Вкус крови / The Taste of Blood

      День 1              На протяжении всей жизни Гермиона испытывала к Драко Малфою смешанные чувства. Она тщательно скрывала этот секрет, похороненный под неприятными взглядами и насыпанный сверху меткими оскорблениями, которые, казалось, успокаивали её сверстников так же сильно, как и обжигали, когда вырывались из её собственного горла.              В школе Гермиона не сомневалась в природе этой влюблённости, но не могла найти в себе силы для переживаний. Её разум никогда не указывал ей на неправильность чувств — она оставила осуждение на усмотрение невзрачных однокурсников и друзей, которые могли бы упасть в обморок и умереть, если бы она рассказала им, кто ей действительно нравится.              Гермиона гордилась своими актёрскими способностями, потому что Рон никогда не был им. Как и Виктор или Кормак Маклагген. Её всегда привлекал жёсткий язык Драко Малфоя. Его резкие черты и тощая фигура, предупреждавшие пролить кровь, если она приблизится к нему слишком близко. Но нет, разумеется, Гермиона держалась в стороне, но иногда, глядя на тёмно-красный полог своей кровати, она размышляла о том, позволила бы ему ранить себя.              Стоили бы того шрамы и порезы?              Если бы у неё появилась возможность разложить его по полочкам — посмотреть, кем он является на самом деле, — Гермиона задавалась вопросом, нашла бы она его достойным своего общества, а нашёл бы он её недостаточной, но достаточной.              Впрочем, хоронить и игнорировать эти чувства было трудно, когда в уголке его рта появлялась кривоватая ухмылка, напоминающая подобие улыбки. Или когда после её меткого удара его взгляд заискрился, унося Гермиону в далёкие дали, где она могла представить, что его глаза засияли от смеха.              Она слышала прозвища, которыми Драко одаривал её, видела взгляды, которые он бросал на её друзей, но предательское сердце не позволяло ни на секунду задуматься о том, что она не должна восхищаться этим человеком — как и он ею.              И сейчас, лёжа на земле, глядя в лицо этого человека, Гермиона думала, что он, возможно, самый красивый из всех, кого она когда-либо видела. И в другом мире его можно было бы очень легко полюбить.              С помутнённым от аппарации сознанием она не удержалась на одной ноге и рухнула, увлекая за собой и Драко. Голова ударилась о землю, и Гермиона издала хриплый крик. Она услышала, как Малфой резко выдохнул, когда они приземлились на траву, и застонала, стоило ему подняться и отстраниться от неё, убрав руку от раны на её животе. Гермиона подняла голову, чтобы оценить ущерб, и посмотрела на Драко.              Зрение было затуманено, и она могла видеть только ярко-красную кровь на его руках и влажный блеск на брюках c рубашкой, насквозь пропитанных кровью.              Красивый — весь в крови. В её крови.              Гермиона уставилась на красные пятна на его ладонях, выделяющиеся на фоне бледной кожи, наблюдая, как кровь капает с запястья, стекает по предплечью в рану на её ноге. Гермиона подняла глаза и заметила, что Драко, тоже наблюдавший за происходящим, слегка покачал головой и встретился с ней взглядом.              Он потянулся за спину, быстро стянул плащ и, сняв маску, бросил в траву.              — Почему так много крови? — Гермиона услышала, как он пробормотал себе под нос, голос, казалось, вот-вот сорвётся, как вдруг Драко судорожно огляделся вокруг, а затем обхватил её голову обеими руками.              Кровь с его ладоней отпечаталась на её щеках, уже немного замёрзших, и Малфой повертел голову Гермионы из стороны в сторону, а затем окинул взглядом и всё тело.              — Почему так много крови? — повторил Драко громче. — Тебя укусили?              На этот раз его голос дрогнул, отчего вопрос прозвучал утвердительно. Гермиона в замешательстве покачала головой, обводя взглядом черты его лица.              Где-то в глубине сознания она понимала всю серьёзность ситуации, но его голос затихал, звучал эхом в её голове — то появляясь, то исчезая. Как будто они оба плыли по течению, но их то и дело засасывало под воду.              Малфой выглядел измотанным и ослабшим. Таким усталым, что Гермиона настояла бы на том, чтобы он взял выходной — в ином мире.              Его глаза светились ярким серебром, как и обычно, но сейчас казались тусклыми и пустыми. Гермиона заметила это по мешкам под глазами, по опущенным плечам и по тому, как его руки касались её кожи, — он исхудал.              Драко всегда казался выточен из чего-то сурового, слепленного из ненависти, нетерпимости и чего-то почти потустороннего, но вместо непринуждённой лёгкости, которая прежде всегда сопровождала его действия, теперь это как будто лишь отягощало его.              — Тебя укусили? — снова спросил он, чётко выделяя каждое слово, и в его тоне чувствовалась настойчивость.              Это заставило Гермиону отвлечься от своих мыслей, и её глаза снова приобрели ясность. Она покачала головой.              — Н-нет. — Прокашлялась она, опустив взгляд на свой живот. — Нет, меня не… укусили?              Сведя брови к переносице, Гермиона открыла рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но её снова прервал резкий голос:              — Это единственное место, где тебе больно? — спросил Драко, снова надавив на её живот, и Гермиона издала дикий вопль. — Здесь и нога?              — Да. — Она энергично кивнула и начала задыхаться. Лёжа на спине, говорить было трудно, пока адреналин последних нескольких минут улетучивался, а боль медленно распространялась. Гермиона потянулась вниз, нащупывая рану. Драко тоже взглянул туда, и его глаза расширились.              — Мерлин, ты чёртова идиотка. — Он отбросил её руку и провёл пальцами по краю раны. — Ты в курсе? — Драко покачал головой и наклонил её, взглянув на Гермиону и издав отрывистый смешок, а затем снова принял серьёзный вид. — Ты могла серьёзно пострадать.              — Разве я не серьёзно пострадала? — Она изогнула бровь и приподнялась на локтях, чтобы рассмотреть живот. Зрелище было ужасным, но порез оказался чистым.              Гермиона протянула руку и потрогала место, где кожа была содрана. Она почувствовала жжение, как если бы к плоти приложили раскалённое железо. Выступила свежая кровь, а затем потекла по животу, капая в траву. Гермиона подняла голову и встретила взгляд Драко.              — Да, но всё могло быть гораздо хуже. Проклятие могло быть каким угодно.              — Но я бы в любом случае не узнала.              Драко насмешливо хмыкнул в ответ.              — Чья это кровь? — спросил он, убирая пальцы с ноги Гермионы и впиваясь ими в мягкую кожу её живота.              — Шарлотты… Женщины, а остальная — моя, наверное. — Мысли Гермионы становились вялыми, замедленными, словно ей требовалось время, чтобы найти буквы и сложить их в слова, отражающие её мысли, а затем с силой протолкнуть их сквозь зубы. Она чувствовала, что теряет кровь — теряла кровь.              Даже если опустить обыденность разговора, Гермиона подозревала, что слишком большие усилия для того, чтобы даже думать, вряд ли были хорошим знаком.              — Я не знаю… прошу, перестань, чёрт возьми, трогать меня. Перестань возиться с раной. — Голос Гермионы стал пронзительным.              — Ты вся в крови, и я не могу понять, истекаешь ли ты ею, но вполне возможно, что да.              — Ну можно же полегче, — сказала Гермиона, откидываясь назад и позволяя голове снова удариться о землю. Небо выглядело очень красивым, и она решила, что это хорошо. Дул лёгкий ветер, и если ей суждено умереть, то истечь кровью рядом с Драко Малфоем — не самый худший вариант, особенно учитывая нынешнее положение дел в мире.              Эта мысль заставила Гермиону улыбнуться, а взгляд, брошенный на неё Драко, дал ей понять, что он знает о её раздражении.              Он испустил ещё один непристойный сухой смешок.              — Ты смешная, Грейнджер.              Гермиона тоже рассмеялась — безудержно, — и смех перешёл в стон.              Стон превратился в кашель, и она поперхнулась, перевернулась на бок и сплюнула кровь. Гермиона втянула воздух — это был конец. Она истечёт кровью… Прищурившись, она попыталась рассмотреть окружающую обстановку — похоже, это был парадный двор очень большого и красивого дома.              Гермиона начала закрывать глаза: вопреки здравому смыслу, просто чтобы насладиться странным чувством покоя, которое она обрела в этот момент.              — Нет, так не пойдёт, — в панике произнёс Драко, а затем она почувствовала, что он сжал её ногу сильнее, чем раньше, а другой рукой прикрыл рану на животе. — Мне нужно, чтобы ты пришла в себя.              Гермиона хмыкнула, открывая глаза и наклоняя голову, чтобы встретить его взгляд. Тот был почти обеспокоенным, что было любопытно.              Прекрасно.              — Мы должны аппарировать через ворота. Я перенёс нас за пределы поместья, поэтому я был бы признателен, если бы ты не потеряла сознание.              Гермиона кивнула и через секунду почувствовала, как руки Драко подхватили её под колени и спину, поднимая тело.              Странное ощущение — невесомость длилась лишь мгновение, а потом Гермиона почувствовала, как её грудь прижалась к груди Драко, а голова упала куда-то в ложбинку его шеи. Комфорт смешивался со жгучей болью; в положении, в котором он держал её, живот согнулся таким образом, что открытую рану раздирало.              Как бы Драко ни пытался осторожничать, было больно, но где-то среди мыслей о смерти, мире и мужчине, который её нёс, Гермиона поняла, что уже очень давно не чувствовала комфорта — даже унции его.              И она подумала, что, возможно, именно его и чувствовала в тот момент.              Вопреки здравому смыслу и полностью функционирующей части её мозга, которая твердила, кто её держит, зачем и куда они отправляются, Гермиона прижалась лбом к его шее.              — Готова? — Услышала она вопрос совсем близко и почувствовала это. Она не знала, где, как или что, но чувствовала это — что-то — и затем просто кивнула.       

***

             Как бы Драко ни держался, как только они приземлились перед поместьем, его колени подкосились от напряжения аппарации.              Он быстро восстановил равновесие, выпрямился и поудобней перехватил девушку, но от боли и тряски у Грейнджер заныл живот. Она чувствовала, как полностью промокшая рубашка прилипла к груди, и это ощущение вызывало тошноту.              Гермиона снова закашлялась кровью и, отняв голову с шеи Драко, с ужасом увидела, как та стекает по его воротнику. В горле жгло, и она чувствовала, как бордовая жидкость высыхает на подбородке и щеке.              Гермиона застонала, чувствуя, что лёгкое головокружение зародилось где-то в глубине её мозга. Подняв глаза и откинувшись назад, она наконец разглядела поместье.              Тёмная стена тянулась в небо, словно никогда не кончалась, точно предостережение об опасности. Словно острые и смертоносные пики крыш претендовали на землю и угрожали богам, на которых указывали.              С этого ракурса здание выглядело устрашающе, будто вырвавшееся из ночного кошмара. Только чёрные и суровые контуры, окутанные сумраком вечера. Плющ, растущий вверх и обвивающийся вокруг передних колонн, напоминал не столько заросли, сколько змей, охраняющих дом и грозящих отравить любого, кто осмелится войти. Фронтоны на крыше казались чем-то, на что можно было тут же нанизать своих врагов.              Драко стоял с Гермионой на руках перед поместьем, как будто принёс её в качестве жертвы.              Услышав торопливые шаги на крыльце, Грейнджер посмотрела в сторону входа в дом, и её сердце на мгновение замерло, когда она встретилась взглядом с Нарциссой Малфой, очевидно только что прибежавшей посмотреть, кто там снаружи. На её лице читались растерянность, гнев и недоверие.              Она ожидала увидеть Драко, а получила Драко и полумёртвую Гермиону.              Нарцисса уставилась на неё, сжав рот в тонкую линию. Гермиона могла её понять — она надеялась увидеть своего сына, а вместо этого перед ней предстала такая картина. Она даже не стала бы винить Нарциссу, если бы та её прогнала.              Ведьма ещё мгновение смотрела на окровавленное тело девушки на руках сына, а затем кивнула.              — Занеси её внутрь.              Гермиона ощутила тяжёлые шаги Драко, поднимающегося по ступенькам. Она снова запрокинула голову, но безуспешно: та повисла, потому что её шея была слишком слаба, чтобы попытаться поднять её и снова прислонить к плечу Малфоя.              Если бы не руки Драко, удерживающие тело в нужном положении, количество капающей на нетронутый мраморный пол крови было неприличным. Голова раскачивалась из стороны в сторону, и Гермиона задавалась вопросом, счастлив ли дом, если он обладает разумом и пьёт её грязную кровь.              Питается смертью одной нечистокровной и маниакально смеётся над её трагической судьбой.              Гермиона смотрела на поместье под другим углом, чем раньше, и её мысли перенеслись в тот ужасный день — последний раз, когда она была здесь.              Сейчас шрам не беспокоил её, и она редко вспоминала о нём, и, хотя кошмары о тех минутах в гостиной случались всё реже и реже, поместье, казалось, вытягивало из неё нечто иное.              Атмосфера — холод, затхлый воздух, запах старого дерева и пустоты — придавала воспоминаниям более реальный облик, чем когда-либо в её сновидениях. Как будто дом почувствовал её присутствие и наполнил сознание всем тем, что она старалась забыть.              На мгновение поместье попробовало напугать её, но попытка так и не увенчалась успехом.              У Гермионы ёкнуло сердце, когда она поняла, что Гарри был тогда с ними. Он так надеялся на другой исход — как они все. На мгновение ей стало интересно, что бы он подумал о ней сейчас — что бы сказал о ситуации, в которой она сейчас оказалась.              Хотел бы он, чтобы она боролась, как бы поступил в этой ситуации, но Гермиона знала, что она не Гарри. Гарри всегда был намного смелее неё, даже безрассуднее, а некоторые утверждали, что и умнее.              Расфокусированно Гермиона смотрела, как потолок проносится перед глазами с пугающей скоростью, а Драко быстрыми шагами уносил её всё глубже в поместье.              Гермиону принесли в комнату на втором этаже в левом крыле, если направление хоть что-то значило для неё, пока голова была запрокинута. Её осторожно уложили на кровать с белым постельным бельем, и Грейнджер сразу поморщилась от неудачного выбора цвета простыней в тот день.       

***

             Когда Гермиона очнулась, в комнате было тепло и уютно — именно так она просыпалась уже много раз, когда кто-то забывал потушить огонь перед тем, как заснуть в убежище. Она повернулась, наполовину ожидая почувствовать мягкую ногу Джинни, прижавшуюся к её ноге, но тут её глаза расширились, и Гермиона почувствовала резкую боль в нижней части живота и желчь, поднимающуюся в горле.              Боль обрушилась на неё разом.       

***

             День 2              Гермиона сначала слышит голоса, пускай неразличимые и слишком тихие, чтобы разобрать слова и личности говорящих. Открыв глаза, она на мгновение не может понять, где находится. Но потом, когда осознаёт окончательно, оказывается во внутреннем дворе Хогвартса, наблюдая за самой собой, стоящей в нескольких метрах поодаль.              Это странно, и Гермиона пытается шагнуть вперёд, но замирает, не в силах сдвинуться с места. Она бросает взгляд вправо, заставляя себя отвести глаза, зная, что увидит.              Гермиона смотрит, как Гарри умирает во второй раз — на самом деле в первый и единственный.              Она чувствует это где-то внутри себя - интуитивно понимая, что видит, как кто-то, кого она любит, умирает, перестаёт существовать. Исчезает в одно мгновение. Вот он есть, а вот его уже нет — всё это означает одно и то же.              Ушёл.              Забыв о последствиях этой смерти, она чувствует пропущенные годы и пустые улыбки. Одинокие праздники и бессмысленные дни рождения, посещение могилы и букет цветов, который ей придётся купить. Воспоминания и смех, которые поблекнут со временем, как бы она ни старалась их сохранить — всё это обрушивается на неё одновременно, и чувство это похоже на боль, которую она никогда не испытывала.              Из её горла вырывается всхлип, гортанный и резкий, и она смотрит, как Гермиона из воспоминаний открывает рот, чтобы закричать.       

***

             День 3              Когда Гермиона очнулась в следующий раз, на улице было ещё темнее, чем когда её привели в дом.              Сознание было затуманено, и потребовалось мгновение, чтобы вспомнить произошедшее. Ясность промелькнула лишь на секунду, а потом Гермиона опёрлась о край кровати, и её вырвало. Тяжело дыша, она наблюдала, как красная жидкость просачивалась сквозь мягкую белую ткань упавшего одеяла.              Лужа на полу выглядела пугающе — вода с быстро распространяющимся по ней красным пятном. Гермиона ещё мгновение смотрела на него, наблюдая, как оно вихрится, а затем внезапно всё исчезло; она повернула голову и увидела Драко, садящегося в кресло сбоку от её кровати.              — Побочный эффект одного из зелий. — Услышала она его небрежное замечание.              Её глаза судорожно поднялись, вглядываясь в тёмно-красные шторы, задвинутые так, что только камин и несколько зажжённых свечей освещали комнату. Было темно, но Гермиона заметила, что комната окрашена в глубокие бордовые и кремовые тона с позолотой, хотя тени в углах комнаты проникали внутрь и придавали цветам менее привлекательный и более угрюмый вид.              Гермиона оглядела себя, отметив повязку на правом бедре и странное отсутствие брюк. Погладив рукой живот, она почувствовала, что вокруг него плотно обмотан бинт.              — Они мешали. Пришлось их снять.              Гермиона подняла голову и прошептала:              — Что?              — Твои брюки. — Драко кивнул на её голые ноги, и Гермиона слегка их сдвинула.              Все ответы, вертевшиеся на кончике языка, исчезли в тот же миг, как только она взглянула на него.              Рейд и последовавший за ним хаос произошли так быстро, что даже в момент затишья после того, как Драко аппарировал их, Гермиона не успела толком его рассмотреть. Мозг был затуманен потерей крови и стремительностью событий, и она больше всего на свете желала, чтобы отдых, который она, очевидно, получила, прояснил все мысли.              Драко стал выше — не так, как Рон, Перси или Джордж. Облачённый во всё чёрное. В тусклом свете комнаты было плохо видно, во что именно он одет, но это лишь подчёркивало его бледность. Подчёркивало цвет его волос — ещё светлее, чем в школе, если это вообще возможно. Почти белый оттенок скорее должен был смягчить его, нежели придать ему угрожающий облик.              Широкие плечи, острые скулы — одного взгляда на него хватило, чтобы Гермиона поняла, что он больше не тот мальчик, которого она знала раньше.              Кем бы он ни являлся сейчас, это был явно не тот Малфой, с которым она была знакома в школе. Это одновременно и пугало, и утешало. Утешало, поскольку и она изменилась, но пугало не только потому, что она находилась здесь, в его доме, но и из-за мысли, промелькнувшей в голове. Пугало, потому что в некоторые дни она становилась совсем другой и не знала, кем была сейчас. На мгновение Гермиона задумалась, не знает ли сидящий перед ней Малфой, кто он такой.              Он выглядел как олицетворение смерти в свете огня — свет едва достигал его лица, и казалось, что вместо этого оно поглощалось целиком и растворялось в чём-то мягком, отчего оно приобрело едва различимые очертания.              И как любой человек — естественно, — интересующийся понятием смерти, Гермиона оказалась почти заинтригована. Почти.              Она быстро схватила лежавшую на кровати простыню, чтобы прикрыться, и тут же поморщилась от внезапной боли в животе. Ощущение было такое, как будто её снова разрезали, как будто вскрыли рану и вытащили горящую плоть.              Гермиона посмотрела вниз и заметила, что повязка чисто белого цвета — крови не было видно.              — Они мешали, когда он пытался сменить повязку, — добавил Драко к своему предыдущему высказыванию.              Гермиона вяло кивнула. В этом был смысл.              Она не знала, связана ли тишина в комнате с тем, что она не выразила своего согласия, но всё-таки прокашлялась, желая, чтобы голос прозвучал немного увереннее. Гермиона нахмурилась и огляделась, не понимая, что происходит.              — Как долго я была в отключке?              — Два дня.              Гермиона хмыкнула, пытаясь найти в себе силы, чтобы чётко вспомнить цепочку событий, которые привели её сюда. В голове всё казалось неясным, словно статическое электричество заполнило пространство между её воспоминаниями и мыслями, и до них было трудно дотянуться и ухватить их.              — Убежище… на него напали. — Это прозвучало как вопрос.              Драко кивнул ей, и Гермиона подождала мгновение, а потом решила, что он больше ничего не скажет.              Она взвесила возможные варианты.              Обычно, чтобы оценить ситуацию, нужны детали — факты, на основании которых принимаются решения и на которые нужен ответ. Сейчас у Гермионы ничего этого не было, поэтому, глядя на Драко с миллионом вопросов и требований ответов в голове, она выбрала один.              — Джинни… с ней всё в порядке?              — Ни у кого из моих знакомых её нет, и её не бросили, так что можно предположить, что в порядке.              — Что случилось?              — С тобой или в убежище?              Гермиона опустила голову, крепко зажмурив глаза, пытаясь прогнать туман.              — В убежище.              Она сморщилась от того, насколько подавленно это прозвучало.              — Я аппарировал с тобой. Мы приземлились возле поместья, и ты чуть не истекла кровью на моей лужайке. Мне пришлось перенести тебя через охранные чары. — Он скрестил руки, откинувшись в кресле. — Мы занесли тебя в дом, и моя мать и наш домовой эльф исцелили тебя.              Гермиона уставилась на него, слегка повернувшись влево, чтобы разглядеть его лицо в свете от огня. Она осмотрелась, заметив, что на улице посветлело: рассвет, если прикинуть, или, может быть, ранний рассвет.              — Я спросила, — прокашлялась она, радуясь, что наконец-то звучит внятно, — что случилось в убежище, а не… Почему шторы закрыты?              — Ты задаёшь много вопросов. — Драко вздохнул, вытер ладони о брюки и начал вставать, глядя на столик перед кроватью.              Гермиона насмешливо хмыкнула.              — Думаю, я могу задать парочку.              — У меня нет времени на расспросы. Тебе скоро должно стать лучше — у тебя в организме уже целый коктейль из зелий. К завтрашнему дню желудок должен полностью зажить.              Драко ещё раз взглянул на неё с пустым, ничего не выражавшим лицом, затем засунул руки в карманы и повернулся к двери.       

***

             Гермиона снова находится в разгаре финальной битвы, и время будто бы замедляется, пока она наблюдает за своим криком. Глаза Гермионы из воспоминаний широко раскрыты, полны слёз и неверия.              Разыгравшаяся перед ней сцена перетекает в её настоящее — в неё саму, — и она живо вспоминает это роковое событие.              Гермиона помнит то единственное мгновение, которое потребовалось её мозгу, чтобы осознать произошедшее, и следующее за ним, когда мозг пытался это осмыслить.              Секунды после, казалось, растягивались и сливались в одно целое, как будто были слишком тяжёлыми, чтобы выдержать самих себя. Как эффект домино, все чувства — вина, ужас, беспомощность — навалились друг на друга и придавили её, так что подкосились колени.              Сейчас, пересматривая этот эпизод, Гермиона удивлялась тому, что огромное количество чувств, которые она испытала в тот момент, не забрали её с ним — что она не умерла вместе с Гарри в то утро.              Она не могла даже вообразить, что способна на такую злость. Потеря друга — потеря того, кого она любила, — затмила всё, что эта потеря значила.              Она не значила ничего, кроме того, что Гарри больше нет - его забрали у неё.              Жестоко и прямо на её глазах. Он умер как мученик за дело, которое было безнадёжным с самого начала. В этом не было никакой цели, и сейчас она понимала это как никогда.              Недели и месяцы после последней битвы показали, что без Гарри жизнь текла своим чередом, и Гермионе было трудно осознать подобный итог.              Она помнит, как чувствовала, что её магия горит прямо внутри неё, пытаясь найти выход, но вырваться наружу было невозможно. Словно держишь руку над открытым пламенем, кожа нагревается и покрывается волдырями, но вместо багровой плоти — пузырящиеся и воспалённые потеря и горе, превращающиеся во что-то осязаемое.              Оно ширялось и проникало в каждую фибру её души, просачивалось в клетки и меняло её как личность на молекулярном уровне.              Гермиона знала точную разницу между тем, кем была тогда и кем стала сейчас, и это произошло именно благодаря тому моменту.              Она смотрит, как падает на землю, как колени ударяются о камни, и вспоминает ощущение того, как те впиваются в кожу. В первый раз она не заметила происходящего вокруг, но теперь видит — абсолютную тишину перед началом хаоса.       

***

             Прижавшись к изголовью кровати, Гермиона оказалась почти на уровне глаз Нарциссы Малфой, когда та вошла в комнату. На несколько секунд снова воцарилась тишина, Нарцисса всё ещё стояла в дверном проёме, сделав паузу и наблюдая за Гермионой, а затем подошла на несколько шагов к кровати.              Несмотря на несколько коротких встреч во время последней битвы, Гермиона так никогда с ней и не познакомилась. Когда она впервые увидела Нарциссу Малфой, одинокую и молчаливую, сразу прояснилось несколько вещей.              Драко был сыном своей матери.              Если от Люциуса он получил внешность: волосы, телосложение, угрожающий и преследующий взгляд, и, казалось, язвительность и нетерпимость практически незаметно перешли от отца к сыну, — то что досталось ему от матери?              Драко передались её глаза.              Нарцисса не произнесла ни слова, когда вошла в комнату. В воздухе повисла тишина, отягощённая ситуацией, в которой оказались обе ведьмы. Однако в этом молчании чувствовалось и ожидание.              Нарцисса не знала, что за последние месяцы Гермиона научилась молчать, прикусывать язык и выжидать, поэтому она не заговорила первой.              Гермиона рассматривала мантию миссис Малфой: светло-серого цвета с серебряной вышивкой по краю, которая слегка поблёскивала, когда она закрывала дверь. Ни единой складки и идеально застёгнутые пуговицы. Волосы Нарциссы были распущены и слегка завиты, отчего она выглядела гораздо моложе, чем Гермиона себе представляла. Она не походила на маму, в ней не было ни капли заботы — однако она выглядела как Малфой.              Хитрой. Проницательной. Тактичной.              И Гермиона видела всё это через глаза — глаза Драко. Они были точно такого же серебристого оттенка, как у её сына, и Гермиона увидела взгляд, который наблюдала бесчисленное количество раз на протяжении многих лет. Нарцисса смотрела на неё — изучала.              Однако Гермиона не хотела отступать, поэтому отвечала на взгляд Нарциссы до тех пор, пока ведьма не разорвала зрительный контакт. Тяжело вздохнув, она сделала ещё несколько шагов к Гермионе и сцепила руки перед собой, затем приосанилась и наконец заговорила:              — Как вы себя чувствуете?              Её чопорная осанка и спокойствие резко контрастировали с тем, что чувствовала Гермиона. Ментально? Она не могла даже помыслить о том, что творилось в её голове. Физически? Чувствовала себя не лучше. Однако больше всего её тревожила непринуждённость, с которой Нарцисса ждала ответа.              Как будто это был совершенно будничный вопрос и она не совершала ничего необычного, задавая его.              Проснувшись, Гермиона ощутила себя бодрой и отдохнувшей. Нога болела не так сильно, и девушка не сомневалась, что если бы она посмотрела вниз, то увидела бы на ноге ровный белый шрам. Живот выглядел иначе, и если судить по тому, сколько усилий потребовалось Гермионе, чтобы сесть, то рана ещё не полностью зажила, но самочувствие стало намного лучше, чем когда она очнулась в первый раз.              Что, по сути, оставляло её на милость Нарциссы — если ведьма попытается предпринять что-либо, помимо тревожного радушия. Что тоже было неплохо, потому что Гермиона знала, что паника ни к чему не приведёт — паника убьёт тебя. А Гермиона не сомневалась, что где-то в её сознании затаилась паника, которая рано или поздно вырвется наружу, но на всякий случай сделала глубокий вдох и расчётливо прищурилась.              Один взгляд на ведьму дал Гермионе понять, что эта женщина не оценит лжи. Заслуживает ли она этого или ожидает, Гермиона не знала, но могла предположить, что Нарцисса Малфой не из тех, кто потерпит враньё. И кто ходит вокруг да около. Поэтому Гермиона решила быть честной, полагая, что Нарцисса будет уважать такое поведение больше.              — Ещё болит. Нога в порядке. — Гермиона заглянула под одеяло, отметив, что оказалась права насчёт шрама. — Но живот всё ещё болит. И, наверное, я… я немного не понимаю, зачем я вообще здесь.              Коротко и ясно.              — Мне жаль это слышать. — Нарцисса обогнула одно из больших кресел и села в него, затем поправила платье. — Я обязательно принесу ещё пару зелий — может, к завтрашнему дню вам станет лучше.              — К завтрашнему дню?              Нарцисса встретила её взгляд, и Гермиона ещё немного придвинулась к изголовью кровати.              — Всё верно. — Гермиона и не думала о завтрашнем дне, учитывая, что в последний раз, когда она чувствовала подобную тревогу, где-то в глубине сознания знала, что могла умереть. Теперь она сидела здесь, и над её головой нависало «завтра». Что будет после? Возможно, наступит ещё одно завтра, а потом и ещё, и ещё, и ещё, пока кто-то — она либо будущее — не сдастся.              Нарцисса строго посмотрела на Гермиону, очевидно заметив удивление, промелькнувшее на её лице.              — Пожалуйста, имейте в виду, что я не рада, что Драко привёл вас сюда. Я считаю, что это было глупо и эгоистично, но теперь вы здесь. В безопасности. Никто не причинит вам вреда. Я точно не причиню.              — А Люциус? — Это имя вылетело изо рта Гермионы прежде, чем она успела обдумать это, и на мгновение она отпрянула назад, увидев выражение лица Нарциссы.              — Он тоже. Вам не стоит беспокоиться о нём. — Она прокашлялась, встала и снова разгладила платье. — Пока вы будете находиться в этом крыле дома, всё будет хорошо.              Гермиона смотрела, как она идёт обратно к выходу поворачивает ручку и открывает дверь, но потом мешкает.              — Если вам что-нибудь понадобится, пожалуйста, не стесняйтесь спросить.              Нарцисса подарила Гермионе скромную вынужденную улыбку, затем оглянулась на кресло, в котором сидела, и закрыла за собой. После её ухода Гермиона некоторое время смотрела на дверь, пытаясь понять, что происходит. Не сказать, что она считала Нарциссу жестокой женщиной — честно говоря, она знала о ней очень мало, но ведьма никогда не казалась таковой. Все худшие черты Драко достались ему от отца, и это всегда бросалось в глаза.              Если честно, Гермиона пребывала в лёгком шоке.              Война ожесточает людей. Заставляет их ожидать чего угодно и полагать, что они всё потеряют. Война сурова в том смысле, что для неё не существует границ. Она никогда не перестаёт обкрадывать тебя, забирая всё самое дорогое.              Любимых, семью, самого себя.              Сложно было ожидать чего-то значительного, поэтому, сидя на кровати с балдахином в спальне, размером больше, чем многие убежища Ордена, Гермиона не могла не чувствовать себя немного не в своей тарелке. Она создала из себя воина, и теперь она ощущала себя настолько выбитой из колеи, что это было почти смешно.              Сбросив с себя одеяло и простыни, Гермиона наклонилась и присмотрелась к шраму на ноге. Он не отличался красотой, но, честно говоря, её это не волновало. В какой-то момент жизни он наверняка беспокоил бы её, но сейчас она поняла, что есть гораздо более важные вещи, о которых стоит волноваться, нежели шрамы.              Она посмотрела на бинт вокруг талии, слегка отодвинула его, чтобы взглянуть на кожу.              Плоть была воспалённой, раздражённой и покрасневшей, но рана закрылась и больше не кровоточила, хотя капли крови выступали по краям. К коже было больно прикасаться, но Гермиона стиснула зубы и всё равно сорвала остатки бинта. С ним было невероятно неудобно.              Она подняла голову, услышав небольшой хлопок, и заметила, что на прикроватном столике появилась тарелка с едой и пузырёк с каким-то белым переливающимся зельем.              Значит, вечер, подтвердила она про себя, откидываясь назад, чтобы заглянуть за шторы. За ними виднелся клочок неба, и Гермиона наблюдала, как оно окрашивается в жуткие оттенки жёлтого, фиолетового и чёрного, сочетающиеся с пятнами на коже вокруг её бедра и живота.