некоторые вещи, если ты полюбил их однажды, навсегда становятся твоими. а если пытаешься их отпустить, они, сделав круг, всё равно возвращаются к тебе они становятся частью тебя. или убивают тебя – убей своих любимых.
***
2 октября, 1951 год. — Немедленно брось палочку на землю, Поттер. Холодный голос Эллайны врезался в его сознание, словно обливая морозной водой. Он сделал глубокий неровный вздох, ощущая, как силы его медленно покидают. Он не должен был когда-то соглашаться на их предложение. Он не должен был поддаваться их манипуляциям, ведь сейчас не стоял бы тут, боясь просто направить на неё палочку. Девушка, которая, когда-то была его подругой, смотрела на него нескрываемым отвращением и брезгливостью, что Гарри казалось: эта ненависть к нему душит его и ломает пополам. — Я же сказала бросить! — не выдержав, крикнула Эллайна. Злость, которую она пыталась скрывать, и сохранять хладнокровие теперь отчётливо виднелась на её лице. В отличие от Гарри, она свою палочку держала ровно, направляя прямо на него. — Когда ты успела стать такой? — тихий вопрос вместе с выдохом вырвался из его уст. Она не поменялась в лице, лишь задрала нос ещё сильнее. — Я всегда была такой. Не помнишь, Гарри? — её губы изогнулись в кривой ухмылке. Это было настолько родным и привычным жестом, что в груди чувствовалась боль. — Я вижу сейчас перед собой лишь сумасшедшую ведьму, — прошептал Гарри, слегка качая головой и отступая на шаг назад. Эллайна слегка нахмурилась, и её губы поджались, пока на лице снова не расцвела безумная улыбка. — Ну, времена меняют нас, — миролюбиво проговорила она, пожав плечами: — Ты не захотел идти с нами, — вздохнула она, и её лицо ожесточилось, а из палочки начали идти искры. — Сдал этим чёртовым аврорам! — прорычала она. — Что? Стало стыдно, и чтобы искупить свою вину захотел нам противостоять? Добро совершить? Да ты издеваешься, Гарри Поттер! Её звонкий смех разнёсся по полю. Эллайна выглядела так, будто была не в себе, резко отпустив палочку и лихорадочно оглядываясь вокруг, будто бы не зная, куда себя деть. Её бледные руки зарылись в светлые волосы, а на лице до сих пор стояла эта безумная улыбка, которая никак не красила её привлекательное лицо, а лишь делала уродливее. Казалось, девушка сейчас заплачет. — Ты сам всё испортил! — закричала она. На глазах уже стояли капельки слёз. — Сам виноват в том, что сейчас происходит! Если бы ты не ушёл тогда, если бы ты дал ему шанс, если бы… — она будто задыхалась. Её грудь часто вздымалась, а голубые глаза с ненавистью прожигали лицо Гарри. Её лицо скривилось в гримасе злости и отвращения: — Ты всем нам сломал жизнь. Ты нарушил то обещание, которые мы дали друг другу. Ты предал своих друзей! — Которые убивали! Вы убивали ни в чём невиноватых людей! — не выдержал Гарри, ведь эти обвинения резали его изнутри. Каждый день он убеждал себя в обратном. Каждый день он взращивал в себе ненависть к ним и к их действиям. Они отвратительны, ужасны и греховны. Гарри не такой, он не мог быть с ними. Всё это было одной большой ошибкой, которую он не должен был совершать. Гарри обязан был послушаться Флимонта и уйти вместе с Корнелиусом. Он не должен был давать такую власть над собой ему. Никогда. — Ради благого дела! — закричала она. — Мы делали это, ради нашей цели! Всё, что мы делали, Это. Ради. Нашей. Мечты! — буквально по слогам отчеканила она, резко выдыхая. — Но знаешь, плевать. Потому что ничего уже не вернуть, — вся та же улыбка тронула её губы и резко крутанув палочку, она прошептала: — А теперь, извини мой друг, но мне придётся пролить твою кровь, потому что это ради нашей цели. Правильно. Ничего уже не вернуть. И сейчас Гарри придётся с ней сразиться.×
20 ноября, 1941 год. — И ты утверждаешь, что они их приносили в жертву, ради каких-то там сомнительных богов? Да это же чушь какая-то! Разве ведьмы были такими тупыми? — спросил Кастиан Эйвери, с округленными синими глазами и растрепанными светлыми волосами, которые он, очевидно, не смог привести в порядок утром. Гарри даже удивился, ведь заботился о своей внешности он даже больше чем Абраксас Малфой или Том Реддл, каждое утро, выглядя до тошноты бодрым и безупречно идеальным, что теперь такое казалось странным. Или Эйвери резко решил плюнуть на все эти замашки аристократа и просто жить безо всяких тупых укладок волос, которое так ненавидел Гарри? По крайней мере, он много раз советовал это Кастиану, как истинный друг. — Они были верующими, — самим ни за что серьёзным голосом сказал Рафаэль Лестрейндж, не забыв эффектно смахнуть с лица кудрявую прядку волос. Мозес Паркинсон, у которого очевидно башка перестала варить после слов «они приносили в жертву своих детей», теперь сидел с задумчивым лицом, хотя Гарри бы больше бы назвал это лицо тупым, потому что думать тут и нечего. — Так стоп, я ничего не поняла, объясните с самого начала, — вникла в разговор Эллайна Касл, с привычными хмуренными бровями и поджатыми губами. Эллайна была слишком серьёзной, и иногда Гарри мог побаиваться её, потому что: ну блин, как такая с виду хрупкая девушка могла с легкостью кидать толстяка Бингла? Он ещё хорошо помнит, как Касл размазала этого бедного хаффлпаффца в дуэльном клубе. — Ну вот, смотри, — состроив вид самого умнейшего человека на свете, начал Абраксас: — Никому не секрет, что Румыния — это буквально обитель тёмной магий, где веками творилось много чего запретного и опасного. Раньше там жили восточные ведьмы, которые были немного поехавшими головой, и верили в некого безжалостного бога Рейна, который взамен на свою милость просил кровь их детей. А именно, новорожденных младенцев. Выражение лица Эллайны было такое же, как и всегда: «абсолютно всё равно», и Гарри подумал: «Она настолько бездушна, что даже бедных детей не жалеет?». Но, кажется это именно так, потому она скептически подняла брови, и будто бы поняв, на какую чушь потеряла своё время, развернулась к своему завтраку. Особенно впечатлительная Джоан Кэрроу — обладательница огненных волос, под стать её характеру, показательно протянула «ужас-с», с лицом скорченной в гримасе жалости. — Конечно, никакого бога Рейна никогда не существовало, но вот дел эти ведьмы успели натворить большие, — сказал Рафаэль. — Самое противное в этой историй то, что они убивали детей, которые были рождены… — он замялся, будто не зная как это сказать. Очевидно, ему было неловко вести разговор о таком, ведь обычно, такое смущение Лестрейндж никогда не показывал: — Ну… от инцеста, в общем. Вот здесь пришло время округлять глаза Антонину Долохову, который до этого времени не обращал внимания, играясь с волосами Гарри, что порядком успело надоесть самому Поттеру. — Как это? — озвучил мысль всех Том, который отложил книгу в сторону, и обратил свой внимательный взор карих глаз на Лестрейнджа. Тот набрал воздуха, и слегка покраснев, начал объяснять: — Этот клан был довольно маленьким, мужчин-магов было не так уж много, а кровь должна была быть именно чистой, — Гарри чуть не закатил глаза, потому что «чистота крови», уже попёрек горла стояла у него. Он не удивился тому, что такое существовало и в давние времена. Маги всегда были двинуты на этой чистоте крови, что плевали на все моральные устои и совокуплялись со своими же братьями или сёстрами, лишь бы сохранить эту самую кровь. Кто-то со стороны поддерживающе закивал, и Гарри захотелось кинуть в него что-нибудь тяжёлым, потому: что за идиот? Рафаэль продолжил: — Ну, и, если девушка достигала более там, четырнадцати-пятнадцати лет, то её могли спокойно подложить под какого-то старика, может, даже под её дедушку. «О, Мерлин», — подумалось Гарри, а его мысли озвучил сидящий по правую сторону от него Эрнесто Розье. — Меня сейчас вырвет, — сказал он, быстро глотнув тыквенный сок. Гарри был полностью солидарен со своим лучшим другом, потому что это уже был каким-то ужасом. Кто-то даже прикрыл рот рукой, имитируя рвоту, на что послышался возмущенный голос Теодора Нотта и ещё нескольких слизеринцев. — И вот, младенцев рожали ровно шесть, одного оставляли, пятерым резали глотку, размазывали кровь по скульптуре этого самого бога, а потом тела детей просто кидали в Чёрное Море, — быстро закончил свой монолог Рафаэль, который сам кажется был рад этому. Это казалось чем-то нереальным и мифом, но Гарри знал, что мифом это являлось разве что для магллов, а для них, волшебников, суровой реальностью, где свою долю ненависти ведьмы и маги заслуживали, ведь творили много чего ужасного, за погоней чего-то, что даже не существовало, как например, этот бог Рейна. Стало противно, и завтракать перехотелось. Да и, кажется, это не хочется теперь многим, кто слушал этот разговор. — Вы просто противные, — скривила тонкий нос Вальбурга Блэк, откидывая их недовольным взглядом тёмных глаз. Она сидела близко к четвертому курсу, и прекрасно слышала весь разговор, как и сидящий рядом с ней Лукреция и Альфард Блэк. — Откуда, вы, дети, всё это знаете? — озадаченно спросил Альфард. — Мы лишь на год младше вас, Алфи, — устало сказал Гарри. Его дорогой кузен имел привычку звать детьми всех, кто был младше его больше пяти месяцев. И это жутко раздражало Гарри, ведь слушать «ребёнок» по сто раз за день, правда, ужасно. — И всё же. — Прочитал в книге, — пожал плечами Рафаэль. Лестрейндж был тем самым книжным червем, который на летние каникулы полностью уходил в библиотеку, а после, придя в Хогвартс, капал на мозги им, пересказывая содержание всех книг, которые имели счастья попасть ему на руки. Его разве что мог обогнать Реддл, который никогда не расставался с книжкой в руках, читая не только на каникулах, но и всё время. Да что там, у него глаза сверкали, когда он видел новые книги, которых нет в пределах Хогвартских библиотек. И, наверное, поэтому Гарри тащил гору книг с семейной библиотеки, потому что… ну, нравится ему радость Тома, которую не часто можно увидеть. Как и сейчас, Том сидел, уткнувшись в новую книгу, которую успел подсунуть ему Гарри. Эту самую книжку про какого-то «Принца Алхимий», Гарри буквально отвоевал у старшего брата Корнелиуса, который тоже хотел подарить его какому-то своему другу, Трэверсу. Близнецы Трэверсы из Слизерина сразу же отпадали, ведь брат не имел с ними какого-либо рода отношение. А вот Майкл Трэверс из его факультета, Рейвенкло, учащийся на один курс младше и являющийся однокурсником Гарри, вполне мог быть. В любом случае, этого Трэверса брат любил особенной любовью, но книжку всё равно взял Гарри, потому что, как младший в семье, он имел полное право. — Если вы закончили обсуждать всякую мерзость, то советую поторопиться к урокам, — над ними словно грозной скалой возникла староста Мелания Тэтчер, скрестив руки у груди и откинув их специфическим взглядом. Одних слов было достаточно, и они тут же встали со стола, замечая, как и другие студенты покидают Большой Зал. Первым уроком у них была Трансфигурация, и Гарри просто понадеялся, что эссе, которое он строчил всю ночь, будут по душе Дамблдору, и он не будет снова переписывать. Потому что, если это не будет так, то канули в пропасть все нервы Эрнесто, который вместо того, чтобы спать, сидел рядом с Гарри и как благородный лучший друг помогал ему.×
Гостиная Слизерина всегда было холодным местом, несмотря на наличие несколько каминов. Особенно сейчас, когда на дворе зима, а мороз пробивает через всё, приходится кутаться в шерстяные свитера, надевать кожаные перчатки, огромные меховые плащи и накидывать длинные шарфы, потому что, ну уж совсем нестерпимо. И, кажется, этим страдали все слизеринцы, по утрам выпивая по несколько кружек горячего кофе и не снимая тёплые плащи даже в Гостиной. Абраксас со своей бледной, неживой кожей, ходил весь румяненным уже несколько недель, натыкаясь на насмешки ребят. Это дико злило его, из-за чего он становился, ещё розовее, вызывая всеобщий смех. Да и этими румянами страдал не он один, как например Эрнесто Розье, у которого розовели не только щеки, но и нос. Или же Эйвери, уже совсем переставший следить за собой, ходя с волосами в абсолютном беспорядке. На это Гарри улыбался и гордо говорил: «моя школа». Скоро он и вообще заставит забыть Кастиана такое слово как «расчёска». Ну, потому что не одному же ему страдать от невозможных на укладку волос, которые даже чарам не поддаются? Сейчас, сидя в гостиной, укутанный теплым одеялом, которое заботливо дала ему кузина Лукреция, Гарри выполнял домашнюю работу по Историй Магий в виде пятидесяти вопросов. Рядом с ним были и остальные ребята: злой как чёртик Абраксас из-за очередного пущенного в его сторону шутки: «румяный мой малыш», которое, к слову, пустил Тони, расслаблено сидящий рядом с напряжённым Аланом Бёрком. Мозес, который, кажется, сидел тут чтобы просто быть, а не чтобы учиться. Эрнесто, лежащий на его коленях и внимательно вычитывающий параграф. Как всегда расслабленный Теодор Нотт, на чьём лице сложно заметить какую либо эмоцию кроме равнодушия; замерзший Эйвери, с красными ушами, но гордо отказавшегося от тёплого одеяла; внимательно вычитывающий вопрос Рафаэль и безэмоциональный Том Реддл. И, кажется, он давно закончил уроки, вот только помогать кому-то было не в его характере, поэтому с лицом: «сами выполняйте свои задания», сидел, как всегда, уткнувшись в книгу. Падла. А Гарри ещё ради него с Корнелиусом дрался. — Когда началась эта война гоблинов с волшебниками, я, как-то, вообще запутался? — с нахмуренными бровями спросил Аллан, не отнимая глаза от книги. На его правом ухе был заправлен карандаш, только рукой он держал ещё один. — Да гоблины слишком часто воевали с нами, — хмыкнул Абраксас, и голос его вышел слишком резким и злым. Кажется, сам смутившись этого, он, немного успокоившись, добавил: — Выбери вариант «А», это верный. — В двадцать втором вопросе правильно вариант «Б», — подал голос Рафаэль. Все дружными движениями обозначили его, потому что если Рафаэль сказал — значит верно. Эту традицию вместе выполнять уроки, они начали только в третьем курсе, когда смогли окончательно наладить отношения друг с другом. И собирались только мальчишеской компанией, только потому, что девочек в их курсе было только пятеро, и все пятеро предпочитали сами выполнять домашнии задания у себя в комнатах. Изредка могли выходить и сидеть вместе с ними, но это было так редко, что они просто привыкли именно к мальчишеской компаний. До этого, отношения между ними было не совсем лучшими, хотя бы если вспомнить то, как каждый из них изначально не любил Тома, потому что тот был… грязнокровкой в их пониманий, мягко говоря. Нет, Гарри такими предрассудками не страдал, и с самого первого курса пытался наладить отношения с Реддлом, что у него и получилось, только это не нравилось его лучшему другу Эрнесто, у которого и были проблемы с этими предрассудками. Полностью избавиться от них он смог только в этом году, до этого кидая частые недовольные взгляды в сторону Реддла. Ну, возможно его неприязнь была по большей части, как: «этот грязнокровка украл у меня лучшего друга», ведь Розье всегда отличался особой ревностью к нему, но всё же, кажется, вырастая, он понимал, как это глупо. Хотя до сих пор мог кидать взгляды преданного щенка, но уже на самого Гарри, когда начинал много контактировать с Томом, переставая обращать внимания на него. На это просто стоило закрывать глаза, ведь такой уж Розье. Да и не кажется, что Тому нужна его близкая дружба, у того уже имелся Лестрейндж рядом. Но Гарри это уже никак не задевало. Записываться в лучшие друзья к Реддлу не в его планах, когда у него уже имелись лучшие друзья в лицах Эрнесто, Аллана и Антонина. Просто… С Томом бывает интересно. — Скажите, вы нашли ответ на вопрос под номером триста седьмой? — задал он отчаянный вопрос ребятам, потому что сам сидел над ним уже больше пяти минут. Его встретила гробовая тишина. Вздохнув, и желая быстрее оказаться в теплой постельке и в теплой комнатке, которую согрел им старшекурсник Джагсон, Гарри посмотрел на Тома. Тот, кажется, почувствовав его пристальный взгляд, посмотрел на него в ответ, но тут же покачал головой. Губы Гарри сложились в: «Ну, Том», — но Реддл всё равно был непреклонен и всё так же качал головой. Тогда Гарри пошёл пойти по другому пути, и состроил щенячий глазки. Обычно это срабатывала на всех, особенно на Корнелиусе. Том долго смотрел на него. Очень долго. Гарри уже устал корчить рожу, и всё же решив оставить эту затею, снова обратил внимание на книжку. — Ладно, давайте я вам помогу. Внутренний ребёнок ликовал от счастья, что ему не придётся сидеть тут полчаса, ведь у него не было сделано больше половины вопросов.×
Всё, что говорил профессор Бинс добродушным образом пропускалась через его уши, и кажется, профессора и вовсе никто не слушал, конечно, кроме дотошного Тома, сидящего в самом начале. Давали сбой такие отличники как Лестрейндж, Эйвери и Малфой. И даже примерная ученица Виола Яксли чуть ли не клевала носом, засыпая из-за монотонного голоса профессора. Эрнесто, который сидел рядом с Гарри, был в точно таком же состоянии, положив голову на его плечи и прикрывая глаза. Благо, сидели они в самом конце, и их было просто трудно заметить, особенно если впереди тебя будут прикрывать своими здоровыми телами Паркинсон и Мальсибер. — Почему ты такой кислый сегодня? — послышался хриплый шепот Эрнесто под ухом, чья голова всё так же лежала на плечах Гарри, и покидать, очевидно, не собиралась. Гарри хмыкнул. Его настроение было испорчено ещё с самого утра, когда Корнелуис, прилизанный с ног до головы, с очками на глазах и с очень-очень важным видом, подошёл к их столу и позвал его для «личного разговора без лишних ушей змеек». Тогда ещё старшекурсник Марк Флинт зыркнул на него, но лицо брата осталось таким же, как и всегда. А именно: «Мне кристалически похуй, зыркай кому-нибудь другому». Как новоиспеченный перфект Рейвенкло, вид брата стал ещё высокомернее и серьёзнее, будто бы он, какая-то важная шишка из Министерства. Гарри, правда, не удивится, если это так и станет в будущем. На недовольный вопрос Гарри: «чего тебе?» Корнелиус с таким же важным видом выдал: «На зимних каникулах гостим у Блэков». И это одно предложение разбило все мечты Гарри, в котором он объедался печеньями, строил снеговики и вечерами пел рождественские песни в поместье Долоховых, в обнимку со старшим братом Тони, Андреем. Тот был, к слову, очень даже веселым и шутливым парнем, в отличие от его серьёзного братца Корнелиуса, не позволяющий себе никакие эмоций кроме презрения и холода. Иногда, Гарри казалось, что рядом с ним он замерзает больше, чем на улице зимой. Вообще, Корнелиус Поттер — самый хладнокровный ворон Рейвенкло, ценящий лишь ум, сообразительность и логику, и строгий в общение с кем-либо, кроме таких же бездушных ублюдков как он — был мразью с теми, кого считал недостойными себя и тупыми, относясь с явной неприязнью и брезгливостью. Гарри повезло оказаться его младшим братом, иначе этот кусок льда и вовсе не смотрел бы на него, презирая лишь за одно существование такого тупого человека. А так, хотя бы иногда мог проявлять милость и даже заботу, конечно, всегда беря оплату взамен. От кого он унаследовал это, было даже не трудно догадаться. Матушка Дорея, и вообще вся родня Блэков имело точно такие же заскоки. Гарри оставалось лишь радоваться тому, что пошел он больше в отца, Карлуса, который был куда мягче своей хладнокровной жены. Не то что бы он не любил Блэков, нет, отнюдь. Семью Блэков он вообще любил куда большей любовью, чем сам мог этого хотеть. Заносчивые, высокомерные, двинутые на гребанной чистоте крови и статусе волшебника, они вызывали у Гарри раздражение. Особенно, если каждую встречу долбили ему это в голову, не прекращая говорить про мерзость всех, чья кровь была не чиста. И даже сам Гарри был убежден в этом, пока, конечно не начал учится в Хогвартсе и не встретил Тома, который доказал, что полукровки могут быть куда достойнее. Да и, братец Флимонт, которого остро не любила матушка, но всё же разрешала с ним общаться, не накричал на него, когда Гарри завёл разговор, якобы: «почему ты общаешься с этими грязнокровками?». Тогда тот был страшно зол, что Гарри решил никогда не говорить такое при нём. Но, у Блэков для него плохими были только взрослые, а вот братьев и сестёр он буквально обожал. Да и попробуй их не любить — Вальбурга и Лукреция придут и самолично оторвут его голову, пока Альфард и Орион будут их группой поддержки. Несмотря на внешнюю строгость и единичность мнений с взрослыми, Вальбурга была куда милее и мягче, хотя пыталась не показывать это. Лукреция и Альфард решали благополучно игнорировать и держать нейтралитет, потому что смысла идти против взрослых не видели, как и придерживаться их мнений. А Орион. Ну, Орион был просто лапулей и, пожалуй, самым добрым человеком в его жизни, который своей добротой мог переплюнуть даже Лестрейнджа, всегда щедро дарящего домашние задания и помогающий с учёбой. Жаль только, такой добротой Том никогда не отличался. — Каникулы буду проводить с Блэками, — сухо ответил Гарри. — О, — послышался тихий выдох Эрнесто. Он прекрасно знал, какие чувства те вызывают у него, хотя до конца согласным так и не был, ведь тоже придерживал это мнение: «не чистокровные не заслуживают ничего». — Не повезло тебе, — ещё тише добавил он. Да. Очень не повезло. У него отняли счастливое Рождество и засунули в гадюшник ядовитых змей, которые уж точно будут искать его минусы и критиковать за всё, параллельно успевая ещё по тысячу раз сказать про тех самых отвратительных магглов.×
Не то что бы Гарри прямо-таки пылал любовью к магглам или магглорожденным. Он сам, мог иногда крупно лажать и сказать что-то по типу: «ой, а вы знаете, ну, того самого грязно… магллокровку из Гриффиндора, который хорошо кидает коффлы?». И если слизеринцы и друзья ничего не говорили, то вот Корнелиус кидал на него недовольные и осуждающие взгляды, ведь в первую очередь он ценил манеры, а «грязнокровка» было довольно оскорбительным словом, неположенными произношению для таких воспитанных и вежливых Поттеров. А, иногда произнося этот «грязно…» в присутствие Флимонта, Гарри мог получить и удар. Ну, неудивительно, учитывая то, с каким трепетом Флимонт относился к ним, что Гарри иногда становилось тошно от этого, ведь полный любви к этим самым маглорожденным он так и не смог испытать, хотя сам относился вполне положительно. — Рики Стейббс стал чемпионом дуэльного клуба, — мрачно сказал Кастиан. — Многие грязно… — Гарри запнулся, понимая, что снова чуть ли не ляпнул то слово, которое родители и брат категорически запретили произносить ему в обществе. — Магглорожденные сейчас довольно талантливы и сильны. — Это оскорбление для всех чистокровных! — возмущенным тоном проговорил Малфой, озадаченно хмуря светлые брови. Этот самый Рики Стейббс, был семикурсником из Рейвенкло, и обладал большими способностями к боевой магии. И конечно, он был магглорожденным из мира магглов, из-за чего и были возмущение ребята. То, что он обогнал чистокровных, и занял первое место в дуэльном клубе, стало ударом по гордости, особенно для слизеринцев. И даже Гарри немного разделял их возмущение, потому что: ну как он смог победить Эдуарда Мальсибера, лучшего дуэлянта школы, и того, кто занимал одни первые места ещё с пятого курса? — Эдуард крупно облажался, недооценив своего противника. Вот и всё, — сухо проговорил Джозеф Мальсибер. Его тёмный, пугающий взор чёрных глаз посмотрел на всех из-под чёлки, закрывающей вид на лицо. Джозеф был младшим братом Эдуарда и их сокурсником, только вчера приехавшим в Хогвартс, ведь до этого сильно болел дома, отравившись каким-то зельем, которое приготовил сам и сам же поэкспериментировал на себе. И честно, Джозеф был одним из самых мрачных и меланхоличных личностей, с которым был знаком Гарри, даже переплюнув его братца Корнелиуса, славившим тёмной лошадкой Рейвенкло. Своей прямотой и резкостью, Джозеф мог сильно оскорблять или же обижать людей, которые после этого даже не желали смотреть ему в лицо. Гарри тоже был в их числе. «Позор. И это тебя называют наследником Поттеров?», — слова, оставшийся в памяти Гарри чёрным пятном. Каждый чёртов раз когда он лажает или делает что-то не так, то вспоминает именно это, понимая, что Джозеф был прав. Ситуация случилось в первом курсе, когда Гарри не мог наколдовать простейшие заклинания из-за сильного волнения, и тогда же он услышал такие жестокие фразы в свой адрес, попавший прямо в сердце. Это было сильно и в точку. Эрнесто и Тони тогда пришлось успокаивать плачущего Гарри в их комнате, пока за ними без интереса наблюдал Аллан. Но, со временем, Гарри и Джозеф кажется… подружились? Мальсибер никогда не был враждебен к нему, а лишь прямолинейн, и если исключить эту неприятную ситуацию, то в их отношениях вполне царило спокойствие и некая гармония. Джозефу на него плевать, Гарри в принципе тоже. — Ты так думаешь? — спросил у Джозефа Рафаэль. — Я так считаю, — ответил он. — Рано или поздно, всегда найдётся тот, кто сможет свергнуть Короля с его престола. — М-м. Твои слова имеют смысл, — задумчиво проговорил Рафаэль, и тут же повернулся к Реддлу, спрашивая: — А ты как считаешь, Том? — А моё мнение имеет смысл? — безразлично задал он вопрос, крутя в руках карандаш. Вопрос был задан Мальсиберу, на которое он ответил коротким и сухим: — Да. Получив ответ, Том начал: — Джозеф прав. Рики Стейббс как бы никто не признавал, очень силён, сильнее всех нас. Эдуард тоже, но он не посчитал его своим противником, и вот к чему это привело, — Том пожал плечами, откладывая карандаш в сторону и беря сумку. Там он вытащил новую книгу, и снова посмотрел на них, и на этот раз, его цепкий взгляд карих глаз остановился на Гарри. — Короля свергнуть можно всегда, если найти правильный подход. Потому что те, сидя на престоле, совсем забывают о том, что они — не всесильны. Всегда найдётся кто-то сильнее.