Целитель Вэй

      К концу первого дня пути молодой господин «Шапочка» так и не оправился, был предельно задумчив и то и дело скользил взглядом по Баошу, словно хотел что-то спросить, но не решался. Целитель его не подталкивал: это могло лишь отпугнуть, а ведь у такого молодого человека — вряд ли Цзинь Гуанъяо был старше самого Вэй Баошу, — было слишком много проблем. И проблем, что в будущем отзовутся ему очень жестко, не дав не то что бессмертия или силы, как к тому стремятся заклинатели, но и долгой жизни — самое большее, к сорока, повинуясь тому самому третьему обету, молодой господин испортит себе карму на десять жизней вперед, если не разрушит собственную душу так, что перерождаться будет попросту нечему.       Хотел ли Баошу вмешиваться? И да, и нет. Как целитель, он не мог просто так пройти мимо того, кто нуждался в помощи — и не предложить ее. Но он смотрел вокруг, и то, что видел — разруха, голод, тысячи стенающих об отмщении душ, — было сделано в том числе и руками этого юноши. Орден Ланьлин Цзинь, говорили люди в Цишани, был самым жадным до земель, самым беспощадным к угнанным в рабство. Баошу вспоминал цепи и ошейники на своих людях и стискивал зубы, обрывая даже мысленные клятвы, что никогда не поможет ни одному «пиону». Он не имел права так думать.       Быть целителем было тяжело. Отступать Баошу не собирался.       На ночь отряд Цзинь остановился в очередном городе, заняв единственную работающую гостиницу, из которой поспешно выселили всех до единого постояльцев. Баошу только тихо спросил, так ли уж важна была ночевка именно в городе, получил в ответ сумрачный взгляд и короткое, резкое «Да». Что ж, он все прекрасно понимал: орден утверждает свою власть, подчеркивает право победителя брать все, что пожелается. Присмотревшись к хозяину гостиницы, он предложил ему пилюли от головной боли и травы для облегчения болей в изъязвленном желудке. Ему было неизвестно, откуда уже и здесь прослышали о нем, но хозяин, с поклоном принимая предложенное, благодарил Жэнь Чжэньли, а после чуть слышным шепотом спросил, все ли у уважаемого целителя хорошо, косясь на «пионов», развалившихся за столиками и гоняющих служанок. Баошу уверил его, что все в порядке, но, проходя мимо стола, за который пытались пока еще не силой утянуть одну из девиц-служанок, осадил золоченых:       — Оставьте деву в покое, молодые господа, она исполняет свою работу, а вы не в «пионовой беседке под ивами».       Тот молодчик, что приставал к деве, вскинулся, открыл рот — и закрыл, получив знак от «Шапочки». Недовольные взгляды Баошу чувствовал всей кожей, но не собирался просто смотреть на беспредел победителей. Ему было довольно и уже увиденного.       — Господин Вэй, — Цзинь Гуанъяо указал ему на подушку за своим столиком, и, хотя есть Баошу не хотелось, он сел, намереваясь в любом случае поужинать — дедушка Лю говорил, что пренебрегая пищей, когда она есть, можно пожалеть после, когда ее не будет.       Еда здесь была чуть получше, нежели в Цзычани, сказывалось то, что и этот городок стоял не на пути армий, и то, что он был ближе к границам, сюда жизнь вернулась чуть раньше, чуть полнее. Но это не помешало остальным «пионам» высказать свое недовольство. Кто-то из них и вовсе перевернул пиалу с лапшой на пол. В руке Баошу переломились палочки, он дернулся встать, но на запястье легла и с силой сжалась рука молодого господина Цзинь.       — Не надо, господин Вэй.       — Тогда остановите их сами, — резко ответил целитель. — Или опасаетесь подпортить репутацию?       — Что если и так?       — Тогда не останавливайте меня.       — Вы хотите разжечь конфликт, господин Вэй? Вас и без того уже не любят в Ланьлине за защиту Вэнь.       — Мне плевать на то, любят ли меня сильные мира сего. Но подобное поведение на глазах у людей, которые экономят каждую рисинку!..       Противостояние взглядов длилось недолго, не прошло и фэня, как Цзинь Гуанъяо, все еще не отпустив его руки, повысил голос, приказывая своим людям прекратить гвалт. А если не хочется есть то, что подали — те, кто не голоден, могут идти спать.       «Шлюхин сын, дорвался и командует...»       По тому, как на мгновение судорожно сжались пальцы «Шапочки» на его запястье, Баошу понял, что ему не послышалось. Кое-что становилось понятнее, кое-что — наоборот, только запутывалось.       — Довольны, Жэнь Чжэньли? — почти не разжимая губ, проговорил Цзинь Гуанъяо.       — Оскорбление, направленное в вашу сторону, не было моей целью, молодой господин Цзинь, — спокойно ответил Баошу. — Не стоило останавливать меня.       — Моя забота — безопасно доставить вас в Ланьлин.       — Хотите сказать, что вам поставили жесткие рамки, и в Ланьлине опасного смутьяна, похитившего целый клан Вэнь, ждут с распростертыми объятьями? Я скорее поверю в то, что вам был дан приказ доставить меня живым, а мое здоровье и неприкосновенность даже не оговаривались.       — Хотите, чтобы я так и поступил?       — Не хочу, не буду скрывать. И я благодарен вам за то, что поступаете благородно.       — Тогда не мешайте мне это делать! Засуньте свое благородство... поглубже хоть ненадолго!       — Будь вы на моем месте — вы бы... засунули?       — Я не на вашем месте, — прошипел молодой господин Цзинь, и Баошу видел, с каким трудом он сдерживается, чтобы не швырнуть палочки на стол и не уйти, оставляя упертого, как тысяча ослов, целителя наедине с проблемами, в которые Баошу непременно вляпается, стоит оставить его в одиночестве.       — Благородство человека не определяется его происхождением, именем или званием. Оно исходит из качеств его души, из его поступков, мыслей и слов. Так учил меня мой наставник, и поступать я собираюсь сообразно.       — Вы чокнутый идеалист, спустившийся со своей горы и все еще думающий, что в этом мире кому-то нужно ваше благородство. Неужели вы думаете, что хозяин гостиницы вступился бы за вас так же, как вы за него? Или его девки помогли бы вам, как вы им?       Баошу протянул руку и взялся за его запястье, выслушивая пульс и ток ци в духовных венах, заставив прервать злое шипение на грани слуха.       — Ваша ци неспокойна, молодой господин Цзинь. Я приготовлю для вас успокоительный чай на ночь. Поешьте, вы голодны и устали.       «Шапочка» вырвал свою руку и выпрямился, словно проглотил копье, с явным трудом возвращая на лицо маску спокойствия. Он и в самом деле вновь принялся за еду, хотя Баошу прекрасно было видно, что ест он через силу и только затем, чтобы не показывать, насколько задет и раздосадован собственным срывом. Возможно, этот человек привык носить свою маску постоянно, и подобного с ним не случалось уже давно. Но Баошу знал: его слова о разрушающих душу обетах стали тем камешком, что породил горный обвал и разрушил привычную броню изнутри.       Вэй Баошу не собирался менять свое поведение и изменять своим принципам в угоду его желаниям довезти «приглашенного целителя» до Ланьлина без происшествий. В конце концов, если понадобится, он использует усмиряющие печати на всех этих золоченых кичливых недоумках, рассадит их по седлам и будет ехать, останавливаясь только для того, чтобы накормить и напоить лошадей, не заботясь о нуждах людей. Рядом с ними его удерживало только незнание пути и невозможность перенестись в Ланьлин печатью самостоятельно: он мог сделать это лишь в то место, что видел своими глазами.       Как целитель, он безусловно сострадал Цзинь Гуанъяо. Как воспитанник Лю-шэнсянь, он ненавидел двуличие и несправедливость и не намерен был закрывать на них глаза. Но как ученик дедушки Лю, он собирался делать все возможное, чтобы, даже встревая в неприятности, остаться в живых.       Дедушка Лю был прав, говоря, что Баошу будет нелегко соблюсти баланс меж этими тремя стремлениями. Но даже птица в небе и рыба в реке не всегда выбирают легкие и прямые пути.