***
— Слушай, это же несерьёзно, — смеялся я в дверях ванной. — Ты вообще сам-то слышал о таком слове? — обиженно ответил Альфред, считая, что это я во всём виноват. — Я слышал, что Пасха — это светлый праздник. — А я не слышал, чтобы была чёткая инструкция, что нужно делать с найденными яйцами. Думаю, в пяти словах это выглядит так: мы просто впали в детство. И ещё: мы чуть не поссорились, поэтому он вовремя попытался разбить мне об голову яйцо, но мои контратаки на самом деле великолепны. — Что ж, тогда я всю жизнь провёл как идиот, — слова извинения сами собой не идут; это как со старым приятелем, когда ты даже не задумываешься, что они потребуются. Но примирительная шутка, даже если неудачная, будет сигналом, который поймёте только вы вдвоём. — Заканчивай скорее, мне нужен туалет. — Ха-ха, чёрт, я же не семиклассница, чтобы пытаться разглядывать твои причиндалы. — Брызги долетают даже до двери, — сложил я руки на груди и облокотился плечом о дверной косяк. — Конечно же, ты знаешь, что я даже на метр к тебе не подойду. — Не понял! — моментально возразил Альфред. Конечно, на него же действуют такие хитрости. "Пожалуйста, не уходи, Артур!" Но это так, фантазии. — Я достоин любви ни на какой-то там метр, а даже меньше, чем на миллиметр! — говорил он, как я понял, о расстоянии. — Я бы не стал спорить, ты достоин, — я уверенно кивнул головой. Его не убедил мой тон. — Забавляешься? Соседская девчонка тоже забавлялась. А получил всё равно я, — Альфред водил душем над своей головой, смывая шампунь. Брызгаться он перестал. — Девчонки коварны. Поэтому я смотрю на них только в порно. Кажется, я слышал звуки гонга в твоей голове. — Я даж… — Как считаешь, ты достоин любви? — А… Куплю с фундуком. — Чертовски достоин, — Альфред, словно подключенный к мощной батарейке, стал вытирать волосы полотенцем. — Только молочный, — с улыбкой щёлкнул он меня по носу. — Помню, помню, — заверил я его, совершенно забыв о такой мелочи. Что поделать, не женщина, чтобы всё на свете помнить. Тем более, если это просто шоколад.***
— Ты закончил? — отложил я чтение, когда Альфред появился в гостиной. Был тёплый апрельский день, поэтому почти все окна в доме были нараспашку, а также излюбленная Джонсом стеклянная дверь на задний двор, где вы можете видеть наскальную живопись плохо стираемым маркером. — Ну, у меня тут мало получилось… — Альфред жамкал в руках коробку, куда на досуге складывал мелкие листочки, на которых записывал свои желания на День рождения. — Уповай на свою удачу. Тут есть листочек "Как хочет Артур". Он вывалил целую кучу… не так. Целую кучу листочков мне в ноги. Получилось с горочкой, так что мы вместе с девятнадцатилетним мальчишкой стали развлекаться, пытаясь по такому вот жребию выбрать мне подарок. Выбираем оба, потому что играем по его правилам. Я же подарю два подарка на его праздник. С такими выходками ему дорога либо в бизнес, либо в политику. — Ты уверен, что мне действительно нужны такие подарки? — Чёрт возьми, да! — воскликнул Альфред. — Только если тебе попалось мороженое из крабов, то его ещё в природе не существует. Разрешаю переиграть, — ощущение, что, каким бы подарок ни был, Альфред заберёт его себе. — Так, так… — перебирал он пальцами листочки, улыбаясь. Наконец, он выбрал. — О… К этому я, пожалуй, подойду со всей душой и телом, — Джонс смутился, но всё равно продолжал заигрывать.***
— Фи, рыба, — брезгливо поморщился Альфред, глядя на приготовленный мною ужин. — Не нравится? До сих пор? Не повзрослел, значит. — И что? Как по мне, так лучше уж всю жизнь быть ребёнком. — А взрослые-то сильнее, чем дети, и рассудительнее. Случись вдруг проблема, они не станут рассусоливать. Хотя как тебе потом похвастаться фотографиями с обнажёнкой? — Тебе лишь бы проблемы решать, — ответил Альфред. Далее он замолчал на несколько секунд, ковыряя зелень в тарелке. — Ну, нет, Артур, серьёзно. Ребёнку легче! Рядом всегда взрослый, который за него всё и решит, и сделает. Ну, у большей части населения есть родители. — Я тоже за то, чтобы не давать ребёнку большой самостоятельности, — отпил я чаю. — Хм, вот, однако, после такого и вырастает несамостоятельная размазня. — Ха-ха, проколы в твоём воспитании, — подловил меня, как он думал, Альфред и победно улыбнулся. Я ведь о нём говорил в каком-то смысле. Сколько не бейся, яйца продолжают биться о голову, а не о сковороду. — И ребёнком быть легче вот ещё в чём: он нифига не понимает. Может, поэтому я сначала хотел быть взрослым. — Отлично, не стану спорить с тобой, — я понял его точку зрения и счёл её вполне здравой, — только найди мне ребёнка, который действительно "нифига" не понимает. Альфред вновь замолчал, думая над ответом. Вместо разговора он заполнил тишину, мня обёртку моего подарка. — Ну да, всё понимают, — не согласился со мной Альфред. — Почему они тогда такие жестокие и мстительные местами? Не то чтобы я делал из этого трагедию… Помню, месяц назад Альфред вызвался помочь мне с доставкой заказов, когда мне на ногу наехал велосипедист. "Какое я должен сделать лицо?" — спросил он тогда меня. "Как будто не перешёл на новый уровень после победы над боссом". Это его языком говоря. И тогда он столкнулся с соседскими мальчишками. Это было всё равно, что мышь поднимет лапу на слона, но я слышал тогда их разговор с заднего двора. Откровенно задирали друг друга. Только Альфред старался шутить более-менее по-доброму, а они были какими-то жестокими: шутили насчёт его болезни. По величине город впору назвать "городишко", потому многое узнаёшь от противных любопытных соседей-сплетников. Альфред как-то по-особому ответил, что от него отстали (может, кулак показал?.. это же его жизненное кредо), но пришёл он домой не в слишком жизнерадостном настроении. В принципе, он ещё нормальный человек, чтобы не обижаться на детские провокации, но это ведь чистая психология: найдите мне такого бегемота, который не обидится на такие вещи. — Это же дети, и хоть ты и счёл эту фразу до тошноты дежурной, в ней больше смысла, чем ты думаешь. Ты сам-то общался когда-нибудь с детьми? — Ты говоришь с точки зрения психолога, а я-то сужу как… ну, как подросток. — Тебе уже скоро двадцать лет, Альфред, — получилось нежно, потому что я был рад праздновать вместе с ним мой День рождения. — Твои ли уже годы говорить, что судишь как подросток? — Мм, тогда скажи это, раз уж "не мои уже годы". — Как подарок, — я не изменился в лице, но счёл это… до жути интимным. — Неуёмный, обаятельный, глупый, избалованный мальчишка. — Ах, — лаконично ответил Альфред и принялся за торт.***
Я сильно сжал зубами трубочку, выпивая любимый напиток Альфреда (шоколадное молоко), что он еле всасывался, и буквально вперил взгляд в недорисованную картину перед собой. "Не то, не то", — думал я, качая головой. Но выбрасывать наработанный набросок жалко. У меня всегда была та самая оценка своему творчеству, когда любая идея, любая линия может быть важна и всегда понадобится в будущем. — Классный набросок, — подошёл Альфред, выпивая точно такое же молоко. — Прости, пока ещё вечер, — потёр я подуставшие глаза, — я решил немного порисовать. — А подарок всё равно ночного характера… — Как я и мечтал, — мы с ним просто мастера шуток. — И есть ли у него история? — кивнул он в сторону мольберта. — Хм, ну… — я не очень уверен, стоит ли. Я из достаточно богатой семьи и с детства имел привычку поступать самоуверенно и глупо. И столько лет спустя я не хочу, чтобы Альфред осудил меня. — Это не самая красивая история, хотя я могу красиво её рассказать. — Репетировал? Я не ответил настырному ребёнку и поплатился за это. Альфред правду сказал — дети мстительны местами. Одной рукой он меня обнял, заставляя вспоминать многое, что мы с ним делали, в другой у него был стакан с молоком, что он периодически подносил ко рту, а глаза он точно так же вперил в лист и следил за каждым движением. У меня так ничего не получалось. — Хорошо, — со вздохом отложил я карандаш; всё равно его нужно было заточить. — Отлично, — на самом деле понятно, что ему не очень-то интересны "истории": период сильного желания побольше обо мне узнать у него явно прошёл. — Это… не нулёвка, — начал я сначала о наброске, — у меня была уже такая картина. К сожалению, её пришлось продать на дешёвом аукционе на полузабытой улочке Лондона. Я жил под чердаком в недорогой квартире с другом. Я болел и был очень зол на любой раздражитель, когда хозяйка принесла конверт с чеком. Я обо всём забыл: мою картину купили за пять тысяч фунтов. Это были хорошие деньги, частью которых я выплатил задолженность за квартиру, другие долги отдал и по-человечески поужинал. Ещё часть я потратил на орудия художества, остальное оставил на билет сюда и дальнейшее проживание. В работе открылось второе дыхание, я стал заниматься спортом. Через несколько недель — я даже помню дату — мною заинтересовались родители. Меня назвали скелетом и усадили за стол; а в столовой на видном месте висела моя картина. Тогда я… обиделся, кажется, и уверенность в перелёте сюда возросла. Хоть мне и вправили мозги, чтобы я понял, как мне помогли, я всё равно решил не терпеть этого. Я думал, надо мной посмеялись, ведь родители никогда не любили моего занятия. Собственно… это всё глупые выходки. — О. Ты… — всё же отреагировал Альфред, — ты им отомстил, став художником, так что ли? — Не вижу причин так считать… — начал было я. — Да ладно, дети мстительны, — пошёл против меня Альфред, — а ещё обидчивы и любят выделываться. — Твой портрет. — А ещё ты хотел внимания, но перестарался. Но ты отделался легче. А я был коварней. Глупый мальчишка как-то рассказывал, что попал в аварию, — начал восторженно и гордо говорить об этом Альфред. — Я отомстил за катетор, разбив в палате какой-то прибор. И маме с папой, сорвав им бизнес, — плюхнулся он на диван. Я подавился слюной и закашлялся, заметив немного разочарованный взгляд. Разочарованный, наверное, потому что он, говоря о бизнесе родителей, устал смотреть на такое удивление. Это я ещё могу представить. — Та корпоративная вечеринка была чем-то завлекательным для партнёров. Компании хотели образовать аутлет, и мать приказала мне соблазнить дочь крупного дядьки. А я такой: "Я же гей", и соседская девчонка мне втащила. О, да, она соседская буквально: тут её страна рядом. Англия, — многозначительно посмотрел он на меня. — Я радовался, гордился, что смог им насолить, но глупый, видимо, был. Я понимал, что им-то однозначно будет плохо, а косвенно и мне, но не понимал, что отпивать крах своей карьеры они будут прямо там. Потом — авария. Собственно, вся история о том, как Альфред суёт нос не в свои дела и мстит, а потом получает. Можно, я его ударю?.. Это ведь миллионы долларов. Проделай я, знакомый немного с бизнесом, такую выходку, у меня бы не просто колени тряслись. Я был бы в ужасе. — Вообще, это дом моей бабушки, — продолжил Альфред после нескольких секунд тишины. — Она умерла незадолго после этой аварии. Не выдержала. Дом завещала мне, и предки нашли наказание: оставили тут жить одного. Я подобрал пса на улице, большого, пушистого, а как он умел выть! Прожил со мной три года и заболел, старый был, и его усыпили. Ну, а по-том по-я-вил-ся ты. Хе-хе, — прикрыл глаза и улыбнулся Альфред. — П… пойдём наверх, — мне стало жаль, что в его День рождения мы говорим о прошлом. Его история послужила резонансом к моей, и мне было жаль, что он улыбался, когда обычно хнычет из-за любой мелочи. — Меня ведь там ждёт подарок. "Подошёл со всей душой и телом!" — радостно барахтался потом Альфред, наслаждаясь новой подушкой.***
— Доктор, мне обязательно пить эти таблетки? — детально изучал состав на бутылочке Альфред. — Просто они до жути противные, — по-детски прохныкал он в трубку. Я обещал Альфреду научить его пропорционально рисовать кисть руки, если он будет пить прописанные таблетки. Я не стал вдаваться в подробности далёких от меня вещей, но, похоже, это просто травяные витамины. В первый раз он даже с энтузиазмом проглотил парочку, а потом началось и поехало. Нет, нытья не было: он стойко, мужественно, храбро, по-геройски морщась, выпивал нужную дозу под моим контролирующим взглядом. Но я же вижу, что это противно. В детстве мне скармливали жидкий рыбий жир. Передёргивает от воспоминаний. Понимаю этого чудака. — Но я же не травоядное! — вновь отстаивал он себя. — Но… да, я знаю. Доктор, — выдержал он драматичную паузу, — может, договоримся? Только сейчас, слушая интонацию его голоса, я понял, что парнишка развлекается, отвлекая врача от более важных дел. И смех, и грех. — Нет уж, если не умеете торговаться, нечего предлагать! — деланно продолжал он, подмигивая мне. — Не-ет, на такое я уже не ведусь, у меня этого навалом. Но хотя… ладно, я согласен, — победно хохотнул он и положил трубку. — Ты очень легко согласился на предложенные условия. — И это плохо? — В большинстве случаев. Хватку нужно иметь, — хмыкнул я на его придурковатые переговоры. — И что хоть за предмет сделки? — Альфред залез в холодильник, достал оттуда пачку молочного шоколада и потряс им у меня перед лицом. — Ты идиот. — Да классная тема, теперь доктор должен мне двести пачек. — Ты выпил всего шесть таблеток. — Это ведь под проценты, — он не понял моего сарказма. — Ну, — как кот лапой подтолкнул он ко мне карандаш, — время исполнять свои обещания. Я всегда считал себя хорошим учителем. Пока не заимел дело с Альфредом. Я начал с анатомии (кости, мышцы, вены), распинался о своих собственных способах рисования руки, пытался объяснить, что одинаковых рук не бывает, но Альфред, пока я говорил, просто обвёл свою кисть. Как детсадовец. И был этому рад так же, как и детсадовец. — Гениальный патент, — сказал он. — Это как сахарный снег с космическим вкусом. Ну, знаешь, раньше такая жвачка синяя продавалась, у неё был космический вкус. — Потому что изображена планета и звёзды, да? — я слегка улыбнулся. Ну ведь, правда, как будто больше заняться нечем. — Ага. — Знаешь, с таким отношением я тебя ничему не научу. — Это у тебя не то отношение, — возразил Альфред. — Обычно учитель должен настраиваться на волну ученика. Хах! — воскликнул он. — Давай я попробую с натуры! У тебя руки красивей моих, давай сюда! — Подожди, подожди, — остановил я его. — Это же как малыша сразу на канат отправлять. — Я тебя слушал, не волнуйся. Я немного волновался. Или не волновался? Я не предмет своего фанатизма показываю, а пытаюсь научить делу, на котором зарабатываю. Понятно, что у него может ничего не выйти, однако буду ли я в этом виноват? Я хороший учитель только в английском, и то вряд ли сформулирую правило. И одно дело учить школьника, которому знание нужно, а тут парень, который и без того знает кучу ненужных вещей. — Красивые, — положив подбородок на стол, Альфред разглядывал мои кисти рук. — Костлявые, жилистые, мозолистые. О, и волоски видны. Думаю, мне больше женские нравятся, чем мужские. Но у тебя красивые. — Думаешь, словесное описание тебе поможет? — А, смутился, старик, — с насмешкой заметил Альфред. — Я подумал, что да. После ещё половины минуты разглядывания без вглядывания он снова заговорил: — Но мне всё же нравится, пожалуй. Именно как мужские руки. Ну этот урок, Артур?..***
— Куда это ты одеваешься? — поинтересовался с утра Альфред. — Вдруг ядерная война, а я голый, — было хорошее настроение при пробуждении. А ещё я посчитал забавным, как мы заканчиваем любое моё желание научить чему-нибудь этого мальчишку. — Пха-ха, это как музыка на тонущем Титанике — должна же у меня быть хоть какая-то радость. Не одевайся. — Я ещё вполне работоспособный человек. Такие вещи из головы не вылетают, когда нуждаешься в деньгах, — напялил я штаны. — Раз нужны деньги, то давай я тебя найму. Я тебя завёл, теперь хочу нанять. — В каком смысле "завёл"? — Ну, как сожителя завёл. Я слышал, что это прикольно и весело. Кстати, могу и тебе посоветовать. — Тогда я заведу кота. Тут как раз мужчина по соседству умер, — я присел обратно на кровать, — у него остался годовалый кот. Я ему даже имя придумал, — я в считанные секунды предался мечтам о своём коте. Я почти девятнадцать лет мечтал. Всё никак не мог завести. — Я тебе заплачу, только не приноси его. Что полезного в этих котах? Хм, либо Альфред не любит котов, либо банально их боится. Помню сказку о том, как он не мог попасть домой, потому что у ворот развалился огромный и страшный сиамский кот. — Хм, я вот что тебе скажу, — я всегда был готов отстаивать своё желание завести животное. — Наблюдая за дворовыми котами (от скуки), я научился многим вещам. — В спине прогибаться? — Благоразумию, например, — покачал я головой. — Ну тебя, зануда, — обиженно промычал Альфред и отвернулся. Я обожаю выигрывать споры и смотреть, как раздражённо он отводит взгляд. Очаровательно.***
Сегодня утром я со скоростью сонной улитки заваривал себе бодрящий чай. Всю ночь ездил по заказам, и даже кажется, что я завёл дружбу с таксистом. Такой же американец до мозга костей, только грубее, раз уж работа требует стальных нервов и сильного характера. Я поднялся наверх и направился в комнату Альфреда, потому что там был единственный на дом компьютер. Он был нужен мне по работе. — Доброе утро, Альфред, — больше прозевал, чем поприветствовал я его. — О! — он бы догнал меня, если бы не брился в этот момент. — Сейчас приду. На электронный ящик пришло письмо от главного редактора. В редакции я не числюсь даже как внештатный работник, а уж о явлении своего лика перед коллективом я и не заикаюсь. Обо мне все слышали, но никто не видел. Мне нравится эта некая таинственность. В письме говорилось о том, что меня могут взять на штатной основе с вполне сносной зарплатой. Ещё вполне дружественный комментарий адресанта о том, что я за какие-то полгода стал завидным кадром, и это чудо, что я до сих пор не знаю о неких "войнах" местных редакций. Я даже не понял, что стал чувствовать. Радость, восторг? Нет, не описать словами! Но далее я был поражён больше всего: мне предложили выбор. Художник для их журнала или сам себе редактор. Что из этого выгодней — не сказано, но мне дали время, чтобы всё для самого себя решить. И от такой дурацкой демократии я вскочил со стула и чуть не запрыгал на месте. — Собственно, что я тебе хотел сказать, — зашёл посвежевший Альфред. — Раз у нас дебильный штат, где совершеннолетие с двадцати одного года, мне, как уже девятнадцатилетнему, предложили… Ты сядь, это серьёзно. Я молчал и глубоко дышал, стараясь подавить улыбку. — А, ты нашёл работу! — ахнул Альфред. — Наконец-то ты будешь чахнуть над рисунками не ради доброго имени этих пустозвонов, а ради нормальных денег. Бери редактора. Ради самого себя так расстараешься, что накопишь на лестницу до Луны! — сильно прижал он меня к себе за плечо. Не думаю, что Альфред действительно радовался за меня или находил это так же восхитительным, как и я. — А то, о чём ты хотел мне сказать… неужели затмевает весь мой восторг? — "Затмевает", хах… — проговорил Альфред. — Недо-психолог, у которого "дефицит тактильных ощущений". Я и хотел тебе сказать о тактильных ощущениях, — взяв меня за локти, он уселся на стул и с секунду помолчал. — Так как мне уже девятнадцать, и, в принципе, здесь можно обойти штатный закон о совершеннолетии, нейрохирург предложил мне операцию на новом оборудовании. Тут ты, должно быть, понял, какая твоя радость по сравнению с моей ерунда. В самом деле, — усмехнулся он. Альфред сам ещё не знает, хочет он провести эту операцию или нет. Не смею утверждать, но думаю, что он, не задумываясь, заявил бы, что хочет стать нормальным человеком, способным осязать; но когда поступило предложение, он уже стал думать. Он уже настолько привык быть особенным человеком, что без своей болезни уже не сможет. — Артур, мне будут пилить башку, — сказал Альфред. — А потом я могу начисто забыть свою жизнь. — …Ну, если так… — я сглотнул: такой риск действительно есть, если у хирурга руки не оттуда растут, — то я буду понемногу рассказывать тебе о ней. — А если я скажу тебе назвать пароль? — Если бы я его не знал, я бы сказал, что ты меня предупреждал: "Интересуйся мелочами, так в сериале сказали". Улыбнувшись, Альфред прижался щекой к моему животу. От крепких объятий я всегда впадаю в ступор и порой даже кивнуть не могу, не говоря уже о каких-нибудь ободряющих словах. Без его подсказки я бы даже не догадался, куда мне положить руки. "Где-то через неделю… наверное", — услышал я его ленивое, расслабленное бормотание.