Вечер

      Площадь всё ещё гомонила и дëргалась, но уже не так активно, как в самый разгар дискотеки. На самом деле если присмотреться, то сие действо не особо отличалось от аналогичных мероприятий в младшей и средней школе: и там, и там молодые люди двигаются немного скованно, и в помине нет той бурной отвязности, какую я помнил по выпускному или студенческим дискачам. Но всё это не так важно, как цель моего появления здесь.       Мику с неизменной энергичностью прыгала, топала в такт хитам и отвешивала подзатыльники подопечным, подкручивающим не те регуляторы. Вот уж действительно – человек живёт своим делом. Она настолько вжилась в роль, что спокойно обходилась без праздничной одежды, руководя дискотекой в обычной пионерской форме. Мне пришлось раз десять хлопнуть её по плечу, прежде чем она соизволила обернуться.       – А? О, Симон, ты!       – Мику, отойдëм?       Японка кивнула и охотно отошла за памятник.       – А ты чего такой нарядный, Сëм Сëмыч? Ой, ну жених просто!       – Да, спасибо, рад, что тебе нравится. Слушай, Микусь, у меня дело.       – Дай-ка угадаю, хочешь медляк заказать?       Я театрально щëлкнул пальцами:       – Да, в точку!       – А для кого это? Ой, можно было не спрашивать. Конечно для Алиски!       – Ты просто сама проницательность.       Мику расхохоталась.       – Ну давай, называй.       – У вас таких нет. На – держи кассету.       Она с непонятной мне радостью кивнула и приняла заказ.       – Программа уже заканчивается. Где Рыжая?       – Она обещала в это время уже быть здесь.       Я обеспокоенно зашарил взглядом по толпе, но оно оказалось и не нужно вовсе: пионеры внезапно расступились, пропуская в центр нежданного гостя – грозу всея лагеря. И выглядела она просто изумительно. Казалось бы, обычный образ, в котором она играет в клубе, с парочкой новых деталей, а эффект... Первое, что бросалось в глаза – она распустила волосы. Как же ей всё-таки идёт эта причёска! Совсем уж сюрреалистично выглядели тушь и слабо поблёскивавшие губы. А вместо будничных сандалий её ноги украшали (глазам своим не верю!) босоножки. Толпа, равно как и я, засматривалась на девушку со смесью удивления и восхищения. Правда, восторг немного ослепил меня, помешав разглядеть самое главное – Алиса растерянно осматривала окружение.       «Подожди немного, Рыжая»       Медляк стих, и пионеры замерли, ожидая завершающую речь ведущей-Мику, но та уже колдовала над диджейским пультом. Я не стал терять времени и решительно выступил вперёд. Ну а Алиска, увидев меня, облегченно выдохнула, широко улыбнулась, да и в целом заметно приободрилась.       Несколько шагов. За это расстояние нужно полностью сосредоточиться. Начну с комплимента, да. Девушки же любят, когда их наряды хвалят. А тут есть что хвалить.       – Выглядишь просто потрясно.       Она смущённо хихикнула, попыталась спрятать взгляд, заалела – всё это было прекрасно мне знакомо. Да, ей стоило немалых сил решиться, прийти, да ещё и так хорошо держаться – ну, для девушки, которая всегда избегала таких мероприятий. Но сейчас в любом случае поздно отступать – заиграло клавишное вступление. У Рыжей округлились глаза – узнала.       – Потанцуем? – Старательно пряча волнение, я протянул ей руку, и Алиса тут же сделала ответный жест.       Пальцы в замок, рука на талию, рука на плечо, и мы неспешно закачались под всеобщее недоумение. Ну ещё бы, главная хулиганка танцует с самым невзрачным парнем лагеря – такое зрелище не каждую смену происходит. Пионеры застыли, ошалело наблюдая за нами, и если я давно научился игнорировать внимание толпы, то Алисе под таким гнётом стало неуютно. Она начала мотать головой, слишком резко дëргаться и запинаться. Нужно было срочно исправлять ситуацию.       – Алис.       Она неуверенно подняла взгляд.       – Не думай о них, они того не стоят. Даже если они засмеются, ты всё равно дашь им в жбан.       Наклон – шаг – наклон.       Рыжая тихонько рассмеялась, а я почувствовал, что мои пальцы сжали ещё сильнее.       – Да, умеешь ты поддержать, конечно.       Наклон – шаг – наклон.       – Ну так, всё для тебя.       Она снова раскраснелась, а мою коленку в тот же миг ощутимо пропнули. Я сделал вид, что ничего не заметил.       Наклон – шаг – наклон. Незамысловатый банальный танец. Но так ли уж важна техника, если мы вкладываем в исполнение эмоции? Рыжая с непривычки дёргалась, я тоже косячил, но нас это совсем не волновало. Ну, Алиска, конечно, переживала по этому поводу, но то дело поправимое. Окружение постепенно переставало для нас существовать, пионеры превращались в мазки на пейзаже. Мы совершали простые движения, вкладывая в них все силы, музыкальную страсть и что-то ещё, что существовало только между нами.       А песня уже набрала обороты. С первого припева Алиса стала двигаться смелее и беззвучно подпевала. Мари Фредрикссон, сейчас ещё молодая, пела призыв слушать своё сердце несмотря ни на что. Я слушал своё, и оно подсказывало мне, что мой путь неразрывно связан с Алисой. Но, как и пелось в легендарной балладе, знал, что приму любое её решение – даже если сердце скажет ей идти другим путём.       Но всё это суть ерунда сплошная. Сейчас важно совсем другое. Воздух сокрушали вокал Мари и гитара Пера Гессле. Ночная темень, прорезаемая разноцветными переливами и украшенная звёздной россыпью. И лето – свежее, зелëное, тëплое. Всё вокруг жило и дышало юностью. И этот танец – для меня он в каком-то роде был кульминацией невероятной недели, а для кого-то и смены. Сейчас сходились и расходились линии, расставлялись точки, решались судьбы чьей-то дружбы, а может и влюблённости. Апофеоз нашего прекрасного лета. И с нами тоже что-то сегодня решится, нутром чую.       Но кое-что портило общую картину. Тяжёлый взгляд Двачевской: даже в радостном состоянии она умудрялась о чём-то задуматься, да так крепко, что не заметит только слепой.       – Эй, Лиса.       – А? – Она дëрнулась, будто её выдернули из транса.       – Чего грустишь?       – Да так. Смена-то закончилась.       – И что? Теперь все фаталистами становимся и с моста прыгаем? Жизнь только начинается. После лагеря ещё наобщаемся и сто раз надоесть друг другу успеем.       – Ну... Я не совсем об этом.       – А о чём тогда?       Внутри зашевелилось крайне противное предчувствие. Подобные недосказанности и увиливания никогда не предвещают ничего хорошего.       – Общаться – это понятно. Но... Как бы тебе сказать... Ты так много старался ради меня, поддерживал, да даже сейчас! С одной стороны это не совсем хорошо, потому что я не хочу к кому-то цепляться, тем более – так. А с другой... Знаешь, мне трудно представить, что когда-нибудь я достигну своей цели... А рядом не будет тебя.       «Того, кто надоумил тебя следовать за мечтой невзирая на трудности, потому что оступившиеся потом жалеют, что свернули с пути»       Да, в такие моменты лучше не раскидываться словами попусту. Все-таки посвятить жизнь другому человеку – решение сомнительное, но ответственное. Готов ли я пойти на такое? Продать свой второй шанс в обмен на мечту одной рыжей девочки? Я ведь столько времени выпрашивал его у небес, а здесь так и вовсе уверился в том, что передо мной опять открыто бесчисленное множество путей. Снова отказаться от возможности реализоваться... Но видеть Алису счастливой. Я тяжело выдохнул и зачем-то попытался собраться с мыслями. Хотя тут и думать-то нечего.       – Не беспокойся. Я поддержу тебя во всех твоих начинаниях и останусь с тобой несмотря ни на что.       У Рыжей чуть не округлились глаза, в свете гирлянд даже мелькнул подозрительный блеск.       – Все вы балаболы так говорите, – скептично усмехнулась она с радостной улыбкой до ушей.       А потом резко кинулась вперёд, обвивая рукой мою шею, и пионерская дистанция сократилась до нулевой. Я не стал скромничать и cвободной рукой обхватил её талию. Кто-то зааплодировал, кто-то удивлённо заахал, а кто-то (однозначно вожатые) возмущённо шикнул, но нас это уже не волновало. Тут происходит кое-что посерьёзнее вашей шелухи, отвалите пожалуйста. Вот только попробуйте сейчас всё испортить – пришибу нахрен!       К счастью никому не хватило решимости помешать, так что мы с Двачевской спокойно продолжали качаться в обнимку. Казалось бы – просто объятия, чему тут радоваться? Но контекст... Он придаёт очень много значимости. Два бьющихся в ритм песни молодых сердца. Сверкающая от счастья Алиса. И привязавшийся к этому рыжему катаклизму я. Слишком много значимого было вложено в этот танец, чтобы воспринимать его как простой момент из лагерной юности.       Так мы и вертелись в обнимку, пока песня не стихла, и со всех сторон не посыпались аплодисменты. Детишкам зрелище определённо понравилось. Но мы не особо торопились расходиться. Лишь Алиса чуть-чуть отстранилась так, чтобы установился зрительный контакт, и тихо-тихо, почти беззвучно прошептала:       – Спасибо.