Дорогу перекрывает чёрный лексус. Мин хотел было просто обойти машину, как из неё вылезли два мужчины и насильно затолкали в салон. Парень пытался вырываться, но из-за разницы в силе ничего сделать не смог. Он уже хотел набрать либо Хосока, либо полицию, как телефон вырвали из рук.
— Да что за нахуй! — Мину завели руки за спину и скрепили их наручниками, а корпус все так же держали на одном месте те двое мужчин.
— Отец хочет тебя видеть, — отозвался водитель. Юнги предпринял ещё одну попытку вырваться. Провал.
Паника начинает окутывать, пробираться к самым далёким уголкам сознания, встряхивая их. В голове одна мысль: «Надо бежать.» Отец по головке не погладит, скорее ударит со всей силы. Да и зачем парень ему, чего он хочет добиться? Припугнуть? Так отец даже не знает о существовании Хосока. Использовать Юнги в своих целях? Это более вероятно. Может шантаж, а может и работать заставит. Только вот Мин и так каждый месяц отсылал нужную сумму. Причин для беспокойства не было и возникнуть не должно. Так было только в голове Юнги. Отец же думал по-другому.
Телефон завибрировал, оповещая о звонке. Мин попытался хотя бы зубами ухватить гаджет, чтобы ответить, но напоролся только на удар в бок. Воздух вышибло разом. Дышать стало физически тяжело. А телефон и не думал переставать.
— У тебя такой приставучий ебырь, — водитель критично оглядел дисплей на светофоре, пока горел красный свет. — Любимка Хо? Я думал, ты себе папика нашёл, хотя выглядит он солидно.
Юнги опешил. Он не ставил на аватарку контакта фотографию Чона, нигде не афишировал ничего. Значит всё-таки следили. От этого взвыть хочется. Невыносимо больно. Отец знает, как выглядит дорогой Мину человек, где живёт, и, скорее всего, даже на какой машине ездит. Это точно будут использовать против него. Остаётся лишь призрачная надежда, что Хосок начнет поиски или подаст в полицию. Там точно найдут что-нибудь на отца. Были заявления и не единожды.
Мин уже местность не узнает — выехали за город. Надежд становится все меньше. Если они едут туда, значит парня не пощадят. Надо бежать, искать любые лазейки. Глаза Юнги завязывают, чтобы дорогу не запомнил — так, мера предосторожности. Сам парень сидит ни живой, ни мертвый. Хочется жить и желательно с любимым человеком, а не в вечном рабстве у родителя.
Юнги не знает, сколько прошло времени, минуты кажутся часами, а часы секундами. Но машина остановилась, и мотор заглох — приехали. Наконец парню разрешили видеть и вытащили из салона, грубо поставив на бетонный пол. Отец стоял напротив. Безумно довольный, он скалился, показывая неровные зубы, парочки из которых не хватало. Пиджак сидел на нем криво-косо, совсем не подходил, не добавлял солидности.
— Ну привет, сынуля, — последнее слово было сказано с отвращением. Хотелось плюнуть в лицо, чтобы стереть маску надменности. Но Юнги лишь поджал губы. Собственная жизнь ему дороже секундного удовольствия. — Я поздоровался, — мужчина подошёл и влепил достаточно сильную пощечину парню.
— Здравствуй, — сквозь стиснутые зубы прошипел Юнги. В голове шум от удара, а сердце бешено бьётся.
— Посадите его, — щёлкнул пальцами мужчина, и двое амбалов, что держали до этого парня, повели его к трубам.
Только сейчас Юнги смог осмотреть место, в которое его привезли. Небольшой ангар всем видом показывал, что нужен капитальный ремонт. Из трещин в стенах уже выглядывала плесень, украшая пространство неприятным цветом. Где-то капала вода, раздражая всех своим звуком. Но починить это никто не спешил. Атмосфера безвыходности пропитала это место, настойчиво окутывая парня и забирая в свое царство. Надо выраваться, бежать как можно дальше, но вряд-ли Юнги это позволят. Будет хорошо, если кормить будут, в чем парень сомневался. Отец не будет тратить на него деньги, ни гроша.
В голове витали мысли. Много и разные. Хотелось скрыться от целого мира. От этих хмурых людей, одетых в одинаковые костюмы. Они были похожи один на другой, словно клоны. И никто из них не пощадит, если отец отдаст приказ. Им тоже хочется жить и желательно без дополнительных шрамов.
Наручники неприятно щелкнули, закрываясь за одной из мелких труб. Юнги остался стоять на ногах, хотя кисти неприятно вывернулись. Но садиться на этот пол не хотелось больше, чем остаться без рук. Так безопаснее. Хотя отец так не считает. Мужчина медленно подходит к сыну с недовольством на лице. Всё его существо сочится ядом, способным убить что угодно вокруг. Каждый шаг отдается гулким звуком по всему помещению и звенит в ушах. Это похоже на пытку. Изощеренную. Отец мог просто днями ходить, это причиняло бы не меньший дискомфорт, чем раскалённая спица под кожей. Только страдал бы ещё и мозг.
Но эта пытка закончилась, а сразу за ней последовало наказание. Отец сжал подбородок парня и заставил того посмотреть себе в глаза. Ненависть. Такая яркая и живая плескалась во взгляде Юнги. Это лишь распаляло. Хотелось видеть боль, страдания. Чтобы парень забыл о тех временах, когда было хорошо. Чтобы умолял пощадить.
— Члены значит любишь, — не вопрос, а утверждение. Мерзкая улыбка всё ещё красуется на лице мужчины.
Юнги молчит. Сейчас с отцом нельзя разговаривать, слова здесь буду красной мельтешащей тряпкой перед глазами голодного и злого быка. А быть матадором совсем не хочется. Ведь на поле боя с животным Юнги выпустят без шпаги.
— Молчишь значит, — мужчина отпустил лицо парня, Юнги уже хотел мысленно порадоваться, как тут же получил пощечину. Кожа огнем горит, будто коснулась ее не рука, а раскалённое железо. Будто клеймо поставили. Как скоту. — А как трахаться со взрослым мужиком, так это всегда пожалуйста. Небось он использует тебя, как легкодоступную дырку, чтобы вогнать член поглубже и кончить, — от этих слов хотелось плакать. Нет, реветь во все горло, срывая голос. Юнги знал, что это не так. Надеялся. Хосок никогда не позволял усомниться в себе и в чувствах. — Сказать нечего? Значит, это так. Ты просто шлюшка.
На телефон пришло уведомление. На телефон Юнги. Но гаджет был в руках мужчины. Тот ухмыльнулся и отошёл от сына буквально на шаг.
— Какой пароль? — в голосе сталь. А у Юнги в голове голос орет благим матом. Молчи, молчи, молчи, идиот. Повторяется и повторяется. — Ладно, по уведомлениям почитаю. Но ты за это ответишь, но позже, сейчас у меня нет настроения, — Юнги облегчённо выдохнул. Наказание откладывается. — Давай почитаем вместе. Тебе тут какой-то «долбаеб» пишет: «Юнги, ты где? Ответь. Блять. Мин, твою мать.» Занимательно. Это твой ебырь? — это был Сокджин. Но парень вновь предпочел промолчать. — О, начинается жара, тебе звонит «Любимка Хо», давай я отвечу и покажу, в каком состоянии его шлюшка? М?
Глаза Юнги начали нервно бегать по всему вокруг. Хосок не должен знать. Не должен волноваться. У него и так проблем много. Он не должен был втягивать в это дело Чона.
— Хорошая реакция, мне нравится, пока не буду брать. Помучаю вас ещё немного. Это так забавно, — мужчина похлопал рукой по щеке, прямо по месту удара, принося ещё больше боли. Хотелось вырезать этот клочок кожи вместе с воспоминаниями. Скормить крысам и забыть.
Руки начали постепенно затекать. Ощущения не из приятных. Парню не хочется прислоняться к трубам, слишком плохо выглядели в те мгновения, что Юнги было позволено на них смотреть. И опускаться на пол желания не было. Да и за это можно получить, как за непослушание.
Отец ушел вместе с почти всеми подчинёнными, оставляя Юнги одного. Только двое остались у выхода, по ту сторону дверей, охраняя. Парень облегчённо выдохнул и почти упал на пол. Коленки неприятно засаднило.
— Откуда у него столько людей. Что это, блять, было? — парень бурчал себе это под нос. Шепот эхом разносился по всему ангару.
Мин не мог себе представить эту ситуацию, когда думал, что может сделать отец, как отомстит. В голове было, что мужчина просто пьянчуга, проигравший большую сумму. Но либо у него есть влиятельные знакомые, которые подсадили с этим всем, либо же он сам все это устроил. Первое кажется парню рациональным. Он попросту не может представить, чтобы на отце была какая-то ответственность. Мужчина бы сбежал быстрее.
Костлявому Юнги сидеть на полу неприятно, даже больно. Он не знает, сколько времени прошло, но ноги уже затекли, отчего сидеть приходилось в одной позе. Каждое движение приносило бурю не самых приятных ощущений.
Когда солнце уже начало заходить за горизонт, Мин попытался размять ноги сначала сидя. Рваный вдох, когда в ноги будто воткнули тысячу иголок. Юнги зажмурился, но продолжил двигать стопами, затем коленями. Через минут десять он смог встать и слегка размять спину. Положение, в котором его оставили было до ужаса некомфортным. О том, как спать парень даже не задумывался. Не хотелось себе это представлять.
Двери ангара вновь открылись с громким скрипом. Не отец. Просто подчиненный. Мужчина постелил, ну, точнее будет сказать, что просто кинул рядом, тонкий матрас, поставил бутылку воды и ночной горшок. Цепь на наручниках удлинилась, чтобы парень физически смог лечь. Хотелось в этот момент вырваться, но мужчина держал крепко. До боли в мышцах.
И вот парень вновь один. И в голове мыслей куча. В лёгких вдруг ком появился. Сердце кто-то сжал. Так, что слезы пошли. Воздуха не хватает, парень задыхается. Тело бьётся, будто в судорогах. Юнги сдерживает всхлипы. От нехватки воздуха уже кружится голова. Хочется просто вырубиться и забыть. Слезы стекают по щекам на матрас, оставляя мокрые следы. Юнги мечтает задохнуться. Отец будет рад исполнить эту мечту.
***
Хосок не спит. Не может уснуть. Юнги не выходит на связь. Два часа ночи. Его нет. Не верится. Бросил ли парень так? Да черт его знает. Хотя хочется верить, что нет. Сокджин бы не паниковал так. В квартире находиться невыносимо. Все напоминает о Мине. От этого лишь больнее. Даже увидеть парня не может.
Мужчина рассеянно листает галерею. Там, где есть фото любимого мальчика. Хосок любил фотографировать его. Юнги получался невероятно красивым на всех снимках. Такой же, как в жизни.
I wanna cry and I wanna love.
Случайные снимки всегда такие живые, пропитанные эмоциями. От этого лишь больнее. Хосок зависим. Юнги слишком сильно на него влияет. Без парня коробит. Хочется вскрыть грудную клетку и вынуть сердце с лёгкими. А лучше сразу мозг. Он напоминает о всех хороших моментах. О всех несогласиях. Хосок невероятно скучает.
Тебя мне не забыть. Я вспомнил образ твой. Тебя не заменить.
Заявление уже лежит в полиции. Юнги начали искать. Хосок стоит на балконе. В руках тлеет сигарета. Он так хочет выкурить ее с любимым мальчиком. Плевать на собственное ограничение. Мужчина отдал бы все, чтобы почувствовать парня хотя бы на секунду. Услышать его голос. А не слышать лишь удушающую тишину квартиры.
— Хочу увидеть твою улыбку, чертёнок, — сигарета в пепельнице, а голова полна мыслей. — Чёрт, где же ты.
Хосок делает затяжку и тушит сигарету. Пора спать. А то уснуть вообще не получится, что не будет хорошим решением. Мужчина лежит и думает. В его объятиях одеяло. А когда-то на его месте был Юнги. Думать об этом не хочется, но назойливые мысли так и лезут в голову.
Ночь укрывает город, словно большая ворона. Но скоро она улетит. И вновь будет светить радостное солнце.
И снова придется делать вид, что все хорошо. Что у тебя не отняли важную часть жизни. Ведь ты тот же Чон Хосок, каким и был. Притворись. Надень же вновь маску счастливого человека. Это прекрасно получается. Не разочаруй публику.
С такими мыслями мужчина и уснул.
***
Его разрывает на части. Мышцы рвутся под напором. Больно. Хочется сбежать, но его удерживают на месте. Безнадежно. Спасение не придет просто так. Он должен заслужить или умереть. Второе вероятнее.
Он вновь просыпается от боли. Теперь это его частый спутник. Все тело искромсано до безобразных шрамов. Такие хорошо не заживут. Они будут гноиться, пока коже наносят ещё больше и больше уродств. До того момента, как мозг не откажется принимать действительность.
Цепи больно впиваются в кожу. От них уже мазоли. Он не помнит, когда нормально спал. Без кошмаров и чувства всепоглощающей паники. Обычный сон кажется чем-то невероятно далёким, нереальным. Просто мечтанием. Сказка. Но сейчас перед глазами лишь триллер.
Дверь открывается с противным скрипом, оповещая о его приходе. Лица не видно. За ним идут люди, грозные и суровые, словно валуны, что вот-вот упадут с обрыва и покататься на ничего не подозревающую деревню. От нее останется лишь воспоминание. Воспоминание, окрашенное убийствами, страданиями, слезами и кровью. Но это забудется спустя время. Останется в головах пострадавший, но ещё живых. Мертвым воспоминания не нужны
Каждый шаг приближает к боли. Но он готов. Ложь. После всего в теле болит каждая кость. Двигаться невозможно. С каждым незначительным жестом по мышцам по новой проходят импульсы. Будто под кожей лава.
Он уже в шаге. Наконец остановился и разглядывает свое творение. Это лучший холс, что только мог быть в коллекции. И самый любимый. Он готов таскать на все выставки, чтобы все оценили плоды его труда. Но люди не поймут. Осудят лишь. Попытаются отнять. А за свою прелесть он готов бороться хоть со всем миром. Даже если его убьют, он спрячет свое творение.
Каждая линия на коже хранит воспоминания. Каждая — отражение эмоций. Он хочет ощутить их еще раз, только холст может не выдержать. Лопнет только так, под весом и напором художника. Он слабый, слишком хрупкий. Можно лишь безобидно играться и ждать. Уже скоро можно будет добавить красок.
— Я давно хотел украсить это место чем-нибудь. Надеюсь, ты хорошо хранил себя и все, что внутри. Из этого получится просто прекрасная гирлянда. Я буду вспоминать о тебе каждый новый год. Ты будешь главным украшением, — на лице появилась кривая от удовольствия улыбка. Тело пронзил страх. Ничего хорошего ожидать не стоило.
Тишина. Несколько минут она ласкает слух. А в голове мечтания. От предвкушения выделяется слюна. Он больше похож на голодного пса, которому показали мясо. Нет, тут не мясо, а просто косточка. Но пёс без ума от нее. Он готов сделать самой любимой игрушкой, которую будет по ночам пресловуто насиловать.
Голодный взгляд прожигает тело. Хочется скрыться. Но убежать он не может, об этом позаботились.
Сухожилия пронзила неприятная боль, когда он решил пошевелиться. Но без движения конечности затекут и будут неприятно отдаваться ворохом игл.
— Забери меня, молю, — по щеке скатывается слеза. Он пропитался ими за все те часы пребывания здесь. Глаза уже болят от слез, в них будто песка кинули.
— Что там бормочешь? Больше двух — говорят вслух, — он указал на подопечный за спиной. Оказывается, их считают людьми, а не массовкой.
Все это больше похоже на реалити шоу. Съёмки фильма, чем на реальность. Хочется верить, что он сейчас проснется, и окажется дома. Там, где ему комфортно. Так, где есть люди, которых он любит. Где любят его.
— Ладно, я в хорошем расположении духа сегодня. Отдыхай. Но через пару дней здесь будут важные гости. И такой никчёмный ты пригодится. Будешь обхаживать их. Снимите с ног, — он кивнул подчиненным. — Он нужен мне ходящим.
Те двое тут же подошли, освобождая ноги от оков. Он, убедившись, что его творение всё ещё живёт, развернулся и ушел.
