Вспомнить всё

Война – сестра печали, и многие из вас не вернутся под сень кровли своей. Но идите. Ибо кто, кроме вас, оградит землю эту… В. Шефнер

Через два дня армия запада собралась на полях Пеленнора. Войско орков и жителей востока подошло из Анориэна, но под ударами рохиррим дрогнуло и бежало после недолгой схватки у Каир Андроса; и после того, как была отражена угроза, и после прибытия подкреплений с юга город получил сильный гарнизон. Разведчики донесли, что к востоку до самого перекрестка дорог падшего короля не видно врага. Все было готово для последнего удара. - Едешь? – подъехал Эомер к Анне, расчесывавшей гриву Роха. - Глупый вопрос, - ответила она. - Тогда поедем, сейчас общее построение, и сразу выступаем. - Эх, ешки-матрешки, поехали, поехали… Теперь уж и не знаю, что будет…Ну я и задам им перцу! – вскочив на коня, Анна взяла в руки шлем и нахлобучила шапку - ту самую красную шапку; на руки надела перчатки. - Теперь ты и в лесу не потеряешься, - заметил Эомер. - Во-во, - хмыкнула Анна. Они двигались медленно, каждый час ожидая ответа на свой вызов, и держались вместе, посылая лишь небольшие отряды на разведку в стороны от главного войска. На пятый день после ухода с перекрестка они разбили лагерь и окружили его кострами. Они провели бессонную, тревожную ночь и были убеждены, что за ними наблюдает множество глаз. Слышался вой волков. Ветер стих, и воздух казался неподвижным. Они мало что видели: хотя небо было безоблачно и новолуние прошло четыре ночи тому назад, из земли поднимался дым и пар, и белый полумесяц луны был затянут туманом Мордора. Становилось холодно. Утром снова поднялся ветер, но на этот раз он дул с востока и вскоре стал довольно сильным. Все ночные наблюдатели исчезли, земля казалась пустой. К северу, среди отвратительных ям лежали первые груды и холмы шлака, разбитых камней и сожженной земли - рвота Мордора; на юге теперь уже гораздо ближе возвышался Кирит Горгорот; быливидны черные ворота и две башни-зуба по обе стороны их. В последнем переходе капитаны свернули со старой дороги, изгибающейся на восток,избегая опасности, таящейся в холмах, и теперь приближались к Мораннону с северо-запада, как это сделал и Фродо. Две огромных железных створки черных ворот под хмурящейся аркой были прочно закрыты. На укреплениях ничего не было видно. Все молчало, но выжидало. Итак, они подошли к концу своей безумной затеи и стояли заброшенные и маленькие, в сером свете раннего дня перед башнями и стенами, которые их армия не смогла бы преодолеть, даже если бы они привезли с собой осадные машины, а у врага не было других сил, кроме охраны этих ворот. Но они знали, что все холмы и скалы вокруг Мораннона были полны скрытыми врагами, а затененные углубления за воротами были просверлены и полны дьявольскими изобретениями, и, стоя перед воротами, они видели, как парят над башнями зубов назгулы, как грифы; и они знали, что за ними следят. Но враг по-прежнему не подавал признаков жизни. А им надо было волей – неволей доигрывать игру до конца. Арагорн расположил войско на двух больших холмах, где земля слежалась со щебнем: орки нагромоздили ее за многие годы. От Мордора их отделяла рвом широкая ложбина; на дне ее среди зыбкой дымящейся слякоти чернели вонючие лужи. Когда всех построили, вожди отправились к Черным Воротам с большой конной свитой, с герольдами и трубачами.<i>Во главе их ехал Гэндальф, за ним Арагорн и сыновья Элронда, Эомер Ристанийский и Анна, Имраиль, Леголас, Гимли и Перегрин. Они подъехали к Мораннону, развернули знамя и затрубили в трубы; герольды выступили вперед и возгласили: - Выходите на переговоры! Пусть выйдет сам Властелин Сумрачного Края! Он подлежит наказанию, ибо злодейски напал на Гондор и захватил чужие земли. Великий князь Гондора требует, чтобы он во искупление содеянного навсегда покинул свой престол. Выходите! Наступило долгое молчание, со стен и от ворот в ответ не слышалось ни звука. Но у Саурона был свой план, и он хотел вначале поиграть с мышью, а уж потом убить ее. И вот, когда капитаны уже хотели возвращаться, тишина неожиданно прервалась. Послышался рокот больших барабанов, как будто гром раздался в горах, а затем рев рогов, который потряс, казалось, камни и оглушил людей. Средняя дверь черных ворот со звоном отворилась, и появилось посольство Барад Дура. Возглавлял его рослый всадник на черном коне, если только это был конь – громадный, уродливый, вместо морды жуткая маска, похожая на лошадиный череп, пышущий огнем из глазниц и ноздрей. Всадник в черном шлеме был не Кольценосец, а живой человек – Подручник Владыки Барад-Дура. Имени его сказания не сохранили. Он и сам его забыл и говорил о себе: «Я – Голос Саурона». Говорят, он был потомком тех предателей рода людского, которые назывались черными нуменорцами: они перебрались в Средиземье во времена полновластного владычества Саурона и предались ему, соблазнившись чернокнижной наукой. А он, безымянный, стал приспешником Черного Властелина, когда тот вернулся в Мордор и Лихолесья. Коварство его пришлось по нраву хозяину, он вошел к нему в доверие и приобщился к чародейству, и орки страшились его жестокости. За ним следовал десяток – другой охранников в черных доспехах, несли черное знамя с багровым Недреманным Оком. Гэндальф обернулся к Эомеру и, указав взглядом на Анну, сказал: - Держи ее крепче, как хочешь, хоть за шкирку. - Конечно, никакими другими приспособлениями для держания я не оснащена! Чуть что, сразу за шкварник! Посол заговорил. Анна смотрела на него, чуть склонив голову и прищурив глаза. На высоком всаднике был шлем, однако он не помешал разглядеть лицо Глашатая. Лицо же его было бледно – изжелта бледное, глаза светлые, словно рыбьи – голубовато-зеленоватого цвета; он смотрел, приподняв голову, и взгляд казался надменным, но в глубине бесцветных глаз сквозил страх – страх за свою шкуру, страх перед грозными витязями-вождями, смотревшими на него с угрозой. Нос был прямым, а губы - тонкими и бледными. Волосы его были черными, и брови были темными, но такого человека можно было лишь пренебрежительно назвать чернявым – в совокупности со всей внешностью. За Глашатаем клубился черный не то дым, не то туман, тянувшийся тонкой струйкой куда-то под ворота – Саурон не слишком-то внимательно следил за своим «Голосом». Вдруг внезапно рядом вспыхнула яркая серебряная вспышка, и послышался голос Гэндальфа: «не получим, так сами возьмем!» и Анна очнулась. Посланец (засранец!) Мордора больше не смеялся. Черты его дико исказились: он был ошеломлен, точно готовый к прыжку зверь, которому вдруг ткнули в морду факелом. Злоба душила его, пена выступила на губах, и в горле клокотало от сдавленного бешенства. Но он видел перед собой суровые лица и беспощадные глаза врагов, и страх пересилил ярость. Он издал громкий возглас, повернулся, вскочил на свое чудище – и мордорское посольство побежало вслед за ним к Кирит – Горгороту. На бегу они трубили в рога, должно быть, подавая условный сигнал. И не успели они добежать до ворот, как Саурон захлопнул мышеловку. Прогрохотали барабаны, взметнулись языки пламени. Огромные створы Черных Ворот широко распахнулись, и воинство Мордора хлынуло неудержимым железным потоком. Гэндальф и все остальные вспрыгнули на коней и поскакали к своим под злорадный хохот и вопли. Поднимая облака пыли, выдвинулись полчища вастаков, дотоле скрытые позади дальней башни, за сумрачным отрогом Эред - Литуи. По обе стороны от Мораннона спускались с гор бесчисленные орки. Вскоре серые холмы стали островками в бушующем море: врагов было в десятки раз больше, чем ратников Запада. Саурон схватил приманку стальными челюстями. Арагорн распорядился как можно быстрее. Над холмом, где были они с Гэндальфом, реяло дивное, гордое знамя с Белым Древом в кольце звезд. На другом холме развевались рядом знамена Ристании и Дол-Амрота, Белый Конь и Серебряный Лебедь. Каждый холм живой стеной окружали воины, и ряды их ощетинились жалами копий и клинками мечей. Впереди всех, готовясь принять на себя первый удар и самый жестокий натиск, стояли сыновья Элронда с дунаданами, а справа князь Имраиль, могучие витязи Дол-Амрота и дружина Белой Башни. Дул ветер, гремели трубы и свистали стрелы, но солнце, светившее с юга, застилали смрадные дымы, и оно померкло в тумане, стало дальним и мутно-багровым, словно клонилось к закату, возвещая конец мира. Из дымной мглы вынырнули назгулы; смертный ужас вселяли их леденящие вопли, и последний проблеск надежды угас. - Накося выкуси! – крикнула Анна, показав в сторону Барад-Дура две дули. - Нельзя медлить! – крикнул ей Эомер, и она поскакала вслед за рохирримом к воинству Ристании. Остановились. Обернулись к врагу лицом, и стояли теперь во главе воинства двое – Эомер, смотревший на бесчисленное воинство, изрыгаемое Мордором, и Анна, обратившая горящий взгляд на клыки Барад-Дура, словно ожидая ответа. - В бой! – услышали они команду Арагорна. - В бой! – эхом откликнулись оба, - в последний бой этого мира! - Саурону капут! – прокричала Анна и, прежде чем достать меч, снова показала Саурону кукиш, - Врешь! Нас не возьмешь! Звучно звякнули мечи Анны и Эомера, встретившиеся на мгновение. - В бой, всадники Рохана! Маааааааааааааааачи кааазлов! – Анна взмахнула мечом в сторону черного воинства и, шепнув что-то на ухо Роху, поскакала вперед. Мгновение рыжий и серебристый скакуны неслись ноздря в ноздрю, и ристанийцы лавиной неслись за ними. Сшиблись с врагами на всем скаку; Анну повело куда-то налево и, не противясь ударной волне, она повернула туда, куда ее несло, не забывая на всем скаку «мочить козлов». Казалось, прошло не более четверти часа, хотя на самом деле прошли часы. Огромный тролль чуть не смел ее вместе с конем, но Анна благополучно увернулась, рубанув тролля по шее – и вряд ли это было опасно для чудища – удар был нанесен вскользь. Внезапно рванул ураганный порыв ветра; Анну, не успевшую схватиться за поводья, буквально сдуло с коня и она, кувыркнувшись, плашмя упала на землю, черную от крови. Такое завихрение создалось от черных крыл чудища – такого же, на каком восседал и Тэннар, и Король-Чародей. Послышался дикий вой. Люди, слышавшие его, закрыли уши или попадали на землю; лишь немногие смогли вынести крик назгула и продолжали биться. - Зачем ты пришел? - проговорила Анна, и голос ее звенел сталью, - Я отправлю тебя туда, откуда не возвращаются. И хотя голос Анны был тверд, она устала. Очень устала. - Тебе это не под силу, – прошипел назгул,- я унесу тебя в замогильные обиталища, в кромешную тьму, где плоть твою сгложут муки, а душонку будет вечно терзать взор Недреманного Ока! Лязгнул меч, покидая ножны: - Твои угрозы – пустой звук. Я отправлю тебя туда, откуда ты пришел – в небытие! - Ты хочешь сразиться со мной?! Тебе меня не сразить, человек! - Человек ли? – воскликнула Анна, - верно, ты меня не узнал? Что же, вспомни! – и она отбросила шлем, и волосы ее вспыхнули, рассыпавшись по плечам. Зеленые глаза смотрели сурово, и даже в глубине их уже не плавали веселые золотые искорки, теперь это были не темные зеленые глаза – теперь они были светло-серо-зелеными, как лесные озера, и стальная воля светилась в них – никогда, никогда бы она не отступила. Она повторила: - Ты уйдешь. Внезапно чудище простерло крылья, источая зловоние. Оно снова взвилось в воздух и с воплем кинулось вниз, на Анну, выставив зубастый клюв и когти. Зубы лязгнули перед самым лицом девушки. Но она не попятилась, а, размахнувшись, сплеча рубанула по голой шее чудища. Камнем откатилась голова, и рухнуло обезглавленное чудовище, корчась и распластав пред нею широкие крылья. Анна отвернулась в сторону, чтобы вдохнуть мало-мальски свежий воздух. Но словно из ниоткуда взвился назгул, с диким криком обрушив на Анну удар своей пудовой палицы; в другой руке он держал обоюдоострый меч с длинным узким клинком, который испускал мертвенное свечение. Анна успела отскочить, и тяжелая палица упала на землю, оставив в ней глубокую борозду. Но второй удар не прошелся мимо – тяжелая палица обрушилась на нее с такой силой, словно это была бетонная плита и удар, захлестнув волной, сбил с ног. Все внутри у Анны встряхнулось, в один миг ее словно завязало в узел и развязало обратно. Но щит, к счастью, был орочий (Анна подобрала его во время битвы, поскольку свой она приделала к седлу и снять, естественно, не успела). Щит оказался прочным – никто не скажет сейчас, из чего такие щиты делают, но палица не разбила его вдребезги, как следовало ожидать, а лишь продавила в нем глубокую вмятину. Это и спасло Анну. Но у нее потемнело в глазах, а очнулась она оттого, что Камул (а это был именно он) поднял ее за грудки, и прошипел: - Теперь ты умрешшшш, - меч светился у него в руке мертвенным светом. Вдруг он испустил крик боли, пошатнулся и выпустил Анну – она упала на колени, пытаясь вдохнуть или хотя бы выдохнуть. - Анна! Анна! – услышала она вдруг крик Эомера, и последним усилием выпрямилась и взмахнула мечом, будто отсекая черный капюшон от мантии; но, прежде чем назгул обернулся к ней, и она ударила, получилось так, что назгул обернулся вокруг своей оси и рубанул что-то или кого-то за своей спиной. Меч же Анны сверкнул серебряным светом, отсекая голову врага от туловища. Где-то в вышине, где сквозь серо-багровые тучи местами просвечивало светлое небо, неистовый вопль назгула стал протяжным, стихающим воем, ветер унес его, и вой захлебнулся вдали. Камул, Тень Востока, навсегда исчез с этой земли. И он ушел туда, куда должен был уйти после своей смерти – ибо стал прислужником Саурона, темного Властелина. - Господи… - успела прошептать она, потому что увидела рядом недвижно распростертого Эомера, потому что в следующее мгновение Анна ничком упала на груду тряпья и железа – это было все, что осталось от поверженного врага; за гранью сознания она услышала: - Орлы! Орлы летят! – и отключилась. Она лежала, казалось, без сознания, уткнувшись лицом в черный плащ, но видела все – знающие люди скажут, как она видела. Увидела, как в небе явились Гваихир Ветробой и брат его Быстрокрыл, могущественные потомки пращура Торондора, который свил гнездо у неприступных вершин Окраинных гор – когда Средиземье еще справляло праздник юности. И за ними двоими мчались стройные вереницы сородичей, орлов северных гор: мчались с попутным ветром. Из поднебесья они обрушились на назгулов, и вихрем прошумели их широкие крылья. Но назгулы, взметнувшись, скрылись во мраке Мордора, заслышав неистовый зов из Черной Башни; и в этот миг дрогнули полчища Мордора, внезапно утратив напор, и замер их грубый хохот, и руки их затряслись, роняя оружие. Власть, которая гнала их вперед, которая полнила их ненавистью и бешенством, заколебалась, единая воля ослабла, и в глазах они увидели свою смерть. А ополченцы Запада радостно вскрикнули, ибо в глубине тьмы просияла им новая надежда. И с осажденных холмов ринулись сомкнутым строем гондорские ратники, ристанийские конники и северные витязи, врезаясь, врубаясь в смятенные вражеские орды. Но Гэндальф снова воздел руки и звучно возгласил: - Стойте, воины Запада! Помедлите! Бьет роковой час! Еще не отзвучал его голос, как земля страшно содрогнулась. Над башнями Черных Ворот, над вершинами сумрачных гор взметнулась в небеса необъятная темень, пронизанная огнем. Стеная, дрожала земля. Клыки Мордора шатнулись, покачнулись и рухнули; рассыпались в прах могучие бастионы, и низверглись ворота; издали глухо. Потом все громче и громче слышался тяжкий гул, превращаясь в раскатистый оглушительный грохот. - Царствование Саурона кончилось! – молвил Гэндальф. – Хранитель Кольца выполнил свою миссию. Ополченцы Запада взглянули на юг: в Мордоре чернее черных туч воздвиглась огромная Тень, увенчанная молниями. Казалось, на миг она заслонила небеса и царила над миром – и протянула к врагам грозную длань, страшную и бессильную, ибо дунул навстречу Тени суровый ветер, и она, расползаясь, исчезла, и все стихло. Потом Анну словно куда-то перевернуло, и она увидела две крохотные фигурки, стоявшие на холмике рука об руку, а вокруг, трясясь, разверзалась земля и разливалось огненное море. Вдруг, словно им стало совсем невмочь, они упали. Они лежали рядом, когда скрытые дотоле от взгляда, ринулись вниз Гваихир Ветробой и брат его Быстрокрыл, а за ними смелый Менельдор, и странники были исторгнуты из темени и огня. Картинка снова переменилась, и Анна вновь увидела Кормаллен с высоты птичьего полета. Некоторое время Анна чувствовала себя парящей в поднебесье, но почувствовала, как снижается. Увидела обезглавленное чудище; увидела Эомера с его искрящимися ржаными волосами, бледного, но живого – это она чувствовала. И вдруг увидела себя – лежащую ничком, без движения, на груде черного тряпья, в руках сжимающую меч. Почувствовала напряжение где-то в районе солнечного сплетения и опустила глаза; с удивлением увидела себя – здесь, в воздухе, и там, на земле; от солнечного сплетения этой Анны, что парила в воздухе к той Анне, что лежала на земле, шла тонкая серебряная нить, которая так настойчиво тянула вниз. Зная, что это за такая нить, Анна поспешила схватиться за нее, опасаясь порвать – помирать как-то не хотелось. Нить дернулась, и Анна вслед за ней «встала на место». И тут же нахлынула ледяная боль в руке.