Вспомнить всё

Анна проснулась в мягкой постели; над ней покачивались разлапистые ветви бука, и сквозь юную листву пробивался зелено-золотой солнечный свет. Веяло душистой свежестью. Рядом с кроватью стоял стульчик, на котором стоя графин с водой, предназначенной для питья, в котором стоял букетик васильков, в котором стояло несколько листиков княженицы. Она потянулась и глубоко вздохнула; с правой руки свалились какие-то зеленые лопухи. Она подняла их, и узнала в больших листьях продолговатой формы душистый ацелас. - Интересно, где это я? – вопросила она. - В Итилиене, - услышала она в ответ голос Гэндальфа. - Гэндальф! – обрадовалась он, - я опять, что ли, в отключке была? Я только ничего не помню. - Два дня – ты просто спала. А , тогда понятно… Два дня?!!! - Ушло много энергии, ты ее и восполняла. - Как коты… Что с Эомером? – вдруг подскочила Анна. - Тсс… Тебе еще вредно так подскакивать, - скал Гэндальф, - однако, можешь не умирать со страху – Эомер жив, и, хоть не совсем еще и здоров, стоит на ногах, правда, прошло всего несколько часов с того времени, как он встал – отчасти это объясняется тем, что Саурон повержен, развоплощен, и Тень развеялась… - Саурон развоплощен, Тень ушла, назгулы тоже… Я еще здесь… Вроде бы все сделала, отчего же я не возвращаюсь? - Значит еще не все, - ответил Гэндальф на гэндальфовский манер. – Ты согласна вернуться домой? - Согласна? Домой? – воскликнула Анна. – Как же можно быть не согласной вернуться домой? Но уйти отсюда тяжело…. очень тяжело, - она машинально вытащила из стакана с васильками листочек ацеласа и принялась его жевать ( ну, вообще-то, есть (в смысле, кушать)). - Когда-то приходится прощаться… Расставание – часть бытия… - Ну, покуда никто ни с кем не расстается, мне нужно одеться и, пожалуй, прогуляться. Гэндальф пошел куда-то, Анна снова потянувшись и проглотив лист, встала. Рядом с кроватью лежали ее рубашка и штаны, выстиранные, правда, но все равно потрепанные, а рядом – серебристо-серое платье с вышивкой, изображающей какие-то листья. Проигнорировав платье, Анна поскорее влезла в свою старую одежду (правда, «поскорее» здесь малоприменимо, поскольку минут пять Анна не могла попасть ногой в штанину). Одевшись, быстрее высочила за дверь, и побежала по коридору из сплетенных ветвей; листва была еще молодая, нежная, светло-зеленая. Повернула направо, и тут же, неизвестным образом успев сориентироваться, подпрыгнула и повисла на ветке, потому, что из-за поворота как ни в чем небывало выходил Пиппин. Хоббит, наученный уже, молниеносно отскочил в сторону, поскольку сначала не понял, что такое вылетело из-за поворота. - А, Пиппин! – сказала Анна, все еще вися на ветке, - я тебя опять чуть не убила. - Анна! – обрадовался хоббит, - я как раз шел тебя позвать, Гэндальф сказал, что ты проснулась. - Куда звать? – Анна спрыгнула на землю. - Ну, тебя все дожидаются. - Все-это кто? А чего меня ожидаются? - Ну, ты же встала, и назгула убила. Там и Бродяжник, и Мерри, и Гимли, и Леголас, и Эомер. - Ну, пошли. Прошло много дней, приблизился май, и войско готовилось к возвращению в Гондор. Проходила усталость, залечивались раны. И вот вожди Западного ополчения взошли на корабли вслед за своими воинами, а корабли поплыли (- Я никогда еще не плавала на настоящих кораблях, - поделилась Анна, - только на лодках )от Кеир-Андроса вниз по Андуину к Осгилиату. Там они задержались и днем позже появились у зеленых полей Пеленнора, у белых башен близ подножия высокого Миндоллуина, возле гондорской столицы, последнего оплота Запада, оплота, выстоявшего в огне и мраке на заре новых дней. Прошла и коронация, и долгие безмятежные дни ожидания – ждал Арагорн, ждала и Анна, ждал и Эомер; каждый имел свой мотив для ожидания, причем у последних двух мотивы были вполне синонимичны. Наконец, свершилось так долго ожидаемое – прибыли Элронд и Арвен. Когда об этом стало известно, Арагорн сиял, как медный чайник, Анна вздыхала наполовину печально, наполовину радостно. Как-то утром к ней подошла сверкающая Арвен и сказала, что «папа *Элронд, в смысле* ждет тебя на стене». Разговор их был долог, и долго стояли Владыка Элронд и Анна на Минас-Тиритской стене, пока лучи закатного солнца не окрасили золотым стены Белого Града. - Завтра мы пускаемся в путь – и Государь Гондора, и конунг Мустангрима, и владыки Кветлориена, и хоббиты. - Навсегда… – сказала Анна. - Что навсегда? – не понял Владыка. - Чего? – очнулась Анна, - что «что навсегда»? - Ты сказала «навсегда». - А, не знаю, чего я там говорила. Значит, отъезжаем. А мне что же? - Ты насчет возвращения? - Да. Все началось в Имладрисе, наверное, там и есть путь назад. - Возможно, но сейчас единственный путь из Средиземья – из Серебристых Гаваней. - Гаваней? – эхом повторила Анна. - Да, Гаваней. Разве ты ничего не видела? - Что не видела? – удивилась Анна. - Верно, рано еще этому открыться. Однако, если ты найдешь в себе достаточно душевных сил, то можешь заглянуть в Палантир. - В Палантир! Да, наверное, так и должно быть… Анна, не договорив, метнулась в сторону Белой Башни. Скоро она уже была наверху. На мраморном постаменте стоял Палантир, один из Семи Видящих Камней; он был накрыт огромным полотном вышитой ткани. Анна медленно и нерешительно подошла к постаменту; медленно, струясь, ткань упала к ее ногам – и она увидела Камень, впервые так близко. - Господи, помоги мне, - прошептала Анна и, перекрестившись, положила обе руки на Палантир; закрыла глаза. Сначала ничего не произошло, но потом руки почувствовали мягкое тепло, а глаза стали видеть приглушенный свет, который становился все ярче; наконец, свет, подобный звездному, но много ярче, заполнил собой все пространство, и мягкие его лучи словно проникали сквозь Анну, согревая и успокаивая своей чистотой и любовью. Потом свет стал снова приглушаться, для того, чтобы Анна могла видеть – и она увидела – неожиданно для себя увидела Хоббитанию. Была ночь. Между деревьев мелькали проблески света, тени, скользили по траве, а луна плыла и плыла на запад. Кончилась Хоббитания. Анна словно плыла – так все виделось в Камне - после южных отрогов Светлого Нагорья показались западные холмы и Башни, потом показалась безбрежная морская гладь, и Митлонд – Серебристая Гавань в узком заливе Люн. Анна увидела ворота гавани, словно выкованные из чистого серебра, сверкавшие в лунном свете причудливым узором. Ворота вдруг открылись, снова сверкнул свет, но быстро померк, потому, что вышел Перворожденный – и лучились его глаза звездным светом; он был высок, длиннобород и сед, как лунь – это был Кирдэн Корабел. Он протянул руку к Анне и молвил: - Сейчас единственный путь для тебя из Средиземья – из Гаваней. И серебряный лебедь отвезет тебя домой – ибо ты решила так. Он опустил руку и долго смотрел на Анну. Потом свет померк, а Палантир потух, как советский телевизор. Анна подобрала ткань и накрыла серебристой тканью камень, а затем, радостная, она спустилась вниз, и села на врезанную в скалу каменную скамью, подобрав ноги. Так она и заснула. Проснулась она оттого, что кто-то сел рядом на скамью. Анна открыла глаза и увидела Эомера; тот сидел молча, и смотрел на восток, где на сапфирном небе зажглись светлые звезды; веяло душистой прохладой. Анна молча рассматривала его, потом сказала: - Завтра мы пускаемся в путь. Некоторое время конунг не оборачивался, продолжая смотреть в небо, потом обернулся, взял Анну за руку, молвил: - Скоро мы расстанемся навсегда – но я навечно сохраню в сердце твой образ, и пройду так через всю жизнь. - Не думаю, что навечно, - сказала Анна. - Я не понимаю, - сказал Эомер. - Я пока тоже, - улыбнулась Анна. Эомер обнял ее, и так они сидели всю ночь, пока лучи восходящего солнца не позолотили город. Назавтра великолепный кортеж отъезжал на север. Великий Князь Гондора и конунг Мустангрима спустились в Усыпальни, и из гробниц Рат-Диенена вынесли на золотых носилках конунга Теодена и пронесли к воротам притихшего города. Носилки возложили на высокую колесницу, окруженную ристанийскими конниками, и знамя Ристании реяло впереди. Оруженосец Теодена Мерри ехал на колеснице, берег доспех конунга. Всем Хранителям подобрали коней по росту. Фродо и Сэм оказались по правую руку от Арагорна, слева был Гэндальф на Светозаре, Пиппин – в отряде цитадельных стражников Гондора, Леголас и Гимли ехали где случится, вдвоем на своем Ароде. Анна ехала рядом с Арвен и Элрондом, Владыки Лориена тоже были неподалеку. Никогда еще так не провожали ристанийцев из Гондора, и с великой свитой отправился Теоден, сын Тенгеля, в дом своих предков. Неспешно и бестревожно доехали они до Анориена, до лесистых склонов Амон-Дина, и нагорье их встретило барабанным гулом, хотя на глаза никто не показывался. На шестнадцатый день пути колесница с останками конунга Теодена, проехав по зеленым ристанийским полям, достигла Эдораса. Золотой чертог был пышно разубран и ярко освещен, и такого пиршества, как поминальное, не бывало здесь от основания дворца. Хоронили Теодена через три дня, в гробницу его положили в полном доспехе, а при нем его оружие и множество драгоценной утвари. Над гробницей насыпали высокий курган и обложили его дерном в белых звездочках цветов-поминальников. Теперь с восточной стороны Кладбищенской дороги стало восемь курганов. И всадники королевского дома на белых лошадях объехали насыпь с песней о Теодене, сыне Тенгеля, сочиненной его менестрелем Глеовином, и после этого он не писал никаких песен. Торжественные голоса всадников трогали даже сердца тех, кто не понимал их речи; слова этой песни зажигали огонь в глазах мустангримцев; и мустангримцы снова слышали топот копыт с севера и голос Эорла в битве на поле Келебранта; и катилась песня о короле, и громко пел рог Хэлма в горах, пока не настала тьма и король Теоден не восстал и не поехал сквозь тень в огонь, и умер в великолепии до того, как солнце сверкнуло утром над Миндолуином. Без сомнений, без печали, в пламенеющем рассвете Он скакал навстречу солнцу с песней звонкой на устах Мчался, меч не обнажая, с возрожденною надеждой, И с надеждою ушел он, - чтобы на века остаться В скорбной песне, гордой славе, Долгой памяти людской… Когда погребение окончилось, стих плач женщин и король Теоден остался один в своей могиле, все собрались в золотом зале для великого пира, отбросив все печали - Теоден прожил долгую жизнь и закончил ее с честью, не меньшей, чем величайшие его предшественники. И когда наступило время во по обычаю Мустангрима выпить в память королей, вперед выступила Эовин, леди Рохана, золотая, как солнце, и белая, как снег, и поднесла Эомеру полную чашу. Тогда встали менестрель и сказитель и произнесли имена всех повелителей Марки по порядку; Эорл юный; Браго, Строитель Зала; Алдор, брат несчастного Балдора; Фреа; Френвайн; Голдвайн; Деор; Грам; Хэлм, лежащий в пропасти Хэлма. Так кончились девять могил с западной стороны, ибо здесь линия была прервана. А затем пошли могилы с восточной стороны: Фреалаф, племянник Хэлма; Леофа; Бедда; Фолка; Фолквайн; Фонгел; Тенгель; и последний - Теоден. И когда произнесли имя Теодена, Эомер осушил чашу. Тогда Эовин попросила наполнить чаши, и все собравшиеся встали и выпили за нового короля, восклицая: - Привет тебе, Эомер, конунг Мустангрима! И когда пир подходил к концу, Эомер встал и сказал: - Сейчас поминальный пир в честь короля Теодена; но я скажу радостную новость, и король не будет недоволен этим, потому что он был как отец моей сестре Эовин. Слушайте, мои гости, прекрасный народ разных земель, какой никогда не собирался в этом зале! Фарамир, наместник Гондора и принц Итилиена, просит руки Эовин, леди Рохана, и она согласна быть его женой. Поэтому они обручаются перед вами. И Фарамир и Эовин вышли вперед и взялись за руки; и все выпили за их здоровье и возрадовались. - Теперь, - сказал Эомер. - Гондор и Рохан связаны новыми узами, и никто не радуется этому больше меня. Однако у меня есть и еще одна весть, не радостная, однако – Анна, которую мы все полагали княгиней Мустангрима *(у Анны отвалилась челюсть, и она попыталась сползти под стол, однако Элронд незаметно остановил ее, и тихо предупредил, что если она надумает проделать такой фокус снова, то держать ее будут за шкварник)* навсегда покидает нас и отправляется домой, в (несколько секунд конунг вспоминал название страны, откуда Анна, как она сказала, пришла) Россию. Так пусть зазвенят сегодня заздравные кубки в честь прощания с нашим верным и… любимым другом! - Что же, - встала, как полагалось, Анна, - я благодарна за такие теплые слова прощания, и очень рада, что так долго общалась с вами со всеми, рада, что мы бились рука об руку и дожили до сего мгновения, я благодарна вам за все и, если кого обиде ненароком, то прошу прощения. Я же желаю вам всем здравствовать долгие годы, жить в мире и согласии, а сама отправляюсь домой, радуясь возвращению и печалясь разлуке; и, раз все здесь, то я прощаюсь с вами, но говорю – «до свидания»! – и Анна, поклонившись всем, села. Закончилась тризна, и собрались в путь гости конунга Эомера. Уезжали Арагорн со своими витязями, эльфы Лориена и Раздола; Фарамир и Имраиль остались в Эдорасе; осталась и Арвен, распростившись с братьями. Анна уезжала, уезжала одна, и простилась она со всеми, и печально было прощание ее с конунгом Эомером. Они ушли в горы, их долго-долго беседовали, и на прощание Анна сказала: - Пути Господни неисповедимы – никто не знает, куда и с кем каждый продолжит свою дорогу, и кого на ней встретит – никогда не клянись и не зарекайся, делай всё от души и верь сердцу. - Сегодня, когда я сказал, что мы все полагали тебя княгиней Мустангрима, ты была удивлена? – спросил Эомер. - Очень. Я даже хотела под стол спрятаться, меня только Элронд держал. Ты не верил до последнего, что я уеду? - Не верил. Но… скажи мне – если бы случилось так, что ты осталась здесь, согласилась бы ты быть моей женой? - Согласилась бы. – Ответила Анна, и добавила. – Но я возвращаюсь домой. Эомер снял с мизинца кольцо, на котором был изображен скачущий конь, и сказал: - Прими от меня на прощание, в знак памяти. Тогда Анна сняла кольцо, что некогда было кольцом Келебриэнь, и, надев перстенек Эомера вместо своего кольца, протянула свое конунгу: - А это – возьми ты. И Эомер поцеловал ее. В данной главе отрывки, отмеченные курсивом принадлежат Дж.Р.Р. Толкиену, "ДК"