***
АКТ 1: ПОМЕСТЬЕ
О-о, но когда любовь приходит через страдание, она приобретает силу, которую никогда не придаст ей неискушённость.
— Энн Райс, «Мемнох-дьявол»
***
День 1 Война — грязная, беспощадная и требующая личных жертв. В ней нет правил, нет установленных принципов, и её полностью можно охарактеризовать противостоянием сторон. Когда Гермиона была младше, она представляла себе войну не серьёзнее, чем большой спор. Две группы людей сражаются за то, что считают правильным. Совсем другое дело — видеть, как в конфликт оказываются втянуты те, кого ты любишь. Никто не упоминал то разделение, которое происходит в меньшем масштабе, чем «правильная» и «неправильная» сторона. Никто не говорил, что те, кого ты любишь, могут хотеть сражаться по-другому и иметь свои представления о том, как победить. Никто не рассказывал о том, как война проникает в твою жизнь через жизни дорогих людей. В итоге ты ведёшь три войны. Против общего врага, против тех, кто на твоей стороне, и себя. Гермиона и Джинни возвратились в убежище, где их встретили Рон, Перси и Бруствер. По суровому выражению лица Рона Гермиона поняла, что он был расстроен, но он, похоже, был расстроен всегда, когда она его видела. В подобные времена вряд ли могло быть иначе. Их с Роном разделили после финальной битвы. Все в Ордене сочли это самым мудрым решением, поскольку Волдеморт, скорее всего, первым делом отправился бы за ними. Рону сразу же поручили следить за обеспечением коммуникации и забирать тела после нападений. Гермионе же сказали, что от неё будет больше пользы, если она останется в убежище и затаится от чужих глаз. Она соврала бы, сказав, что неприязнь к Рону приходила постепенно. Минуло всего три месяца, но он стал совсем другим — холодным, и не таким, каким можно было представить человека, только что проигравшего войну. Он не слушал её и, кажется, не заботился о новых потерях. Тот день отнял у него Молли и Фреда, но он также отнял что-то у каждого. Гермиона никогда не понимала, как Рона могла так глубоко тронуть смерть одних людей, а потом не волновать вообще, несмотря на найденные окровавленные и изуродованные тела. Бросив на него взгляд, Гермиона села, вытерла покрытые кровью руки о штаны и опустила их на стол как визуальное напоминание того, с чем они имеют дело и где только что были. Когда никто не нарушил тишину, она тяжело вздохнула и повернулась лицом ко всем троим. — Ну, там не было ничего нового. Мы нашли шесть тел, а значит, они никого не забрали. У нас есть основания полагать, что некоторые были ещё живы, когда Пожиратели ушли, Ангелина точно. — Гермиона посмотрела на Джинни, а затем окинула мрачным взглядом всех за столом. — Их глотки были изрезаны, и я имею в виду, действительно изрезаны, — продолжила она, пристально глядя на остальных. — Это не заклинание. Это было сделано лезвием. В остальном… — Гермиона усмехнулась. — Просто кровавое месиво. — А защитные чары? Вы проверили их? — спросил Бруствер. Гермиона кивнула. — Да. Все чары были сняты. Они вошли через главный вход. — Она почти рассмеялась. На мгновение за столом воцарилась тишина: все обдумывали сказанное, будто Гермиона принесла новую информацию. Она закатила глаза — это была всё та же история, что и раньше. У Ордена было несколько недель, подготовиться и оплакать погибших, прежде чем начались рейды. Волдеморт перебрался в Лондон, полностью изолировав его. Люди, которым удалось выбраться заранее, считались счастливчиками. Пожирателей смерти посылали по маршруту от двери к двери, чтобы они врывались в дома, забирая заложников и убивая всех остальных. Несколько человек успели сбежать до того, как Волдеморт понял, что происходит, и сделал это практически невозможным. Гермионе не нравилось её местонахождение, но всё было лучше Лондона. Орден принял каждого, кто выбрался, и распределил по переполненным убежищам. Несколько человек, которых Гермиона посчитала более храбрыми, чем она сама, остались и попытались обеспечить постоянную линию связи. После первых нападений на их убежища, Орден получил сообщение, что с помощью Пожирателей Волдеморт вербует людей. Согласные вступали в его ряды, а остальные — умирали. Гермиона не понимала, как относиться к этой информации, зная, сколько людей предпочли смерть присоединению к противоположной стороне. Рон взял слово, обращаясь к Брустверу и Перси: — Я не хочу, чтобы они снова ходили проверять дома. Не знаю, кто согласился отпустить их, но это небезопасно. Мы знаем, что он пытается разыскать Гермиону, и я уверен, он не слишком расстроится, если случайно найдёт и Джинни. Это неоправданный риск, на который я больше не готов идти. — Рон, это… — Нет, Гермиона. — Он повернулся и резко прервал её. — Это ненормально. — Рон, мы могли бы просто… — начал Перси. — Нет. — Рон повысил голос, посмотрел на своего брата и вернул взгляд на Гермиону. — Они пытаются найти тебя. Ты не должна подвергать себя ещё большей опасности. Тебе вообще не должны были разрешать туда идти. Конец дискуссии. Гермиона молчала до конца собрания. Они перешли к следующей теме, обсуждая состояния найденных тел и его значение. Гермиона не считала себя глупой: она знала или, по крайней мере, что-то предполагала. Она подумала об этом ещё в первый раз, когда они обнаружили такой труп. Женщина не просто истекала кровью — она была практически неузнаваема. Куски плоти отсутствовали, а глаза остались открытыми и безжизненными, но после очистки и диагностики причиной смерти назвали убивающее проклятие. Убивающее проклятие не могло сотворить такое. Гермиона сидела, уставившись на оклеивающийся кусок обоев прямо за головой Бруствера, пока не услышала, как собрание подошло к завершению. Она последний раз проследила неровные края бумаги, а затем сфокусировала взгляд на Роне. Он сообщил, что получил информацию о скором нападении. Им нужно будет переместить людей в ближайшее время. Гермиона подняла брови, уже не удивляясь тому, что рейды участились. Только на прошлой неделе им сообщили об одном. Они поспешили и перевезли всех в безопасное место, чтобы Пожиратели смерти нашли дом пустым. Но не прошло и двух дней, как новое убежище, в которое всех переселили, подверглось нападению, и три человека погибли.***
Все ушли, оставив Гермиону в плохом настроении, от которого она не могла избавиться. Томас — один из тех, кого выслали из Лондона, — вернулся вскоре после них с Джинни. Гермиона приготовила ужин, используя содержимое консервов, которые прихватила на обратном пути, а потом села и попыталась почитать. Она часто избегала этого занятия — чувствовала, что поддаётся чужим ожиданиям, — но на войне не так уж много развлечений, кроме долгого изучения стен. Гермиона уже наполовину прочитала вторую книгу по окклюменции и думала, что начала неплохо в ней разбираться. Она почти всегда читала то, что видела полезным скорее для себя, нежели для Ордена, поскольку ей никогда не разрешали оказывать помощь. Гермиона полагала, что окклюменция однажды может ей пригодиться. Для Ордена её разум являлся самым большим преимуществом, а значит, и самой большой слабостью. Джинни сидела рядом, притворяясь спящей, но Гермиона знала, что это не так. Она поглядывала на подругу и замечала, что та держит глаза открытыми, время от времени смотря невидящим взглядом в стену. Некоторые вечера, в том числе этот, подобным образом проводила Джинни, в другие же — её места занимала сама Гермиона. В такие моменты Гермиона выбирала быть эгоистичной. Вместо того чтобы беспокоиться обо всех остальных, она вспоминала свою жизнь до войны и иногда задумывалась о себе. О вещах, которые она сейчас ненавидит, и о том, ради чего отдаст всё; о родителях, которых, вероятно, больше никогда не увидит. А иногда, перед самым сном, Гермиона позволяла себе думать о нём. В животе зарождалось чувство вины, и она погружалась в него, принимая свой позор. Впрочем, Гермиона знала, что он играет не последнюю роль в том, через что она проходит, но не была настолько разочарована, чтобы понять иронию своих чувств. Имел ли он право голоса относительно судеб тех, от кого остались только тела в лужах крови? Наложил ли он последнее проклятие на Лорен или же наблюдал, как кто-то другой изуродовал её? Если взглянуть на это под определённым углом, то Гермиона полагала, что все погибшие так или иначе умерли из-за него. Но, как бы она ни ненавидела большую часть своей жизни, она не могла заставить себя ненавидеть его. Гермиона думала, что, если бы им обоим предоставили выбор, они бы оказались совсем в другом месте. В одну из ночей она рассказала Джинни о своих чувствах к нему, потому что не хотела умирать с этим секретом. Это было не так важно, но она чувствовала, будто мир заслуживает знать, что кто-то волнуется о нём и видит в нём хорошее. Сказанные слова должны были вырваться на волю, чтобы раствориться в воздухе и превратиться в ничто, кроме напоминания где-то глубоко внутри Гермионы, что она сделала всё возможное, чтобы мир понял его. Джинни долго молчала, потом повернулась к Гермионе и кивнула, заявив, что догадывалась об этом. Она спросила, чувствовала ли Гермиона, что потеряла его вместе с Гарри в тот день, и получила утвердительный ответ: Гермиона потеряла не только их, но ещё и Рона. С тех пор они больше не обсуждали это, но иногда встречались взглядами и понимающе кивали друг другу. Они редко говорили о Гарри, но Гермиона и не стремилась. Не так уж много осталось слов, которые кто-то ещё не произнёс. Их личное горе омрачилось тем, что Гарри Поттера потерял весь мир; его смерть затронула не только близких ему людей. Все скорбели по нему и плакали в тот день, и Гермиона эгоистично чувствовала, что это умаляет её собственную боль. Джинни призналась, что испытывает то же самое. Гарри не было здесь: он не сидел рядом и не позволял порассуждать вслух о прочитанном. Он не присутствовал за обеденным столом и не вёл с ними войну. Гермиона надеялась, что он обрёл покой, и, хотя в некоторые дни это её злило, она радовалась, что Гарри здесь не было и он не мог увидеть, во что превратился мир. В такие дни — коих было большинство — Гермиона хотела поменяться с Гарри местами, и поскольку он любил её, то согласился бы, а она эгоистично позволила бы ему сделать это. — Как думаешь, что будешь делать после всего этого? — спросила Джинни однажды, рассматривая голые стены и испачканный ковёр убежища, в котором они находились. — После? — Да, после войны. — Джинни кивнула, оторвавшись от своего ужина и посмотрела на Гермиону. Она сидела, закусив губу, вздохнула и ответила: — Если честно, Джин, я не знаю. Иногда мне нравится думать, что не будет никакого «после». Мне кажется, лучше рассматривать это как средство для достижения цели. Я представляю, что мы победим, но, по-моему, просто выдаю желаемое за действительное. А иногда мне не хочется думать о том, что потребуется для этого. — Гермиона на мгновение замолчала — они обе замолчали, — но вскоре продолжила: — Иногда, когда я представляю себе победу, то не узнаю себя. Я вижу, как всё складывается — всё становится только хуже. Я не могу представить победу в текущих условиях, потому что не узнаю ту себя, которой могу стать в этом случае. Так что не могу себе представить, что будет потом. Может, однажды я познаю это чувство, но оно будет чужим для меня. К вечеру все легли спать, и, кроме Гермионы, Джинни и Томаса, в доме находилось только четыре человека. В некоторые дни такое количество казалось большим, а иногда служило суровым напоминанием того, как мало они делают. Двое из присутствующих — ученики младших курсов Хогвартса Шарлотта и Мэттью — были очень близки друг другу и почти не разговаривали, но Гермиона не возражала. Ещё двое выбрались из Лондона и появились здесь совсем недавно. Они тоже держались особняком, спускаясь, только чтобы поесть, и время от времени здоровались. Гермиона ещё не запомнила их имён. Томас сидел за кухонным столом, обдумывая стратегии, которые Рон рассказал ему перед своим уходом. Гермиона знала, что Орден планирует ещё одно нападение в ближайшее время, но Рон ясно дал понять, что ей запрещено участвовать. Поэтому Гермиона не заботилась об этом. Пусть будет так. Поначалу она попробовала разумно подойти к вопросу: рассказала Рону о своих чувствах, о том, что ничего не делает и ощущает себя бесполезной, и о том, что ей нет смысла находиться здесь. Рон снова ответил «нет», а когда Гермиона возразила, что его жизнь тоже находится под угрозой, он сказал, что её жизнь важнее. Услышав это, Гермиона удивилась, что не почувствовала благодарности или чего-то на неё похожего, что могло бы прийти в голову после заявления о ценности своей жизни. Осознание того, что она могла бы предложить больше, разозлило её. Гермиона снова сканировала глазами книгу, перечитывая один и тот же отрывок и не находя ничего нового. Орден хотел, чтобы она выяснила, почему Гарри погиб. Это казалось самым возмутительным заданием из всех, что они могли ей поручить, поэтому уже спустя несколько дней она перестала утруждать себя поисками. Джинни предположила, что существует ещё один крестраж, который они упустили. Бруствер и Рон даже высказали нелепую мысль, что Гарри не был Избранным. Гермиона читала и исследовала, но в конце каждого дня приходила к одному и тому же выводу: возможно, всё произошло именно так, как и должно было. Победил бы Гарри, если бы не оступился? Возможно, кто-то другой — какой-то маленький незначительный человек в битве — стал бы причиной того, что чаша весов склонилась, сделал бы что-то, что запустило огромный эффект бабочки, приведший их к падению. А может, это был просто неудачный день. Иногда Гермиона смеялась, думая о том, как было бы ужасно, если бы удача имела к этому хоть какое-то отношение. Орден говорил ей, что причина должна существовать, но она пришла к выводу, что её нет. Всё вышло как вышло, и всё, что они могут сделать сейчас, — это попробовать ещё раз. Стул с резким скрежетом проехался по полу и вырвал Гермиону из мыслей, стоило Томасу неожиданно встать. Он замер, наклонив голову в сторону двери. — Я что-то слышал. Гермиона отложила книгу и поднялась следом, тряся Джинни за плечо. Та села, выглядя потерянной, и Гермиона поняла, что подруга действительно заснула. — Вставай, — отрывисто прошептала Гермиона. Джинни быстро вскочила на ноги, уставившись на неё. — Я знаю, что что-то слышал, — тихо повторил Томас, поворачиваясь. Когда он обернулся, чтобы взглянуть на девушек, Гермиона тоже это услышала. В доме всегда стояла тишина, поэтому она могла разобрать шаги по траве, если была достаточно спокойна. Она обогнула диван, подошла к одному из передних окон и отодвинула занавеску настолько, чтобы просматривался двор. Гермиона заметила одинокую, одетую во всё чёрное фигуру, стоящую во дворе напротив их дома, и почувствовала, как живот свело спазмом. Она повернулась к Джинни и Томасу, закрыв занавеску. — Нам нужно уходить. Там кто-то… Её прервал звук аппарации, а затем ещё, и ещё. Громкие хлопки раздавались один за другим, и Гермиона могла разобрать слабые звуки голосов, приближающихся к дому. — Нам нужно уходить. Сейчас же. Возьми Шарлотту и Мэттью, Томас. Я приведу остальных, — сказала Джинни чуть более высоким голосом из-за паники, а затем посмотрела на Гермиону. — Просто возьми всё, что нам нужно. Они идут и сзади тоже? Гермиона подбежала к другой стороне дома, заглянула в окно, быстро задёрнула штору и кивнула. — Придётся выйти через другую дверь, — произнесла Гермиона, схватив несколько книг, и побежала на кухню за сумкой. — Боковая ближе всего к лесу. Это самый короткий путь к границе антиаппарационного барьера. Оттуда мы перенесёмся в главное убежище. Пока Джинни и Томас бежали в сторону комнат, Гермиона осматривала гостиную на предмет вещей, которые могут им ещё пригодиться. Она слышала, как Пожиратели приближаются — громко говорят и вопят. Очевидно, их мало волновало, что они раскрывают себя, и это тревожило сильнее всего. — Как им удалось найти этот дом? — Услышала Гермиона пропитанный страхом восклик Томаса. — Если бы чары ещё держались, они бы аппарировали на поляну в лесу, а мы сами накладывали их. Этого не должно было… — Этого не должно было случиться, но всё равно они нашли нас. А теперь живее! — крикнула Джинни в ответ, прежде чем Гермиона услышала, как она толкает диван к двери. Это была лишь тщетная попытка замедлить вторжение, но Гермиона осознавала необходимость избегать лишних заклинаний и кровопролития из-за детей наверху. Она пробежала по коридору, распахнула дверь в свою комнату и собрала те немногие вещи, которые они с Джинни ещё не сложили в сумку. Вернувшись, Гермиона увидела, как Джинни выводит всех через чёрный ход. Она на мгновение затаила дыхание, осознав, что все они никак не успеют спастись. Она видела убежища после таких нападений. Там почти никогда не было выживших. Конечно, они имели чуть больше навыков, но шансы оставались невысокими, и на секунду перед глазами промелькнула Лорен — женщина, которую Гермиона нашла в захваченном утром убежище. Количество крови и вид её тела заставили Гермиону задуматься о том, удалось ли той женщине выжить и не придётся ли Гермионе закончить так же: слыша, как ломаются и трещат собственные кости. Она последовала примеру Джинни и подошла к двери, крепко держа свою палочку. В этот момент Гермиона услышала громкий скрежет дивана и звук падающей входной двери. По деревянному полу раздались тяжёлые шаги. Гермиона дала себе одно мгновение. Одно мгновение, чтобы вздохнуть и помолиться богу о том, чтобы всё прошло быстро. Распахнув дверь, она бросилась бежать. На улице было холодно, а накануне прошёл сильный дождь, так что земля под ботинками мешала движению. Гермиона чувствовала, как её ноги с трудом держат тело, пока бежала к концу маленького огороженного заднего двора, всего один раз оглянувшись на высокие тёмные тени, двигавшиеся в доме. Гермиона едва успела преодолеть ограду, как мимо неё стали проноситься проклятия. В голове царил хаос, пока разум пытался анализировать ситуацию. Джинни остановилась, чтобы помочь Шарлотте, которую ранили: её плечо сильно кровоточило. Томас же был далеко от них — почти на краю леса, — когда Гермиона увидела, как проклятие попало ему в ногу и заставило упасть лицом в грязь. Гермиона подбежала ближе к Джинни, пытаясь обезоружить ближайшего к ней Пожирателя смерти. Подойдя ближе, она, наконец, смогла оценить обстановку во дворе. В траве лежало тело. Девочка, чьего имени Гермиона не знала, кашляла — кровь текла изо рта и из носа, — а Пожиратель смерти стоял над ней, упираясь ботинком в грудь. Безымянный мальчик кидал проклятия в окруживших его врагов, но ни одно из них не попало в цель, потому что он сильно дрожал. Гермиона с ужасом наблюдала, как бледная фигура присела рядом с безымянной девочкой и оторвала зубами кусок её шеи. Та издала последний булькающий хрип и выплюнула кровь, а потом её грудь поднялась в последний раз, и Пожиратель смерти убрал ногу. Девочка не шевелилась, и рука, зажимавшая горло, упала на траву рядом с ней. Гермиона окликнула Джинни, подойдя к ней ближе, и заметила, как на неё надвигаются две фигуры в капюшонах. — Гермиона, уходи! — прокричала Джинни, оторвав от тела Шарлотты расширенные и наполненные слезами глаза. — Я прямо за тобой, просто уходи! Гермиона пробежала мимо неё, не останавливаясь, и впереди уже виднелся край леса. Если бы только она смогла выйти в передний двор, у неё было бы больше шансов попасть туда, где не было защиты. Вряд ли сейчас было время проверять, остался ли нетронутым антиаппарационный барьер. Она оглянулась и, направив палочку на одного из приближающихся Пожирателей смерти, оглушила его. Тело свалилось на траву с глухим стуком, и, когда Гермиона повернула голову, она увидела ещё одного Пожирателя, но вскинула палочку слишком поздно. В неё попало режущее проклятие. Оно задело бедро, обжигая кожу в ту же секунду, когда кровь начала просачиваться сквозь штаны. Гермиона побежала быстрее, не обращая внимания на вспыхнувшую в ноге боль, на то, как влажная ткань прилипала к ране и как порез расходился с каждым движением. Она почти добежала до края леса, когда ещё одно заклинание рассекло кожу на животе. Гермиона выругалась, сгибаясь пополам и обхватывая живот рукой, и под её коленями громко хрустнули листья с травой, когда она упала на землю. Она услышала позади себя шаги, судорожно оглянулась и поняла, что потеряла Джинни из виду. Неуверенно встав на ноги, Гермиона продолжила бежать. Она заметила дерево и бросилась к нему, где развернулась и прижалась спиной к шершавой коре. Тяжело дыша, она пыталась успокоиться в надежде, что сможет услышать хоть что-то, но паника отдавалась звоном в ушах. Шаги продолжали приближаться, но внезапно прекратились. Стало тихо. Посмотрев вниз, Гермиона отпустила живот и прижала руку к ране на ноге. Бег только сильнее раскрыл её: Гермиона не могла разглядеть кровь в тусклом свете, но чувствовала, как та покрывает руку, крепко сжимающую бедро. Другую руку она прижала к животу. Эта рана была глубже, чуть выше и правее пупка. Гораздо хуже, чем порез на ноге. Гермиона взвесила все варианты и поняла, что у неё нет выбора. Она прислушалась ещё раз и услышала слабые крики, доносившиеся сзади. Гермиона отпустила ногу, крепко сжала палочку одной рукой, а другой обхватила живот, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы продолжать идти. Она оттолкнулась от дерева и застыла на месте, услышав шорох где-то рядом. Гермиона сделала глубокий вдох, приготовившись не издавать ни звука как можно дольше, как вдруг чьи-то руки обхватили её тело и потянули назад. Ей тут же зажали ладонью рот, и Гермиона попыталась вырваться, но не смогла ни за что ухватиться из-за крови на руках. Она замахнулась ногой назад, издав стон, когда ткань джинсов прошлась по ране, нанесла удар и услышала, как человек зашипел от боли. Вспомнив о палочке, Гермиона дёрнулась, чтобы применить оглушающее заклинание, но не смогла его произнести, потому что руку перехватили и заломили за спину. Грубо сжав её, мужчина развернул их и укрылся за деревом — подальше от того места, где она стояла изначально. Гермиона услышала приближающиеся шаги и замерла вместе с мужчиной. Она почувствовала прикосновение прохладного металла маски к своей щеке, когда нападавший наклонился. — Ты доверяешь мне? Тело замерло, как только Гермиона услышала голос. Он был тихим, но знакомым. Мужчина спросил снова, на этот раз более резко — в словах сквозило нетерпение: — Ты доверяешь мне? Гермиона в очередной раз взвешивала варианты. Она слышала приближающиеся шаги, сопровождаемые грубым шёпотом. — Я видела её… Я знаю, что видела её… — Это была грязнокровка. Я чувствовал её запах. Она бы не протянула долго… Гермиона знала, что у неё нет выбора. Боль в ноге и в животе давала понять, что она далеко не уйдёт, если попытается бежать. Время для бегства давно прошло. Резко кивнув головой, Гермиона пошатнулась, начиная ощущать последствия потери крови. Мужчина отпустил её руку и приблизился, осторожно нащупывая место, откуда текла кровь. Он остановился, коснувшись раны рукой, и Гермиона резко зашипела. Он медленно оторвал её руку от живота — Гермиона вздрогнула, когда воздух коснулся открытой кожи, — и заменил своей, раздвинув пальцы и твёрдо надавив. Гермиона почувствовала, как кровь начала стекать по животу и просачиваться через пояс штанов. Его руки были гораздо больше, и, несмотря на то, что Гермиона чувствовала, как буквально горит, она понимала, что он делал для спасения её жизни больше, чем могла она сама. Гермиона выругалась, прикусив запястье, чтобы заглушить звуки, и снова услышала его, совсем рядом со своим ухом. — Ты знаешь кто я? — спросил он почти взволнованным тоном, когда они оба услышали, как другие Пожиратели зовут его. Гермиона снова быстро закивала, зажмурила глаза и почувствовала головокружение от привкуса крови в воздухе и хватки на животе. В ответ она ощутила, как его пальцы надавили ещё сильнее. — Хорошо, возьми меня за руку, — сказал он тихо и уверенно. Гермиона потянулась вниз, нащупала его запястье, и обхватила его. Мужчина залез в карман и достал свёрток ткани. Посмотрев вниз, она увидела, что ткань развернулась и на ней лежит портключ. Гермиона откинула голову, посмотрела вверх и встретила его взгляд через маску. Если бы она сомневалась — а это было не так, — то мгновенно узнала бы его по взгляду. Суровый, убийственный, серый. Гермиона слышала, как приближаются остальные Пожиратели смерти: мокрые листья хрустели слева от неё всё громче и громче с каждой секундой. Мужчина выпрямился и в последний раз посмотрел на портключ, когда Гермиона медленно подняла руку. Драко крепче сжал её тело, притягивая ближе к своему, и схватил ткань, позволяя портключу упасть в протянутую окровавленную ладонь Гермионы.