BAD BRoTHER

Капли стекали по оконным стеклам, пока дождь настойчиво барабанил. Джин сидел в одиночестве на кровати в своей новоиспечённой спальне, подобрав ноги под себя. Слезы безмолвным потоком лились из глаз, пока пальцы цеплялись за тонкий браслет на левой лодыжке, «любовно» поглаживая и царапая, силясь снять. Слабый синий огонёк неустанно мигал в темноте. Слежка. «Это для твоего же блага. Мы же не хотим ссориться в самом начале нашей совместной жизни?» Его терзали мысли о том, как он дошел до такой жизни, что вынужден находиться в заточении в чужом доме, жить не своей — чужой жизнью. Ему претило вновь и вновь лгать собственному брату. Отчаяние сковывало изнутри, не позволяя вдохнуть полной грудью, а одиночество стало постоянной спутницей. Уснуть не представлялось возможным от слова совсем. Джин не знал, сколько так провел времени, уставившись на стекло с потеками воды. Очнувшись, он не сразу понял, что уснул, провалившись в собственные мысли. Эта ночь была поистине страшна своим одиночеством. Рассвет наступал мучительно медленно. С первого этажа доносился запах еды и звуки музыки. Голова гудела от боли, когда Джин, силясь собрать себя по кускам, встал и побрел в ванную. Там он долго стоял под мощным потоком воды, в надежде, что чертов браслет рано или поздно сам выйдет из строя, и он сможет сбежать. Сбежать от Хорхе, от Намджуна, от себя самого… Некоторое время спустя Джин все же спустился вниз, надев ту одежду, что ему вчера приготовил Хорхе. Белая футболка с широким горлом была велика и то и дело спадала с одно плеча. За всеми этими рубашками и деловыми костюмами Джин не замечал, что у испанца была сильно развита мускулатура. Он отчего-то вспомнил о Намджуне, мышцы брата были куда больше, да и в целом он симпатичнее, по его мнению. — Спящая принцесса соизволила спуститься? — Хорхе был в домашней одежде: облегающей торс черной футболке и широких штанах. Джину, прошедшему под чужой взгляд в просторную кухню, тот казался уютным, но он-то слишком хорошо знал, что скрывалось за этой красивой оберткой. Хорхе пробовал блюдо, стоя за кухонным островком и чуть дуя на деревянную лопатку не сводил с него хищных глаз. — Пробовал испанский омлет? По взгляду вижу, что нет. Тебе бы понравилось в Испании… Ничего, съездим, — отвернулся, думая о своем. — Как спалось? Я уже сам хотел подняться и разбудить тебя. — Зачем? — Джину не хотелось разговаривать, сев и ерзая на высоком барном стуле рядом с мужчиной, он не мог вынести даже просто звук его голоса, а тот, как на зло, выстраивал целые монологи. — Не все ли равно, во сколько я встану, или ты теперь будешь управлять и моим временем? — потер переносицу, мысленно отпуская внутренние цепи. — Может, тебе тогда сообщать и, если я вдруг захочу в туалет? — У-у, крошка, да ты не в духе, — Хорхе потянувшись через столешницу, коснулся большим пальцем щеки Джина, но затем сразу отстранился назад. — Проигнорирую на этот раз твои колкости… Итак! — он громко хлопнул в ладоши, заставив парня вздрогнуть, и, подхватив с кухонного островка тарелки, направился к небольшому обеденному столу, поменьше того, что стоял в столовой напротив. — Вообще-то я приготовил тебе сюрприз. Готов перед работой проехаться по магазинам? — отодвинул стул, заискивающе улыбаясь и приглашая к завтраку. — Я хочу, чтобы мой принц носил только самое красивое. — Меня бесит твоя улыбка, — раздражение, поселившееся меж рёбер, лишь росло с каждой секундой, проникая все глубже и отравляя сердце. Не сдерживаясь, Джин оскалил в фальшивой недовольной ухмылке зубы. — Тогда я буду чаще улыбаться для тебя, — Хорхе приблизился вплотную к подошедшему Джину, бегло целуя в щеку. — Садись давай, — надавил на плечи, заставляя усесться на стул. — А вечером, после офиса, мы поедем в мою квартиру, оттуда будет ближе добираться на работу вместе со мной. — Ты выпустишь меня? — Джин развернулся в пол-оборота, а его глаза в удивлении расширились. — Конечно. Ты же не пленник… Да и тем более Намджун нанял тебя своим секретарем, не могу же я лишить своего партнера такого ценного кадра. Джин громко рассмеялся. — Тогда зачем ты нацепил вчера эту хрень мне на ногу, блять? Я тебе не собака, Хорхе! — Не злись и не матерись, это все ради нас… Чтобы ты даже подумать не мог сбежать от меня, — Хорхе сжал белую деревянную спинку стула с шелковой золотистой отделкой и склонился к самому уху Джина, продолжая: — И… Ты же знаешь? Я найду тебя, куда бы ты не пошел и где бы не спрятался, а когда найду, то накажу вместо тебя твоего брата. Так что не советую тебе играть в догонялки со мной, а напротив, чем ты послушнее, тем я добрее к тебе. Запомни это. Джин сглотнул подступивший к горлу ком. Ловушка захлопнулась. Было очевидно, что пока Джин не надоест Хорхе, тот его не отпустит. Можно было на это даже не надеяться. Завтрак в тишине, обещанная навязанная поездка по бутикам, где Хорхе не оставлял в покое даже в примерочной, то и дело якобы невзначай заходя в самый неподходящий момент. То касался голых плеча Джина, то жадными взглядами испепелял его тело, не всегда прикрытое тканью одежды. Консультанты с завистью смотрели на них. Хорхе умудрялся очаровывать своей улыбкой и ненавязчивым флиртом всех вокруг, всех, кроме Джина. Ему испанец претил до сжатых добела пальцев, до нехватки кислорода в легких и неприятных ощущений в глубине сердца. Мысль, что он в плену, и сейчас его вывели погулять, как трофей, горела ярким баннером. А потом была работа. Место, куда Джин ранее ходил с улыбкой. Место, куда сейчас не хотелось приходить вовсе. Он прятался от чужих взглядов, принимая новые дела. Хорхе при каждом удобном случае брал за руку, тем самым показывая всем, что Джин теперь принадлежит ему. Нового начальника не было на горизонте и после полудня. Джин не знал, хотел бы вообще видеть Намджуна или нет, да и что сказать ему, тоже не знал. Закончив дела с бумагами, он упрашивал Хорхе отпустить его перед концом рабочего дня домой — взять ноутбук и кое-какие любимые вещи. Хорхе на удивление спокойно отпустил. А Джин спокойно ушел… Чересчур спокойно. Не было ни слезливых звонков Хосоку, ни просьб о помощи Намджуну. Джин вызвал лифт, глядя куда-то в пустоту, и поднялся на этаж к пентхаусам. Безнадежность сжимала грудь. Он старался привыкнуть к необходимому одиночеству, как к важному закону новой жизни. Единственное, чего хотел — попрощаться… Отчего-то это казалось ему самым важным и нужным. Родной этаж, две двери напротив друг друга. Соврал бы, что тут у него был выбор. Джин позвонил в дверь Намджуна, а затем, спустя пару минут, ещё раз, но никто так и не открыл. Внутри была тишина, как и у Джина на душе. Всё уже давно разрушено, и прощание бы ничего не решило. Он ушел к себе, так и не попрощавшись… Открыв свою дверь — застыл на пороге. В квартире творился бедлам: всё перерыто, будто что-то искали: вещи выброшены из ящиков комода и с вешалок. Джин с безразличием смотрел на разбросанные по полу брендовые шмотки, размышляя, вызывать ли полицию. В воздухе стоял отчетливый запах дорогого алкоголя. — Намджун… — на выдохе произнёс он, проходя по коридору и замечая знакомый силуэт. Тот спал в спальне, явно не слыша шаги вошедшего. У его брата трехдневная щетина, но это так ужасающе ему шло. Намджун был отчаянно сексуален, как с обложки журнала о холостяках. Волосы взъерошенные, умиротворённый, впечатляюще уверенный и спокойный, пьяный, голые широкие плечи не прикрыты покрывалом, чистопородный Чеширский кот, не иначе. Джин, даже не дыша, тихо обошел кровать и лёг к нему со спины, прислонившись лицом в районе затылка. — Прости меня, Нам… Я опять всё испортил, — он вдыхал запах кожи и дорогого парфюма, смешанный с флером купажированного виски. — Джин… — произнес хрипло, завозился, переворачиваясь лицом к нему. — Ты пришел… — Прости, я разбудил. — Ты же не уйдёшь к этому придурку снова? — Уйду, Намджун, — шёпотом, задевая свои душевные раны отчетливой болью. Ему никогда не было так сложно произносить слова. — Что ты в нем нашел? — То, что не смог дать никто другой… — лгать было так просто. Просто и по-деловому. Джин удивился, как ему удавалось сохранять лицо, потому что внутри все рыдало и кровоточило. Но Намджун об этом никогда не узнает. Если узнает, это будет конец — лично для Джина, потому что жалость в чужих-родных глазах он просто не перенесет. — Я бы смог… — Что? Намджун смотрел пустыми глазами, в которых плескалась безнадега бескрайним океаном. А после… Намджун не выдержал. Его ломало все эти дни невыносимо, как заядлого наркомана, рвало и корежило, как никогда в жизни. Любовь, больная и уродливая, безнадежная, внезапно переполнила его, отравила, растекаясь по крови изысканным медленным ядом. Отравлен, без права на противоядие. Просто надоело врать самому себе. Все стало бессмысленным в одночасье. Губами сухими Намджун коснулся губ Джина, влажных от тихих соленых слез, дрожащих. Провел языком, не углубляя поцелуй, а лишь лаская. Даря нежность, как лев ласкает свою львицу, заявляя на неё права. Вот только у Намджуна этих прав не было. Джин испуганно замер, широко распахнув глаза. — Ты пьян… — еле выдавил из себя слова, ещё толком не веря в происходящее. — Мне перестать? Джин не смог ответить, лишь, отстранившись, уткнулся в плечо брата. — Мне нужно идти… — нужно было не просто идти, а бежать. Бежать, несмотря ни на что. Пока не кончится воздух в лёгких, пока не кончатся силы идти, пока не кончится этот страшный сон. Сон, где Намджун видит в нем не только брата. Бежать. Это не могло быть правдой. Вперёд, не переводя дыхание и больше не оглядываясь назад. Это всё, что сейчас имело значение. Потому что Джин в этом болоте давно. Не может позволять себе мечтать об этом вновь, страдать и мучиться от мысли, что между ними могло бы быть что-то большее. Тем более, что уже поздно… Мечты имеют свойство сбываться только у тех, кто заслуживает счастья. Джин не заслуживал ни счастья, ни Намджуна…