А
Азарт. Первая буква имени Анечки всегда вызывала ассоциацию с азартом – именно с таким чувством эта удивительная тоненькая девушка рвалась в бой на льду и в жизни. Именно азарт подогревал её, когда она выступала, жила своими программами и надеялась, что первое место будет за ней.Н
Надежда, которая умирает последней. Камила видела, как Аня надеялась и верила, что ей удастся выгрызть золотую медаль, несмотря на свое травмированное колено. Это чувство не давало ей сдаваться, а продолжать эту битву до конца. Проигрывать она тоже умела.Я
Я, которая последняя буква в алфавите, и о ней надо забыть, когда занимаешься у Этери Георгиевны. Но Щербакова за тщательно скрываемой маской вежливого отношения холила и лелеяла свое "я", отшлифовывала его как алмаз, берегла и подпитывала самооценку достижениями. Ей это нужно было больше всех – чтобы не сгореть в отчаянной любви к Саше Трусовой. А Камила сгорала, когда видела, что Анечкина любовь направлена не к ней даже в период их встреч тет-а-тет. Что она сдерживает свое пламя, дежурно улыбаясь между тренировками всем встречным знакомым, и даже делает вид, что ей нет никакого дела до Сашки, которая до исступления катала свои квады. Камила умирала. И чтобы окончательно не сдохнуть перед важными соревнованиями, она приходила к Саше утолить свою печаль – несмотря на то, что её грызла совесть, ведь притворно-для-всех-холодная Трусова так нежно смотрела на нее каждый раз, так утыкалась в её плечо, что Валиевой хотелось рыдать от этого хитросплетения игры, захвативших их троих с головой. *** Золотая медаль холодно блестела в лучах солнца, оставленная на подоконнике со вчерашнего вечера. Её обладательница бездумно пялилась в потолок, окутываемая собственными переживаниями, стараясь не вставать с кровати лишний раз. Спина ныла после вчерашнего, на каком-то невероятном заряде энергии она выложилась больше, чем на сто процентов. И сейчас требовалось восстановление, так что не написав ни Саше, ни Ане, Камила просто завалилась спать. Они стояли втроем на пьедестале – повязанные одной общей целью. Щербакова и Трусова вовсю улыбались для камер, Саша себе позволила чуть больше, обняв Ками дольше, чем то нужно было; а Аня лишь мазнула по ним расстроенным взглядом, правда, не отказавшись от дежурного поздравления. Но сегодня им снова нужно было быть вместе, на прощальном вечере и торжественном ужине для обладателей медалей. – Привет, Ками, – Трусова уже без стука открывает двери ее номера, совершенно буднично. – Как настроение? Валиева пожимает плечами. – Сойдет, – на большее просто не хватает. – А чего так? – зевает Саша и подходит к ней, заключая в объятия со спины. – Нет настроения? – Да какое настроение. Мы весь Гран-при проходим как-то странно, конкурируя друг с другом и периодически трахаясь. Куда уж тут до настроения, – пытается мрачно отшутиться Камила. – Так выйди из игры. Я же тебе предлагала, ты не согласилась. – Мне, как и тебе, интересно, – Ками поднимает глаза и смотрит на них в зеркало, – чем всё это закончится. – А может, снимем концептуальный фильм, чем мы тут занимаемся? – хихикает Саша, зарываясь носом в её длинные волосы. – Побьем все рекорды, в том числе и голливудские. – Да, Саш. Полтора часа на экране будет показываться, как мы спорим, ругаемся, целуемся, занимаемся сексом и проваливаемся в какую-то пустоту, – хмыкает Ками, сжимая руки Саши на своей талии. – Звучит очень по-артхаусному. И диалоги сделать, как в немом фильме, просто субтитрами-вставками. – И сам фильм черно-белым. Саша согласно закивала, целуя Ками в самый нежный и чувственный участок на шее, а она прерывисто вздыхает, желая только то, чтобы Трусова никогда не прочитала её мысли. *** Ками приходилось по двадцать раз отвечать дежурным "спасибо" на поздравления, следить за тем, чтобы ей в бокал случайно не попал алкоголь; рассеянно сжимала под столом ладонь Саши в своей и искала взглядом, с кем же сейчас общается Щербакова. Та, в свою очередь, как-то странно смотрела в их сторону, как казалось, с таинственной улыбкой, а один раз даже подмигнула, что вызвало у Валиевой приступ внезапного кашля. Официальная часть закончилась, и в череде веселой музыки заиграла песня, заставившая при первых аккордах смущенно переглянуться всех присутствующих. "Странные танцы", нежный и приятный медляк. По хитрому взгляду Щербаковой Ками поняла, что она что-то задумала. Её глаза игриво заблестели в приглушенном свете ресторана – прошло мгновение, и Анечка склонилась над ней, протягивая руку и шепча на ухо, что вызвало тонну мурашек по всему телу: – Камила Валерьевна, подарите ли Вы мне этот танец? – Если вы настаиваете, Анна Станиславовна. – Если чемпионка Европы не откажет мне, – широко и как-то тепло улыбается Аня. Танцевать в паре Ками не любила, но Щербакова была исключительным исключением для нее во всем – в фигурном катании, в общении, в жизни и в этом странном танце двух девушек. Безумно красивая, в черном длинном платье, Аня вела этот танец, положив руки сначала на плечи Ками, а затем, заставив её чуть не задохнуться – скользнула вниз руками до талии.Танцы вдвоем, странные танцы День переждем, не будем прощаться А ночью начнем странные танцы Танцуй под дождем В переходах подземных станций
– Смотри, как бы тебя Саша не заревновала, – тихо говорит Щербакова, двигаясь плавно, качая бедрами, и сложно было удержаться, чтобы не смотреть в декольте её платья. – Мы не встречаемся, – шепчет в ответ Ками, стараясь прикоснуться губами к её уху. Лицо Анечки было так близко, что она ощущала на коже ее теплое дыхание. Темно-ореховые глаза сияли задорно и весело, словно смеялись над смущением Валиевой . – Сделаю вид, что поверю и не вижу, как она не отлипает от тебя. – По-моему, сейчас ревнуешь ты. – Как же не ревновать, – зрачки Анечки расширяются, – тебя, такую идеальную. – Врешь, – с придыханием отвечает Валиева. В ушах начинает шуметь от смущения и волнения. – Ты моя Европа, – руки Ани опустились ниже, к бедрам Ками, и притянули ту чуть ближе к себе. – И я тебя сегодня похищаю. Ками не успевает ничего ответить, как руки Ани возвращается на её лопатки и заключают в безобидные на вид дружеские объятия. Это длится всего мгновение, затем Щербакова говорит покрасневшей Валиевой: – Я приму любое твое решение, Ками. И было так стыдно смотреть в сторону стола, где осталась Саша, где её ждали, любили и верили в нее. Но ведь она ни в чем не виновата, просто этот танец, лукавый взгляд Ани-лисы и бесчисленные касания вызвали в ней бурю эмоций, которые казалось бы, невозможно уже было поднять со дна души её. Как бы то ни было, после вечера у Камилы остались силы только добрести до номера и рухнуть на кровать. Она лежала, уставившись в потолок, накрывшись одеялом до подбородка – но сон никак не шел. Тело гудело от усталости и вибрировало от того, что ей сладко шептала Анечка. Этот танец будто бы что-то поломал. Нарушил. Как и стук в дверь, который раздался совсем некстати. – Я так и думала, что ты будешь прятаться до утра, – хмыкнула Щербакова, переступая порог номера. – Не пугайся, насиловать я тебя не буду. Просто... хочу побыть рядом. – Побудь, – онемевшим от волнения языком отвечает Камила. – Но как я теперь буду смотреть в глаза Саше? Анечка грустно улыбается, и Камила не может удержаться, накрывая её губы своими. То, что происходит между нами тремя, в разы интимнее, чем обычный секс, чем отношения, чем признания в любви и сладкие поцелуи. Это чувствует и Ками, и Аня, и Саша. И они все понятия не имеют, что делать с этим дальше. Ладони Ани гладили ее тело, забирались под домашнюю рубашку, сжимали грудь, вызывая волны мурашек. Её губы, самые мягкие и любимые на свете губы для Ками, невесомо касались шеи. Дыхание обжигало, а несчастная и одновременно самая счастливая на свете Камила жалась сильнее, желая полностью раствориться в этот моменте. Стать бы только одним целым с ней, раствориться в Анне Щербаковой, жить одну жизнь на двоих, быть всегда рядом, слушать её чудный переливчато-звонкий голос, видеть эти лукавые блики в глазах. Если бы это исполнилось, то Ками бы существовала только для Ани, связанной с ней навсегда. Пусть холодной и противоречивой, но её. Только её. – Ань, я так люблю тебя, больше жизни люблю, – шептала Ками, утыкаясь носом в обнаженное плечо. – Тшш, – Анечка заткнула её рот глубоким и долгим поцелуем, – Я знаю. Знаю, моя девочка. В глазах защипало, в пальцах похолодело и начало покалывать. К чему все эти условности, зачем им играть дальше, когда только с Аней она могла плакать от счастья, которое накрывало волной, входило в сердце глубоко и надолго. Камила задыхалась от своей бесконечной любви. Такой всеобъемлющей, светлой, болезненной, всепрощающей. Всё смешивается – запах сладковатых духов Ани, их стоны, скрип кровати, сдавленные вскрики, ладонь, которая зажимала рот, плавные движения, которые сменялись на резкие и грубые. Из приоткрытого окна тянет свежий, пахнущий европейской зимой воздух, но даже он не может остудить их разгоряченные тела. – Что дальше? – немного нелепо спрашивает Ками, перебирая пальцами такие любимые волосы. Её самый любимый оттенок в мире – цвет глаз и волос Анны Щербаковой. – Ничего, – Аня вздыхает. – Это всё закончится. Ты перерастешь все это, повзрослеешь, и никто из нас тебе станет не нужен – ни я, ни Саша Трусова. – Я хочу остаться навсегда с тобой, – бормочет испуганно Валиева. – Я ничего больше не хочу, только быть рядом. – Прости, – она нежно проводит ладонью по щеке Ками. – Я тоже хочу быть с тобой. Ками с тяжестью в груди и горечью в душе понимает, что от своих слов она не отказывается, а сама Валиева не будет ей больше ничего обещать – это бессмысленно. Невыполненные обещания разбивают сердце похуже предательства близких. И становится так невыносимо грустно и тоскливо, что на грудь будто падает огромная бетонная плита, придавливая Валиеву накрепко к земле.