- Мне бы не хотелось бросать тень на доброе имя уважаемого мною верного слуги Вашего Величества…
Жабья физиономия Шан Мина расплывается в виновато-заискивающей улыбке; император поджимает губы и делает нетерпеливый жест.
- Если командующий Шан хочет что-то сказать, то пусть говорит!
- Вымогатели, на которых поступало так много жалоб за последние дни… Они были одеты в форму стражников Северного Двора. По крайне мере, так говорят те, кто пострадал от их действий. У меня скопилось уже тринадцать жалоб…
Суй Чжоу прерывисто вздыхает, радуясь, что из-за опущенной головы никто не видит выражения его лица. Боги свидетели, как же он устал от бесконечных попыток этого старого пройдохи его подставить или очернить. На подковерные интриги в последнее время уходило куда больше сил, чем на прямые служебные обязанности и, кажется, у него уже начали появляться седые волосы.
- Пусть командующий Шан назовет мне имена этих негодяев, - произносит он выпрямляясь и в упор глядя на своего оппонента. - Я сам выбирал людей для службы в Северном Дворе после отставки моего предшественника, большинство из них проявили себя наилучшим образом. Чтобы я поверил, что кто-то из них занимается вымогательством, нужны веские доказательства.
- К сожалению, нам не удалось задержать ни одного из них, но так ведь и вы, командующий Суй, не особенно в этом преуспели. – В голосе Шан Мина слышится явная издевка. – Может, вы недостаточно в этом заинтересованы?
- Нет нужды беспокоиться, Ваше Величество, преступники были арестованы нынче утром и доставлены в Западную Ограду. Вскоре мы установим их личности.
Головы всех присутствующих дружно поворачиваются в сторону того, кто произнес эту фразу; внезапно появившийся на сцене Ван Чжи одаривает всех мимолетной улыбкой и опускается перед императором на колени в церемониальном поклоне. Шан Мин при появлении своего заклятого недруга будто съеживается; лицо его приобретает нездоровый оттенок, а губы кривятся, будто его вот-вот стошнит. Чжу Цзяньшень глядит на вновь прибывшего с явным удовлетворением и, жестом велев ему подняться, произносит:
- Рад слышать, что проблема решена. Впредь надеюсь, что подобные дела будут обходиться без непосредственного вмешательства императора. В конце концов, у нас для этого имеется достаточное количество чиновников.
По окончании высочайшей аудиенции все покидают императорские покои, лишь Ван Чжи получает приказ остаться.
Пятясь к выходу, Суй Чжоу кидает на друга мимолетный благодарный взгляд. Его самолюбие слегка уязвлено той легкостью и быстротой, с которой совсем недавно вернувшийся в столицу командующий Западной Ограды осуществил то, что командующий Северным Двором не мог осуществить на протяжение последних нескольких дней, но зато возвращение Ван Чжи ко двору, определенно, сделает его жизнь куда спокойнее.
Оставшись наедине с воспитанником своей супруги, Чжу Цзяньшень некоторое время молча рассматривает его, вглядываясь в заострившиеся черты осунувшегося лица, почти лишившегося юношеской округлости, задумчиво произносит:
- Ты изменился, выглядишь совсем взрослым. Знаешь, почему я отправил тебя в Нанкин?
Ван Чжи опускает голову, силясь отделаться от навязчивых болезненных воспоминаний о том, как его накрывало липким прогорклым ощущением, что его отвергли и изгнали, и непонятно, за какие грехи. Тогда ему даже не удалось попрощаться с Гуйфей Няннян, которую полученные в бою с заговорщиками раны надолго приковали к постели.
- Полагаю, это случилось из-за внезапной смерти предыдущего губернатора и необходимости срочно его кем-то заменить. Ваше Величество, как всегда, сделал мудрый выбор.
По красиво очерченным губам Чжу Цзяньшеня скользит ироничная улыбка с едва заметным оттенком грусти.
- Можешь не лукавить. Я прекрасно понимаю, что перевод в Нанкин означает в глазах знати, по сути, отставку, лишение милости императора и многих привилегий. Полагаю, ты неоднократно задавался вопросами – «почему?» и «за что?». Особенно в свете того, что ты спас мне жизнь, едва не лишившись своей, и помог сохранить трон.
Ван Чжи поднимает голову, глядит на своего повелителя ясно и прямо, произносит без колебаний:
- Чем бы ни руководствовался Ваше Величество, я ни секунды не усомнился в мудрости вашего решения. Этот чиновник готов служить вам там, где вы сочтете нужным.
- Не сомневаюсь. Немного есть людей, кому я могу безоговорочно доверять, и ты один из них. Накануне того дня, как я решил отправить тебя в Нанкин, я навещал Драгоценную Супругу. Она заговорила о тебе. Она задала мне вопрос – помню ли я, сколько тебе лет. Я ответил, что помню, тебе еще нет и двадцати. Тогда она спросила меня – а каковы, по моему мнению, твои шансы дожить до тридцатилетия? - Ван Чжи вновь опускает голову, стремясь скрыть смятение на своем лице и унять заколотившееся сердце. - И тогда я подумал о том, что мой долг как императора и человека сохранить тех немногих, кому я могу безоговорочно доверять. Служа мне верой и правдой, ты поставил себя в крайне уязвимое положение. Я мог бы одарить тебя деньгами и еще большей властью, но мертвым ни деньги, ни власть не нужны. Однако, предосторожность не помогла – вскоре мы получили известие о твоей гибели. Драгоценная Супруга оплакивала тебя, хоть и не показывала этого.
У Ван Чжи предательски щиплет в носу; он сглатывает ком в горле, произносит:
- Этот недостойный нижайше просит простить за доставленные…
- Ну, довольно. Не хватало еще просить прощения за то, над чем ты был никак не властен. Милостью Богов, ты остался жив, это главное. После твоего отъезда я как будто частично лишился зрения и слуха – стало намного сложнее получать информацию о том, что на самом деле происходит в столице и в стране. Поэтому я принял решение вернуть тебя туда, где тебе место.
Опустившись на колени, Ван Чжи проговаривает церемониальную благодарность, и, кажется, ему удается сделать это без дрожи в голосе:
- Благодарю Ваше Величество! Долгих лет Вашему Величеству!
- Надеюсь, ты рад вернуться. А теперь поднимись и расскажи мне о том, как ты провел эти два года.
Рассказ Ван Чжи занимает около получаса; он в основном останавливается на важных деталях, которые не были прежде упомянуты в официальных рапортах, а заканчивает он поимкой банды торговцев людьми.
- Я бы не стал отнимать время Вашего Величества описанием столь банальных событий, если бы не одна удивительная находка.
Достав из-за пазухи овальной формы алый футляр, Ван Чжи открывает его и с поклоном протягивает своему повелителю, не сводя глаз с его лица. Брови Чжу Цзяньшеня приподнимаются, взгляд делается по-детски удивленным. Он держит футляр на ладони, разглядывая камень, потом осторожно берет его двумя пальцами и подносит к лицу, заставив Ван Чжи невольно вздрогнуть.
Сам он так и не решился притронуться к найденному сокровищу, и, если бы его спросили о причине подобной осторожности, он затруднился бы со внятным ответом. Ван Чжи никогда не был совсем уж равнодушен к блеску золота и драгоценностей, но на его глазах жажда богатства стольких людей превратила либо в законченных мерзавцев, либо в чьих-то марионеток, что он поклялся себе никогда не поддаться этой пагубной страсти и относиться к деньгам и ценностям просто как к ресурсу, помогающему в достижении цели. До сих пор ему это удавалось, но найденный камень порождал в его душе некое странное болезненное вожделение, и даже сейчас, видя его в чужих руках, он с усилием душил в себе что-то темное, склизкое, завистливое.
С момента находки он показывал камень четверым людям. Аура троих из них тут же изменилась почти до неузнаваемости, потемнев и приобретя грязноватый оттенок, а на лицах явственно проступила жгучая жажда обладания. С Дин Жуном все было иначе – он глядел цепко и жадно, но это была жажда иного рода, скорее жажда познания неведомого, чем алчность, а в его ауре вспыхнули серебряные сполохи. Теперь же золотистая аура Чжу Цзяньшеня почти не меняет цвет, лишь начинает светиться чуть ярче. Император медленно опускает драгоценность обратно в футляр и закрывает крышку.
- Это… поистине изумительная вещь. В королевской сокровищнице нет ничего, что могло хотя бы отдаленно с ней сравниться. Но я отчего-то не испытываю ни малейшего желания носить ее в качестве украшения или постоянно держать при себе. Даже странно…
- Ваше Величество и вправду Избранник Богов, - благоговейно бормочет Ван Чжи, сгибаясь в поклоне - Я не ошибся в своем решении, ибо только истинно великий император вправе решать судьбу этого камня.
- Кажется, у тебя есть что он нем рассказать. Я прав?
Ван Чжи кивает.
- Я отыскал в столице старейшего из ныне живущих ювелиров, лишь он смог сообщить мне кое-что об этом камне. Старик назвал его «Око Будды», хотя, подозреваю, он носил разные имена в разное время. По слухам, Чжэн Хэ привез его в Поднебесную после возвращения из очередного плавания, кажется, к побережью Африки. Я запросил документы о его путешествиях в государственном архиве, но пока что не получил ответа. Если верить тем же слухам, один из кораблей Чжэн Хэ столкнулся со странным судном, подобных коему он раньше никогда не встречал. Корабль сильно потрепало бурей, из экипажа в живых осталось несколько человек, все они были западными варварами. Один из них и был прежним владельцем «Ока Будды». С тех пор камень переходил из рук в руки, и всех его хозяев постигла незавидная участь - они умерли нехорошей смертью при различных обстоятельствах. Говорят, камень обладает магическими свойствами, влияющими на человеческие судьбы, но каждый, кто им владеет, подвергается воздействию наложенного на него проклятья, если его воля недостаточно тверда. Теперь же я внезапно встречаю западного варвара в Нанкине, он теряет камень, а я его нахожу. Все это неспроста и имеет скрытый смысл, которого я пока не уловил. По крайней мере, Ваше Величество единственный, кто не подвержен проклятию, ибо сами Боги хранят вас.
- Если камень попадет в королевскую сокровищницу, - задумчиво произносит Чжу Цзяньшень, баюкая футляр в ладонях, - то он, по сути, не будет принадлежать никому конкретному, даже мне.
- Мудрость Вашего Величества безгранична. Я узнал, что нынче богатейшие торговцы Пекина преподнесли вам дар в честь очередной годовщины правления – драгоценный нефритовый посудный сервиз из шестнадцати предметов. Я устрою так, что казначей зафиксирует в своих ведомостях не шестнадцать предметов, а семнадцать. Таким образом, никто не узнает, что камень попал в сокровищницу.
***
У этой закусочной даже нет названия – просто изображение алой чаши на вывеске. В округе ее так и называют – «Чаша». Место не самое проходное: узкий грязноватый переулок чуть поодаль от людных улиц, с многочисленными лотками торговцев и броскими вывесками на магазинах и ресторанах, зато неподалеку находятся здания нескольких министерств и государственного архива, небогатые служащие облюбовали это место из-за низких цен.
Тан Фань садится за стол, с любопытством оглядывает неброский интерьер. Разумеется, закусочная ни в какое сравнение не идет с рестораном Сянке и прочими заведениями для взыскательной публики, да что там – здесь менее опрятно и уютно, чем даже в скромной закусочной хозяйки Дун. Если бы он просто искал, где бы ему поесть, то вряд ли остановил бы свой выбор на этом месте, однако текущее расследование привело его именно сюда.
Тан Фань долго пытался найти хоть какую-то связь между тремя убитыми евнухами. Они не были знакомы друг с другом, работали в разных местах, и круг общения у них тоже был разным. Разумеется, если убийца выбирал жертв по внешним признакам, то искать между ними иную связь — это просто пустая трата времени, однако у подобного рода преступников, как и у охотящихся хищников, непременно должна быть собственная зона комфорта – территория, на которой они знают все ходы-выходы и имеют возможность оставаться незаметными, не привлекая к себе внимания. И именно там они и выбирают себе жертв. Путем многочисленных расспросов родственников, друзей, сослуживцев и соседей убитых Тан Фаню удалось установить, что все трое частенько захаживали в это заведение.
Он заказывает лапшу, которую ему приносят в мгновение ока несмотря на то, что в заведении полно посетителей. Пожилая полноватая хозяйка кидается обслуживать его лично с подобострастной суетливостью, и Тан Фань понимает, почему – в своих одеяниях старшего магистрата он сильно выделяется из толпы завсегдатаев. Разумеется, владельцы ресторанов заинтересованы заполучить более респектабельных посетителей.
Лапша оказывается под стать заведению - на вкус менее насыщенная, чем у хозяйки Дун, и уж конечно не идет ни в какое сравнение с блюдами, которые готовит Гуанчуань. Лучший столичный сыщик, однако, не скупится на похвалы и, пригласив расчувствовавшуюся хозяйку присесть рядом, вступает с ней в беседу, аккуратно подводя к интересующей его теме. Услыхав описание последней жертвы, она сосредоточенно морщит лоб и, пожевав губами, кивает:
- Этот ваш приятель… Давненько его не было, а так постоянно захаживал.
- А в последний раз когда был, не припомните?
- Да вот неделю назад примерно. Двенадцатого числа пятого месяца, хорошо запомнила, потому что в этот день у внучка моего день рождения. Уж такой он у меня умница, смышленый, да грамоте обучен…
Весь так и подавшись вперед, Тан Фань прерывает словесный поток, готовый вот-вот извергнуться из уст женщины.
- Он был один? А во что он был одет? Пожалуйста, дорогая хозяюшка, напрягите память! Этим вы окажете мне большую услугу, а уж я в долгу не останусь.
Под воздействием его слов, подкрепленных самой обаятельной из имеющихся в арсенале улыбок, старуха начинает припоминать все новые и новые подробности, а память у людей ее рода занятий обычно цепкая. В частности, вспоминает чжидо серо-синего цвета, в которое был одет гость, что совпадает с полученной ранее информацией.
- Сидел он за столом в углу, заказал лапши и кувшин вина. Сперва один сидел, потом к нему подсел мужчина и они заказали еще вина. Ну и ушли они вместе, приятель ваш здорово набрался, шатался из стороны в сторону, его собутыльник поддерживал под руку.
- А тот, второй, как он выглядел? Высокий или низкий, молодой или пожилой?
Похожее на печеное яблоко лицо хозяйки еще больше сморщивается от глубоких раздумий.
- Молодой… Тоже часто захаживает, почитай чуть ли не каждый день. Вон, и сегодня он тоже здесь.
Тан Фань рывком оборачивается туда, куда указывает узловатый палец старухи, и успевает заметить коренастую фигуру молодого человека, одетого как небогатый горожанин, который ранее сидел за столом у самого входа, а теперь стремительно исчезает в дверях. Сыпанув на стол горсть монет, он кидается следом, но, в спешке запнувшись о ножку стула, едва не падает, вызвав у сидящих по соседству двух выпивох громкий гогот.
Оказавшись снаружи, Тан Фань вертит головой во все стороны, но прыткого незнакомца нигде не видать, хотя прохожих вокруг немного, он исчез словно сквозь землю провалился. Досадливо скривившись, незадачливый сыщик пытается восстановить в памяти внешность подозреваемого, но к несчастью он не успел даже разглядеть его лица, тот стоял к его столику вполоборота, мелькнула лишь щека и полоски аккуратно подстриженных усов и бороды. Разве что… Левое ухо незнакомца было уродливо деформировано, словно кто-то оторвал от него кусок. Ну, хоть что-то. По этой примете его можно попытаться разыскать.
***
- Я вижу совсем не то, что я ожидал увидеть.
Перелистнув последнюю страницу учетной книги борделя, Ван Чжи подчеркивает ногтем финальную запись.
- Эта глупая женщина не понимает о чем вы, господин. – Ярко-алая улыбка на лице Цуй-мамы кажется нарисованной; она обмахивается розовым причудливо расписанным веером с монотонностью механизма. – Вы устали, может, сперва я прикажу принести вина и еды, а потом мы…
Совладелец Хуаньи досадливо отмахивается, закрывает книгу.
- С тех пор, как я вернулся, слишком много дел требуют моего немедленного внимания, так что мне некогда играть с вами в игры. Когда год назад нашим основным конкурентам пришлось закрыться из-за того досадного происшествия, наша прибыль должна была вырасти в полтора раза, это по самым скромным подсчетам. Я всегда смотрел сквозь пальцы на ваши махинации, но это не означает, что я о них не знал. Однако, вам не стоит совсем уж наглеть. Давайте так – сделаем вид, что вы по рассеяности потеряли реальные записи о доходах и расходах. К тому моменту, как Дин Жун вернется в столицу, а это случится со дня на день, вы их найдете и передадите ему. Если не найдете – он поищет их сам. Поверьте, он очень хорошо умеет отыскивать пропавшие вещи.
При упоминании имени верной тени командующего Западной Оградой, приподнятые уголки нарисованного рта Цуй-мамы резко опускаются вниз, лицо как будто тускнеет, а взмахи веера делаются менее ритмичными.
- Господин, я не… Слушаюсь, господин. Мне хотелось бы обсудить с вами еще кое-что…
Ее речь прерывает появление в дверях комнаты мужской фигуры в форме стражника Западной Ограды; без лишних слов хозяйка Хуаньи тут же поднимается и выходит. Стражник с поклоном протягивает командующему свернутый в трубочку совсем небольшой лист бумаги, какие используются для голубиной почты, а тот нетерпеливо разворачивает письмо, предварительно жестом указав посыльному на дверь.
Ван Чжи жадно вчитывается в начертанные мелким шрифтом строки, но как только смысл написанного до него доходит, иероглифы тут же расплываются перед его помутневшим взором, а лист, выскользнув из мгновенно ослабевших пальцев, падает на стол поверх учетной книги.
- Этого просто не может… не может быть!
Он машинально поднимается с места, пытается ослабить ворот, словно в комнате вдруг стало ужасно душно, но тут же падает обратно.
Кортежу бывшего губернатора Нанкина не суждено было добраться до столицы – посланный ему навстречу отряд обнаружил в сутках пути от Пекина в преддверии небольшой горной гряды перевернутую повозку, бродящих вокруг лошадей и четырнадцать убитых. Тела нескольких из них лежали на дне оврага, в том числе тело Дин Жуна; командир отряда писал, что их лица пострадали при падении, кроме того, все тела успели обклевать птицы, так что некоторых опознали лишь по одежде.
Ван Чжи хочется громко закричать, рвануться вперед, колотить кулаками о стену – делать все, чтобы вырваться из окутавшего его удушающего темного кокона. Но он не двигается с места, лишь судорожно сжимает в ладони нефритовый ножик для резки бумаги, так, что кровь сочится между пальцев. Боль слегка проясняет сознание, мгла вокруг частично рассеивается.
- Не поверю…, - бормочет он, - ни за что не поверю пока сам не увижу!
- Господин…? - Мелодичный голос над самым ухом звучит неожиданно, он даже не заметил, что кто-то вошел в комнату; тонкий женский силуэт, маячащий слева, кажется смутной тенью. – Господин желает утолить жажду?
Перед мутным взором Ван Чжи появляется кувшин с вином и чаша, которую он машинально подносит к губам и выпивает до дна. Он дышит глубоко и медленно, собирает всю свою волю в кулак, чтобы заставить себя двигаться. Поднявшись на ноги, сует за пазуху письмо и делает шаг к двери.
Но на полпути к выходу происходит что-то странное – его тело внезапно вновь перестает ему повиноваться, уже по какой-то совершенно иной причине. Он поднимает руку, глядит на свою ладонь, сжимает и разжимает пальцы, которые движутся еле-еле, словно чужие.
- Господину нехорошо? – Вновь шелестит над ухом вкрадчивый женский голос. – Эта рабыня проводит его куда нужно.
Ему удается разглядеть лицо прислужницы: красивое, треугольной формы с идеальным лбом, изящными скулами, бархатистыми глазами и маленьким подбородком. Совладелец Хуаньи знает в лицо всех работающих здесь девушек, многие из них занимаются регулярным сбором сведений для Западной Ограды. Но лицо этой девушки ему незнакомо. Не будь он в таком смятении, непременно обратил бы на это внимание.
Ван Чжи хочет крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, но голос не повинуется ему так же, как и тело. Он ощущает на своем плече, чуть выше локтя, хватку тонких, но удивительно сильных пальцев; его неумолимо увлекают вперед, к выходу, а после не вправо, в сторону парадной лестницы, а влево - к неприметной лесенке, ведущей в подсобные помещения, которой пользуются слуги.
