Our summer

      Всем развлечениям суждено заканчиваться, поэтому скоро Дазай раздраженно пнул системный блок, попадая точно по кнопке. Ему наскучило проходить один и тот же момент, из-за его «выборов» отношения с игровыми персонажами портились. Где-то на фоне очень обиженно и разочарованно кричал Ацуши: — Что ты наделал? Он же был нашим другом! Я больше не дам тебе играть… Поэтому второй все время затаскивал младшего в азартные игры, а мальчишка велся как последний дурачок. Все искренне мечтал оставить позади Осаму, но изначально цель была провальной: Карты — неудача. Бот Казино в Телеграмме — валюта шатена за несколько часов перешла отметку в десять миллионов; а потом и в пятьдесят. Другие варианты быстро наскучили, а еще состояние младшего время от времени давало о себе знать. Болеть летом было отвратительно, но Ацуши стабильно подхватывал простуду пару раз в год. А оттого и не сильно расстроился. Дазай оставался рядом, все равно отцу он был неинтересен и не нужен сейчас. Снова он не позвонил. Шатен бы и не ответил. Время позднее сморило детский организм, поэтому через какое-то время они оба перебрались на узкую кровать, но каким-то чудом не касаясь друг друга. Именно в такие моменты сирота чувствовал себя комфортно, знал, что это от жизни ему и нужно. Стоило только старшекласснику пошутить, как все лишние мысли отходили на второй план, а седовласый глуповато начинал улыбаться. — Эх, снова пялишься на меня бедного… взгляд отвести не можешь, такой красивый? — Дазай же, упираясь локтем в подушку, устремил свой взгляд на мальчугана. Накаджима чихает. Значит, правда. — Эй! — обиженно буркнул Ацуши, краснея и отодвигая голову на подушке чуть дальше. Всегда ему так не везло. Собеседник начинает хихикать, уловив всю комичность ситуации. Смущенность всегда была его талантом и очаровательностью. Скромность мальчика была его незаметным оружием. Помолчав с минуту-две, Ацуши наконец-то решился на начало нового диалога: — Помнишь, как я надел тебе шарф? — как бы в шутку, не без мечтательности начал Накаджима, сам и не понимая, что начинает копать все глубже. Он имел ввиду, что Осаму слишком о нем заботится, прямо как мальчишка тогда. У бара. — Шарф? Что за шарф? — Дазай недоуменно выгнул бровь. Конечно, он так ничего и не вспомнил. Стоило бы ему рассказать сейчас? Определенно нет. У них только только все наладилось, что, если Осаму посчитает его поступок отвратительным? — Ну… Тогда, в «Люпине»! А, блин, точно, тебе же память алкоголем отшибло, — Ацуши состроил недовольное выражение лица, а Дазаем намек был понят. Старший загадочно улыбнулся, медленно приближаясь и нервируя этим оппонента все сильнее. — И что, ты правда поделился? Это так мило, — сладко протянув эти слова, Осаму ухмыльнулся. Такой жест он оценил высоко, заведомо зная, что самому Накаджиме шею прикрыть было нечем. Но игривое настроение быстро пропало, стоило лишь задуматься об этом. Выждав несколько мгновений, лицо он отвернул к окну. Стемнело совсем, а старинное деревянное окошко явно придавало какого-то шарма и магии. Со временем ему стало интереснее замечать незначительные детали. Хотелось всего-то начать с простого флирта, чтобы разбавить диалог, но непроизвольно тянуло на серьезность. Да и не было смысла и желания поддаваться порыву и слишком скоро отвечать взаимностью. Золотые глаза подметили переменчивость в чужом настроении. И хоть в этой ситуации было все до ужаса очевидно, Осаму также ценил Накаджиму за его проницательность. И молчаливость в том числе. Дазаю лик луны придавал задумчивость: а теперь простая шутка про любование перестала ей быть. Ацуши был не из тех, кто часами мог рассматривать каждую родинку и морщинку, а также мастером в словах точно не стал бы, но Осаму открывал в нем что-то новое. Старший мог придумывать, приукрашивать, но никогда не стал бы всматриваться в лицо какого-то случайного мальчишки. Но Накаджима им не являлся; снова разговор терял всякий смысл. Дазай улегся на спину, снова глядя то на звездный потолок, то в окно. Сердце билось часто, казалось, даже громко, а тепло пробило даже кончики пальцев. Никто не проявлял к Осаму заботу так часто, как этот малец. Щеки, на удивление, сами порозовели. Жар, прилипший к ним, все не хотел сходить. Хотелось улыбнуться. Но даже с повернутой головой младший может что-то заметить, поэтому идея сама по себе отпала. Оба парня лежали на спинах, поэтому рука Дазая коснулась чужой, стоило ему убрать локоть. Неловко, тепло, странно и смущающе. Сиротка, на удивление, самостоятельно начинает оглаживать чужую ладонь, а позже переходит и на костяшки, пересчитывая. В репертуаре чувств Осаму почти никогда не было стыда или растерянности, но это не тот случай. Что-то явно поменялось со дня признания Накаджимы. Он больше… не был так скован? Дазай видеть не мог, но мельком представлял такое же смущение и у друга. Эм… друга? Старший хоть и не был дураком, но до конца не понимал смысл своих действий: влияние случая или любовь. — А ты бы… пришел за мной, если бы я?.. — ощутив небывалое волнение, Ацуши закусил губу. В какой-то степени это даже было весело: испытывать себя на эмоции и чувства. Не знать, как ты сам отреагируешь и что скажешь в следующий момент. Вопрос глуп, Накаджима, может, даже уже знает ответ. Но надо убедиться. Усмирить тревожность, узнать, что творится внутри Осаму. Изучить его голову, забраться под кожу, сплестись руками, и этого хватило бы. Читать мысли и быть спокойным. — Если бы ты напился в хлам? Ацуши… я бы был с тобой, — Дазай, осознав сказанное, пытается все превратить в шутку, но поздно. Такое «откровение» совсем не оправдывало надежд собеседника. — Нет, я бы затащил тебя. В бар. Это слышать неприятно. — Тогда бы я протрезвел и снова тебя забрал. Честно! — такая невинность часто поражает. Из всех эмоций Накаджимы волнение - самая яркая, и видеть ее в чистейшем проявлении странно. Но, на удивление, приятно. Ацуши жмурит глаза, неосознанно сжимая чужую руку все сильнее. Грубее, жестче, но не с целью обидеть. С истинным желанием сохранить подле себя и спасти. — Верю, — Осаму, не поворачиваясь лицом, складывает их руки в замок. Мальчик аж замирает, чуть ли не дергаясь в такой ответственный момент. Замочек. Переплетенные пальцы были малейшим жестом, но эту моменту Накаджима придал свою ценность и важность. Хоть иными словами, Дазай его так и «заткнул». — …теплый. — Ты… взял меня за руку? — Накаджима уже через секунду осознал, что ляпнул несусветную чушь, констатация ненужного факта, а поэтому возникла неловкость, и… — Я сказал, что ты мне нравишься, — Дазай наконец оборачивается прямо к нему, и он улыбается. По-доброму. Может, не искрясь чудодейственным счастьем и доброй, по-своему измученно; но для Ацуши он в этот момент почти светился. Хоть что-то приятное происходит прямо сейчас. Подросток резко вырывает руку. Осаму моментально улавливает не презренный, но растерянный взгляд. Накаджиму от таких слов почти лихорадит не по-доброму. Ацуши быстро поднимается, теперь сидя на кровати, а спиной утыкаясь в стену. — Что не так? — такая смена настроения нахмурила Дазая, а атмосфера естественным образом накалилась. Парень просто наблюдал, как Ацуши закрывает себе рот руками. И это после своеобразного признания. Серьезно? — Я не знаю… не знаю… Я недостоин, ха-ха, — тихий, нервный хохот вырвался из его уст. Накаджима мял руки, успокаиваясь, просто слышать подобное не привык. Не мог поднять сейчас голову, нет, лишь упорно пялился куда-то вниз, стыдясь. — Почему ты вечно такой? Жалеешь себя и вечно живешь в своем мирке, — Осаму чужой смех не утешил, наоборот, что-то в нем активно боролось. Дазай поднялся, чем еще больше насторожил младшего. Все. Это конец. — Куда ты? — Да тихо. Осаму тайком проходит мимо спящего Доппо, осторожно включая свет и набирает стакан холодной воды. Возвращается столь же бесшумно, а Ацуши сползает с постели и удивленно смотрит на посуду. Дазаю даже на секунду показалось, что Накаджима улыбнулся. В его голове эта версия имела место быть, ночь же. Довелось парнишке думать сначала, что второй просто избегает ответственности. За свои слова и принятие решения. Но было это далеко не так: подросток просто не любит себя. Вот так. Хочет чего-то, сам не зная чего, но в силу отсутствия опыта пробовать боится. По непротоптанной дорожке не сунется. Осаму этого самолюбия дать не может; собственно, как и любой другой человек. Накаджима слишком мал, чтобы самостоятельно оценить свои превосходства. Улечься у них получается совсем поздно. Сонливость разум мальца хорошо помутила, поэтому он даже не понял, что послужило причиной тепла где-то в районе затылка, а потом и выше. Не знал, Дазай ли его так гладит, или кажется на пороге сна.