Шагая за горизонт

Анна. Осень 1895 года       К началу встречи литературного кружка Штольман опоздал, и Анна маялась от неизвестности, ожидая следователя. Компанию барышне составил Антон Андреевич, который решительно отказался обсуждать детали плана без старшего коллеги, отчего Анна всерьез на него обиделась.       Девушка не первый раз приходила в дом инженера, но сегодня свежим взглядом оглядела обстановку. Дорогая темная массивная мебель загромождала помещение и лучше смотрелась бы в кабинете. На стенах отсутствовали портреты или фотографии, а цветы и дорогой восточный ковер не добавляли комнате уюта. Возможно, в скептической оценке значительную роль сыграли подозрения Штольмана в адрес Семена Степановича, но создавалось впечатление, будто в убранство вложили много денег, но сделали это скорее напоказ, чем для собственного удобства. Интерьер получился нарядным, но холодным и неуютным.       Гости расселись на широких диванах и принялись по очереди зачитывать подготовленные отрывки из книги. Александр Петрович Лукьянов предложил поговорить этим вечером об «Отверженных» Гюго. Анне в той или иной степени понравились оба главных персонажа. Озлобленный после тюрьмы Жан Вальжан находит дорогу к добру, заботится о незнакомой девочке и жертвует собой во имя других людей. Она легко сложила мнение о бывшем каторжнике, а вот безжалостный и принципиальный Жавер вызвал смешанные чувства. С одной стороны — талантливый сыщик, с другой — одержимый фанатик, не знающий сострадания и не идущий на компромиссы. Если Анна отыскала объяснение поступкам Жавера, то у Лукьянова оправданий не нашлось. Статский советник уверял, будто категоричность свойственна высокомерным ограниченным глупцам, и герой принес бы гораздо больше пользы, не действуй он столь грубо.       Александр Петрович обладал заурядной внешностью. Это был невысокий худощавый мужчина с тонкими чертами лица, узкими строго сжатыми губами и острым оценивающий взором из-под длинных светлых ресниц. Отстаивая свою точку зрения, Лукьянов преобразился до неузнаваемости. Обычно бледный Александр Петрович раскраснелся, а блеклые глаза заблестели недобрым огнем. Анна подумала, что роман выбран не случайно, по непонятной причине он затрагивал Лукьянова за живое.       Веские аргументы подействовали на Анну, и расположение к беспощадному полицейскому практически растаяло, когда в спор вступил Коробейников. Да, книжный Жавер перегнул палку, упорствуя и преследуя Вальжана, но реальная жизнь отличается от художественного произведения, и в ней нечасто встретишь благородных разбойников. В подавляющем большинстве люди сознательно идут на преступления ради корысти, а когда их ловят склонны винить в произошедшем кого угодно, кроме самих себя. В редких случаях мотивы, толкнувшие на кровавый путь, понятны и вызывают сочувствие. Беспристрастный суд, а не служитель закона, оценивает вину и воздет по заслугам. Что же касается Жавера, то после сюжетных перипетий перед ним стоял непростой выбор: правосудие или справедливость, и не так уж он оказался плох, раз в итоге предпочел последнее. Коробейников и Лукьянов сошлись в жаркой схватке и противникам не мешала значительная разница в возрасте и социальном статусе. Анна до конца не определилась, чье суждение ей ближе. Без сомнения, Антон Андреевич прав, но как быть с тем меньшинством, которое попадает в безвыходные ситуации?       Штольман появился в разгар обсуждения, нашел свободный стул и сел. Он с вежливым интересом прислушивался к доводам, но в разговор не вступал, а через пять минут горничная тихо подошла к нему и шепотом объявила, что его ожидает городовой. Яков Платонович оглядел комнату, встретился взглядом с Коробейниковым и вышел. После неожиданного ухода шефа Антон Андреевич примирительно поднял руки и предложил завершить дискуссию.       — Александр Петрович! Не хочу остаться с вами после этого вечера злейшими врагами, а лучший примиритель — это искусство. Раз уж мы очутились по разные стороны баррикад в литературе, возможно, музыка нас объединит? — и он указал на стоящий в углу рояль, а когда взоры присутствующих устремились к нему моментально повернул голову к Анне и слегка кивнул.       — Да, господа, это отличное решение! Семен Степанович, — обратилась барышня к инженеру, — позволите сыграть?       Иванов согласился, и члены кружка, уставшие от затянувшейся полемики, радостно переместились к инструменту. Лукьянов казался недовольным резким окончанием беседы, но упорствовать не стал. Через силу улыбнулся Коробейникову и последовал за всеми. Один из гостей направился к дверям, но Антон Андреевич остановил мужчину вопросом. Девушка начала играть знакомую пьесу, и к середине произведения вернулся Штольман. Краем глаза Анна увидела, как сыщики обменялись быстрыми кивками. Когда дружные аплодисменты зрителей смолкли, она уступила место жене Лукьянова и присоединилась к Штольману.       — Ух, Яков Платонович! Навели таинственности!       — Простите, — без малейшего сожаления сказал он, — ваше музицирование выглядело естественно и заметьте, никто не посмел выйти.       — Что вы делали в это время? — Штольман немного отогнул карман пиджака, и Анна разглядела яркий зеленый блеск изумрудов.       — Не может быть! Но как вы догадались искать в доме Иванова? — восхищенно спросила Анна.       — Это была та самая версия, требующая проверки. Помните фотографию книжного клуба, которую забрал Антон Андреевич? — Анна утвердительно закивала, — на ней мать Иванова в схожем колье. Служанка не смогла определенно засвидетельствовать, принадлежало ли оно хозяйке. В разгар спора — он возник случайно, но оказался весьма на руку, я вышел к городовому.       — И пошли не к нему, а в спальню госпожи Ивановой? — во внезапной догадке Анны одновременно прозвучал восторг и недоверие. Ее искренне удивило, насколько легко строгий Яков Платонович решился на подобную авантюру.       — Верно. Поискал в шкатулке и нашел.       Рассказывая о поисках, Штольман увлек Анну в тихий угол. Он понизил голос, чтобы окружающие не услышали, о чем они говорят, и Анне пришлось придвинуться к нему поближе.       — Но карточку напечатали задолго до приезда Елены Павловны в Затонск! Возможно, вещи просто похожи? — прошептала Анна.       — Судя по описанию, украшение Кулагиной своеобразное — отличные камни и искусная работа. Вы его уже видели, как думаете, оно?       — Яков Платонович, рассмотреть подробности в вашем кармане мне не удалось! Не против, если я его примерю? Не подумайте ничего, — она поторопилась объяснить необычную просьбу, когда поймала удивленный взгляд Штольмана, — я смотрела на него в отражении, и так будет проще понять, оно это или нет.       — Хорошо. Здесь это сделать нельзя, но помещение слева свободно, — Яков Платонович окинул цепким взором присутствующих, но гости серьезно увлеклись музыкой и не обращали на них внимание, — я выйду первым и буду ждать, а вы идите за мной через пять минут.       Барышня честно дождалась оговоренного времени и последовала за Штольманом. Открыла дверь, но не успела оглядеться, как сыщик ловко подхватил ее под локоть и быстро втянул внутрь. Анна не теряла время зря, подошла к трюмо, взяла протянутое ожерелье и приложила к шее. Сияние изумрудов мгновенно ослепило. Лицо в зеркале сначала размылось, а потом вновь стало четким. Анна узнала хитрый прищур, гордо поднятый подбородок и копну темных кудрей. С легким самодовольством на Анну глядела Кулагина. Женщина потянулась, словно большая кошка, и в волосах, на груди и тонких запястьях сверкнули зеленые камни, потом они сменились на желтые топазы, красные рубины и замелькали бешеным калейдоскопом. От ослепительного блеска комната перед глазами закружилась, подкосились ноги и Анна слегка покачнулась.       — Анна Викторовна, что с вами? — Штольман бережно обнял девушку за талию и подвел к стулу.       — Это то самое колье Елены Павловны, но дело не в нем, — чуть слышно прошептала она, — драгоценностей было намного больше.       Яков Платонович нахмурился, задумчиво покачал головой и прошелся до окна. Однако, когда Анна пошевелилась, немедленно вернулся к ней, склонился и встревоженно погладил ледяные ладони.       — Вы бледны, давайте я провожу вас домой.       Анна слабо кивнула, мечтая поскорее выйти на свежий воздух. Торопливо попрощавшись с хозяйкой, они вышли на улицу, и Штольман заботливо предложил руку, на которую она благодарно оперлась.       — Странная у вас работа, Яков Платонович. Вы сейчас с Ивановой очень любезно говорили, а полчаса назад искали в ее спальне улики.       — Интересную книгу выбрал сегодня Лукьянов, не находите? — невпопад ответил Штольман, — о полицейском фанатике, который с яростным упорством гоняется за почти святым главным героем?       — Видите в этом параллели с собой? — удивленно предположила Анна. На ее взгляд, кроме профессиональных качеств Якова Платоновича ничего не связывало с литературным персонажем.       — Я нет, а вы? — мужчина внимательно посмотрел на барышню.       — Вы порядочный человек, и не способны без веской причины попусту преследовать кого-либо, — горячо встала на защиту сыщика Анна.       — Спасибо за доверие, Анна Викторовна! — он легко усмехнулся и порывисто сжал женские пальцы.       — А вы когда-нибудь стояли перед выбором, — она запнулась, подбирая слова, поскольку не желала ненароком обидеть Штольмана, и в конце концов решилась использовать формулировку Антона Андреевича, — правосудие или справедливость?       — К счастью, нет. Я никогда не сомневался — справедливость важнее, — не раздумывая ни секунды произнес Штольман. Какое-то время они шли молча, обдумывая сказанное друг другу.       — Рано говорить о причастности Ивановой. Я подозреваю ее сына, но пока нет серьезных доказательств. Даже если это полная копия колье Кулагиной — что это доказывает? Вы сказали, будто разглядели много драгоценностей. Помимо изумрудов Кулагина привезла и другие вещицы, которые исчезли, но самым дорогим было ожерелье. Я беседовал с местным продавцом, по описанию он сделал предварительную оценку — сумму за него можно выручить немаленькую. Я не специалист, нужно официальное подтверждение, но почти уверен — у меня в кармане лежат дешевые стекляшки.       — Это оно, честное слово! — пылко начала Анна, но потом нахмурилась и добавила, — знаете, Яков Платонович, а ведь я видела больше украшений, чем берут в поездку. Рубины, алмазы, брильянты в диадемах, бусах и кольцах.       — В Петербурге из квартиры Кулагиной ничего не пропало, но и несметных сокровищ там не нашли. В начале я думал, дело в деньгах и заподозрил Эллу. Но где она взяла пистолет и как спрятала труп? Я отложил версии с корыстным умыслом, пока вы не пришли в управление.       — Что будете делать дальше?       — Навещу ювелира — пусть подтвердит или опровергнет подозрения насчет подделки, схожу к горничной, потом к Элле и Иванову. Хорошо бы успеть отправить запрос на прииски в Сибири, где работал Иванов.       — Возьмите меня к Элле, Яков Платонович! — не столько расследование, сколько тревога за девочку заставила Анну обратиться с просьбой.       — Анна Викторовна, Эллу до сих пор держат в психиатрической лечебнице. Это неподходящее место для вас.       — Глупости говорите, господин следователь! — она вздернула подбородок и нахмурила брови, — заедете завтра в больницу?       — Лучше встретимся в участке после вашего дежурства. Там и решим.       — Отлично! — Анна осталась довольна, что легко убедила Штольмана, но потом подозрительно на него взглянула, — а вы точно без меня не уедете?       — Не сомневайтесь, Анна Викторовна. Только обещайте одно, — прежде чем продолжить, Штольман остановился и дождался, когда она посмотрит на него, — как придете домой, побеседуйте с Петром Ивановичем!       Анна утвердительно кивнула. Остаток дороги они молчали, и девушка наслаждалась медленной прогулкой. Теплый осенний вечер, шуршание листвы под ногами и красный шар заходящего солнца действовали на Анну умиротворяюще после нового видения с Кулагиной. Теперь она уверилась, произошедшее — не сон. Это одновременно окрыляло и пугало барышню. Больше природы успокаивало общество Штольмана. Она чувствовала безмятежность, идя рядом с ним в тишине по пустынным улицам. Анна опиралась на согнутую в локте крепкую руку и время от времени Штольман нежно поглаживал тонкие пальцы, обозначая свое присутствие. Перед самым домом он вежливо поцеловал запястье над перчаткой, и не было ничего естественнее в тот момент, чем коротко сжать в ответ мужскую ладонь. Штольман. Осень 1895 года       На музыкальном вечере Лукьянова Анна смотрела на Якова с таким искренним любопытством и нескрываемым нетерпением, что он со вздохом сдался и коротко рассказал последние новости. Они стояли боком к окну, и мужчина замер, краем глаза различая нечеткие силуэты в стекле. Где они реальные? Здесь ли, в хорошо освещенной гостиной, или там, где расплывчатая фигура Анны склоняется к его плечу, желая лучше расслышать подробности? Сколько раз они так же застывали друг напротив друга, обсуждая преступления? Штольман поймал себя на мысли, что размытый девичий образ ближе, чем живая позабывшая прошлое Анна.       Как прекрасно и обманчиво зазеркалье! Там призрачный двойник может позволить себе обнять барышню за талию, притянуть поближе и выложить все, что накопилось в душе за время разлуки. Поведать о щемящей тоске от потерянного счастья, неустроенной жизни и беспокойстве о неопределённом будущем. Самым тяжелым испытанием в мрачном настоящем оказалась невозможность хоть с кем-то разделить свою боль. До встречи с девушкой решиться на откровенность в личных отношениях было сродни подвигу, но Яков любил Анну, и глядя на ее искренность и прямоту, учился отвечать тем же.       Все в пустую, ведь вместе с ней ушла способность открыто говорить с людьми. Конечно, Штольман узнавал у Милца и Петра Ивановича о здоровье Анны, совещался с Коробейниковым по текущему расследованию, но никому не позволял переходить черту и расспрашивать о том, что по-настоящему волновало сыщика.       Тени гостей сливались в разноцветное пятно позади и казалось, будто в комнате кроме них никого нет. И Яков, наглец, в той иллюзорной вселенной мог бы, да что там, обязательно бы поцеловал Анну. Он знал, как она в ответном порыве потянется к нему, проведет руками по плечам и чуть слышно вздохнет. Штольман помнил, как это — быть с ней. Когда мир сужается до родного любимого лица с яркими голубыми глазами, и совершенно не важно, держит ли он в этот момент ее в объятьях или они чинно беседуют о новом происшествии и неугомонных духах.       На стекле дрожали два неровных силуэта, а Яков сухим голосом перечислял первые результаты следствия по делу Кулагиной.