Лето без надзора

      Под вечер у Олега, как всегда, голова идёт кругом, но он не жалуется. Потому что не привык, не приучили. Так что, если Серёжа попросил о помощи — Волков не откажет никогда, несмотря на своё состояние и усталость. С ними в зале снуют ещё несколько вожатых из других отрядов, поэтому Волков догадывается, зачем Серёжа позвал именно его.       Задумавшись о делах, парень случайно попадает булавкой прямо в подушечку пальца, тут же отдёргивая руку. Выступившую капельку крови он, недолго думая, слизывает, чтобы не испачкать небесно-голубой занавес. Со второй попытки булавка входит под нужным углом, закрепляя на ткани букву «Н» из плотного картона.        — Чё так долго? — зовёт снизу Валик, ответственно держащий шаткую стремянку всё это время, — У меня сейчас руки отвалятся.        — Терпи казак — атаманом будешь, — отвечает Олег, засовывая в карман коробок злосчастных булавок, чтобы слезть.        — Спасибо, ребята, — запрыгивая на сцену, Серёжа громко обращается ко всем, весело улыбаясь, — Вдвоём мы бы это до ночи делали.       Алтан, проходящий мимо Валика и Олега, закатывает глаза на этих словах, скрываясь за кулисами. У Олега проносится мысль, что им с Серёжей наверняка сложно было найти общий язык. Потому что Разумовский всегда остро реагировал на отсутствие показной симпатии. Если с ним не обнялись при встрече — всё, конец, кошмар, Олег, меня точно ненавидят!       Вся толпа медленно устремляется к выходу из актового зала, бросая пару слов на прощание — у них впереди свечка с детьми и отбой. На такое иногда стоит морально настроиться, особенно когда получаешь отряд двенадцатилетних оболтусов. Только Олег не торопится так уж сильно. Вадиму он доверяет, у того ведь опыт работы в лагерях больше десяти лет.        — Я унесу стремянку завтра утром, если ты не против, — сил оставалось на самый минимум, и Олег планировал оставить отбой полностью на Вадима, — Вот твои булавки, — довольно сухо говорит Олег, протягивая Серёже бренчащую коробочку.       Но он не успевает взять её, тут же закинув в карман джинс, как вдруг замечает выступившие капли на пальце у Волкова. Разумовский резко берёт ладонь, поднося к своему лицу, как бы желая удостовериться. Он почему-то перестаёт дышать, видя Серёжу так близко. На этой смене парень старался избегать слишком близкого контакта с лучшим другом.       Потому что когда Серёжа оказывается так близко, в голове не укладывается, почему и зачем Олег вообще тогда ляпнул это дурацкое «нам нужен перерыв». Непонятно, что именно их не устраивало. Почему нельзя забыть и вернуть всё на круги своя — в среднюю школу, где они никогда не ссорились, не врали друг другу, не путались в том, насколько сложно выстраивать «взрослые отношения».        — Давай обработаю, — Серёжа говорит вполголоса, помня, что за кулисой остался Алтан, — Пойдём, там есть аптечка.        — Не нужно, — сурово отрезает Олег, говоря, конечно, не только про трату лекарств на такую мелочь.       Но Разумовский упрямый, как обычно — тянет за собой, подальше от освещённого софитами пространства чуть поскрипывающей под их шагами сцены, за вторую пустующую кулису. К темноте глаза привыкают не сразу, и какое-то время Олег потирает их, чтобы лучше разглядеть фигуру суетящегося Серёжи.        — Давай, — в темноте хлопает небольшой металлический шкафчик с наклейкой в виде красного креста, — Как в детстве, — он тихо смеётся себе под нос, отставив пластмассовый бутылёк на пол, — Только наоборот.        — У тебя вечно всё разбито и разодрано было. Я просто укололся, — когда после влаги антисептика пальцев касаются мягкие губы Серёжи, Олег непроизвольно вздрагивает.        — Ты меня боишься, что ли?       Его руки опасно ласково ложатся на плечи, обвивают хищно шею, и сам Разумовский придвигается опасно близко, скрипя кедами по полу. От его дыхания прядь волос падает Олегу прямо на лоб. Он стоит как дурак по стойке «смирно», не зная, что делать, не решаясь ни уйти, ни взять хоть на миг и прижать к себе всегда своего Серёжу.       В голове разразился настоящий шторм, с буйством волн и разбивающимися о скалы последними логичными мыслями, стоит ему оказаться так дурманяще близко, — Серёжа, хватит, я пойду.        — Иди, — руки покидают шею Волкова, как будто открывая путь к отступлению, но сам Серый не отходит, продолжая требовательно смотреть ему в глаза. Узкая полоска света, выбивающаяся со сцены, золотит его чёлку, и будто даже всегда синие глаза окрасились золотом, — Почему не уходишь? — спокойно, будто даже не издеваясь спрашивает он.        — Серёж, мы… Мы обсуждали. Мы друзья. И сейчас я не готов что-то менять, — кое-как непослушным языком говорит Олег, прикрывая глаза, чтобы не видеть взгляда Серёжи и его трогательно поднявшихся русых бровей.       Он резко разворачивается, почти добегая до ступеней, ведущих в зал. Серёжа ничего не говорит ему вслед и не выглядывает из-за кулис. Олегу от этого аж тошно, выть хочется от чувства, что делает что-то неправильно.        — Зови, если помощь нужна! — кричит Олег, уже дойдя до больших дверей, возможно, больше для Алтана, чем для самого Серёжи, — Помогу! — уже с порога.

***

      Всю ночь Олег пролежал без сна. Поэтому и всю планёрку провёл, украдкой зевая в кулак и мечтая о своей удобной мягкой постели в просторной вожатской. Мысли эти не оставляют Олега, и, слушая через слово своих шумящих гогочущих детей, у которых, как обычно, один вопрос «когда абордаж?», он только рассеянно пожимает плечами. У вожатых была договорённость делать вид, что даже они не знают, когда начнётся абордаж. Главное событие смены ждали не только дети — вожатые тоже часто между собой делились напоминаниями, сколько дней осталось.       Дети больше балуются, плеская друг в друга водой, чем умываются, и Волкову приходится строго их одёрнуть, подходя и настраивая воду, чтобы была тёплой, а не ледяной. Проверив температуру рукой, Волков умывает лоб, вздыхая от удовольствия. Жара стоит невозможная даже для Олега, который любую погоду обычно переносил спокойно.        — Команда, быстрее! Пора загружать трюм, — вожатый по привычке принимается заплетать хвостик подошедшей девочке, — Сейчас наш капитан отдаст концы, если не поест. Мы же этого не хотим?        — Нет! Не хотим! — хором кричат дети, принимаясь усерднее чистить зубы.        — Вот и правильно!       Несколько ребят смеются с рожицы, скорченной Вадимом, и послушно направляются к выходу, захватив полотенца. Олег смотрит на всех выходящих девочек — эти худо-бедно заплелись сами. Хотя к нему за помощью иногда всё же обращались, если было время он плёл вполне сносные косы. На Серёже когда-то натренировался, пока тот не обкорнался.        — Я сейчас реально откинусь, если не поем нормально, — жалуется Вадим, проходя вдоль умывальников и плотнее до скрипа закрывая краны, из которых капает.        — Парни, вы мне нужны, — в комнатушку с плиткой на стенах и полу забегает растрёпанная Айса, проспавшая утреннюю планёрку, где-то растерявшая всё: от панамы до шорт, почему-то нарядившись в платье, у не разве что на шее болтается бейджик с надписью «Бонни», — У Игоря из первого отряда до сих пор бейджа нет, отдадите, у вас завтрак в одно время с ними.        — Сам иди, я буду стоять на страже нетронутой овсянки, — разводит руками голодный Вадим и выходит следом за Айсой, обсуждая, что нового в старшем корпусе.       Олегу остаётся только повертеть в руках бейджик с надписью «Барбосса с Первого Корабля». Олег очень живо представляет, какую недовольную морду состроит этот вечно недовольный новенький. Он вообще будто с другой планеты свалился.       Олега такое поведение раздражает и вгоняет в недоумение в равной степени. Вчера кто-то вообще принёс сплетню, что он окатил водой парней из своего отряда, и кто-то даже видел матрас, развешанный на сушку у корпуса. Интересно, как эта история не докатилась до администрации. Олег хорошо знал Елену Сергеевну и был уверен, что она не потерпит такого в своём лагере.        — Тишина на палубе! — выйдя, голосит Олег, минуя уже построившихся детей, — Попутного ветра всем! — он быстро выбегает в коридор, надеясь застать этого Игоря где-нибудь по дороге.       Олег бежит к корпусу со столовой, иногда оглядываясь на предмет первого отряда, но на территории пусто. Все только готовились идти на завтрак, это было ясно по гомону голосов из каждого корпуса. А Игоря он встречает вообще случайно.       Шестое чувство так и тянет заглянуть в курилку. Почему-то кажется, что именно там Волков найдёт как всегда отлынивающего от работы новичка. И предчувствие, как обычно, не обманывает его.        — Я почему-то вообще не удивлён, — заявляет Олег, увидев знакомую фигуру, сидящую на ступенях в подвал, в ореоле дыма, — В рабочее время свалил покурить, что кстати, запрещено делать на территории лагеря. Формы нет, отчёта с утра тоже не было.        — Да я стираться унёс эти ваши… Как их… — молодой человек пальцами с зажатой сигаретой показывает, что имеет ввиду шорты.       Олег тяжело вздыхает, подходит и сам надевает на Игоря глянцевую табличку. Парень некоторое время недоумённо её разглядывает, затягиваясь так смачно, что Олегу приходится отвести взгляд, чтобы не сдаться и не стрельнуть. Олег отходит, пробуя надышаться местным воздухом, насыщенным запахами душистой травы и сосновой смолы, а не принюхиваться к горьковато-свежему запаху дыма от смолящего Игоря.       И так тяжело бросается. Будь возможность купить сигареты — сорвался бы.        — Ничего себе, — наконец заявляет Гром, без интереса оставив табличку висеть на своей шее и засовывая окурок в пожелтевшую бутылку, которую они с Вадиком почти полностью заполнили за эти дни, — Но у меня имя есть уже, так что не надо, — паясничать Игорь был большим любителем.        — Я не буду с тобой спорить, ты это сам понимаешь, — подавляя раздражение, говорит Олег, глядя на ещё потрёпанного со сна Игоря, — Должно же в тебе хоть что-то выдавать вожатого.        — Наверное… Олег, — Волков, уже собиравшийся уйти, останавливается, обернувшись, — Извини меня за тот случай тупой. Я ж не знал, что ты бросаешь, — он скромно улыбается.       Олег даже не может скрыть удивление, вскидывая брови. Странно, но Игорь произвёл на него впечатление человека, который никогда и ни за что не признает свою ошибку, а на счёт людей Олег редко ошибался. Но, видимо, это не тот случай. Олег медленно кивает ему, как бы показывая, что зла не держит. Гром в ответ широко ему улыбается, демонстрируя крупные ровные зубы.        — Только будь ответственней, — всё же замечает Олег, почти поддавшись на чары мгновенно располагающего к себе притягательно-простого Игоря, — Мы тут все много усилий прикладываем.        — Да это понятно, — отмахивается он, и по какой-то причине Волков относится к словам Грома с сомнением.        — Кстати, вы же с Разумовским друзья?       Он на секунду зависает, раздумывая над ответом.        — Ну, да, друзья, — само слово неприятно скользит по языку, скребёт его наждачкой, — А что такое? — уже с настороженностью уточняет Олег, не понимая, что ему может быть нужно от Разумовского.        — Он девочке нравится из моего отряда. У него девушки нет? — буднично уточняет Игорь, так, что у парня не возникает сомнений в его честности.       Олег ошарашенно мотает головой в ответ и тут же начинает мысленно ругать себя. Надо было сказать, что есть! Что Серый занят и никого кроме «неё» никогда не полюбит, а «она» никого, кроме него!       От собственной дикой ревности, Олегу хочется завыть. Но он только крепче сжимает кулаки, до побелевших костяшек. И быстрыми шагами удаляется в сторону корпуса со столовой.        — А какие девчонки ему нравятся? Он же говорил наверняка, — догоняя, спрашивает Гром, каждым словом обильно засыпая рану Олега солью, будто втирает, чтоб больнее было.        — Сильные и красивые. И чтоб кареглазые, — почти агрессивно уточняет Олег, ускоряя шаг.       Олегу уже плевать, как это звучит, и он только думает о том, как сейчас дойдёт до места и сможет забыть обо всём постороннем. Сосредоточиться только на работе. На деньгах, которых им с Серым хватит на несколько месяцев в квартире. А дальше очередная подработка до следующих смен в лагере.       Игорь даже не пытается догонять Олега.