•••
Намджун знал, что поступал правильно, притворившись спящим, дал без лишних слов уйти Джину. Он наблюдал через панорамное окно с высоты за удаляющимся автомобилем и мысленно отпускал. Скорее пытался смириться. Но тот поцелуй… Собственноручно закончив противоестественное влечение, обусловленное только тоской и безрассудством, он понимал, даже будучи пьяным, что в итоге это ни к чему хорошему не привело бы. Им обоим было бы по итогу стыдно и больно. Он сейчас только больше путал Джина, которому и так несладко. Намджун отчетливо ощутил ногой, когда касался своего сводного брата, инородный предмет на щиколотке. Если это то, о чем он подумал, то его, нет, не брат, его Джин в серьезной опасности. Намджун успел навести справки о Хорхе, досконально разобравшись в причине его побега из Испании. Теперь для него всё стало ясно, Джин не от больших чувств находился рядом с этим мужчиной. Вот только какова истинная причина и верны ли догадки, Намджуну только предстоит узнать. Необдуманные шаги могут сейчас лишь навредить им обоим. До полученной информации Намджун просто надеялся, что со временем Хорхе надоест Джину, и когда это произойдёт, он от него избавится, но отчётливо видел в глазах брата, что тот не мог собрать себя по кусочкам рядом с этим человеком. Влюблён ли тот в Хорхе? Точно нет. Ни о каких чувствах там не шло и речи. Намджун не раз наблюдал издалека, как Джин смотрит на Хорхе. Там взгляд полный противоречий и… Обиды? Влюблён ли Намджун в Джина? Определённо. Давно. Бесповоротно. Он устал отрицать эти противоестественные чувства. Сколько не беги от себя, всё равно придёшь к тому, с чего всё начиналось. К медовым глазам. К волосам цвета выжженной соломы. К непокорному взбалмошному характеру. К аккуратному носу и пухлым губам. Губам, чей вкус он успел распробовать. Формула любви для Намджуна, никогда никого не любившего, оказалась проста: отрицать себя и свои чувства, пока объект находится рядом; но стоило забрать то, чем всегда дорожил — как осознание больно ударило: насколько же сильно всё это время недооценивал то, что испытывал. Осознав весь масштаб, что это намного больше, чем просто симпатия, чуть не сошёл с ума. Буря эмоций, желание обладать, оберегать, испытывать новые ощущения, видеть эти взгляды, касаться — всего этого катастрофически стало не хватать. Намджун бизнесмен до мозга костей, он жаден до того, что поистине нравится. Но с Джином это никогда не работало. С ним он слаб. Ему хотелось подарить тому весь мир. Положить к ногам всю Италию. Пожар внутри разгорался всё сильнее с каждым днём. Если долго отрицать свои чувства, можно сойти с ума.•••
Дни потекли сквозь пальцы словно песок. Джин со спокойной душой вновь влился в рабочую атмосферу; вернулся в заточение самостоятельно. Дом заменила квартира, куда перевёз его Хорхе — новая клетка и неизменный браслет на ноге. Его перестали трогать от слова совсем. Пентхаус Хорхе мало чем отличался от дома, выдержанный в строгих холодных тонах и минимализме. Душой этого двухуровневого жилища являлась горничная и повар, которых он встречал с улыбкой по утрам. Себя бы Джин душой не назвал, он скорее призрак этих сине-серых стен. Захаживали к ним и гости, но только «свои». Правда Джин друзей Хорхе видел уже без розовых очков, отчего не питал иллюзий: лишь кучка лицемеров и сволочей, только и делающих, что играющих в покер и пьющих дорогущий бренди. Скажи мне кто твой друг. Серой тенью он присутствовал на таких вечеринках, натянув подобие улыбки, потому что не знал, чего ждать от каждого из них. К такой жизни сложно привыкнуть, но Джин старался, знал ради чего, точнее, ради кого. Хорхе вновь натянул маску добродетеля, стал обходительнее прежнего, но Джину тот виделся ядовитой змеёй готовой в любой момент укусить и пустить по венам яд. Очевидно, Хорхе выжидал, пока Джин даст слабину, простит за его выходку. Но Джин не будет расположен ни сегодня, ни завтра. Непонятно, чего Хорхе добивался этим всем. Изначально, тот не казался Джину гнилым и агрессивным, а лишь тем, кто искал увлечение на месяц. Возможно, Джин просто плохо его рассмотрел. Но после произошедшего стал внимательно за ним наблюдать, присматривался и к его окружению. Джин знал, что долго так не продержится, искал лазейку, изучал его соратников, подслушивал телефонные разговоры. От воспоминаний о властности Хорхе и неожиданной жестокости Джину с каждым днём становилось всё больше не по себе. С самого начала тот не давал ему прохода, ни малейшего шанса на отказ, так что изменилось сейчас? Холодная война или смена стратегии? Игры на шахматной доске явно затянулись, а тишина давила словно бетонная плита. В офисе Джин был всё так же загружен работой. Сменяя сезон, поставки из модных домов в бутики утроились в несколько раз. Всю неделю, не поднимая головы, пытался завершить дела и перейти в распоряжение нового руководителя. Намджун ждал, но уже, кажется, выходил из себя. А Джин… Возможно, был даже рад, что всё ещё работал с Хорхе. Не отрицал того факта, что избегает встреч с Намджуном. По вечерам же периодически занимался порученной организацией банкета в крупнейшем клубе Милана. Вот и сегодня находился с Хорхе в этом месте, где когда-то неделями ранее был зверски накачен препаратами. Испанец был отвлечён разговорами с приятелями и, кажется, потерял всяческий интерес к Джину, а ему было это лишь на руку. Больше не выдержав в этом обществе и минуты, он, предупредив, что уходит, вызвал такси домой. Внутри не стихала буря, всё грохотало: от возмущения, от того, как давил на глотку «ошейник». Скучал ли все эти дни Джин по Намджуну и Хосоку? Нет. Даже думать о них не смел. У второго, по крайней мере, есть мотив с ним не общаться. А у Джина ни мотивов, ни оправданий. Интересно, Хосок по нему хоть немного скучал? Благополучно доехав до дома Хорхе, он поднялся на свой этаж и ввёл пароль от пентхауса. Глубоко вздохнув, Джин скинул лоферы и расстегнул атласную рубашку. Во мраке квартиры он прошёл в гостиную. Долго стоял, наблюдая через панорамное окно за тысячами городских огней, а после, переместившись в кресло, налил себе вина в бокал. Конец недели. Когда Джин намеревался уехать из клуба без Хорхе, тот лишь сказал «ты слишком устало выглядишь». Джин сомневался, что это была учтивость и забота. Есть ли шанс, что Хорхе потерял к нему интерес? Бокал как и бутылка быстро пустели за размышлениями. Спустя время до Джина донёсся сигнал видео-домофона, заставивший его вздрогнуть. На часах глубокая ночь. Джин поднялся с кресла в недоумении, подходя к двери. У Хорхе ключ, прислуга придёт только рано утром. Возможно, консьержу что-то понадобилось. — Вы к кому? — через экран домофона на него смотрел человек в мотоциклетном шлеме и с сумкой доставщика. Внутри что-то ёкнуло. — Доставка, господин. — Я ничего не заказывал. — Но написано для Ким Сокджина. Не много нужно, чтобы найти путь к сердцу недолюбленного тоскующего парня, запертого в золотой клетке поневоле: достаточно вкусной еды и бутылки вина. «Почему бы нет», — подумал Джин. Не важно, кто заказал, ему было приятно, что кто-то подумал о нём в столь позднее время. Помявшись на пороге несколько секунд, он всё же открыл. — Сколько с меня? — Всё оплачено. — Оу. Хорошо, спасибо, — Джин хотел было забрать бумажный пакет, но доставщик не спешил отпускать ручки. — Господин, только ответьте на один вопрос, пожалуйста. — Какой? — опешил от такого поведения. — Вы счастливы? — курьер медленно поднял шлем. Теперь на Джина так тоскливо и тепло смотрели знакомые глаза. — Хо… — не дожидаясь ответной реакции притянул и прижал друга к себе. — Не пригласишь? — глухо проговорил Хосок в районе ключицы. Джин только сейчас осознал, что прижимает парня прямо в холле этажа к собственному обнаженному торсу. — Это не лучшая идея. Хорхе скоро может приехать и… — Я знаю всё, поэтому и приехал, — заговорщицки подмигнул тот. — Видел его с тобой в клубе, мой друг позвонит мне, как он выйдет. Ещё есть причины? — Джин усмехнулся, увидев, как Хосок предусмотрительно просунул ботинок в приоткрытую дверь. — Входи, но пройди за мной через коридор на кухню, в гостиной есть камеры, — закрыв дверь, Джин направился вперёд, указывая путь. — Откуда у тебя костюм доставщика? Еда хотя бы настоящая? — Настоящая-настоящая, из круглосуточного кафе напротив моего дома. Пришлось быстро что-то решать, думал не откроешь если просто так заявлюсь. А за сумкой пришлось забежать к себе, осталась ещё с тех времен, когда никому не известный стилист работал доставщиком, чтобы не умереть от голода, — Хосок тихо засмеялся. — Ты не представляешь, как я спешил. Хорошо, что моя квартира тут недалеко, может будем чаще видеться. — Я и забыл, что мы теперь рядом живём, — Джин опустил взгляд на сумку. — Много же я о тебе ещё не знаю, — проговорил с такой тоской, что самому стало не по себе. — Джин… Почему ты с ним вообще? — Хосок, нахмурившись, подошел ближе, пока он распаковывал контейнеры с едой. — Так надо, — не стоило пугать Хосока подробностями, он бы обязательно захотел помочь. — Кому надо? Только не ври, что любишь его? — но в ответ Джин лишь тихо хмыкнул. — Я скучаю… И Намджун, — голос стал тише. — Знаешь, мы вновь стали ближе. Как говорится, неприятности объединяют. Когда ты пропал, он не находил себе места. И мы… — Что я могу сказать, совет да любовь… — перебил, а губы тронула горькая усмешка. — Перестань острить. Ты будто не знаешь, что он с ума сходил, — Хосок подошёл вплотную касаясь ворота расстёгнутой рубашки, заглядывая Джину в глаза, которые тот старательно отводил. — Я серьезно, — Джин не выдержал чужого напора, учащающего собственный пульс. Беззлобно убрав руки Хосока, продолжил: — Зачем ты пришёл? Отчитывать меня? Хвастаться, что у вас с Намджуном всё налаживается? Разве ты не чувствуешь к нему до сих пор ничего? Почему не можете жить дальше? — Джин внутренне приказывал себе притормозить, но злость на обстоятельства и ревность брали своё. Вот только кого он ревновал больше: Хосока к Намджуну или Намджуна к Хосоку? — Чувствую. И к тебе чувствую, — открытый взгляд, пальцы длинные скользнувшие по рукам Джина. Всё в нём не давало усомниться в сказанном. — Что? — но Джин не верил в то, что услышал. Это казалось полным бредом. — Ты всё правильно понял. Я больной? Пусть так, — Хосок вымучено улыбнулся. — Нельзя любить двоих? Но знаешь, что бы ты не сказал, мне сейчас плевать. Прими мои слова как есть. — Я ещё ничего не сказал. Просто удивлен. Ты точно не пьян и не болен? — Джин улыбнулся, освободив свои руки, театрально коснулся лба Хосока, потому что касания того обжигали. — Когда ты пропал, я чуть с ума не сошёл. Когда ты сказал, что будешь с этим уродом, я чуть… Я думал, убью его нахрен. — Не понимаю... — Я ревную тебя, ясно? Ты мне нравишься не только как друг. Говорил же, не стоило нам спать… — Хо… — Джин разбито простонал, уставившись в потолок. Этого ему сейчас ещё не хватало. — Просто уйди от него, он мне не нравится. Я не знаю, что ты скрываешь, но кожей чувствую, что ты не будешь с ним счастлив. — Не могу, как ты не понимаешь, — Джин отстранился, сделав шаг назад, и прислонился к столешнице спиной. — Тебе пора идти. — Ладно. Чёрт с тобой, упрямый придурок. Тогда, — Хосок в знак поражения поднял ладони вверх и подошёл ближе, — поцелуй меня, уговори уйти, иначе я не сдвинусь с места. — Ты изменился, — усмешка тронула губы Джина. — А как же верность одному партнёру и прочая хрень? — он скорее спрашивал не у него, чувствовал внутренний торг с самим собой. — Мы с ним не вместе, — Хосок закатил в глаза, будто услышал самую большую глупость на свете. — Мы оба любим тебя, Джин… Не нужно было объяснять кто это «мы». Но изголодавшемуся по душевной близости и теплу Джину хватило, чтобы его пару раз «погладили по шерстке» и показали, что он действительно кому-то нужен, чтобы он запутался окончательно. Одни люди любят нацеплять ошейник и всем хвастаться своей принадлежностью, а другие — таскать за цепь. Но Джину не по вкусу ни один из вариантов. Свобода, вот что цепляло всегда по-настоящему. Момент, когда чувства захлёстывают с такой силой, что ты не можешь сдержаться и даже не пытаешься. И опять тот же вопрос. В связи с чем он им всем стал так нужен? Кто бы знал. Но Джину сейчас хорошо. Джина любили, он эту любовь кожей чувствовал, через лёгкие пропускал. Пока длинные пальцы Хосока скользили по атласным рукавам рубашки, зарывались в светлые волосы на макушке, а губы еле касались его собственных, он ещё не до конца понимал, что переходит черту, которая изменит его разбитую на осколки жизнь. — К чёрту всё… — Джин поддался, сам стал целовать, требовательно и страстно. Изголодавшийся до эмоций Джин растворялся в Хосоке, теряя остатки себя. Языком скользил по чужому нёбу, посасывал губы и горячий язык. Извращённым призывом к действиям Хосок пальцами красивыми скользили по участкам обнажённой груди Джина. Игра чувств, которая каким-то неведомым образом слишком быстро работала, возбуждала за считанные секунды. Джин возбудился, так горячо и постыдно, что по коже шла рябь из мурашек. — Тебе пора, Хо. Последний шанс, — благородство. Кто бы раньше сказал Джину, что оно в нём есть, не поверил бы. Наслаждение болезненными вспышками рождалось в паху Джина, когда Хосок прижимался своим возбуждённым членом к его через слои брюк. Чувства разрядами пробегали по нервам, моментально достигая абсолютно всех участков тела и напрочь сбивая дыхание. На лбу Хосока появилась испарина от жаркого поцелуя и томных постанываний напротив, от рук блуждающих по телу. Вместе с рваными вздохами Джина с его уст слетали тихие хриплые стоны, потому что Хосок невероятный, творил что-то невозможное своим языком. — Комната для персонала, — хрипло сквозь поцелуй произнёс Джин. — Что? — Ты хочешь меня? — Безумно. — Тогда у нас есть всего час, — был ли шанс остановиться, прервать эти ласки, Джин об этом даже не задумывался. Его влекло к Хосоку, невидимой нитью связывало воедино. Если потерять голову от чувств, значит жить, то он готов на многое, лишь бы это не навредило Намджуну. Но об этом он подумает уже позже, не тогда, когда в его руках такой жаждущий ласк Хосок.