Mentiroso

Порыв ветра сбивает заправленные за ухо волосы, и Себастьяну приходится оторвать руку от штурвала, чтобы вернуть непослушную прядь на место. Он морщится от боли и в недоумении смотрит на ладонь. Заноза? Почему он раньше не замечал эту защербину? Верно… Потому что раньше ничего не чувствовал. Почти ничего. — Ты в порядке, любимец волны? — тихий голос, который большинство не способно услышать. Себастьян поглаживает штурвал, как бы говоря, что не стоит беспокоиться. Они оба знают, что он лжёт. — Не беспокойся, — шепчет «Сирена», едва слышно скрипя такелажем. — Я подержу курс. — Не стоит… Рука горит, и Себастьян, устав доказывать свою силу не столько кораблю, сколько себе самому, прикладывается к ране, пытаясь поймать непослушную щепку зубами, как не так давно отсасывал яд у Аделаиды. Воспоминание бьёт по вискам не хуже крепкого рома. Надо же, он до сих пор помнит, каков ром на вкус… — Проклятие… — Себастьян выплёвывает занозу и потирает саднящую руку. — Больно. Он облизывается, чувствуя вкус морской соли на губах. Любимый, хорошо забытый вкус… Как давно это было? Лет двадцать назад? Сердце, слишком живое для вещи, так долго принадлежащей морскому созданию, сжимается, награждая своего непутёвого хозяина непривычной томящей болью. Себастьян кладёт руки обратно на штурвал и чувствует, как «Сирена» вздыхает от удовольствия. Она перевозбуждена, и он не может её в этом винить. Он знает, что она любит его. Так же, как и её капитан. Себастьян улыбается. Морской бриз треплет его волосы и холодит горячий лоб. Бывший капитан смотрит на безжалостное солнце, прикрыв глаза раненной ладонью. «Сирена» идёт на юг. На Санта-Доминго. Домой? Нет… У него нет дома на суше и не может быть. Дом флибустьера — море. В сердце теплится надежда, что и она это понимает. Он находит Аделаиду глазами. Она лежит на бушприте, прикрыв лицо кожаной треуголкой, а её длинная чёрная коса свисает вниз, путаясь с пропитанными солью канатами. Едва прикрытая белой рубашкой грудь поднимается спокойно и размеренно, как бывает, когда она спит. Себастьян знает. Он видит это каждую ночь. Даже когда она об этом не подозревает. Сердце сжимается. Она так беззаботна. Так беззащитна перед морской бездной. Пусть даже море — её дом, это не значит, что её не смоет. — Не переживай, любимец волны, — «Сирена» слышит его мысли или просто очень наблюдательна? — Если что, я её поймаю… — Ты подслушиваешь мои мысли? — раньше многие посчитали бы привычку разговаривать с кораблём чем-то дурным, но после «той стороны»… Какая кому разница? — Ты очень громко думаешь, — она смеётся, и Себастьян вздыхает, чувствуя, как что-то давно забытое, но очень тёплое сжимает ему горло. — Себастьян? — Всё в порядке, — он улыбается, даже не думая отводить взгляд от Аделаиды. — Просто… Меня распирает. Да, пожалуй, это то самое слово. — Вот как… «Сирена» чувствует недосказанность не хуже самой Аделаиды. Только время для недосказанности прошло. Кончита больше не потревожит их… Больше он не имеет права молчать. — Я люблю её, — шепчет Себастьян, сжимая пальцы, и штурвал отвечает ему недовольным скрипом. — Мне кажется, только ты можешь понять, насколько сильно… — О-о, — волна бьёт по корме особенно сильно, и Себастьян всем телом чувствует удовольствие корабля. — Я знаю, — если бы «Сирена» могла улыбаться, она бы это сделала прямо сейчас. — Но знает ли она? — Не начинай, — Себастьян не любит такие разговоры давно, но с тех пор, как сердце вернулось… Он ненавидит их. — Духи уже поженили нас. — Чтобы остановить Дейви Джонса, — и с каких пор она так въедлива? — И сейчас нам предстоит свадьба в Санта-Доминго… — Себастьян! Он опускает голову и сжимает руки так, что дерево трещит. Она права. Это всё формальности. Это ничего не значит. Это всё… — Ты права, — он сам не верит, что говорит это. — Я… Я должен поговорить с ней. — Я подержу курс, — «Сирена» смеётся, и Себастьяну кажется, что Аделаида явно что-то имела ввиду, называя корабль именно так. — Иди.

***

— Адель? — родной голос вырывает её из сна. — Себ… — она успевает только снять треуголку с лица. Себастьян целует её, настойчиво и без приглашения, как всегда, но сейчас… Сейчас как будто нежнее, чем обычно. Аделаида распахивает глаза. Он лежит на ней, его руки упираются на бушприт по бокам от её головы. Она в плену. И это при свете дня! — Что-то случилось? — спрашивает она, когда он наконец отпускает её. — Нет, ничего, — его глаза, голубые, как само небо, почти светятся. — Просто… Надо поговорить. Аделаида кладёт руку на его грудь, чувствуя, как часто бьётся его новообретённое сердце. Он улыбается её прикосновению. А раньше ведь мрачнел… Впрочем, как говорил учитель, прошлое должно остаться в прошлом. — Я вся внимание, — быть в его плену, пусть даже на глазах у всех, невероятно приятно, а потому Аделаида даже не думает что-либо менять. — Я хотел… — Себастьян оглядывается на ошалевшую от таких коллизий команду, и те спешно возвращаются к своим делам, будто ничего не происходит. — Мне нужно сказать тебе кое-что. Прошу, не перебивай. Пожалуйста. — Хорошо, — он впервые просит что-то такое, да ещё и таким тоном, и она не может ему возражать. — Я… — Себастьян долго молчит, подбирая слова. — Я люблю тебя. С первой минуты, как увидел, — он смотрит серьёзно, как никогда. — Тогда я… Мне было страшно, что ты узнаешь обо всём, что я сделал. Я хотел защитить себя от всего, что было в моём прошлом. От себя, от Кончиты, от чёрта лысого… Его сердце бьётся всё быстрее, и Аделаида закусывает губу, чтобы не перебить. Ведь Себастьян впервые говорит с ней откровенно. Если спугнуть его сейчас, возможно, это больше не повторится вообще никогда. — Я думал, — Себастьян немного отводит взгляд, и теперь в его глазах отражается море. — Что не заслужил твоей любви, ведь я лжец и трус… — он хмурится, и на волны в его глазах падает тень. — Себастьян, — не в силах больше его слушать, она обнимает его за шею и целует, прижимая к себе. Он поддаётся, прижимая её к бушприту своим тяжёлым телом и выбивая воздух из лёгких. Их сердца бьются в унисон. Она чувствует вкус соли на его губах и слизывает её. — Ты не трус и не лжец, — шепчет Аделаида ему в губы. — Ты просто дурак. — Что? — Себастьян моргает в недоумении, и небо в его глаза вновь безоблачно. — Тебе не нужно ничего заслуживать, — его тело такое горячее, что можно обжечься, но лучше сгореть совсем, чем отпустить его. — Ты ведь никогда не задумывался, заслуживаю ли я твоей любви? — Что за глупый вопрос? — он снова хмурится, и Аделаиде хочется расцеловать его напряжённый лоб. — Конечно, не задумывался! Ты просто… Ты есть ты! — Вот именно, — она нежно гладит его колючую щёку. — А ты есть ты… Неужели не видишь? Себастьян тяжело вздыхает и прячет лицо в её груди. Аделаида вздрагивает. Одно его прикосновение — и она вся сжимается от страсти. И как он может даже думать о том, что он чего-то там не достоин?! — Ты права, — он приподнимается на руках, глядя на неё сверху вниз. — Я просто дурак. — Быстро в каюту! — она шлёпает его по оголённой груди. — Иначе… — Слушаюсь, капитан! Себастьян смеётся. Счастливо, как никогда до этого. По крайней мере, Аделаиде кажется именно так.

***

Желтоватый свет падает из иллюминатора, оглаживает загорелое юное тело на кровати и бьёт по глазам. Себастьян проводит руками по нежной груди Аделаиды, задевая розовые соски, и она беспомощно выгибается в спине. Он касается губами её тонких запястий, связанных канатом чёрных волос. — Любовь моя, — его руки, грубые, привычные к рулю больше, чем к нежному женскому телу, выглядят на фоне её кожи, как какая-то грязь, но теперь ему всё равно. — Тебе нравится так? — Ах, — её тело горит, а дыхание бежит быстрее, чем Джеки, услышавший склянки. — Ты ещё спрашиваешь? Себастьян ведёт руку вниз, по её животу, и Аделаида прикусывает губу. Она хочет кричать, всё её тело уже на пределе, а ведь он ещё даже не начинал. Он касается её ещё ниже и не может сдержать улыбку. Она жаждет его. Как и вчера, как и многие дни до этого. Как и пять лет назад. С того самого первого момента, когда они встретились. У Аделаиды темно-карие глаза, но в такие моменты, как этот, они темнеют, становятся чернее, чем плащ Манты, погубивший морского дьявола. Себастьян наклоняется к её лицу и смотрит в эту бездну. Она в его плену, пусть и всего на час. Они оба знают, что ему нравится именно это. Держать в плену силы, которые ему не подвластны. Себастьян целует её и прижимается всем телом, входя сразу и до конца. Аделаида кричит, и её голос тонет в поцелуе. Она сжимает его внутри и обнимает ногами, чтобы точно никуда не делся. Но он никуда не собирается. Его место здесь. Аделаида тает под ним, задыхается и взывает о помощи, а он ловит губами её мольбы. Он вдавливает её в кровать своим напором, разрывает изнутри, разрушает саму её сущность, светлую и юную, как русалка. Наполняет её тем, что распирает его всё это время. К счастью для них обоих, это любовь. Себастьян ещё долго лежит на ней, не в силах подняться. Это не старость, нет. Просто порыв продлить мгновение блаженства чуть подольше. — Ты меня задушишь, — едва слышно шепчет она, и ему приходится лечь рядом. — Прости, — отвечает он тихо, освобождая её из плена. — Больше не повторится. Аделаида целует его в лоб и смеётся. Они оба знают, что он лжёт.