Шагая за горизонт

Анна. Осень 1895 года       Зайдя в дом, Анна, как и обещала Штольману, немедленно отправилась на поиски Петра Ивановича. Дело было не только в обещании, данном сыщику. Когда она сказала Якову Платоновичу, будто не нашла времени на разговор с дядей, барышня не лгала, но и всю правду следователю не открыла.       После возвращения из Петербурга Анну окружили неусыпной заботой. Она догадывалась о причине — болезнь, которая оказалась столь серьезной, что домашние всерьез испугались за ее здоровье. Чрезмерная опека тяготила, и, мечтая поскорее избавиться от нее, Анна старалась никого не расстраивать и не давать поводов для лишних волнений. Отвечала на подробные расспросы о самочувствии, проводила свободное время с семьей, даже гостей посещала в компании Петра Ивановича или Марии Тимофеевны. Впрочем, когда мать услышала о вечернем походе в литературный кружок в обществе Штольмана и Коробейникова, то легко отпустила дочь с ними.       Такое поведение приносило свои плоды, и медленно жизнь возвращалась в привычное русло. Рассказ о призраке Кулагиной мог лишить близких с трудом обретенного покоя. Анна разрывалась между восторгом от наличия необычных способностей и тревогой перед возможной реакцией родных. Удивительно, насколько просто и быстро Яков Платонович поверил в видения, но как воспримет новость тревожная Мария Тимофеевна и внешне невозмутимый, но ничуть не меньше волнующийся за ребенка отец?       Анна хотела откровенно поговорить с Петром Ивановичем не только ради знаний. Он часто служил связующим звеном между девушкой и родителями, принимал огонь на себя и утихомиривал страсти. Сейчас Анне особенно требовалась его поддержка.       Дядя нашелся в библиотеке. Он удобно устроился на мягком диване, укутался в клетчатый шерстяной плед так, что торчала лишь макушка с непокорными темными вихрами, и с головой погрузился в чтение романа. Анна села рядом и дождалась, когда внимание Петра Ивановича полностью сосредоточится на ней.       — Помнишь, ты рассказывал про спиритизм? — начала она издалека. Петр Иванович слегка напрягся, отложил книгу и пристально посмотрел на племянницу.       — Чем вызван твой интерес, Аннет?       — Хочу разобраться с одной загадкой, — брови Петра Ивановича удивленно поползли вверх, и Анна смущенно замолчала.       Мужчина вмиг посерьезнел, взял Анну за руку и притянул поближе. Она прижалась щекой к мужскому плечу, впитывая тонкий аромат одеколона, крепкого чая и яблочного пирога, который испекли к ужину. Уютный домашний запах немного унял беспокойство.       — Ты же знаешь, нет такой темы, которую мы не можем обсудить? — обняв Анну за плечи, Петр Иванович легко поцеловал ее в высокий лоб.       — Знаю, — подтвердила Анна со вздохом, уткнулась носом в колючую материю, набралась смелости и выпалила, — ко мне в спальную пришел дух Елены Павловны, а сегодня я видела ее в доме Иванова. Ты объяснишь, что все это значит?       Петр Иванович растерянно смотрел на Анну, будто не понимал смысл вопроса, а потом широко улыбнулся и порывисто прижал изумленную барышню к себе.       — Ты даже не представляешь себе, как я рад! Анне показалось, будто в глазах у него блеснули слезы. Клюквенной настойкой от Петра Ивановича не пахло, так в чем же причина чрезмерной эмоциональности?       — Мне приятна твоя реакция, но все же, — Анна отстранилась и внимательно поглядела на дядю, ожидая объяснений.       — Аннет, ты очень необычная девушка, — Петр Иванович сильно сжал ее ладони, — я всегда подозревал, что ты владеешь особым даром.       — И откуда возникла подобная мысль? — с сомнением в голосе спросила Анна.       — Не перебивай меня! Я, — мужчина помотал головой из стороны в сторону, подбирая слова, — догадывался. Вот с тех пор, как мы с тобой об этом несколько месяцев назад говорили.       — Ох, и фантазер же ты! — Анна строго погрозила пальцем, но не выдержала и рассмеялась.       — Главное, ничего не бойся, а если увидишь призрака — смело иди ко мне.       — А родители?       В робком вопросе Петр Иванович уловил тревогу и поторопился успокоить Анну.       — Когда решишь признаться, я буду рядом. Возможно, тебе кажется, будто Виктор и Мария Тимофеевна излишне волнуются, просто не забывай — они едва не потеряли любимого единственного ребенка. А теперь про спиритизм! — он в предвкушении потер руки и начал увлеченно рассказывать об известных медиумах, обрядах и вызове духов. После длинной интересной лекции Анна отправилась спать. Она уже выходила из комнаты, когда Петр Иванович окликнул ее.       — Аннет, как думаешь, куда я положил очень важное письмо?       — Поищи в томике Ронсара, — Анна не успела задуматься, прежде чем ответить, но Петр Иванович остался доволен ответом.       — Да, именно там и поищу.       На следующий день после дежурства Анна пришла в участок. Дожидаясь девушку, Штольман и Коробейников пили чай в кабинете, и любезно предложили Анне кружку.       — Поздравляю, Анна Викторовна! Служанка подтвердила, что ожерелье принадлежало Кулагиной.       Обрадованная Анна в притворном возмущении приподняла брови и хитро посмотрела на Штольмана. Неужели сомневались, Яков Платонович? Сыщик понял молчаливый упрек и усмехнулся уголками губ. Не отрывая от него взора, она лукаво сощурила веки и укоризненно покачала головой. В голубых глазах поблескивали озорные искорки, и было очевидно, что она абсолютно не сердится.       — Мы вызывали на допрос Иванова, но он хитрит, — сказал Штольман после добродушных переглядываний, — утверждает, будто купил симпатичную вещицу в лавке, да и подарил маменьке.       — Таких вещей маменькам не дарят, — не удержался от комментария Коробейников, но, поймав осуждающий взгляд Штольмана, моментально смутился и повернулся к барышне, — простите, Анна Викторовна!       — Ничего, Антон Андреевич, — Анна спрятала улыбку за чашкой.       — Давайте вспомним факты. Что у нас есть? — задал резонный вопрос Штольман.       — Иванов знаком с Кулагиной и общался с ней в Санкт-Петербурге. Говорит, являлся поклонником таланта Елены Павловны. На фотографии клуба его мать в аналогичном колье, — мгновенно отозвался Коробейников.       — Драгоценностей у Кулагиной было гораздо больше, чем нашли, — добавила Анна.       — Что Элла имела в виду, когда прошептала Сибирь? — задумчиво произнес Штольман, — когда будет ответ с приисков?       — Обещали поторопиться. Работников много, фамилия распространенная, у них в этот период несколько инженеров Ивановых служило. А если он с рудников камни украл, а Кулагина об этом прознала?       — Как? — скептично спросил Штольман, — уж скорее она находилась с ним в сговоре.       — Известная певица и простой служащий? — засомневался Коробейников.       — Ради выгоды люди заключают и более странные союзы. Помните, она замуж собралась? — после утвердительного кивка Штольман продолжил, — возможно, Семену Степановичу это не понравилось.       Анна наблюдала, как следователи обмениваются версиями — будто играют в мяч, перебрасывая идеи, соглашаясь и споря друг с другом. Состязательный дух беседы не нарушал уютной обстановки маленького кабинете с задернутыми зелеными шторами и тусклым светом ламп. Наконец, чай допили и поехали к Элле.       Психиатрическая лечебница произвела на Анну гнетущее впечатление. Старое обветшалое строение окружал неухоженный заросший парк. Извилистые дорожки тонкими змеями отходили от входа и терялись под темными кронами высоких деревьев. Даже в солнечный день лучи не рассеивали тоскливый полумрак, обходя кругом мрачное здание. Сердце сжалось от сочувствия, когда Анна представила одинокую испуганную девочку в больничной палате. Уловив тревожное настроение девушки, Штольман пропустил Коробейникова вперед, а сам задержался с ней у входной двери.       — Анна Викторовна, посидите в экипаже? — он преградил дорогу и заботливо посмотрел на барышню.       — Яков Платонович, все в порядке, идемте. Место не из приятных, и моя грусть понятна.       — Кто бы сомневался, — пробормотал он себе под нос и со вздохом покачал головой, — вас не удержать.       Ему не дал договорить Антон Андреевич, который неожиданно выскочил навстречу.       — Яков Платоныч, Яков Платоныч — Элла пропала!       — Как пропала, Коробейников? — в сухом голосе мужчины прозвучал гнев.       — Никто не видел с утра. То ли сама ушла, то ли помог кто, — озадаченно произнес сыщик.       — А вы куда смотрели? Почему городовых следить не оставили?       — Да кто ж знал, Яков Платонович? — растерянно развел руками Антон Андреевич.       — Сами убеждали, будто не известно — свидетельница она или главный подозреваемый!       У Коробейникова от строгого выговора покраснели кончики ушей, а Анна решила для себя, что попадаться на пути рассерженного Штольмана — сомнительное удовольствие. Она с жалостью взглянула на Антона Андреевича, но вслух посочувствовать не решилась. Прав Яков Платонович, со всех сторон прав.       — Едем обратно в участок. Распорядитесь, пусть туда привезут Иванова. Штольман. Осень 1895 года       — Вы дали слово, Яков Платонович, — еще в коридоре Мария Тимофеевна услышала разгневанный голос мужа. Она остановилась, поправила прическу и приоткрыла дверь.       — И я его держу, — сухо ответил следователь. Скрестив руки на груди, он напряжено сидел в кресле напротив Виктора Ивановича.       Последний раз они общались еще до несостоявшейся свадьбы. Тогда Яков Платонович был спокоен и непривычно расслаблен, говорил о будущем и не отпускал ладошку Анны, да и сама девушка не хотела ни на шаг отходить от жениха. Когда Штольман зашел перед поездкой в Петербург, Мария Тимофеевна слегла, и они не виделись, а на балу она переживала за первый выход Анны в свет после возвращения в Затонск и толком не рассмотрела Якова Платоновича. Он похудел, в волосах появились новые седые пряди, черты бледного лица заострились. Гордые плечи поникли, и Мария Тимофеевна задумалась о причине. Вина за происшедшее, потеря Анны или безуспешные поиски пособников Крутина? Она не слишком хорошо знала Штольмана, и могла лишь гадать. Хуже всего дело обстояло с глазами. Штольман спорил с Виктором Ивановичем, но во взгляде стояло глубокое отчаяние уже проигравшего человека. Похожее выражение Мария Тимофеевна видела у Анны, когда Штольман внезапно исчез из города. В голове мелькнула мысль, что бы она сказала, увидев сокрушенного опустошённого сыщика? Марии Тимофеевне стало страшно — не за Якова Платоновича, который никогда ей особо не нравился, за дочь, безгранично любившую Штольмана. В чувствах Анны она не сомневалась, и понимала, как больно ей будет от столь разительных перемен.       — Тогда что вы делаете у нас дома? Мало нам городских сплетен об убийстве Кулагиной, еще и полицейский визит! — Виктор Иванович возмущенно всплеснул руками, — мы это обсуждали и обо всем договорились. Я не прошу многого! Дайте Анне оправиться, не втягивайте в опасные авантюры!       — Я обещал не приближаться к Анне Викторовне, но не клялся бежать, если она подойдет ко мне.       Голос Штольмана звучал глухо, но твердо, и Мария Тимофеевна поняла: пришло время вмешаться, и решительно зашла в комнату.       — Яков Платонович, добрый вечер!       — Мария Тимофеевна! — Штольман встал и вежливо поклонился.       — Виктор! Вы так громко разговариваете, что могут услышать гости. И Анна! — на имени девушки Мария Тимофеевна укоризненно взглянула на мужчину, который моментально поутих и смутился.       — Яков Платонович не хочет держать слово! — сердито прошептал Виктор Иванович, призывая на помощь пыл жены.       — Ты так и не смирился, Виктор, — дама устало опустилась на стул, — Анна ничего не помнит, но все равно тянется к Якову Платоновичу.       — Это легкий интерес, который пройдет. Не об этом ли ты мечтала? — Виктор Иванович растерялся от неожиданной потери главного союзника.       — Я хотела спокойной жизни для Анны, крепкой дружной семьи, надежного заботливого мужа, — она помолчала, а затем посмотрела на Штольмана, — Яков Платонович, я всегда с опасением относилась к вашей кандидатуре в качестве супруга Анны. Не уверена, что вы сможете дать дочери все это. Как жестоко вы обошлись с ней много лет назад!       Штольман горько усмехнулся, но, прежде чем успел ответить, Мария Тимофеевна остановила его взмахом руки и продолжила.       — Впрочем, это не важно. Наши с ней представления о благополучии расходятся. Анне нужно другое. Ей нужны вы. И я не буду настаивать на своем — я уже давно это не делаю, — Мария Тимофеевна перевела дыхание и смущенным взглядом обвела мужчин, — знаете, когда мы читаем сентиментальные романы, то сопереживаем героям, которые преодолевают препятствия на пути к счастью. Желаем им успеха. Когда это происходит в реальности с твоим ребенком — все иначе. Хочется оградить от бед и ошибок, а приходится молча наблюдать.       Штольман тяжело вздохнул. Он был признателен Марье Тимофеевне за откровенный разговор, претензии и беспокойство, которые она открыто озвучила. Впервые за последние месяцы он почувствовал потребность высказаться и объясниться. Яков больше не видел высокомерную неприветливую женщину, не скрывающую неодобрения выбором Анны. Перед ним сидела горюющая мать, потерявшая не меньше, чем он. Закостеневший в мучительной тоске и терзаемый постоянными сомнениями Штольман осознал, что не только он лишился дорогого человека. Любви к Анне не удалось их сблизить, получилось у боли.       — Я понимаю ваши опасения на мой счет, Мария Тимофеевна. Будь у меня дочь, я бы всячески огораживал ее от общения с подобными мне людьми. Но пока я не услышу отказа от Анны, не от милой девочки, в которую она превратилась, а от Анны Викторовны, я не отступлюсь и буду рядом.       Мария Тимофеевна смахнула слезу и взглянула на Штольмана. Она достигла желаемого. В голубых глазах следователя вместо тоскливой безнадежности разгоралась надежда.       — Воспоминания Аннет никуда не исчезли, — в беседу вступил Петр Иванович, — всплывают отдельными фрагментами. Она ищет платье для музыкального вечера — то, в котором с Коробейниковым здесь концерт устраивала, его потом на благотворительность отдали, утверждает, если кого похитили из гостиницы — будет кровь. Это ж о вас, Яков Платонович?       Штольман согласно качнул головой.       — Виктор, твое «оправится» означает «ничего никогда не вспомнит»! Не получится навсегда оставить Анну в этом возрасте. И так повезло, что никто в городе не проболтался. Я ожидал такого поведения от Марии Тимофеевны, но никак не от тебя. Не ты один в этой комнате любишь и переживаешь за Аннет.       — Пустим дело на самотек, Петр? — Виктор Иванович воинственно скрестил руки на груди.       — А что мы делали последние месяцы? Не лечили, не пытались вернуть память. Договорились у нее за спиной дать время. Я предлагаю подумать об Анне, а не за нее.       — Мы слишком много позволяли ей раньше, и к чему это привело?       Между братьями разгорелся жаркий спор. Мария Тимофеевна пытливо посмотрела на Штольмана, поймала взгляд сыщика, коротко кивнула, и он сделал тоже в ответ. Яков понял — они заключили негласное соглашение. В этом конфликте они выступают на одной стороне — стороне Анны.