1
Йенна всегда казалась немного безумной. Так считали все ― начиная с ее статной бабушки, сурового деда, равнодушного отца, хрупкой матери, и заканчивая младшим братом. Конечно, безумной она была далеко не в таком смысле, как Григор, который был младше ее на два года, а… Сандор не знал, как это описать. Йенна не была опасной. Для него ― точно. Она была безумна в своей силе, отваге и готовности идти вперед, сражаясь против тех, кто казался для них опасен. Это было то безумие, которое все в ней ценили, потому что оно действовало только на благо семьи. Точнее, на благо определённых членов ее семьи. Дедушка и бабушка любили ее и Сандора, и она была им верна. Она жалела их мать, а потому ее безумство не затрагивала ее, несчастную женщину, лица которой Сандор почти не помнил. Она ненавидела отца и брата, и вот на них ее безумие обрушивалось со всей холодной силой и решимостью, со всей злобой и яростью. Сандору даже казалось, что с того момента, как Григор сжег его лицо, что-то последнее хорошее умерло вместе с Йенной. Единственное, что хорошее в ней осталось ― любовь к нему. Единственное чувство, в котором были уверенны они оба. Йенна была всем для него. Матерью, сестрой, лучшим другом. У него не было человека ближе и никогда не будет. И со всем этим, Сандор как-то не думал, что его сестра может влюбиться, полюбить кого-то, а ведь идея замужества была ей отвратительна из-за печальной судьбы их матери, так же как и Сандор ненавидел рыцарей из-за брата, который, как он надеялся, гниет где-то в брюхе диких животных. Они ничего не слышали о Григоре с того момента, как Йенна организовала бойню, и очевидно, что тот был мертв. Та весна была прекрасной ― теплой и свежей, и внезапно вся их жизнь изменилась. Йенна уехала в Близнецы, а когда вернулась, спустя всего две недели, она казалась другой. Слишком очевидно для Сандора, который всегда наблюдал за ней. Девушка замкнулась, стала тише, отстраненнее, часто уходила гулять с собаками одна, и младший брат не сразу осознад, что случилось то, о чем так долго не думал. Даже более того ― о чем он даже не знал. Сандор не сразу понял, что она влюбилась. Сандор вообще считал, что Йенна любить кого-то не может. Она была довольно холодной леди ― и с их матерью, и тем более с отцом. Про Григора говорить не приходилось. Его она ненавидела больше всех прочих всеми фибрами души. Самому Сандору понадобилось время чтобы понять, что Йенна любит его, но любовь ее была не громкой и шумной, она была спокойной и решительной. Йенна доказывала любовь действиями, а не словами. Сандор часто уходил из дома, чтобы охотиться ночью. И Йенна неожиданно начала ходить с ним. Не чтобы охотиться, а чтобы тайно уезжать к своему любовнику. Она виновато улыбалась брату, оставляя его одного, но Сандор не держал ее и не читал нотации. Кем он был, чтобы обвинять ее в чем-то единственного близкого человека? Даже если бы она стала любовницей Эйриса Таргариена, Безумного короля. Он бы защищал и любил ее несмотря ни на что. Да и не его это было дело ― кого таскает в постель сестра, что это был за мужчина или женщина. Йенна казалась спокойной и впервые за долгие годы по-своему счастливой, поэтому Сандор не считал себя правым тушить ее внутренний свет. Но в один из вечеров, когда они просто выгуливали собак, Йенна никуда не уехала. Они просто гуляли, перебрасываясь глупыми саркастичными шутками, и Сандору казалось, что Йенна чувствовала себя виноватой, постоянно оставляя брата одного в доме, откуда они только-только вывели трупный смрад и незримый шлейф угрозы Григора. Лианна дремала в слинге на груди Йенны, собаки брели впереди них. Вокруг стояла тишина, а без звезд и яркой луны темнота была бы почти кромешной. Чтобы не оказаться в ней, они брели почти у самой кромки леса, куда доходил свет фонарей из деревни и где деревья еще не скрывали небесные светила своими широкими ветками. Йенна поглаживала Лианну по головке, мурлыкая колыбельную, и Сандор испытывал странное умиротворение. Он все еще не мог до конца поверить, что они и вправду справились, что они теперь все вместе, но вот Йенна, спокойная и ласковая, идет рядом, впереди бегут радостные псы, а сам он гуляет без меча, потому что защищаться больше не от кого. Всех их враги были мертвы. Когда Лианна заснула, а Йенна перестала петь, они погуляли молча еще пару минут, а потом Сандор не сдержался: ― И кто он? Сестра не стала изображать из себя дурочку. ― Ты назовешь меня идиоткой, ― вздохнула Йенна. Сандор вспомнил, как сестра защищала его от ударов Григора, беря все на себя, как много раз она проводила дни в кровати, не имея возможности подняться из-за побоев, как она прикрывала его проступки перед родителями, как выхаживала его вместе с мейстером, в то время как отец пришел лишь один раз, чтобы заявить, что его кровать загорелась, а если он что-то скажет о своем брате, то отец сам добьет его, а мать вообще не была в курсе, потому что отец берег ее хрупкое женское сердце. Вспомнил, как она травила их брата, чтобы отомстить за них обоих, как успокаивала его, когда он рыдал из-за своих шрамов, как всегда была рядом и любила его. Сандор не сошел с ума только благодаря тому, что у него была старшая сестра, Йенна Клиган. Он не мог считать ее идиоткой или называть ее так. Даже если бы она призналась, что влюбилась в принца Рейгара Таргариена или даже в его отца. Ни за что на свете, Йенна была для него всегда права. ― Я бы никогда так не сказал, ― произнес Сандор. ― Ты мой единственный близкий человек, и единственная, про кого я точно знаю, что люблю. Так кто он? Йенна вздохнул. ― Эддард Старк, второй сын лорда Винтерфелла. Она выпалила это на одном дыхании, и замолчала, с опаской глядя на Сандора. Ему не захотелось назвать ее идиоткой, но захотелось спросить, понимала ли, во что ввязывается. Это было опасно, это было в большей степени невозможно. Высокие лорды вроде Баратеонов, Старков, Ланнистеров никогда бы не… Сандор вспомнил, как к Йенне сватались младшие сыны благородных домов и не стал это говорить. В конце концов, его сестра была умной девушкой, и, вероятно, понимала, что их будущее весьма и весьма туманно. ― Понятно, ― сказал он. Йенна удивленно глянула на брата, видимо не ожидая, что он просто скажет «понятно», но что еще Сандор мог сказать? ― Я надеюсь, что это сделает тебя счастливой. Но сказать, что это делало Йенну счастливой он мог с большой натяжкой. В этом неофициальном союзе, в роли любовницы с незаконнорожденными детьми, сестра только страдала. Она страдала от страхов, от боли, от родов ― от всего. Сандор хорошо помнил ее первую беременность. Она начала расцветать и наливаться соком, и вместе с нею расцветало и наливалось соком пока еще бесформенное нечто у нее внутри. А Сандору было мерзко ― о чем он бы не признался ни Йенне, ни кому бы еще, особенно учитывая, как любил он каждого ребенка сестры сейчас. Но именно в тот момент, для него плод внутри Йенны был всего лишь паразитирующей кучкой клеток, выпивающей из нее жизнь, присосавшейся, как цепень к кишкам, что, по сути, не отличалось от зародыша. Сандор не очень хорошо понимал особенностей протекания беременностей, да и вообще не так много знал о теле женщины, но уже тогда он желал лунного чая своей сестре, желал избавить ее от лишних страданий. Сандор ненавидел Джона в утробе, когда тот причинял боль своей матери. Неосознанно, и эта ненависть не перекинулась на уже родившееся дитя ― более того, если бы Йенна умерла в родах или после них, Сандор бы сам воспитывал Джона и любил его как родного сына, так и не отдав лютоволку. Йенну тошнило каждое утро, она выплевывала желчь в чащу для рвоты, утирала полотенцем слюну с губ и, выпрямившись, шла дальше управлять этим проклятым домом и ухаживать за ним. Она получила свой шанс родить нового человека. Йенна, больная, худая, с животом, обтянутым венами. Сандор жаждал всей душой самолично вырезать из сестры плод. С ее последующими беременностями было проще ― Сандор уже повзрослел и частично понимал, что сестра не исчезнет, что она останется и будет живой, что она будет там, в Винтерфелле, с еще одним щенком у своей груди. Он смог полюбить детей Йенны всем сердцем, ведь он так сильно любил их мать… …так же сильно, как не любил их отца. Первая мысль, которая промелькнула у Сандора Клигана, когда он лично встретился с Эддардом Старком: «Он погубит ее. Боги, этот человек сломает мою сестру». И Сандор видел, что это происходило. Он знал, что могущественные люди часто оказываются в заложниках неразрешимых ситуаций, и что Нед Старк как раз был таким. Эддард не мог представить себе другой жены, но его сковали цепями долга и верности. И все равно, он умудрялся как-то сопротивляться, что-то делать, смело планировать. Йенна значила больше всего для него на этом свете…. Но ведь и для Сандора тоже. Он знал, что Эддард Старк любит Йенну, знал, что Йенна любит его. И что они причиняют друг другу много боли этой любовью — тоже знал. Когда Йенна заявилась к ним в замок со своими четырьмя детьми, Сандор уже понял, что ничего хорошего ждать не придется. Он впервые видел, как она рыдала навзрыд. Непросто тихо плакала, лила слезы, а рыдала. Она держалась все то время, когда они аккуратно перекладывали детей в постели, но, когда Сандор привел Йенну к себе, чтобы поговорить, она упала на колени, завыла и зарыдала. ― Я так не могу, ― содрогалась Йенна. ― Я не могу. Она его жена, жена. А кто я? ― Так брось его, ― заявил Сандор, прикрывая дверь в комнату, чтобы дети случайно не услышали и не проснулись. ― Брось, ― он присел перед сестрой на колени и взял за плечи, только сейчас обратив внимание, каким большим был он, и какой маленькой ― она. ― Ты богатая и красивая девушка. Не знатная, с бастардами, но у тебя никогда не было недостатков в женихах. Йенна знала, что Сандор прав. Несмотря на то, что только вчера ее дед был простым псарем, его внучка стала завидной невестой ― в большинстве своем из-за красоты. После того, как Титос Ланнистер был спасен Клиганом, он впервые присмотрелся к семье своего псаря, и нашел его пятнадцатилетнюю внучку безумно красивой. И хотя леди Клиган не могла похвастаться внушительными формами, да и в целом отличалась стройностью, кому-то казавшейся даже излишней, учитывая ее мать, она обещала быть плодовитой и рожать хорошо. Титос тут же попытался всучить девочку своему младшему сыну, Гериону, хотя тот был старше ее на восемь лет. Если бы младший сын лорда любил родные земли меньше путешествий, брак мог бы и сложиться. После к ней сватались сыновья младших ветвей дома Ланнистеров ― никогда старшие, но уже это делало честь семье Клиганов, кто-то из детей рыцарских домов обращал на нее свое внимание. В Близнецах она осталась загадочной черноволосой спутницей Эйгона Фрея Кровавого, что появилась из ниоткуда и исчезла в никуда, и Уолдер Фрей отправлял Сандору письма, где открыто спрашивал: не согласится ли сестра породниться с их домом? Даже лорд Харрас Харлоу, глава и основатель дома Харлоу из Серого Сада с Железных островов после войны интересовался у лорда Клигана, не сочтет ли Йенна уместным стать его женой? На Железных островах, где женщины рожают недолговечных детей в муках, Йенна бы стала золотым даром ― женщина, что умеет рожать детей. Сандор отказывал всем и ничего не говорил об этом Неду Старку. Рассказывал сестре, чтобы вместе посмеяться, но на самом деле Йенне не было до этих женихов никакого дела. Она любила Неда Старка, только его. Сандор сначала сомневался, что это можно разрушать, а потом убедился — это и вовсе невозможно сделать. И смирился. До того момента, как успокаивал рыдающую Йенну на полу своей комнаты. Сестра прижалась к нему и рыдала на плече, пока Сандор крепко обнимал ее, прижимая к себе. Он еще никогда не хотел убить кого-то так сильно, разорвать на куски, спустись собак… Умом он понимал, что смерть Неда не сделает Йенну более счастливой, больше того ― разобьет ее, но ему так хотелось причинить боль тому, из-за кого она сейчас была здесь. Ее выгибало и подбрасывало, а слезы текли ручьем по периодически бьющемуся о его плечо лицу. Она уже ничего не слышала, сотрясаясь в агонии, и Сандор успевал лишь перехватывать ее за плечи, не позволяя биться головой о каменный пол и зажимая раскрывшийся в громком крике рот и насильно усаживая рядом. Она затрепыхалась, будто выброшенная на берег рыба, забилась, зарыдала отчаянно и вдруг обмякла, прислонившись щекой к его плечу. Ее глаза казались пустыми, зрачки расширились, дыхание сбилось, но слезы продолжали течь по лицу. «Она устала рыдать» ― понял Сандор, и, перехватив сестру удобнее, раздвинул ноги, чтобы устроить ее на себе как маленького Джона, и принялся поглаживать по темным волосам. Несколько минут они просто молчали, и Сандор даже заволновался, что Йенна потеряла сознание, но когда он чуть пошевелился, желая заглянуть ей в лицо и проверить, она крепче вжалась лицом в его плечо, словно застеснявшись своего вида. Он думал, что сказать ей, пока не вспомнил об этой новости, которую оставил для своего визита в Винтерфелл. Уж больно личным это было, чтобы сообщать через письмо. ― Я закончил семейное дело, сестренка, ― вдруг сказал он. ― Что? ― услышав эти слова, она вновь заплакала, на этот раз еще сильнее. Он уже много лет не называл ее так, и теперь она ощутила себя еще более виноватой. ― Я добил чудовище, ― объяснил Сандор. Йенна подняла на него покрасневшие от слез глаза, демонстрируя осунувшееся лицо. ― Григор был жив? Все эти годы? ― выдала она, собираясь с духом. ― Он болен, причем сильно. Видимо, из-за ранений забыл о нас, но вспомнив, появился здесь. Справиться с ним оказалось легко, ― коротко объяснил Сандор, прилагая усилия, чтобы удержать бившуюся в истерическом припадке сестру на месте. Клиган крепче перехватил ее за талию, терпеливо дожидаясь, когда стихнут непрекращающиеся рыдания. ― Что ты сделал? ― У меня было четыре лошади, а у Григора две руки и две ноги, ― сообщил он ровным тоном. ― Лошади все еще при мне, но вот руки и ноги чудовища покоятся в разных местах от его тела. Это был наш брат. Мне легче жить, зная, что я разделил этот грех с тобой. Йенна нервно кивнула, признавая его правоту и не имея сил спорить. ― Спасибо, братик, ― пробормотала она, успокаиваясь и теперь просто сидя в его объятьях на едва теплом полу. Она не называла его «братиком» еще дольше, чем он ее сестренкой, да и не вязался этот высокий, широкоплечий юноша с ужасающим лицом со столь ласковым словом. Поэтому, Йенна не должна была обидеться, когда Сандр чуть хмыкнул, но ничего не сказал. ― Помнишь, мы как-то раз в грозу прятались под большим дубом? ― вдруг проговорил Сандор, но продолжил, не дожидаясь ответа Йенны. ― Огромным таким. Когда дед нас нашел, он был зол, но он сказал про этот дуб: «Я тоже в свое время здесь прятался, и мой отец, и отец моего отца. Этот дуб пережил андалов и первых людей, и нас всех переживет». ― Помню, ― хрипло согласилась девушка. ― Никто из местных его не рубит. ― Да, ― Сандор помолчал, обдумывая, что сказать. Он умел быть красноречивым, легко убеждал людей в своей правоте, а все благодаря все той же Йенне, которая занималась с ним все детство, читала ему, заставляла учить отрывки из книг, которые Сандор уже позабыл, но благодаря которым он умел неплохо складывать слова в предложения, куда лучше, чем и дед, и отец. Его сестра пожертвовала своей молодостью и времени, чтобы дать ему все и дальше больше. Сандор был обязан находить для нее самые важные слова. ― Ты всегда казалась мне похожей на это дерево. Такая же стойкая и сильная. Так что, соберись, сердце мое, ― он щелкнул ее по носу. ― Будь, как дуб, который в любую погоду тянет ветви вверх. Разве на твоем гербе рыба? Нет, там три здоровых собаки. А собаки загнать могут и льва, и лютоволка. Йенна рассмеялась и снова посмотрела ему в лицо. ― И уж точно псы не льют слезы из-за рыб, ― добавила она и Сандор согласно кивнул. Так они и сидели, на полу, обнявшись, как два маленьких ребенка в далеком детстве, которые боялись и ненавидели старшего брата, презирали отца, жалели мать, любили бабушку с дедушкой и друг друга.2
Утром Джон, проснувшись в доме дяди, был в полном восторге. Он висел на Сандоре, не желая отпускать, трещал без умолку ― расцветал как молодое дерево под лучами солнца. На Севере с ним такого не случалось. Бран, который еще плохо запоминал лица, к Сандору сначала отнесся с опасением и хватался за материнскую шею, не желая идти на руки к незнакомому уродливому мужчине, но видя, как весело прыгает вокруг него старший брат, расслабился и тоже пошел на руки дяде. Малышки Арья и Лианна в силу возраста еще ничего не понимали, а потому просто ползали по большой новой комнате. Йенна его восторг смогла с трудом разделить, она сидела в кресле и улыбалась, попивая теплое вино. Сандор отпаивал ее успокоительными настойками, и она спала в его постели, всю ночь вздрагивая и скуля, но к тому моменту, как проснулись дети, она взяла себя в руки и была спокойна. Она никогда не позволяла детям видеть своих слез, воспитывая их в любви и уважение к своему отцу, но Сандор видел, что Джон внимал ей не так, как младшие. Он был достаточно большим, чтобы понять ― мама страдает, и по какой-то причине, папа не может это прекратить. А та, другая женщина, почему-то не страдала. Его сестра уже не страдала, она смертельно устала, Сандор видел это. В ее темных глаза тускнела надежда, и стоял лишь один вопрос: неужели это никогда не кончится? Короткий тревожный сон и полная невыносимой боли и холодного отчуждения реальность сменили друг друга уже несколько раз и обещали и дальше продолжать в том же духе. Они позавтракали вместе. Йенна покормила близняшек сама, а Брана медленно отучала от груди, хотя молока у нее было много. Брану так не повезло ― после второй беременности у Йенны почти не было молока, и Брана поручили кормилицам, почему Йенна и забеременела так вскоре. Зато после девочек-близняшек ее хватало и на дочерей, и на младшего сына, и Сандор видел, что, выполняя такое важное дело, она была счастлива. ― Чем мы будем заниматься? ― восторженно спросил Джон, когда вывалил на Сандора последние важные ― по его скромному детскому мнению ― новости. Его глаза лихорадочно блестели, так, как не блестели на Севере. Возможно, подсознательно он чувствовал: здесь, в Допалисхолл, он был наследником, маленьким хозяином, он мог делать что хочет, когда хочет и где хочет, а в Винтерфелле, он все-таки был вторым, вторым после законного сына. И пусть и слуги, и родители относились к ним совершенно одинаково, Джон чувствовал это тонким чутьем хищных собак, которое передалось ему от матери. ― Не знаю, ― проговорил Сандор своим резким, хриплым голосом. ― А чем бы ты хотел? ― О-о, ― радостно проговорил Джон. ― Много чего! Я бы хотел поездить по деревням, вдруг там будет ярмарка? Или съездить на охоту, или на рыбалку к озеру, или просто покататься верхом! Я так люблю лошадей. ― Значит мы все это сделаем, ― горячо пообещал Сандор, мелким глядя на сестру. Несмотря на горькую обиду, страх за дальнейшую жизнь и не прекращающуюся ни на минуту ноющую боль в сердце, Йенна послушно поглощала одно блюдо за другим, пусть глотать было сложно. Она подумала, что Сандор и здесь позаботился о ней, приказав принести хорошо измельченную пищу. Она понемногу подкармливала Брана яблочным пюре, смешенном с водой, и на предложение брата лишь слабо улыбнулась. ― Мы сделаем все, что ты захочешь, сынок, ― ласково промурлыкала она. ― Но сегодня я слишком устала. Вечером мы можем пойти на прогулку с собаками, мы с Сандором покажем вам большой дуб, но свои путешествия отложи на следующие дни? ― Хорошо! ― весело проговорил мальчик, приподнимаясь на своем месте. ― А мы здесь надолго? ― вдруг неуверенно поинтересовался он. Рука Йенны, которая держала ложку Брана, чуть дрогнула. ― Не знаю, ― честно ответила она. ― Я немного устала жить на Севере, хочу побыть дома с братом, ― Йенна натянула неестественную улыбку, но Джон, даже имея тонкое чутье, поверил ей. Ведь это была его мама, зачем ей ему лгать? Джон же обещал ей быть лучшим защитником, и она ему верила! ― Не переживай, племянник, ― пророкотал Сандор, потрепав Джона по темным волосам. ― Не отпущу вас, пока вы не сделаете все, что ты, твой брат и сестры хотят. Джон удовлетворенно засмеялся, а потом посмотрел на Брана, видимо размышляя о том, что могло ему захотеться, такому маленькому, а Сандор понадеялся, что в их жизнях никогда не будет деревянного солдатика, который был у Григора и не случится того, что было после. Йенна была хорошей матерью, Сандор не мог этого отрицать. Даже теперь, когда ее сердце было разбито, она продолжала улыбаться своим детям, смеяться с ними, играть и целовать. Она дарила любовь, материнскую любовь, о которой сама знала не так много, и Сандор не мог насмотреться. Их с Йенной мать оказалась слабой, безвольной, пришла в семью тихо и также тихо покинула ее, отправившись на небеса ― по крайней мере, самой свой светлой, маленькой частью, лорд Клиган надеялся, что мать не находится в одно месте со своим мужем и старшим сыном. Он сам не хотел быть отцом, и надеялся, что с ним такого никогда не случится. Но Йенна… Йенна была прекрасной матерью. Всю свою жизнь Сандор думал о матери как о чем-то далеком, прохладном и недосягаемым, для него матерью была Йенна ― близкая, теплая и живая, не обременённая еще одним ребенком внутри. И сейчас Сандор, глядя на сестру и племянников, он видел пример того, как жила бы их мать, если бы не погибла. В вечер их приезда они гуляли по уже хорошо знакомой тропинке. Бран и Джон ехали верхом на Кузнеце, пища от восторга, на что старый пес лишь гавкал, смерившись с таким обращением еще при жизни Лианны Клиган. Лианна Сноу спала на груди матери, в слинге, как когда-то ее тезка-тетя, а более бойкая и подвижная Арья вертелась на руках Сандора, пытаясь найти положение, в котором ей будет видно все и всех. ― Неугомонная, как мать, ― по теплому хмыкнул Сандор. ― Ты с ней намучаешься. ― Сделаю вид, что ты этого не говорил, ― фыркнула Йенна. Она вздохнула. ― Мне не хватало таких прогулок. Простых, когда впереди идут собаки, а мы с тобой просто бредем, болтая ни о чем. ― Да, ― согласился Сандор, и уголок его обожжённых губ дернулся. ― Мне тоже этого не хватало. Хотя, никто бы из них не признался друг другу, что в воспоминаниях о таких прогулках была не только радость ― снова накатывала боль от давней потери Лианны, и где-то внутри начинал скрестись детский страх, что где-то в кустах мог поджидать Григор, чтобы наконец свершить задуманное насильничество над сестрой и добить брата. И когда впереди гавкнул Воин, Сандор заметил, как прикрыла глаза Йенна, одолеваемая теми же страхами, и на мгновение услышал, как ломится сквозь заросли самый отвратительный рыцарь этого мира. Он повернулся, ожидая увидеть огромного брата, выходящего из кустов и тумана, но услышал лишь треск бамбука, росшего в четверти мили или около того, вызванный поднявшимся ветром. Сандор развернулся и нагнал Йенну. Их давний враг ушел навсегда. Их давний страх должен был уйти навсегда. Вслед за ним. Раз уж они собрались строить счастливое будущее с детьми здесь, в этом месте.3
Йенне было сложно. Ворон принес пару писем, но ни Йенна, ни Сандор их не вскрыли. Они остались лежать на его столе в кабинете, и лорд Клиган к ним не прикасался. Сестра все еще плакала ночью, это было заметно по ее осунувшемуся лицу и покрасневшим глазам, но она ловко скрывало это от детей. Сандор не имел право ее в чем-то осуждать. Сестра была единственным его близком человеком. Старше его всего на семь лет, она смело противостояла их брату. Никогда не отличавшаяся силой, она была хитрой и ловкой, и если Григор поднимал на них руку, всегда прикрывала Сандора от удара сумасшедшего брата. И после всегда мстила ― с женской изящностью, но не меньшей смертоносностью. Она травила его, она ночью так его колола, что было удивительно, как он просыпается живым. Йенна заменила ему мать, которая не смогла пережить смерти младшей дочери. Насилие Григора, жесткость Йеннны и увечье Сандора и так ее подкосило, а леди Клиган не обладала железным здоровьем, и вскоре угасла. Без Йеннны они бы не находились сейчас здесь, в этом доме, который из зловещего места хоть немного стал походить дом. Когда умер их отец, а дед уже почти не мог оставаться в сознании, Григор унаследовал замок, золото и фамильное достояние. Сандор в тот же самый день сказала сестре, что они с Йенной должны покинуть замок. Он собирался поступить наёмником к Ланнистерам, и, судя по всему, ни разу не заезжать в родной дом даже с коротким визитом. Но Йенна воспротивилась. ― Да ни за что! ― зашипела она. — Это наш дом. Мы здесь родились и выросли. Не мы уйдем, а это чудовище. До того момента, как Йенна собрала мужчин и устроила бойню, Сандор понятия не имел, что сделала сестра, только вот на следующий день Григор покинул замок, бросая на сестру злобные, но опасливые взгляды, и Сандор его больше никогда не видел, до того момента, как добил его спустя три года. Большинство ее деяний открывались ему уже после их свершений, и все, что оставалось сделать Сандору Клигану ― принять и сестру, и их. Прошла неделя, как Йенна вернулась домой, и Сандор имел неосторожность заговорить с ней о будущем. Он ни в коем разе не пытался вернуть сестру Эддарду Старку, а просто поинтересовался ― видит ли она еще будущее с ним, или может подумать о тех, кто ждет ее руки. Когда он аккуратно высказал свои идеи и мысли, Йенна лишь хмыкнула. ― Сандор, у меня четверо детей. Никакой мужчина не возьмет меня в жены. Сандор мог возразить, но не стал. Он искренне любил сестру, любил племянников ― тихого, но сильного Джона, так похожего на него самого в детстве, быстрого Брана, за которым не мог угнаться никто, кроме матери, совсем еще маленьких, но уже бойких близняшек Арью и Лианну. Но он желал счастье Йенне. Сандор знал, как сильно любит сестра Неда Старка. И как сильно ее тяготит положение его любовницы. Знал он, что и Неду это не нравится ― он любил Йенну и только ее, но если бы он не женился на той женщине, восстание могло быть проиграно. Получилась очень плохая история. Чтобы сохранить жизнь любимому лорду, леди должна была жить с разбитым сердцем. Даже две леди. Три несчастных человека были слишком большой ценой. Сандор не сомневался, что Йенна продолжит жить ради детей, воспитает их, сделает счастливым, даже здесь, в месте, где произошло столько ужасов с их семьей. Возможно, она даже сможет добиться у короля Роберта их узаконения с фамилией Клиганов. Фамилия низкого, молодого рода все же было лучше, чем фамилия бастардов и отсутствие герба совсем. Однако без Неда Старка сестра чувствовала себя лишней. Неправильно, оторвано, разбито. Больно. Она находила свое место рядом с детьми, но не существовала без них. Нед Старк приехал в замок Клиганов спустя месяц. Взволнованный, он вошел в зал, и облегченно выдохнул, найдя возлюбленную и детей в доме ее брата. Бран первый соскочил с высокого стула. ― Папа! ― крикнул мальчишка и бросился к отцу. Нед тут же подхватил его и прижал к себе. Джон мялся, стоя рядом с матерью, но после тоже робко и неуверенно подошел к отцу, и Эддард привлек его в свои объятья. Секундное колебание, и Сноу вцепился в отца, судорожно прижимаясь к нему. Сандору показалось, что еще немного, и Джон расплачется. Самый старший, он неплохо понимал в свои четыре года, что происходит, и, как бы не храбрился, все это время боялся, что папа останется с законной супругой и они его больше не увидят. ― А девочки? ― тихо спросил Старк, смотря на Йенну. Женщина увела взгляд, и Сандор ответил за нее. ― Спят наверху. Нед кивнул. Йенна робко глянула на него. Эддард, плотно сжав губы, посмотрел на Йенну, долгим напряженным взглядом. Йенна не знала, что он там искал и что нашел, но что-то в его лице вдруг неуловимо изменилось, дрогнуло. Сандор хотел велеть Старку убираться отсюда как можно скорее, исчезнуть из их жизни, лишь бы не мучать Йенну сверх того, что она уже испытала в своей жизни из-за семьи и этой любви, в которой ничего не добилась, кроме материнства. ― Я разведен, ― вдруг ошарашил он. Сандору показалось, что Йенна сейчас упадет, и поддержал сестру за локоть. ― Роберт разрешил. Пока Кэт будет жить на Севере под защитой лорда Амбера. Она станет женой моего брата Бенджена, и Робб будет объявлен его наследником. ― А я? ― с трудом разомкнув сухие губы, проговорила Йенна. По телу Сандора прошла дрожь. Йенна явно заметила, однако оставила все мысли на потом. Сперва пусть все разрешится, тогда и подумают. Нед посмотрел на нее с любовью, надеждой и страхом. Сандор понимал, что он сделал. Он разорвал брак с высокородной леди, неизвестно, что будет с его законными детьми, что будет делать отец Кейтилин Талли, и он приехал сюда не зная, захочет ли Йенна вернутся к нему. ― Будь моей женой, ― сказал Нед. Старк боялся, что она ему откажет. Вдруг, впервые за много лет разлучившись, Йенна поняла, что может жить и без него. Вдруг выбрала путь, который услужливо предложил ей ее брат ― путь законных детей с фамилией Клиган, пусть наследников, путь хозяев. Йенна могла быть любить Неда сколько угодно… но они оба знали, что детей она любит больше. Она могла прощать свое унижение и свою слабость, но не могла позволить поступить так с детьми. Неду показалось, что он снова мальчишка, который в номере гостиницы предлагает стать его женой девушке, которую знал лишь две недели. Йенне показалось, что она рухнула и все падает, падает, падает. Она увидела себя и Эддарда молодой, девчонкой в гостинице, что желала свободы и боялась любви, но хотела вырываться из темноты Сандор подумал, что вся эта любовь ― проклятье из самого пекла. Такая же мимолетная и быстротечная, как прикосновение птичьего крыла в полете. Так стоило ли это всего, что происходило раньше, сейчас и что еще произойдет? Птицы улетают, а люди нет. Любовь, которая не подозревала, сколь короткий срок им отпущен. Незаметный полет птичьего крыла. Йенна открыла рот, чтобы ответить. Все в комнате замерли, ожидая ответа. Сандор Клиган никогда не был верующим, не верил и не молился ни старым, ни новым богам, но в это короткое мгновение он поменял всех Семерых, прося Отца дать Йенне чувство справедливости, Матерь ― приумножить любовь к детям, Кузнеца ― силу, Деву ― тягу к чистой любви, Старицу ― дать мудрость. Он даже упомянул Неведомого, которому не молятся и о котором не поют песни, прося его не вести Йенну дорогой смертной тени, если сестра шла туда. Он помолился Семерым, чтобы их дары Йенна использовала во благо себе и своим детям, вопреки той тяжелой любви, что шла с ней бок о обок много лет. Сандор помолился, чтобы Йенна приняла правильное решение, то единственное, что будет правильным для нее. Смотря в ее темные, решительные глаза, он понимал ― Йенна прекрасно знает, как для нее будет лучше. Всегда знала. Просто она должна быть достаточно жесткой, чтобы взять это.