Верность

      Лю Цингэ крепко спал ночью, ему было так тепло, что казалось холод, ранее засевший в его костях, исчез. В такой теплой обстановке хотелось бы поспать еще чуть дольше, если бы не накатившее чувство бодрости.       Медленно распахнув свои кукольные глаза, мальчик тихо вздохнул, увидев сквозь слабую рябь в глазах причину отсутствия холода. Оказывается, его хрупкое на данный момент тело было согрето его «матерью» и «сестрой». Девушки лежали по бокам от него и крепко обнимали его. Это было бы крайне неприлично, если бы он не был ребёнком.       Не желая будить его новых близких, он аккуратно оглядел новую обстановку в которой находиться, девушки же должно быть сильно вымотались и теперь с облегчением могли выспаться рядом с ним, не просыпаясь от каждого движения.       «Это моя комната? Меня перенесли? Я даже не заметил… но даже так запах медикаментов будто преследует меня.»       Вскоре его глаза смогли заметить кучку теплых одеял, что лежали на нем сверху. Вероятно, он дрожал во сне и так его решили «утеплить».       Судя по ощущениям, одеяла не сильно помогали, но он все же решил спать с ним, чтобы хотя-бы во сне немного согреться. Такая мысль странно грела душу, даже если правдой она и не была.       Щеки ребенка слабо покраснели от смущения, только теперь до него дошло, что происходит. Сейчас Лю Цингэ действительно получал много ласки, проснувшись в этом мире в теле своей потерянной частички души и приняв себя как Цзян Чэн.       Все после было непривычно, очень непривычно.       Он не был избалован тактильным контактом. Единственными контактами с людьми были: ласка от его семьи и случайные прикосновения со спарринг-партнерами во время поединков. Только вот со временем он стал таким сильным, что никто не мог прикоснуться к нему кроме его Шицзуна. А о его семье, которая к тому моменту была уже мертва, и говорить нечего. Его единственным близким человеком стала его сестра, Лю Минъянь. Но он уже говорил об этом, такое поведение было бы крайне неприличным. Хотя, он уже и сам не помнит, кто вбил ему в голову, что родной брат с сестрой не могут обняться или сделать что-то более семейное, не боясь странных взглядов.       Вроде бы в начале он не слушал такие лекции и вдоволь лез обниматься или раскручивать свою сестру вокруг себя, поднимая в воздух, дабы услышать ее милый и такой родной смех, но когда его сестра подросла и стала подростком, он увидел, что она отвечает на его объятия как-то скованно и неловко. Он забеспокоился и расспросил ее в своей неподражаемой манере, но, к сожалению, ничего путного не получил, а после реакцией сестры на его любовь был дискомфорт. Тогда он и перестал это делать.       Неужели она стыдится? Могла ли она? Его простой ум не мог понять и все попытки узнать вновь пресекались, но уже другими. Все вращалось вокруг «приличий». И так их взаимодействия стали более формальными и неловкими. Он не умел говорить и мог показывать свою любовь только действиями, но без прежней динамики все как-то быстро охладело. Лю Минъянь, казалось, не видела в этом проблемы и не тосковала по всему этому так, как это делал он.       Наверное за столько лет он отвык от такой заботы и из-за этого легко смущался. Детский самоконтроль тоже не сильно помогал.       В последний раз его касались лишь Ло Бинхэ и Шэнь Цинцю.       Это была очередная перепалка с Ло Бинхэ, которая вскоре переросла в драку, где его полностью подавили огромной силой и прижали к земле чужим телом, не давая и двинутся и сжав его кисти в интимной, как показалось его влюбленному сердцу, манере.       Побежденный бог войны помнит, как запаниковал, думая что ещё чуть-чуть и демон заметит алеющий на его щеках румянец, но, к счастью или сожалению, лорд Цинцзин вовремя подоспел к нему на помощь и нежно пожурив полудемона, протянул ему руку и помог встать.       Его Шисюн со знакомой и такой любимой улыбкой поправил ему одежду, когда сам мужчина неподвижно застыл, еще не отойдя от такого обилия прикосновений за короткий промежуток времени и от своего громко стучащего сердца.       Но, конечно, не только ему оказали такую помощь.       Ло Бинхэ ожидаемо, начал драматично хмыкать говоря о несправедливости и желая внимание своего Шицзуна, а так же ворча, что он тут муж, и незаметно кидая на Лорда Байджана мрачный взгляд из под ресниц.       И хоть пара через время стала приглашать его на чаепития, он знал, что скорее всего только Шэнь Шисюн хотел видеть его. Расстроенный этим осознанием, в большинстве случаев он отклонял приглашения. Его сердце не выдержит боли, когда он своими глазами увидит, что он лишний. Что не должен смотреть на них, не должен мешать их идиллии, которой они достигли после стольких бед, и просто оказаться от всех попыток.       В настоящее время он несколько удивлялся своему поведению. Лю Цингэ от чего-то не чувствовал той щемящей приторной боли или обжигающей любви. Казалось, это были не его воспоминания, а история персонажа из книги, где он просто сопереживает герою и может из-за его несчастной судьбы немного всплакнуть, но не может по-настоящему что-то прочувствовать. Мужчина ощущает себя лишь сторонним наблюдателем.       Бог войны задался вопросом: что это с ним? Было ли это из-за перерождения? Или может детский разум не может вместить в себя все его чувства и приглушает их? Идея с последствиями травмы тоже не исключена.       Цзян Чэн тихо вздохнул и сжал руки вокруг одеяла, чтобы они не дрожали от холода. Он даже не заметил как в приступе ностальгии сел, из-за чего теплые ткани упали с его плеч, оголяя большие участки его бледной кожи.       — А-Чэн. — услышав тихий шепот, мальчик замер. Несколько нехарактерно вздрогнув от зова, затаив дыхание он все же оглянулся на девушек, но как ни странно те спали, а паника оказалась совершенно необоснованной.       «Что им снится? Я?» — разглядывая их сонные лица, думал Цзян Чэн, прежде чем медленно слезть с футона. Удивительно, но он смог сделать это достаточно тихо, чтобы никого не разбудить.       Выбравшись из хватки женских рук, он медленной дрожащей походкой направился к шкафу, достав самые теплые на вид халаты и начав одеваться. Маленькие ручки плохо слушались, как будто они были деревянные или лучше сказать ледяные. В голове промелькнула мысль о использования ци для укрепления своего тела, но мальчик быстро откинул эту мысль, ведь он не хотел чувствовать больше этой морозной энергии, текущей по его меридианам, да и ловкость тела и сила вернется с достаточным отдыхом и легкими упражнениями.       Сейчас он мог перетерпеть эти неудобства. Разве он не закаленный в боях заклинатель? Как-то терпел хроническую боль и почти смертельные раны и даже заимел сопротивляемость к этой боли, так и сейчас он со временем привыкнет к холоду, а рисковать своей новой жизнью ради краткосрочного удовлетворения было слишком расточительно. Заклинатель ведь не знает, что происходит с его ци, он не Му Шиди.       Слабый вздох сорвался с его губ.       Раньше его мысли не терзали такие сомнения, но часовые лекции Шисюна творили чудеса и он стал больше беречь себя и думать, к чему не часто обращался раньше. Естественно он не сомневался, когда решился на вечный покой, но раньше.       В его мире полно цветов с интересными и не очень эффектами. И большинство из их побочных эффектов можно вылечить двойным совершенствованием, но не все рады такой перспективе, поэтому из-за такого есть много противоядий.       Не стоит даже говорить о Шэнь Цинцю и Ло Бинхэ. Те, с их-то везением, наверняка встречали цветы с самыми разными эффектами и среди них, безусловно, был по действию похожий на его ситуацию. И, вероятно, если бы один из сладкой парочки почувствовал холод, то другой подыграл бы и со всей своей страстью согрел замёрзшего жаром своего тела.       Лю Цингэ скривился от этих мыслей, влияние его сестры дает о себе знать. Как никак он знал о «Сожалении горы Чунь», даже сейчас эти драматические описания всплывают в его голове.       Как будто он бы описал что-то как «жар их объятий, безудержное возбуждение, сладость томления-», нет он бы прямо сказал, с красным цветом на ушах, но сказал бы только одно - бесстыдники.       Незаметно для себя он успел полностью одеться и причесать свои волосы, пока плавал в своих странных мыслях.       «Может начать носить вуаль?» — Как бы невзначай подумал Лю Цингэ.       Его и в детстве доставали люди из-за его внешности, ещё до того как он стал учеником пика ста битв, но ему кажется что сейчас он стал еще красивее. Смотря на себя в зеркало, в голове всплывали лишь ассоциации с «луна в ночи отражает великолепие лотосов на воде» ну или что-то похожее, все же он не поэт и не ученый.       Идея надеть вуаль казалась все соблазнительнее, хотя он опасался что даже с полузакрытым лицом он будет слишком притягательным для людей. Людей тянет к загадочному. Сколько раз его сестра жаловалась на бестактность других, что желали при любом удобном случае стянуть с нее вуаль.       Черт.       Еще один вздох сорвался с его губ, ведь клановый цвет пристани лотоса был пурпурный… На несколько оттенков темнее чем цвета клана Лю, что обожали сиреневый цвет или даже розовый. Не стоит забывать, что в их семье царил матриархат. Может это было напоминанием, что хоть женщины и сильны, но они тоже хотят быть избалованными. Он в этом не копался, ему было не интересно, но мужчина не мог не отметить это совпадение. Где женщина, там сразу эти цвета. Даже на пике Сяньшу, где училась его сестра.       Что-то он опять отвлекся. Он раньше никогда так долго не раздумывал о глупостях и просто занимался боевыми искусствами или дрался. Вижу цель - не вижу препятствий. Вроде так, да? А сейчас он стал размышлять о цветах и их значении. Очень не похоже на него, но возможно ему стоит привыкать к этой своей новой стороне, которая любит тонуть в своих мыслях.       — Цзян Чэн… возвращайся в кровать, ты еще не восстановился. — незаметно для него, опять же проснулась матушка и спокойно, почти нежно прошептала ему со своего места на футоне, видимо не желая будить Яньли, хотя по глазам было видно, как она немедля хотела уложить его в кровать, дабы он восстановился и не беспокоил ее еще больше.       Цзян Чэн нахмурился, посмотрев в зеркало не желая вновь снимать одежду и чувствовать этот холод еще острее. Он хотел немного пройтись, но планы изменились, а теплую одежду снимать не хотелось, его мать казалось проигнорировала его смятение и выскользнув с кровати, медленно подталкивала его забраться обратно под одеяла, хоть он и был в верхней одежде. На его недоумение, она лишь тихо хмыкнула и прошептала:       — Так тебе будет ещё теплее, поэтому я не против, но только в этот раз.       Не было ни слова про этикет, про манеры и его необразованность. В его воспоминаниях как Цзян Чэн матушка была приверженцем этикета, как бы это противоречиво не выглядело, в лучшем случае на его ошибки она хмурилась и поджимала губы, дабы не раздувать конфликт на людях. Такая более заботливая сторона пурпурной паучихи была… неожиданно приятной. Контраст был разительным.       Новое поведение матери давало надежду на лучшее для него и сестры.       Теперь лежа в кровати в обнимку с «матерью», он не мог думать о приличиях, что ему постоянно навивали. Объятия были уютными и безопасными.       Родившись в семье, где царит матриархат, он вырос, уважая женщин и не считая их слабыми. Его мама много рассказывала о проблемах женщин, о их страхах и желаниях.       Лю Цингэ запомнил все, что мог. Не было и дня, когда он бы посмел поднять руку на представителя противоположного пола, что не являлся врагом или культиватором. И даже так его рефлексы автоматически делали его удары не такими опасными как следовало бы.       Даже та демоница, Ша Хаулин, никогда не знала его истиной силы. Потому что она женщина.       Он даже не смел думать о ней как о жалкой или слабой, просто он не мог заставить себя приложить больше силы. Его глаза невольно смотрели сквозь молодую демоническую святую. Он не желал смотреть на откровенные одежды той, иначе был бы не лучше тех похотливых мужчин, даже если сам он никогда бы о таком не подумал.       Сейчас, как ребенок, он может игнорировать все эти рамки приличия и спокойно спать в окружении семьи и чувствовать нежные поглаживания по голове, приносящие такой успокаивающий запах тела и желанное тепло.       «Разве я не могу немного насладиться этим? Всего чуть-чуть. Пока не вырасту?» — Сквозь сонную дымку подумал бог, мило нахмурив свой носик. Вскоре наконец-то заснул под любящим и болезненным взглядом пурпурной паучихи.