. — Как скоро ты уезжаешь в универ? — спрашивает Райан, затягиваясь полные лёгкие этим влажным воздухом. Вслушиваясь в каждую ноту симфонии утренних птиц. — Не раньше, чем будет нужно, — Линайви хлебает остаток — сухой и сладкий на языке — из банки и ставит пустой алюминий на пол. — Мать не пустит. Буду убирать лоток кота, пока не обнаружу, что на чемоданах сижу. Они смеются одинаково тихо, ведь сонное спокойствие тонкое, будто пергамент. Их бы и не услышали, ведь родители уехали в отпуск. Но священным это казаться не перестало. — Ты вот сидишь дома, сестру нянчишь и учишься на своих курсах по трёхмерной анимации. Даже жить в общаге не придётся, — наигранным завидным тоном тянет Дилан и укладывает голову на сложенные на перилах руки. Парень смотрит на Райана сонно, ведь они не спали всю ночь ради этих 15-ти минут вместе. Утро стало для них особенным моментом. Мгновением, когда ночные существа уже спрятались в норы, а дневные — ещё не проснулись. Это каменистый островок в размытой бурными потоками полосе жизни, где они — и более никого. Эрзалер есть сплошная концентрация внимания и спокойствия. Но когда на волю выползает его настоящая сущность, он становится сговорчивым, юморным и шаловливым. И Дилан правда рад, что сумел расколоть серую скорлупу Райана и заглянуть туда хотя бы сам. Потому что ему было позволено. Потому что для самого Райана он бы рискнул рассыпаться пылью. Дало же небо удачу любить. И Дилан пользуется. Тёмная кожа блестит, короткие волосы задорно вихрятся на райановой голове, улыбка тёплая-тёплая, а глаза наверняка самые родные на всём свете. У Райана крепкое тело, плохой вкус в одежде и самый большой стаж прослушивания подкастов, какой Дилану удавалось повидать. А ещё Райан влюблён в ответ. Эрзалер смотрит прямо, но мягко, сощурив глаза. Пыль в воздухе зависла почти магически, удивительно необычно, будто с ними действительно ничего сверхъестественного в прошлом не происходило; и она отражала (а может просвечивала?) ещё не такое жгучее солнце. И даже пыль казалась в это потрясающее время суток брызгами раскалённой меди и золота. Но ничто так не красило пейзаж для Райана, как Дилан. Его каштановые прядки на небрежный манер спустились по рукам и бархатисто обрамили лицо. Эта кожа, не знающая загара, гладкая, но всегда тёплая — на грани с еле ощутимым дуновением весеннего ветра — выделяла контур тонких губ. У Дилана не в меру высокий рост, грациозная походка и адронный коллайдер вместо мозга, потому что умнее людей Райан не видел. А ещё Дилан, улыбаясь ему, излучает приятнейший свет. Как гало. Они бы хотели обсудить безбожно много. То, что у Кейтлин, например, появился босерон… или смену имиджа у Эби и их с Ником взаимоотношения. Как Джейкоб вылечил своё повреждённое сухожилие не так давно, а может быть поступление Макса в академию этим летом. Лору, сдавшую на права. Эмму, переехавшую в другой город. Хэкеттс Куори, который исправно продолжает изрисовывать красками детские воспоминания о живописной природе без участия прежних вожатых. Но нужно ли это? В этот драгоценный остаток 15-ти минут? Когда время на циферблате замедлилось — будто специально для них? Нет. И им не составит труда больше не ронять слов этим утром — пока балкон в приятной полутени. Всего-навсего требуется устроиться на шумане — кто в естественной позе, кто сидя на чужих коленях — и тягуче целоваться. Вот так, пока дрожь по спине и покалывает на кончиках пальцев. Пока Дилан обнимает за шею, а Райан мягко гладит по его пояснице. И нет ничего вокруг. Нет позади. И впереди тоже нету. Есть только здесь и застывшее в порывах сбивчивого дыхания «— сейчас…» Есть блеклый небосвод и двое выигравших у Колеса Фортуны под ним. Есть любовь — такая дурь, забористее пересчёта в любом наркопритоне. И шёпот в листьях клёна под окнами родительской квартиры. Тяжёлое дыхание, след одежды-маек-рубашек по полу, стены, согретые душой, и развивающиеся белые занавески. Кажется, в этот раз им выпала счастливая карта.

27.06 — 17.07