Восьмой

Я переехала в деревню. На виллу. Жить. По-моему, навсегда. Я не знаю, что взбрело маме в голову, но она с месяц назад решила переехать. Начиталась каких-то статей о вреде городского воздуха и перевезла меня в эту даль и глушь. На нашей улице в деревеньке около пятидесяти домов; мы живем на самой окраине, возле леса. Двухэтажный синий дом с бассейном. Да, мы почему-то богаты. Но я не люблю это богатство, никогда не любила. Хочу быть простой, обычной, самой-что-ни-на-есть-средней, как остальные девчонки. Через 10 лет я, может, и буду молиться на браслеты Картье и белую Теслу, но сейчас наличие у меня денег только отталкивает других подростков, которые автоматически считают меня зазнайкой и мажоркой. К сожалению, родители не понимают меня и постоянно опекают. Я не люблю это. Ненавижу! Хочу быть свободной. Но каждую секунду дома нахожусь под пристальным присмотром своей «обожаемой» гувернантки. Фрау Найки - сорокачетырёхлетняя обамериканенная немка. Она обладает до жуткости противным характером, но довольно привлекательной внешностью: слегка вьющиеся каштановые волосы, которые ежемесячно подвергаются окраске, обрамляют овальное, ещё не тронутое морщинами лицо. Яркие, как свежий кофе, карие глаза утопают в на зависть длинных и густых чёрных ресницах. Тонкие брови, которые напоминают полумесяц, имеют уникальное свойство подниматься до линии роста волос по одиночке. Сколько раз я её просила пойти в актрисы! Сколько раз убеждала, что её с руками оторвёт любой режиссёр! К сожалению, она не понимают даже таких простых выражений. Когда я сказала, что её с руками оторвут, она завизжала и побежала из комнаты. Потом настучала моим родителям, что я хотела её изувечить. И они ей поверили. Итог – две недели без телика, интернета и карманных денег. Разве это справедливо? Тем более, что она почти каждый уикенд водит к себе в комнату каких-то дяденек - только такое слово им и подходит. Может, это её многочисленные родственники и друзья, но спрашивать не буду. Я на неё не стучу в любом случае! В отличие от некоторых...  Ну и ладно. Самое главное, что она меня не бьёт. Она говорит, что «пока», но если она меня хоть пальцем тронет, то нажалуюсь родителям и её уволят. Хм... Ей недолго осталось... Вообще-то я не очень злорадная, но существует такая категория людей, которая меня доводит. Найки, например. Родители мои тоже не сахар. Маме тридцать пять. От неё мне передались иссиня-чёрные волосы и кристально-голубые, словно ненастоящие глаза. Завораживающие, как говорят люди вокруг. И ещё диннющие ноги, которые позволяют мне перемещаться с потрясающей скоростью. Папе тридцать семь, от него у меня – добрый характер и саркастический склад ума. Так тоже говорят люди вокруг. В особые моменты эти два милых с виду ангела чудесным образом превращаются в злющих демонов. Но я к ним уже привыкла, это для меня не проблема. Хотя уже начинаю откладывать деньги на психолога. Гораздо больше страхов у меня вызывает первый поход в новую школу. Завтра ровно к девяти я должна там быть.  Вот что я не любила в прежней школе, так это было первое сентября и знакомство с новенькими. Я всегда к этому относилась с пренебрежением, даже какой-то враждебностью. Я понимала, что это чувствуют и мои друзья, поэтому в один момент мы вместе создали группу «НН», ненавидим новичков. Я была всегда против них, и вот завтра мне придётся столкнуться с участью моих противников, новеньких. Изгоев. Я не представляла себе, как с этим справлюсь.  Зачем они приходят в новые школы, занимают чужие места, выигрывают чужие состезания? В классе третьем одна новенькая - то ли Элли, то ли Эмми - стала любимой ученицей нашей воспитательницы. Что важно - вместо меня. Вместо. Всегда казалось, что остальные люди испытывают к новичкам такое же чувство, как и мы из "НН". Я даже не сомневалась в том, что в мире нет людей с другими точками зрения. Не задумывалась над тем, что чувствуют в моменты своего позора эти самые новички. Я улеглась спать с мыслью, что не справлюсь с завтрашним испытанием. Долго не могла заснуть, ворочаясь с бока на бок. В конце концов, отказалась от этой идеи и принялась разглядывать мрачный пейзаж за окном. Окна в моей комнате выходили на лес. В местных легендах этот лес назывался «женским». Говорилось, что по ночам, особенно в новолуние, оттуда слышались женские голоса и крики о помощи. Все боялись этого леса, но мы с родителями не верили в эти сказки, не в Средневековье живём же. «Кто только придумал эту ерунду? Никакой этот лес не ужасный, он просто страшно полезный. Вы бы видели, сколько там грибов!» - частенько поговаривал мой папа, заядлый грибник в прошлом. Мы – единственные храбрецы, которые не побоялись купить этот дом прямо около леса. Да и стоил он копейки, по мнению родителей. Тонкий гул доходил до меня из щели не до конца закрытого окна. Я вглядывалась в тьму леса. Ничего особенного, лес как лес. Да, красивый, хочется смотреть в него дальше. Сосны такие высокие, отливают голубым и как будто тихонечко свистят макушками. Завораживающе покачиваются со стороны в сторону, приманивая к себе, мол, заходи ко мне, приди, приди... Я почувствовала, будто сильный магнит тянет меня к окну, что бы я получше вгляделась в тёмную завесу леса. Не знаю, почему, но я, поддавшись провокациям, как сомнамбула встала с постели и прошествовала к окну. Мой взгляд прилип к небольшой жёлтой струйке дыма, которая тоненькой ленточкой вилась из глубины леса. Я захотела позвать маму, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Меня охватил неописуемый страх; я попыталась закричать, но не смогла выдавить из себя и слова. Горло как будто надулось изнутри, что мешало издавать звуки, а ноги были одновремено ватными и чугунными, по бедрам пробежала колющая дрожь.  Моё тело не слушалось меня! Широко раскрытыми от ужаса глазами, я следила за уходящей вверх струйкой дыма. Дым поднимался и поднимался, и в одно мгновение начал обретать понятные очертания. Воображение сыграло со мной злую шутку: верх дыма расширялся, превращаясь в полного джина-сумоиста, который, смешно присев на корточки, осуждающе покачал головой. Прозрачный дым казался мне плотным и очень чётким. Было не до смеха - этот толстяк смотрел прямо на меня, в мои глаза... Сердце билось очень, очень медленно. Это сон? От его взгляда у меня непроизвольно слёзы брызнули из глаз, а его налились кровью. Но тут он начал расти, превращаясь в длинный колышек с остро заточенным верхом. На колышке появилась верёвочная петля, в ней оказалась собака, которую петля душила. Ошибиться было невозможно. В смутных образах я узнала Джелли, нашу колли, которая с полгода тому назад была обнаружена задушенной своим же ошейником. Тогда никто не смог узнать, кто совершил преступление... Этот рисунок тоже ничего толком не объяснил, а только вскрыл слегка зажившие раны, и слёзы рекой лились по моим щекам, образуя на подоконнике целое озеро (хотя правильнее было бы сказать океан, ведь реки впадают в океан). Собака всё отбивалась от необратимой смерти, а та подступала. В прямом смысле этого слова: струя дыма раздвоилась и образовала силуэт высокой фигуры в плаще, держащей в руках фанерный ящик, точно такой, в каком мы похоронили нашу Джелли. Дождавшись, пока собачка перестанет биться в предсмертных конвульсиях, она аккуратно сняла её с колышка и положила в ящик. В руках у неё появилась ленточка и через секунду она превратилась в бантик, как две капли воды похожий на бантик, который мы нацепили на ошейник Джелли. Она положила его в коробку, закрыла её, подняла на уровень своей головы и отпустила... Я будто смотрела мультик из 80-х с качеством кинескопного телевизора, который проектировали на небо. Образы такие яркие и понятные, что до меня не доходил абсурд ситуации. Только животный страх. Коробка полетела вниз и, ударившись о землю, рассыпалась вдребезги. Я вздрогнула и с ненавистью посмотрела на убийцу своей собаки. Та, в свое время, уже медленно поворачивалась ко мне. Я застыла. Смерть повернулась ко мне лицом, скинула капюшон. Я зашлась в беззвучном крике. Я узнала этот силуэт. Как же иначе, если ближе и родней мне только мама? Из плаща торчала, улыбаясь во все 29 зубов, белобрысая папина голова. Папа подставил руку как для воздушного поцелуя и подул. От поднявшегося ветра у меня распахнулось окно, и я не смогла закрыть его, так как конечности меня все ещё не слушались. Я попыталась хотя бы отвести от глаза от неприятной до боли картины на тёмное небо. Только сейчас я осознала, что сегодня новолуние. Мой взгляд магнитом притянуло обратно. Я смотрела на отца. Его улыбка постепенно становилась оскалом, рот превратился в львиную пасть, и раздался громыкающий рык, как издают проезжающие по пустому шоссе байки. Вслед за ним послышался слабый женский крик, а через минуту он превратился в воющую сирену. От этого звука моя голова раскалывалась, а из соседних комнат не доносилось ни звука. «Неужели они не слышат?» - ужаснулась про себя я – говорить вслух по-прежнему не могла. Новый порыв ветра ворвался в мою комнату, сметая листы и книги, лежащие на столе. Внезапно звук прекратился, внизу в лесу что-то вспыхнуло зелёным пламенем, меня отпустило. В прямом смысле этого слова – меня никто больше не держал, я сама владела своим телом, но не смогла. Ноги подкосились, я налегла на окно, обмякнув. Голова с туловищем оказались тяжелее ног и перевесили меня в сторону улицы. Не сумев удержаться, я полетела головой вниз, на землю. Из глаз посыпались искры, я потеряла сознание, ещё не долетая до земли. Наверно, от страха. На следующее утро я очнулась в постели. Застыла, ожидая боли, однако её не последовало. Это меня удивило. Ещё удивило и то, что больничная постель оказалась очень мягкой, её запах напоминал мои духи. Открыв глаза, я им не поверила: я лежала на кровати в своей комнате. На всякий случай осмотрев себя, я поняла, что никуда наяву не падала, и, подымаясь с постели, полностью убедилась, что этот бред мне только приснился. Я собралась за пятнадцать минут, нехотя направилась к лестнице. Ожидала, что как только соберусь выйти, меня тут же скует страх. Однако никакого признака его появления я не почувствовала. Удивилась, но вздохнула облегчённо. Я медленно подходила к кухне, растягивая минуты до школы. Оттуда доносился вкусный запах свежеиспечённого омлета. Завтраки и обеды нам готовит Жак, француз-кондитер на пенсии. Но он просит нас называть его на английский манер Джоном. А нам и не жалко. Готовит он отменно! Нам с родителями очень нравится, только Найки недовольна. И из-за неё почти каждый день на ужин мы ходим в ресторан. За столом на кухне сидела мама и с мило болтала по телефону. Увидев меня, она махнула: мол, садись, ешь, - и продолжила разговаривать. - Да, Роберта, конечно, мы с вами сегодня увидимся... Да, на фуршете... Я? – Загадочно улыбнулась она. – Пока не решила, может, то красное платье, в котором я ходила на открытие выставки, помните?.. Да-да, с рисунком из розы... Правда? – она зарделась. – Вам тоже очень шли те джинсы с жёлтой кофтой... Да не стесняйтесь! Это было очень... э-э... экстравагантно... Что? Некогда? Ничего страшного, до свидания, дорогая. Увидимся позже. – Она тепло попрощалась, но, положив трубку, заявила, - Дура. Не нравится она мне. Как Пол может с ней уживаться? Хилари, доченька, почему ты не ешь? - она мастерски поменяла тему. - Спасибо, мам, я не голодна. - Ну, что ты! Ты же не хочешь, чтоб Жа... э-э... Джон обиделся? Я на него обернулась. Джон стоял в уголке около плиты. Держал в руках дымящийся поднос и смущённо улыбался. Мне всегда было его очень жаль. Он был профессионалом своего дела, только уставшим, поэтому выбрал работу у нас, а не в заведении с тремя звёздами Мишлен. - Ладно, что там у нас? – Театрально потёрла руки я. – Мм!.. Омлетик! Очень хорошо. – Я с остервенением - неужели? - принялась за завтрак. К омлету с сыром и грецкими орехами шли тосты с авокадо и помидорами, заботливо украшенные соцветием василька. Сама не заметила, как моя тарелка опустела. Джон подал чай. - А что у нас к чаю? - Фрау Найки обещала принести нам торт к завтраку, – ответил мне Джон. Я удивлённо оглянулась. - Кстати, где она сейчас? – Её не было. – Мама, Фрау опаздывает. Это неприлично. Может, надо её уже уволить? – Мило улыбнулась ей я. - Хилари, мы с тобой уже разговаривали с тобой на эту тему. Мы не можем уволить мадам. И по очень веским причинам. - Потому, что племянница сестры бывшего мужа её приёмной матери работала у вас с папой в фирме на полставки и вы ей обязаны? - Я громко фыркнула. -  Это тупая отговорка! Уволь её уже к чертовой матери! Я терпеть не могу всё, что она делает и говорит, – расстроенным голосом вещала я. А мама, почему-то, осеклась и, посматривая за мою спину, начала мямлить. -Х-хилари, пе... пей чай давай, окей? - Да не хочу я твой чай! – начала было я, но увидела что мама мне подаёт какие-то знаки, покашливая и сводя губы в быстрой улыбке. Минутой ранее она не была простужена, а теперь не переставала прочищать горло. - Кх-кх... кхы... - Её ненатуральный кашель перемежался с милыми ухмылочками. Я не знала, что так туго соображаю. Я только что поняла, что Найки стоит за моей спиной последние пять минут. Я обернулась, тупо посмеиваясь. За моей спиной стояла презлая гувернантка в мокром зелёном пальто – на улице шёл дождь. - Фрау Найки! Какая встреча! А я вас и не заметила! О! Вы принесли нам торт! Вкусный, наверное. А чего вы стоите? Садитесь, садитесь. Можете даже сесть на моё место, ведь я уже позавтракала. – Я быстро вскочила с места и бочком пошла к выходу, чтобы видеть её лицо (а то вдруг на меня набросится!). Как же глупо! Мама тоже хороша, не могла сказать прямо в тот момент, когда увидела фрау? А теперь заставила меня краснеть. Когда я уже вышла из кухни, вслед мне полетел насмешливый вопрос, прозвучавший из уст Найки: - Фройлен! Разве вы не останетесь допить чай? - усмехалась она, пытаясь испортить мне настроение. Что ж, ей это удалось. Как всегда. - Дорогая, тебя подвезти? - донеслись до меня слова мамы, но я только отмахнулась. Чтобы ещё явственней показать одноклассникам, что у моей семьи есть деньги? Я выбежала под проливной дождь на улицу и помчалась к остановке автобуса.  Поняла, что сделала неправильный выбор, когда отказала маме, потому что дождь превзошёл ожидания. Вернуться домой мне не позволяет гордость, а сбежать в первый день занятий - совесть. К тому же, я опоздала на транспорт. Ступив на остановку, я услышала смех детей и закашлялась от развевающегося дыма уезжающего автобуса. Дым. Опять дым. Совсем как в том страшном сне, приснившемся мне сегодня. Отчего-то мне стало не по себе. Потрясла головой, чтобы мысли развеялись. Развеялись. Я поняла, что если сейчас же не побегу в школу, то опоздаю окончательно. А зачем мне опаздывать в первый день в школу? Что бы завоевать нелюбовь учителей? Нетушки, не дождётесь. Я вышла под напор стихии. Жёсткие капли беспощадно били по лицу. Уверена, они делали это мне назло. Через пару секунд из моих волос и одежды можно было выжать целую ванну воды. Вода. Напомнила мне не по-настоящему огромную лужу слёз на подоконнике в моей комнате. Все-таки надо было посмотреть туда утром. Чтобы до конца убедиться в неправде сна. До сих пор я не была в этом уверена на сто процентов. Не могла забыть те травмирующие картины. Тем не менее, я постепенно приближалась к школе. Мне была уже видна красная крыша здания. Кроваво-красная крыша. Кровь. Глаза, налитые кровью. Почему я не могу это забыть?! Я подошла к школе, вошла в резные двери. Меня облепил шум потока школьников и школьниц. Я потупила глаза от пристальных взглядов детей, для которых я стану изгоем. Хотелось закрыть уши руками, но не смогла поднять их. Ещё сильнее хочется сбежать Я готовлюсь к унизительным насмешкам в мой адрес, но почему-то их не слышу. В удивлении поднимаю глаза, ищу будущих врагов. Все смотрят - а мне кажется, что смотрят именно все -  на меня не осуждающе, и даже не с презрением. С жалостью. Они меня жалеют. Меня. Это ещё хуже. Я не хочу, чтоб меня жалели. Я слишком гордая и богатая для этого. Это я должна их, нищих неудачников, которые каждый день едят на завтрах хлопья и одеваются в форму старших братьев и сестёр, жалеть. Но... Сегодня всё не в мою пользу. Мне - возможно,  впервые в жизни - стало стыдно за себя. Не оттого, что оставляю за собой мокрые следы, а тушь наверняка лежит тёмными пятнами на нижих веках. А оттого, что я так автоматически негативно подумала про окружающих, хотя все они этого не заслуживают. Ладно, некоторые - явно заслуживают, и эта мысль меня отрезвила. Мой взгляд снова приклеился к полу, и я поплелась в класс. Хорошо, что он был на первом этаже. Еле до него добрела и ввалилась с громким хлюпаньем. Я подняла глаза, и мне захотелось заплакать. Эти новые люди смотрели на меня с добротой и интересом, чего я вообще не ожидала. Я и правда чуть было не заплакала от неловкости и беспомощности, но тут ко мне подошла милая светловолосая девушка. Она положила руку мне на плечо и засыпала заботливыми вопросами. - Привет, красавица! Как тебя зовут? - приветствие даже не звучало как сарказм. - Хилари. - Правда? У меня так сестру зовут. Я меня – Эмма. Эмма Ричардсон. Проходи, присаживайся. – Она взяла меня за руку и повела вглубь класса. Там она нашла свободное место и усадила меня. Достала из кармана салфетки и складное зеркало, вежливо протянула их мне. – У тебя очень красивые глаза! - Спасибо,  - я поджала губы. Комплименты глазам - единственное, что остаётся неизменным на протяжении всей моей жизни. - Я тебя раньше не видела в города. Ты откуда к нам приехала? - Из Хьюстона.  - Там круто, наверно. А мы все тут местные. Ты в каком доме живёшь? Я в 31-ом, на второй улице. - Она выглядит дружелюбно, мне даже меньше хочется сбежать отсюда. - А я на третьей улице, в 46-ом доме. В классе повисла мёртвая тишина. Я обернулась – все, как зачарованные, смотрели в мою сторону. Их глаза приняли округлились и застекленели. Минуты две, пока не прозвенел звонок, они с ужасом осматривали меня, а я не понимала, что такого сказала. Наконец Эмма прошептала фразу, повергшую меня в глубочайший шок: - Ты живёшь в мёртвом доме около леса? В доме из старых легенд? Надеюсь, к тебе пока не приходил дымящийся человек? А то будет очень, очень плохо...