𝚜𝚊𝚕𝚝𝚠𝚘𝚛𝚝

"Ты продаёшься, чтобы получить деньги и за тем тратишь их на этот кайф. И колешься, для того, чтобы забыть, что ты сделал. Это замкнутый круг: не уколишься — не продержишься. Я пыталась это бросить, много раз, но я не смогла и многие вещи, которые я делаю, я боюсь. Я не могу остановиться — это замкнутый круг" Героин по венам у сорванной гиены. Героин по венам, плевать на чужие мнения. Люди говорят только то, что видят или хотят видеть, они боятся того, что сокрыто, того, чего им не дано узнать, но ты узнала. Знать, что за маской прячутся два шрама на уголках любимых губ, было самым ценным в ваших отношениях. Это означало, что тебе доверяют, и ты доверяла в ответ. Казалось, родителям было не понять твоих чувств: они ругались, садили под домашний арест, отбирали телефон, прогоняли Акаши со двора. Почему? Он ведь такой хороший, он правда любил тебя. Героин по венам — это когда тебя запускают в свою коробку. Героином было целовать тебя в щёчку на прощание робко. Хару всегда провожал тебя до дома, где его не жаловали от слова совсем, поэтому ему приходилось стоять на другой улице и смотреть на твою отдаляющуюся фигуру. Но сегодня, видимо, он решил внести небольшие поправки. — До завтра, Т/и, — прощается, но не отстраняется, выпускает руку из твоей, но не засовывает ее по обычаю в карман штанов, а умещает ее на твоей шее. Его рука такая теплая и гладкая, никогда ещё чьи-то прикосновения не были так приятны. Он немного придвигает тебя к себе и оставляет легкий, почти не весомый поцелуй, ваш первый. Акаши прежде не снимал маску на людях, а сейчас и снял, и поцеловал. Чувствуешь до ужаса приятное ощущение где-то внутри. Как там говорят, бабочки в животе? А потом плакать и блевать, потому что секунды без тебя пришла ломка. Сука, ломка. Его снова выворачивает наизнанку. Которая это ломка за месяц? Третья? Санзу хочет присвоить тебя себя так сильно, что это причиняет боль, только кому из вас, пока что неизвестно. Вероятно, вам обоим. В здравом состоянии он понимает, что хочет удержать тебя у себя, посадить на цепь, как ручную собачку, которую за послушание тот будет кормить дорогим кормом. Но его сердце, душа разрываются, когда понимает, что причинит боль той, кто стала вторым человеком в его жизни, которому он открылся и не услышал оскорблений или насмешек. Поэтому Санзу принимает, чтобы хотя бы на немного забыться, перестать думать, о том, что поставит жирную точку в отношениях. Пытались спасти, чтоб я не был тряпкой Били ломом. — Вставай, мать твою, — Такеоми рывком сдирает одеяло с младшего брата, от которого жутко несло перегаром. Открывает окна, чтобы хоть немного проветрить. Кажется, он понимает, как выглядел в период своих загулов. Они давно не общаются, но причина, по которой он пришёл, — дело криминальной важности и ему плевать на все конфликты и недопонимания между ними. Никакого результата. Чёрт бы побрал его, спит, как убитый. Поэтому окатить спящего холодной водой кажется хорошей и действенной идеей. — Блять, съебись нахуй из моей квартиры, — зло говорит и кидается первыми попавшимися под руку предметами. Эти твои новые встречи с опоссумом, стали в душе комом. Хару видит, как ты расслаблена в кругу своих друзей. Слышит твой заливистый смех, ощущает твое спокойствие. Он замечает, что рядом с ним ты напряжена, что ты пытаешься подстроиться под него, чего парню не надо. Он думает, что ты не так открыта с ним, а ты думаешь, что он уехал в Роппонги по делам. Следит ли он за тобой? Может быть, может быть, но это только для твоей безопасности, так? Ты убивала словом. — Хару, давай расстанемся, — режет лучше, чем самый острый нож, глубоко, больно. — Я же обещал, что исправлюсь, все нормально, — подходит ближе, пытается говорить мягко, ласково в попытке убедить. Лишь бы не ушла. — Нет, — говоришь неуверенно. — Ты последние полгода кормишь меня своими обещаниями и извинениями, но я сыта ими по горло. Ты не изменишься, — всхлипываешь. — Я люблю тебя, но я не вижу нас вместе. — Ты бросаешь меня? — говорит громко и возмущённо. — Раз так, то у тебя ровно минута, чтобы съебаться отсюда с целой черепушкой, пока я не прострелил тебе её! Санзу не помнит, когда решил увеличить дозу, когда решил принимать что-то сильное. Чем больше и действеннее препарат, тем хуже последствия. Его рвет, ломит: такое ощущение, что кто-то ломает его изнутри. Может, это Акаши? Тот паренёк со светлыми волосами, потерявший для себя семью, но нашедший любовь, маленький островок спокойствия, но давший потопить его. Может, это он ломает его за все совершенные поступки и сказанные слова, настойчиво говорит: "Это ты виноват", "Эгоист", "Если бы не ты, то все было бы хорошо". Этот назойливый голос можно заглушить только очередной дозой, другого выхода он не видит. Слишком грязно, слишком мерзко. А теперь просто в мясо разнесли ебало словно. И меня ломит. Санзу не помнит, когда решил увеличить дозу, когда решил принимать что-то сильное. Чем больше и действеннее препарат, тем хуже последствия. Его рвет, ломит: такое ощущение, что кто-то ломает его изнутри. Может, это Акаши? Тот паренёк со светлыми волосами, потерявший для себя семью, но нашедший любовь, маленький островок спокойствия, но давший потопить его. Может, это он ломает его за все совершенные поступки и сказанные слова, настойчиво говорит: "Это ты виноват", "Эгоист", "Если бы не ты, то все было бы хорошо". Этот назойливый голос можно заглушить только очередной дозой, другого выхода он не видит. Но я цепями скован, Ломает, гнёт всего. Хару не дает ему сорваться, пойти к ней, попытаться на коленях вымолить прощение. Он будет наблюдать за душевными терзаниями жалкого тела, просто куска мяса с костями без мозгов. Будет упиваться и злорадствовать, приводить к борделю «Бонтена» к шлюхам, оставшимся без чести и цели в жизни. Но я резаные руки держу. Ты азартно, мастерски играешь в эту игру. Ты будто специально мозолишь Харучиё глаза, попадаешься на улицах, в клубах, ресторанах, но ему уже не так хочется рвануть к тебе. Во-первых, ты не примешь его. Во-вторых, он неплохо забывается в однодневках, не так ли? Они радуют его мольбами быть помедленнее, не душить или вовсе остановиться, но это же совсем не весело. И всё идёт к одному, Я без героина, значит, резвые руки. Но каждый чертов раз Санзу, вспоминая о тебе, открывает свою заветную коробочку и закидывается таблетками, лишь бы не думать о тебе, о вас, о том, что вас давно нет, лишь бы вообще не думать. Ему хочется замереть, поставить жизнь на паузу, перемотать, как фильм, и понять, где же допустил эту роковую ошибку. — Может, в тот день, когда ты впервые принял, а не пошел поговорить с ней? — вновь голос Акаши раздаётся эхом в голове. — Чёртов гордец. И я за героином и это, значит, твои мальчики Становятся резаными суками. Ты заметила, что спустя время после расставания с Санзу потенциальные парни то в очередь встают, то под землёй гниют. А твой бывший кавалер носит очень дурную славу, да такую, что даже глухой услышит про его заслуги. У всех переломы, ножевые, огнестрельные, следы пыток, удушья. Это казалось очень странным и подозрительным, ты знала, на что способен Харучиё, но озвучивать мысли в слух не стала. Так когда же отпустит от героина с твоим именем? На новую дозу с твоей улыбкой падает на фото ливнем. У Санзу теперь новый альбом с твоими фотографиями. Детективы поработали на славу, но радости от каких-то бумажек нет, если это не деньги, конечно. Это искушение оно меня милует, Но я не сдался. Санзу замахивается и что есть силы бьёт по зеркалу, да так, что то покрывается трещинами и разбивается. Ладонь кровоточит, болит, но эту боль можно залечить, а то, что можно залечить, не смертельно. Где то желанное спокойствие? Да нет его, есть только обида и злость на самого себя, но в этом он никогда не признается, будет отмахиваться от этих мыслей столько, сколько сможет. Может, только ранним утром в похмелье рвать ваши общие фотографии и мочить их солёной водой. Это искушение оно меня милует, Но я не сдался. Очередной благотворительный вечер, на котором он и остальная верхушка «Бонтена», черт знает, что делают. Санзу медленно потягивает шампанское, стоя у столика с другими бокалами, как рядом становится еще одна девушка. Санзу аккуратно посматривает на ее профиль и его будто бьёт током. Она. Но с твоей стороны никакой реакции, а ждёт ли он её? Нет, еле держится, чтобы не опрокинуть стол и не напугать других гостей. Он безусловно любит наблюдать за страхом в глазах людей, но сейчас не время. Ставит бокал на стол и быстрым шагом уходит прочь из здания. Этот алкоголь вы с ними пили, Но я не дождался. Выпиваешь пару бокалов с Какучо и Коко, беседуя о сегодняшнем вечере. Мнешься, прикрывая рот ладошкой, чокаешься с ними, пф. "Там у всех пыльце в пушку, кроме тебя, Т/и" Скрылся, умылся, пока мылся, я вскрылся... Задумался на минуту, И тут же воспоминания лупят, И тут уже слёзы мешаются с кровью в ванной. — Она ведь заботилась о тебе, — не слышно шума воды, бьющегося сердца, когда Акаши говорит, по обычаю поправляя белоснежные волосы. — Обрабатывала раны после драк, — говорит с напущенным сожалением, — а ты наставил на нее пушку. Санзу замахивается и что есть силы бьёт по зеркалу, да так, что то покрывается трещинами и разбивается. Ладонь кровоточит, болит, но эту боль можно залечить, а то, что можно залечить, не смертельно. И тут уже ручку двери дёргают, Мол: — Всё нормально? — Да. А сам на панике. Руки тянутся к заветному успокоительному. Быстро закидывает красно-белую капсулу и садится на закрытый унитаз. Следом еще одну. Еще и еще. Умывайся, вода алая. Так вот, дверь вышибли, меня на руки, в машину. Хайтани вовремя заметили долгое отсутствие товарища и тишину в ванной комнате. Выбив дверь, они узрели доказательство своим догадкам. Санзу сидел на унитазе с запрокинутой головой, закатанными глазами, а изо рта шла пена в перемешку со слюной. Везти куда-то и спасать до талого. В наркологичку, чтобы откачать от героина. Братья мигом затащили Харучие в машину к младшему и гнали, наплевав на все правила дорожного движения, лишь бы успеть в больницу, прикреплённую к «Бонтену». Но стоп, они же не знают, Что героин - это очертание твоей души, твоего тела. Кажется, там под верхним веком, нарисована ты. Твоя красота: карие глаза, где тонул Акаши, чернильные волосы, пряди которых парень любил наматывать на фаланги, а тонкий стан являлся фаворитом Хару в твоём теле. Он терялся в твоей любви, которая окружила его со всех сторон. Он заслуживал этого? Как же он тогда к тебе не пошел? — Раз я готова тебе ее отдавать, то да. Я считаю, что каждый заслуживает получать это, — постоянно повторяла ты, когда Акаши вновь и вновь задавал этот вопрос. — А хуй его знает, — отвечает себе на свой же вопрос, докуривая сигарету чуть ли не до фильтра. Но вот уже берут кровь из вены на пробу И диагноз, мол, наркотиков-то нет. — Как нет? — выгибая бровь, Риндо спрашивает врача. — А что с ним тогда? — Потерял сознание, когда ударился головой о зеркало. — Спросим его, когда придет в сознание, а пока что, — достает из брюк телефон, но не свой. Но они же не знают, что ты, ты — героин этой Солнечной системы. — Мы с Раном вытащили тебя из ванны, — говорит Риндо, везя парня домой. — Прибежали, когда услышали звук разбившегося стекла и падения. Ты разбил зеркало головой. Врач сказал, что у тебя были какие-то побочки после наркоты,— выдыхает. — Скажешь почему? — Иди нахуй. — Мы тебя спасли вообще-то! — возмущенно произносит Ран. — Если бы нас тогда не было, ты бы подох и-, — речь прерывает входящий вызов с телефона Хайтани-младшего: тот ставит телефон на громкую и дает брату прикрепить его на держатель. — Скажи ему, чтобы принимал поменьше, а то я ему доступ на склад перекрою, — сбрасывает звонок. Они же не знают, что я тебя любил и пустил по венам. В его доме есть подвал, большой, очень похожий на холл. Огромный телевизор на стене, перед ним раскладной диван. На другой стене необъятное число твоих фотографий, начиная с детских, а на противоположной — стеллаж, напоминающий большой стеклянный органайзер, снизу доверху набитый разными наркотиками: капсулы, таблетки, порошок. И каждый раз, мучаясь от ломки, он понимает, что не отпустит только тогда, когда его сердце перестанет биться, потому что мертвые не чувствуют. Где ты? Где? Отзовись. Где ты спряталась? За Венерой? Отзовись. Этот топ, смирительная рубашка и ты не появилась