Поставь на кон что-то другое

— Когами? — голос накатил из-за спины мягкой волной. Когами даже не вздрогнул, обернулся через плечо. На пороге его спальни стоял Гино в чёрном длинном плаще с поднятым воротником, подсвеченный светом из коридора, на волосах его стремительно таяли редкие снежинки. Снежные зимы — редкая радость в Токио. — У тебя дверь открыта, — сообщил он. Когами пожал плечами. Ну не запер, велика беда, больше проблем бы возникло у того, кто попытался бы к нему вломиться, чем у самого Когами. Сильнее неудобство доставляло то, что он забыл рубашку сменить, когда вернулся вчера домой, и пропустил ужин. — И я, между прочим, позвонил в дверь, прежде чем войти, — добавил Гиноза, в голосе его слышались звенящие напряжённые нотки. — Прости, я не слышал, — улыбнулся Когами. Он запустил пальцы в волосы, взъерошивая неаккуратные жёсткие пряди, походившие на помятого ежа. — Ты толком не отвечал на звонки последние несколько дней, — продолжал объясняться Гиноза, — и я решил заглянуть, раз сегодня у тебя выходной. Когами усмехнулся про себя. Ему самому следить за расписанием помогал коммуникатор, а Гино выучил его распорядок довольно быстро. Может, тоже записывал, Когами бы не удивился. Они встречались чуть больше двух месяцев, но Гино ни разу не забывал ставить будильник так, чтобы Когами не опаздывал на работу, когда оставался у него, и всегда чётко знал, когда на ночь у Когами он сам остаться не сможет, потому что тому на ночную смену. — Я рад, что ты зашёл, — ответил Когами. Гиноза вроде расслабился и отмер, проходя в комнату, но вновь нахмурился, обойдя кровать и заметив, чем там Когами занимался, сидя на полу. По ковру были разложены материалы дела, отчёты, снимки с мест преступлений и фото с приписками от Сасаямы, схемы, связывающие жертв друг с другом, нарисованные Когами на обороте рекламы суши-ресторанчика. Экран коммуникатора горел деталями по новой жертве. Когами свернул его, пока Гино не успел рассмотреть. — Ты вообще спал этой ночью? — спросил Гиноза. — Не особенно, — признался Когами, откидываясь спиной на кровать. Плечи и шея были словно каменные, голова гудела от усталости, закончить с работой следовало бы несколько часов назад, но он просто не мог. — А когда ты последний раз нормально спал? Гиноза смотрел в его лицо, поджав губы, и Когами знал, что он там видел. Тёмные круги под глазами, морщину, залёгшую между бровей, и колючую неаккуратную щетину трехдневной давности. Упорство, отпечатавшееся на лице, злость и досаду в глубине глаз, самоотверженность, вытянувшую губы в жёсткую бескровную линию. Праведный гнев человека, из чьих рук раз за разом ускользало чудовище, расчленявшее людей. Гиноза громко вздохнул и расстегнул плащ. — Я сделаю кофе, — сказал он, направляясь к выходу. — Полагаю, ты не завтракал. Время было не совсем подходящее для завтрака, ближе к обеду, но Когами ничего не ел со вчерашнего дня и даже не отдавал себе в этом отчёта, погрузившись в работу сверх меры. Его и вовсе посещали сомнения, что можно нормально есть после того, что он увидел на последнем месте преступления. Не более кроваво, чем тот же «Уничтожитель» доминатора, но куда более жестоко и бесчеловечно. Когами окончательно уверился в том, что если убийца и имел зуб на своих жертв, пытаясь их за что-то наказать или в чём-то обличить перед человечеством, то суть этого была ясна только его больному мозгу, ни один нормальный человек не смог бы этого постичь. Такое грозило бы сумасшествием и пожизненной пропиской в местах строгой изоляции, где в каждой камере была возможность пустить смертоносный газ в любой сомнительной ситуации. На этот раз жертвой стал известный благотворитель, борец за права человека, видный, образцовый член общества. Сначала его выпотрошил и собрал заново убийца, а потом тоже самое сделали взбешённые обезьяны в вольере Императорского Зоопарка, где было выставлено тело. Девушку, что обнаружила его, пришлось отправить на реабилитацию тут же. Когами за свою карьеру в Бюро Общественной Безопасности повидал ничуть не менее отвратительные вещи, но порой у него возникал вопрос: где тот предел, что он в состоянии принять со всей стойкостью? С предыдущими жертвами растерзанного мужчину ничего не связывало, с заброшенной зоной Огисима, на первый взгляд, тоже. Кроме одного. Убитый благотворитель был отцом Кирино Токо, девчонки, которая любила делать размытые фотографии в опасных районах. Когда Сасаяма узнал об этом, он от бешенства чуть не погнул прутья в обезьяньей клетке. По этой причине Когами отчаянно не хотел брать его с собой в академию Осо, где не только обучалась Кирино Токо, но и преподавал Тома-сенсей, большая заноза в заднице Сасаямы. Однако Сасаяма клялся, что не будет устраивать сцен. Он смотрел почти умоляюще, и Когами понимал, что это единственный шанс подневольного исполнителя увидеть девчонку, что стала отчего-то близка сердцу, и утешить её не только пустыми словами в переписке. Девочке было сейчас тяжело, и пусть латентный преступник мало походил на должную психологическую поддержку, их дружба что-то значила даже для Когами. И он согласился. Пока Тецука была у руководства академии и они ждали разрешения встретиться с Кирино, Сасаяма вываливал на Когами всё больше и больше подробностей о его главном подозреваемом. Он говорил сквозь зубы, словно боялся, что если разомкнёт челюсти, начнёт орать и буйствовать. Возможно, это было недалеко от истины. — Подростком его подобрали в Огисиме! — плевался Сасаяма. — Хотя он и не помнил ничего о том, что с ним произошло до этого, он определённо родился и рос там. Хорошие люди там не вырастают. И это уже не просто совпадение! Оказалось, что родителей у сенсея не было, а фамилию он носил по названию приюта для сирот, в котором вырос. Непростая судьба и такая выдающаяся карьера — молодой преподаватель в престижной академии Осо. Вполне возможно, что его родители имели не самый чистый психопаспорт и их трагическая гибель повлияла на мальчика, но теория о наследственной предрасположенности к потемнению оттенка была не доказана, а воспоминаний о каких бы то ни было ужасных событий у него не осталось. Какова была вероятность, что всё это, тем не менее, повлияло на него? Цифры его предыдущих проверок говорили однозначно — нулевая. Но связь с Огисимой и правда выглядела не совпадением. Вот только то, что вылазки Кирино Токо в Огисиму были связаны с её любимым учителем, за которым она бегала по пятам, было ясно с самого начала. А сенсей, сенсей вполне мог ходить туда из желания что-то вспомнить о своём детстве. Глупое и опасное желание, но люди порой поступали глупо и необдуманно, такова была их природа. И всё же, притягивать смерть отца Кирино к району Огисима через учителя его дочери на основании всего этого Когами не собирался. Он был благодарен Сасаяме за такие упорные поиски и не собирался совсем уж отмахиваться от подобных сведений, но его всё ещё злило нарушение всяких правил. — Данные по делам, связанным с детьми, засекречены, — произнёс Когами, глядя на Сасаяму сурово. — Даже Караномори не получит их без запроса к начальству. Куда ты опять влез, Сасаяма? — Ты что, не понимаешь?! — Сасаяма злился, ему с трудом удавалось держать свой гнев под контролем, казалось, вот-вот пар из ноздрей повалит.  — Во всём виноват он или его приятель Макисима. Что, если они выбрали отца Кирино, потому что она общалась с нами и показала мне фото? Ей просто повезло, что она не попалась им в лапы лично! Сасаяма не просто переживал за девочку, он боялся оказаться виновным в её трагедии, не защитить, как когда-то не смог защитить сестру. — Я тоже хочу найти убийцу, — ответил Когами. — Но мы должны сохранять хладнокровие и разум, пусть это и нелегко. В коридорах на них глазели, откровенно или исподтишка, ученицы оборачивались и шептались, обходя их стороной, а преподаватели пытались разогнать тех поскорее, бросая недовольные взгляды на сотрудников Бюро. Когами хотелось быстрее разобраться с опросом Кирино. Он надеялся получить хоть какую-то зацепку, иначе это всё уже превращалось в катастрофический провал. Он понял, что всё напрасно, когда увидел Кирино. Девушка держала себя в руках изо всех сил, хотя и было заметно, что провела в слезах она не один час. Глаза были пустые и растерянные, утопленные в ужасе трагедии и непонимании. Она ничем не смогла бы им помочь. Слушая её сбивчивый рассказ о том, как она вернулась домой и не обнаружила отца, не заподозрив ничего необычного, Когами смотрел в окно и перебирал в голове все улики, начиная с самого первого преступления, тасовал их, повторял по кругу, шёл как будто вдоль тонкой нити, во тьме обозначающей путь, и не мог её ухватить. — Можем мы переговорить с учителем Тома Кодзабуро? — спросил Когами у директора, когда Кирино отпустили. Это решение было спонтанным, Когами будто захлестнуло на мгновение идеями Сасаямы. Он никогда не отбрасывал версии и улики просто так, так почему бы не дать теории Сасаямы шанс. В конце концов Огисима была местом, которого коснулось зло. Пусть Тома Кодзабуро злом не был, но вдруг он мог заметить его тень. — Тома-сенсей? — удивление директора было ничуть не меньше удивления Тецуки и Сасаямы, которые услышали его слова. — Когами-сан? — Тецука озабоченно нахмурилась. — Кирино-сан близка с Тома-сенсеем, насколько мне известно, — ответил он. — Может быть, он сможет рассказать что-то чуть более внятное про её отца. Разумеется, Когами немного приврал. Это знал и Сасаяма. Тома-сенсей не выделял Кирино среди других учениц, не оценивал высоко её работы, хотя сам увлекался фотографией, скорее игнорировал, но не объяснять же всё директору академии. По глазам Тецуки он понял, что ей объяснять придётся. Она тоже слышала от Сасаямы эти параноидальные теории, но в отличие от Когами не позволяла тому приседать себе на уши. Очевидно, она жаждала узнать, какого чёрта Когами опять ввязывался в заварушки, по-глупому организованные Сасаямой. Тома Кодзабуро был молодым и приятным мужчиной, он вежливо отвечал на все ничего не значащие вопросы Когами и сдержано улыбался, но внутри у Когами всё переворачивалось. Словно Сасаяма заразил его этим своим чертовым чутьем, и Когами научился не хуже менталистов видеть ауру настоящего преступника. В реальности всё было гораздо проще: он умел по лицу читать чувства людей, когда они ему врали, даже если те умели хорошо это скрывать. Тома Кодзабуро не лгал ему, Когами видел это по глазам, но откуда взялось это неприятное чувство, сжимавшее сердце, он не понимал. — Расскажите, что вы делаете в Огисиме, — потребовал Когами. Он не стал говорить, что Тому там видели не раз, но тот не стал отрицать. И сказал то же самое, что ещё полчаса назад крутилось в голове самого Когами. — Я родился там, — ответил Тома. — Ничего не помню о своём детстве, увы, я вырос в приюте. Но недавно мне удалось узнать, где я жил вместе с матерью. Хотелось вспомнить хотя бы её лицо, — он улыбнулся. — К тому же в Огисиме есть оранжереи, где растят настоящие помидоры, да простит меня Бюро Общественной Безопасности. Боковым зрением Когами заметил резкое движение. — Сасаяма! — вскрикнула Тецука. — Что вы себе позволяете, исполнитель?! Сасаяма выхватил доминатор и направил его прямо в лицо Томы. Тот и не вздрогнул. Не такую реакцию Когами обычно видел на их оружие, даже у самых уверенных в своём оттенке граждан. — Я просто проверю преступный коэффициент сенсея, — с ядовитой улыбочкой произнёс Сасаяма. — Это ведь самый быстрый способ. Тома-сенсею нечего бояться, если он чист. — Сасаяма! — рявкнул Когами. Доминатор не изменял форму, а значит даже если коэффициент Томы подскочил, то не выше режима «Парализатор». Когами был уверен: Сасаяма выстрелит, не спросив ни у кого, если у него будет такая возможность. — Сасаяма! — в голосе Тецуки звучали те режущие металлические оттенки, от которых обычно мороз пробегал по шкуре. — Так не осуществляются проверки гражданского населения! Имей уважение. Тома молчал. Руки Сасаямы дрогнули и он опустил доминатор. — Сколько? — спросил его Когами уже в машине, когда они распрощались с академией Осо, и Тецука отчитала Сасаяму и принесла извинения Тома. — Двадцать восемь, — выплюнул Сасаяма, глядя в окно. Вся его теория, даже намёк на то, что Тома участвовал в убийствах или знал о них, разбивалась о цифры, светящиеся небесно-голубым оттенком порядочного члена общества. Но Сасаяма, очевидно, не собирался бросать взятый им след только из-за этого. Когами отчего-то тоже. Кристально чистый оттенок Томы Кодзабуро и его фальшивая улыбка стояли перед глазами два дня после того разговора. Неприятный привкус их беседы, который взялся не понятно откуда, не смогли смыть ни душ, ни кофе, сваренный Гино. Когами сидел на кухне в одном полотенце, ковыряя омлет, который приготовил ему Гиноза, и старался хоть на минуту выкинуть из головы работу. Ещё полчаса назад он и не думал о том, что скучал, но стоило увидеть Гино, и Когами понял, как сильно его не хватало. Вот этого его недовольного взгляда из-за очков, его запаха, голоса, тела, его тепла. Их близости и разговоров. Наверное, только одно мешало все эти дни позвонить и просто позвать его к себе: Когами боялся, что начнёт обсуждать с ним «Дело об образцах». Их разговоры были настолько лёгкими и доверительными, а Гино был таким рассудительным и умным, что всегда умудрялся натолкнуть Когами на верный путь. Он словно понимал его, и они дополняли друг друга. Когами уже успел рассказать Гино многое, что не следовало бы, о деле, которым занимался первый отдел, но продолжать это дальше было просто опасно. Он не мог допустить, чтобы эта отрава проникла и в Гино, но она уже совсем не выветривалась из собственной головы. Он знал это чувство: теперь ему уже не остановиться, пока он не поймает преступника. И в этот раз, следуя за ним во тьму, он заходил всё дальше. — Меня волнует твоё состояние, Когами, — Гиноза говорил совсем как психолог в Бюро. — Нельзя так зацикливаться на деле и забывать про себя. — Мне нужно поймать преступника, Гино. Столько людей погибло от его рук, я не могу позволить этому продолжаться. — Я прекрасно понимаю, поверь. Но кто будет ловить твоего преступника, если ты сломаешься по дороге? — Тецука-сан, — пожал плечами Когами. — Это не смешно! — голос Гинозы почти сорвался на крик. — Бессонные ночи это одно, но твой оттенок — совсем другое. Ты наполнен злобой, я вижу это по твоим глазам. — Злиться нормально, Гино. Гиноза скривил лицо и встал со стула. — Не разговаривай со мной, как с идиотом. Ты знаешь, о чём я говорю. Не о праведном гневе, стремлении к справедливости и сочувствии к жертвам. Я о мести. Ты хочешь, чтобы этого маньяка разорвало на куски. — Разве он этого не заслужил? — Это решаешь не ты. Гиноза был прав. Суд и приговор — долг «Сивиллы», задача Когами — лишь выстрелить. Но кто смог бы думать о другом, видя все те зверства, что этот монстр сотворил? Можно ли называться человеком, не испытывая подобных чувств? — Чем быстрее я раскрою это дело, тем быстрее всё закончится, — выдохнул Когами. — Ты же не один, остановись! Когами подхватил его руку и потянул Гино к себе, прижимаясь щекой к его груди. Гино запустил дрожащие пальцы в его мокрые волосы, поглаживая, пытаясь причесать их на автомате. — У тебя есть коллеги, исполнители, аналитики, — тихо бормотал Гино, гладя его шею и волосы. — То, чем ты занимаешься тут один, опасно. Когами молчал. Он был согласен, но он не мог просто включить голограмму рождественской ёлки и читать книжку, наглотавшись антистрессовых. Да, у него было целое Бюро за плечами, и Когами готов был поклясться, что каждый из его коллег хотел поймать преступника не меньше, но чувство было такое, что всё зависит именно от него, что нужно надавить на себя ещё чуточку больше, чтобы взломать эту головоломку. — Я хочу знать твой коэффициент преступности, — настойчиво заявил Гиноза. — Давно ты проверялся? — Восемьдесят шесть, — просто ответил Когами. Гиноза дёрнулся в его руках, попытавшись вырваться, но Когами сжал его сильнее, не пуская. Он знал всё, что тот сейчас ему скажет. То же самое, что говорил психолог Бюро. Он был в считаных единицах от опасной сотни. После восьмидесяти сотруднику Бюро обычно рекомендовали пройти добровольную реабилитацию, чтобы стабилизировать коэффициент, но Когами отказался. Всё и так зашло непозволительно далеко: Огисима, которую они в первый раз бросили, не проработав до нужной точки, обыски складов, которые слишком затянулись, да ещё та неделя, что Когами провалялся в больнице. Они так сильно расслабились, потому что до последней жертвы долгое время не всплывало других убийств, но теперь не было времени ни на одну задержку. — Ты с ума сошёл?! — Гиноза почти шептал, больно вцепившись в плечи Когами, будто голос разом оставил его. — Я справлюсь. — А если нет? Гино буквально трясло в его руках. В глухом голосе звучал металл негодования и яд отчаяния. Когами тяжело вздохнул и выпустил его из объятий. Он тоже начинал заводиться. — Я не первый год работаю в Бюро, — произнёс он, глядя в злые глаза напротив. — Я видел пугающие вещи, такие, что эффект «Уничтожителя» уже не шокирует. Конечно, от подобного может потемнеть оттенок, но система не зря выбрала меня для этой работы. Я всегда справлялся, справлюсь и в этот раз. — Ты заходишь слишком далеко. — Мне просто нужно понять, что за всем этим кроется, чтобы найти его. Понять, что всех их связывает. О чём думает убийца. — В том-то и дело! Чёрт тебя дери, Когами, — Гиноза саданул кулаком по столешнице, палочки выпали из тарелки и покатились по столу, — ты не можешь думать, как убийца! А если станешь, твой оттенок окрасится таким же чёрным, как у него! Когами горько усмехнулся. — Ты что, смеёшься, что ли? — Гиноза вытаращился на него, как на полоумного. — Мой семпай Ваку-сан, первый напарник, с которым я работал, когда только попал в Бюро, всё время говорил о том же самом, — пояснил Когами. — «Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.» Когами встал, шагая к Гино. — Вы оба правы, — продолжал он, — но мне нужно узнать преступника, чтобы раскрыть его преступления. — У преступника и его преступлений одно лицо. Я не хочу видеть его и у тебя. Слова Гино звучали одновременно желчно и жалобно, как будто он хотел ударить Когами побольнее и очень боялся попасть в цель. Но не это потрясло Когами, а внезапная искра прозрения, от которой вспыхнула и рассыпалась в труху пелена, всё это время скрывавшая чувство тревожной догадки. У преступника и его преступления одно лицо. Тома Кодзабуро не лгал ему, всё дело было в самом его лице. — Прости, пожалуйста, мне нужно позвонить, — бросил Когами, сорвавшись в спальню, где оставил на тумбочке свой коммуникатор. — Мы договорим позже. Гиноза за его спиной недовольно цыкнул. Когами застегнул браслет на запястье, одновременно роясь в шкафу в поисках одежды, и набрал Караномори. — Ох, Шинья-кун, я хотела бы, чтоб ты чаще звонил мне в свой выходной, — сладко запела она, разглядывая с экрана видеосвязи его голый торс. — Караномори, мне нужно, чтобы ты сделала анализ ДНК неопознанной девушки, второй жертвы, на предмет родства с одним человеком, — Когами некогда было играть во флирт. Караномори сразу сделалась серьезнее. — Конечно. Кто наш «родственник»? Лицо девушки не было сильно изуродовано, но всё же оно пострадало, а её фотографий у Бюро не было, потому что они так и не смогли опознать тело. Когами лишь в общих чертах представлял, как она могла выглядеть при жизни. — Преподаватель академии Осо, Тома Кодзабуро. — Тома Кодзабуро? — удивилась Караномори. — Тот тип, вокруг которого бегает Сасаяма? Когами кивнул. — Хорошо, сделаю. Его данные Караномори должна была получить без проблем и дополнительных запросов, а значит это не займёт много времени. Но в любом случае сидеть и ждать Когами не мог. Следом он набрал Сасаяму. — Бьюсь об заклад, ты выяснил старый адрес Томы Кодзабуро в Огисиме, — произнёс он без лишних вступлений. — Пришли мне его. — И что ты собираешься делать? — недоверчиво спросил Сасаяма. — Навещу его, разумеется. — Один? — Мне некогда сейчас мотаться за тобой в Бюро, вызову автозак, если что нарою. — Эй! — крикнул Сасаяма. — Так не… Когами оборвал звонок, не дослушав его претензий. Он очень сомневался, что что-то найдёт в доме Тома, тем более после того, как прямо сообщил ему о том, что Бюро в курсе его похождений в заброшенную зону, но совершить ещё одну ошибку, не проверив, Когами бы не рискнул. Гиноза ждал его в прихожей, уже одетый в свой чёрный плащ. Он смотрел холодно, хотя хмурые брови выдавали его волнение. — Я могу подбросить тебя до места, — сказал он. Когами молча кивнул. Что бы Гиноза ни говорил и ни думал, он не ушёл, хлопнув дверью, и не попытался помешать Когами делать то, что тот собирался.