Делай, что захочешь,
просто пользуйся нужным моментом.
То, что ты будешь делать завтра,
обязательно встретится на твоём пути.
Никогда не думай о том,
чтобы сдаваться
Старый ролик в Пинтерест, выложенный на аккаунте «Простая Психология», неожиданно всплывает в голове страшно правдивыми словами. «Всем известно, — говорит диктор, — что мужчина, потерявший жену, зовется вдовцом. Женщину, потерявшую мужа называют вдовой. Ребенок, оставшийся без обоих родителей в одночасье превращается в сироту. Но знаете почему нет названия у родителя, потерявшего своего ребенка? Потому что горе, то горе, которое бушует в сердце родителя, не выразить ни одним словом. Этой утрате нет названия». И он прав. Я тоже не нахожу себе названия вот уже добрые полгода, как умерла Лиза. Это похоже на туман, в котором приходится просыпаться каждый день, заваривать себе кофе и идти работать, редактируя очередную бессмысленную статью в женском блоге. Мне почти тридцать пять лет, и это возраст, когда поздно задумываться о смысле жизни, но так уж вышло, что со смертью дочери я утратила даже его слабые отголоски. Жалости к себе я не испытывала, ведь прекрасно знала о том, что Лиза была больна лейкемией. Врачи диагностировали заболевание слишком поздно, удивляясь, как же она прожила с этим так долго. Пять лет химиотерапии ничего не дали, да, в общем-то, меня не слишком обнадеживали, и я была готова. Хотя, казалось бы, можно ли вообще быть готовой к смерти ребенка. Утро в провинциальном городке началось с горького кофе и бледного солнца, что едва-едва проглядывало сквозь тяжелые зимние тучи. Работать не хотелось, тем более, что дедлайн намечен только на завтрашний вечер — успеется. Говорить о том, что старая квартирка на окраине опустела без Лизы — не сказать ничего. Раздражаться по поводу сующих нос не в свое дело соседей особого смысла не было. Пару раз звонили в дверь передать соболезнования, но какой-то ярко выраженной реакции от меня не получили — наверное, списали все на дезориентированность после смерти ребенка, что было правдой лишь наполовину. Дело в том, что я никогда не отличалась эмоциональностью, наученная жизнью и напичканная горьким опытом. Быть сильной — держать все в себе. — Ну что, Снежка, тоже сегодня ранней птахой? — все так же, не меняясь в лице, я механически погладила нашу кошку, имя которой дала Лиза сразу, как мы с ней прочитали «Часовую башню» — ей тогда только-только поставили диагноз. Животинка издала короткое «мяу» и принялась ласкаться к моей руке, громко мурлыча. Ей не объяснить, что Лиза умерла — по первости вопила в дикой агонии, разыскивая хозяйку, а сейчас у нее только я и осталась. Равнодушная, рассеянная и совершенно безучастная ко всему сущему. По-хорошему, отдать бы ее кому-нибудь, но по собственному эгоизму я хотела, чтобы хотя бы кошка осталась со мной, ничтожное напоминание о былом счастье. Пусть так, но живое тепло, исходящее от Снежки, отрезвляло меня в минуты забвения, когда я по нескольку минут могла смотреть на фотографию Лизы и почти не дышать. Она тогда принималась тереться о ноги и громко мяукать, будто все понимала. — Завтракать будешь? — я достала из холодильника пакетик корма и так же механически выдавила содержимое в помытую с вечера миску. — Ешь. Горький кофе остался остывать на подоконнике, а я бесцельно начала бродить по квартире, заглядывая в единственные две комнаты, первая из которых была Лизиной, а вторая моей. В общем, последние три года мы жили в одной, словно пытались насытиться присутствием друг друга, наполнить чашу, которая вот-вот опустеет. Хотя, возможно, такую цель преследовала только я. Мой взгляд остановился на оставленных на кровати книгах, которые мы перечитывали в ее последний вечер, и я неожиданно всхлипнула, испугавшись собственной реакции. Словно и не было этого полугода одиночества — я так отчетливо помнила улыбку на бледном лице, помнила свой надломленный голос, читающий до боли знакомые строки о приключениях смелой девочки Василисы. «Время всегда на нашей стороне», — такими были последние слова истории, вот только и это оказалось ложью. — Неправда! — крикнула я, ни к кому не обращаясь. Накопленные внутри эмоции неожиданно вскипели подобно воде в чайнике. — Она умерла! — отчаянно завопила я, все так же стоя на пороге. — Так где же ваше хваленое Время?.. Наверное, было очень глупо кричать даже не на Снежку, а на книги, покрывшиеся пылью. Я сморгнула слезы и, преодолев себя, зашла в комнату, осторожно опустившись на кровать. Лиза очень любила эту историю — взапой пересказывала мне сцены, которые мы читали вместе, говорила, как сильно ей нравятся луноптахи, как она жалеет Марка и Елену — моя девочка была очень доброй. Она даже говорила, что если бы Елена не была влюблена в Нортона Огнева, то смогла бы заменить Марку маму. Лизе было только двенадцать, а она уже тогда понимала, что от любви одни неприятности. Ее отец даже не догадывается о существовании дочери, что уж говорить о ее смерти. Мое лицо перекосила злая усмешка. Этот козел и не был достоин знать Лизу, она слишком светлая и чистая для такого, как он, поэтому пусть и дальше остается в неведении. В отличие от своей доброй дочери, я была той еще обиженной на весь мир стервой, холодной и равнодушной. Излучала тепло только для Лизы, ведь по моему нескромному мнению лишь она была достойна любви. Я и сама не заметила, как открыла первую книгу, пробежавшись глазами по верхним строкам. Меня всегда озадачивало слово «брыла». Я долго лазила по словарям, пока не выяснила, что это означает «губа». Наталья Щерба сравнила скалу с обвисшей губой. Сказать, как сильно мне нравился ее стиль письма — ничего не сказать, а я ведь знала в этом толк, окончив филологический с красным дипломом. И Лизе он тоже нравился. Я начала читать вслух, но, к удивлению, рыдания к горлу больше не подкатывали — я была совершенно спокойна. Слова лились сладкой патокой, и я даже могла не смотреть на строки, по памяти воспроизводя вступительный диалог Нортона Огнева и Елены Мортиновой. И, кажется, задремала.***
Иначе как объяснить то, что теперь я стояла посреди светящегося пространства, ведущего в таинственную неизвестность. Я пару раз моргнула и повела плечами, чувствуя неожиданную тяжесть чужой одежды. Наверное, такому реальному сну впору радоваться, ведь так крепко я не спала уже очень давно, но что-то все же меня озадачивало — может, видеть сны я и разучилась, но абсолютно точно помню, как он должен ощущаться. Для начала, так упрямо думать, что это сон, я не должна. Впрочем, истеричностью и поспешностью я не отличалась, поэтому молча сделала шаг, справедливо рассудив, что стоять столбом не совсем то, чего от меня ожидают. Кто бы то ни был. Первое, что я увидела, когда сияющая дымка рассеялась, был обломок серого камня — так сильно напоминавший уродливую брылу. Я даже усмехнулась — о чем подумала, то и приснилось, как занимательно. Может, я еще понаблюдаю за страшно секретным разговором Огнева? А когда проснусь, расскажу об этом Лизе… Я осеклась в своих мыслях, и свела брови к переносице, тихо вздохнув. А потом резко вскинула брови, как-то заторможенно осознав, что и мое тело ощущается здесь как-то по другому, словно я стала чуть выше, тоньше, фигуристей, да и и таких пышных белых локонов у меня не было никогда в жизни — лишь куцие темные кудри неопределенного цвета. — Наконец-то! Здравствуй, Елена. Незнакомый мужской голос к моему неудовольствию отвлек меня от мыслей, и я злобно зыркнула на того, что шагал в мою сторону едва ли не с распростертыми объятиями. Темно-зеленые глаза и пшеничные аккуратно уложенные волосы, аристократическая выправка и тонкие губы напомнили мне то самое описание Нортона Огнева, которыми делилась мастер Щерба, явно не испытывая к персонажу особенной симпатии, как, впрочем, и я сейчас. То, что обращался он ко мне, не ввергло меня в замешательство, как, по идее, должно бы быть. Я смерила его внимательным взглядом и чуть отшагнула, не собираясь впадать в ступор. Тем более, что туманные зеленые глаза уже озадаченно округлились. — Господин Огнев, — сухо вымолвила я, на всякий случай оглянувшись — вдруг удастся нырнуть обратно в странную дымку и избежать обсуждения того, как сильно он презирает Василису? Но, ничего не заметив помимо сурового темного леса, я обернулась обратно к нежелательному собеседнику, с неудовольствием припомнив, что сейчас Елена (а теперь, похоже, я) должна зажечь фонарики. Я такого, понятное дело, не умела. — Что с тобой? — ай-ай-ай, идем не по сценарию. Я фыркнула, пытаясь придать себе более величественный вид. — Спешу. Как и все. Я пришла рассказать новости, — мерно начала я, и фразы из чуть ли не заученных диалогов начали всплывать в голове. — Часовой мир волнуется, даже феи согласились на короткие переговоры. Впрочем, это ты и так прекрасно знаешь, — я изящно мотнула головой, словно мне все это не нравилось. Хотя, по правде, так оно и было. — Знаю, — кивнул Огнев, как-то странно на меня посмотрев. — Ты ведешь себя иначе, Елена… Я чем-то обидел тебя? — Нет, — быстро ответила я, мрачно отметив, что сплоховала. — Меня волнует Поглощение, — тут же сориентировалась я, сжав края накидки. В книге Елена сказала «притяжение», чем ввергнула Нортона в паруминутное изречение о том, как неправильно подобное суждение. Посмотрим, может, мне удалось укоротить нашу беседу. — Когда один мир поглотит другой — мир-тень. И все сущее исчезнет: города, люди, леса… Останется лишь один из двух миров — Остала или Эфлара. Интересно, какой окажется сильнее, верно? — я осклабилась, невольно входя во вкус. Я всегда, еще со школы, была хорошей актрисой. — Ты пугаешь меня, Елена, — Огнев повторил мою улыбку. — Раньше ты страшилась о таком говорить. — Предреченного не минуешь, — холодно отозвалась я. — Но ведь переживать незачем? Совсем скоро наш замысел осуществится. Осталось дождаться, когда тебя перестанут считать «преступником», — я отзеркалила его оригинальную фразу, и ухмылка моя стала шире. Я чувствовала себя переписчиком истории, пусть и вымышленной. — Да… — Огнев озадаченно поджал губы. — Срок наказания истекает через год. И тогда я проведу посвящение для всех моих детей, — он сделал ударение на слове «всех», словно собирался посмотреть на мою реакцию. Я ответила ему суровым взглядом. — Конечно, для всех, — я выпрямилась. — Твоя дочь — только твое дело, Нортон, — я говорила уверенно и четко, чем озадачила мужчину до невозможности. — И ты ответственен за нее, как бы сильно она тебе ни мешала. Я хочу быть уверенной, что все будет честно, вот и все. — Тебя волнует, справедливо ли я отнесусь… к фейре? — Огнев не злился, я это чувствовала, он паниковал, явно не зная, как реагировать. — Не нужно ее так называть, — мой голос был перезвоном льдин. — Еще неизвестно — посвящения не было. Может, ее часовой дар так же велик, как у твоего деда. — Ты забываешься, Елена, — мужчина сделал ко мне шаг, но я даже не отшатнулась. Я не боялась этого самодовольного козла, ведь за свою жизнь повидала таких немало. И пресмыкаться перед ним, как Елена, я не собиралась. — Я имею права на собственное мнение. А девочка — на нормальную жизнь. — Ты ненавидишь ее! — Нортон почти умолял. — Я ненавидела ее мать, — спокойно ответила я, сделав акцент на прошедшем времени. — Но все меняется. Ненависть уходит на второй план в виду реальных проблем. Мы взрослые люди. — А как же предсказание? — Нортон выпрямился. — О том, что она убьет тебя? — я говорила лениво. — Тебе ли не знать, что будущее не однозначно. В твоей лишь власти сделать так, что бы столь могущественный ребенок не пытался убить тебя, а был на твоей стороне. Помяни мои слова, Нортон Огнев. — Ты обезумела? — обреченно спросил он, отступив от меня. — Но в твоих словах есть доля правды, Елена, — мужчина задумчиво улыбнулся, а я только вздернула подбородок. — Значит, ты говоришь не избавиться мне от дочери, а благоволить ей? — Все решит посвящение, — туманно отозвалась я, зябко кутаясь в плащ. Огнев, видимо, заметив это, щелчками пальцев зажег парящий огонек, и я невольно потянулась за эферным теплом. — Она не виновата в том, что ты ее отец, — добавила я с неким вызовом, и Нортон совершенно растерялся, явно не ожидая от той, что ползала в его ногах, подобный выпад. — Я услышал тебя, Елена, — мрачно сказал он. Ему, видимо, нравилось, обращаться ко мне по имени. Я передернула плечами — на этот раз не от холода. — Мы задержались. — Тебя проводить? — Огнев галантно протянул руку, явно не рассчитывая на отказ. — До Рубинового Шпиля? — я злорадно усмехнулась, уже развернувшись на каблуках. — Через год предложи еще раз. — Тогда до свидания, Елена, — кажется, он недовольно сморщился, судя по голосу. Я не ответила, а когда обернулась через плечо, уже никого не увидела. Славная вышла беседа. Я ухмыльнулась самой себе и бодро зашагала в сторону леса, справедливо считая, что на этом сон должен закончиться. По правде, такая Елена понравилась бы мне намного больше. Если бы я пробыла здесь еще немного, то смогла бы изменить судьбу Василисы до неузнаваемости. И глумиться над ней не позволила бы. Замечтавшись, я не заметила, как вышла на поляну и остановилась у той самой брылы, озадаченно подняв глаза к небу. Луна блестела сквозь кривые ветви, будто в насмешку, а я поджала губы, снова попытавшись выйти из этого чертова леса. Однако все было тщетно — я ходила кругами, словно запертая во временной петле. Забавно, я даже мыслить начала в реалиях этого мира. Но рассудить, дурной ли это знак, я не успела — прямо передо мной появилось огромное в человеческий рост зеркало, в чьем отражении я увидела развеселого чернобрового мужчину, до странного похожего на отшитого мной пару минут назад Огнева. Я озадаченно приоткрыла рот, а тот улыбнулся еще шире. — Госпожа Максимова, — он хитро прищурился. — Должен сказать, я впечатлен вашим талантом держаться и вести беседы на совершенно не касающиеся вас темы. — Благодарю, — я шутливо поклонилась, мгновенно проникшись симпатией к незнакомцу. Он мне понравился намного больше напыщенного Нортона. — Родион Хардиус? — предположила я, чем вызвала в глазах мужчины не только веселый блеск, но и толику уважения. — К вашим услугам, — он кивнул, а потом протянул мне руку. — Могу ли я предложить, продолжить наш разговор в более… кхм, приятном месте? — Вполне, — я благосклонно кивнула, протягивая ладонь в ответ, и, недолго думая, шагнула в зеркало. Меня окружил зеркальный переход во всей своей красе, но вдоволь налюбоваться им я не успела — путешествие быстро окончилась в богато убранном кабинете, отдаленно напоминающий тот, что был у Шерлока Холмса в старом фильме. Я восторженно оглянулась по сторонам, а потом уселась в мягкое кресло, предложенное не перестающим улыбаться хозяином обители. — Итак. Не против, если вопросы начну задавать я? — Хардиус наклонил голову в бок. — Ничуть, — я мотнула головой, все же любопытно озираясь по сторонам. Наверное, именно здесь Василиса встретила прадеда, где получила в подарок чудесную маску. — Чай? Может быть кофе? — Чай, — почему-то торопиться совсем не хотелось. Я уже взрослая женщина, но тем, что приснился такой сон еще и про любимых книжных героев, я восторгалась, будто девчонка. — В лучших традициях, — кивнул часодей, а потом щелкнул пальцами, и в сию же секунду ко мне подплыл чайничек, чашка и корзинка со сладостями. — Держите в прислужниках фей? — улыбка моя померкла. — На добровольной основе, — поспешил заверить Родион Хардиус, тоже перестав улыбаться. — Не каждый в мое-то время может похвастаться таким благодушием. — Хвалитесь? — Совсем нет, — мужчина мотнул головой. — Разве что слегка. С вашего позволения, я продолжу. Итак. Скажите, насколько вы погружены в нынешнюю ситуацию? Я имею ввиду то, о чем вы беседовали с моим внуком. — Не сочтите за грубость, но, смею предположить, что побольше вашего. — Вот как, — часодей сосредоточенно кивнул, словно предполагал нечто такое. — То есть, если я вас сейчас попрошу рассказать, что ждет этот мир, вы расскажете? — В подробностях, — я позабавилась. — Но не стала бы, потому что будущее изменчиво. Я только что повернула разговор с Нортоном Огневым в совершенно отличное от того, что знала я, русло. Кто знает, как это повлияло на время. — Вы поразительно мудрая и сообразительная женщина. Вы уверены, что в своей настоящей жизни не были часовщицей? — Абсолютно, — мои губы тронула улыбка. — Более чем. — Как скажете, — он развел руками. — Тогда разрешите еще один нескромный вопрос. Сколько часовых имен вы знаете? — Достаточно, чтобы повлиять на многие судьбы, — я уклончиво хмыкнула. — Но ваше я не знаю, не волнуйтесь. — Ах, если бы вы знали, что это — меньшее, что меня сейчас волнует. Вы здесь — необычайно могущественная женщина, знающая множество лазеек и еще больше парадных входов. Сумеете ли вы воспользоваться этой репутацией? Пусть немного зловещей в каком-то смысле. — Зачем мне ею пользоваться? — я искренне не понимала. — Я просто хочу вернуться домой. — В Рубиновый Шпиль? Так я вас верну, не волнуйтесь, госпожа Мортинова. — Ранее вы продемонстрировали знание моего настоящего имени, — я прищурилась, невольно привстав. — Видите ли, — Родион Хардиус неожиданно посерьезнел. — Дело в том, что вы забрели сюда неслучайно. И это не сон, как бы вы себя ни убеждали в обратном. Я не думаю, что вы мне поверите в полной мере, но все же вы показали, что способны мыслить в реалиях данного времени и места, что очень пригодится… — Чему я должна поверить? — терпение мое резко лопнуло. — Тому, что теперь вы — Елена Мортинова, хозяйка Рубинового Шпиля, директриса Школы светлых часов, член Ордена Непростых и друг уважаемого Нортона Огнева. — Это я уже поняла, — я отмахнулась, плюхнувшись обратно в кресло. — Правда, дружить с вашим внуком, при всем уважении, я не горю желанием. — Ну-ну, он славный малый… почти всегда, — часодей усмехнулся, явно успокоившись, удовлетворенный моей относительно спокойной реакцией. — Так значит, вы не хотите мириться с ролью главной злодейки? — Точно нет. Не хочу, — я не раздумывала. — Это плохо? — Отнюдь, — мужчина потянулся за сигарой, что лежала у него в ящике стола. Я поморщилась, приготовившись к запаху дыма, но Огнев неожиданно передумал, вновь посмотрев на меня. — Признаться, я хочу посмотреть на то, как место уважаемой госпожи Мортиновой займете вы — не часовщица, но уверенная и сильная женщина. Вы добры к этому и всем прочим мирам, это удивительно. — Добра? Да что вы, — я ухмыльнулась. — Вы любили свою дочь? — неожиданно спросил мой собеседник, а я вздрогнула от удивления и застарелой тоски. — Больше жизни, — почему-то шепотом ответила я, опустив голову. — Говорят, некоторые эрантии ищут искупления, другие — второго шанса. А чего ищете вы? Что вы потеряли там, что жаждете обрести здесь? — Это загадка? — Это окончание нашего разговора, — Родион Хардиус вновь подал мне руку. — Я буду поддерживать связь с вами через часолист. Вы же знаете, как с ним управляться? — Более чем. На мои вопросы вы не ответите? — А они у вас есть? — мужчина насмешливо вскинул брови, и прежде чем возмутиться, я поняла, что вопросов к нему у меня, правда, нет. Я мотнула головой и приняла его ладонь, цепляясь пальцами, словно за спасательный круг. Он подвел меня к зеркалу, и я невольно закрыла глаза, еще не до конца понимая, куда я вляпалась. Сошла ли с ума от горя? Впала в кому? Но времени на размышления не было — вокруг меня заискрился зеркальный переход, и прежде чем исчезнуть из кабинета, я увидела, как часодей махнул мне на прощание и что-то прокричал, я не услышала. Интересно, Астариус будет знать об этой встрече? Надо будет найти старика по прибытию в Рубиновый Шпиль, или куда меня сейчас занесет. То, что я стала частью любимого Лизой Часового мира, меня больше не тревожило (да и с самого начала не очень-то напрягало). Единственное, о чем я жалела, так это о том, что про сей чудесный сон некому будет рассказать, если я, конечно, когда-нибудь проснусь.