***
Чтобы встретить их требуется целый день, даже когда Санни на всех парусах направляется к одолженному (украденному) судну Сабо. Они бросают ему верёвку, но он не удосуживается прицепить её к их яркой бригантине, а вместо этого прыгает на борт с ускорением от фрукта Эйса. Он посещал их уже довольно много раз, с постоянным приглашением появляться, когда ему заблагорассудится, и оставаться на то количество времени, которое он пожелает. Они видят Эйса, когда смотрят на него, думает Сабо. Они не хотят, чтобы Луффи больше скучал по своим братьям. Они хотят компенсировать это множеством мелких способов. Они очень добрые, и сейчас им явно больно. Они не тратят время на любезности, разве что несколько усталых кивков в сторону Сабо. Нами ведёт его в лазарет едва ли не трусцой. У неё самые твёрдые руки из всех, кого когда-либо встречал Сабо, и прямо сейчас они трясутся. Именно это — больше, чем показательно размеренная речь Робин в телефоне — больше, чем мрачный воздух на обычно оживлённой палубе — действительно пугает его. — Это произошло быстро, — говорит Нами. — Мы поняли, что что-то не так, когда он перестал есть. Санджи был на грани истерики с тех пор, как Луффи начал отказываться от еды. Не говори ему, что я тебе это сказала. — Робин сказала, что это зооноз, — говорит Сабо. Он не знаком с этим термином и внезапно ненавидит себя за то, что не потратил последние десять лет на получение степени в области медицины, которая на самом деле была бы полезна его брату прямо сейчас. Вместо этого он просто ещё один бесполезный парень, который может очень хорошо размахивать трубой. — Верно, — говорит Нами, останавливаясь перед дверью лазарета. Она кладет руку на дверь, не открывая её, как будто ей нужно удержаться на ногах. Из лазарета Сабо слышит мелодию, медленную и нежную. — Это называется «Болезнь пяти дней». Это не хорошо. Ему очень больно. — Вам что-нибудь нужно? — спрашивает Сабо. «Пять дней» звучит в его голове, как погребальный звон, — Что-нибудь, что я могу помочь вам найти? Все мои ресурсы в вашем распоряжении. Какие бы ресурсы вам ни понадобились, которых у меня нет, я их добуду, — какими бы ни были необходимые средства, он не добавляет. Нами смотрит на него, молча принимая ответ. Сабо снова видит в её взгляде призрак Эйса, но он никогда не обижается на это. Почему он? Она сравнивает его с кем-то, кто любил её капитана, с кем-то, кто пересёк пустыню, чтобы дать Луффи листок бумаги, который когда-нибудь воссоединит их. Она оценивает его, как далеко он зайдет, когда придёт его очередь. Всё, что она видит, вызывает у неё улыбку. Сейчас она смотрит прямо на Сабо и больше ни на кого. — У нас уже есть лучший доктор в мире, который занимается этим делом, — говорит Нами. — Он вылечил это заболевание однажды. В наши дни тело Луффи действительно устойчиво к большинству лекарств. Он всегда всё усложняет. С этими словами она открывает дверь. В комнате прохладно, окно приоткрыто, вентиляторы тихо дуют, освещение тёплое, приглушённое и комфортное. Брук прекращает играть, опускает скрипку и смычок и вежливо приветствует Сабо. Зоро сидит на стуле рядом с кроватью Луффи, но встаёт, когда Сабо входит внутрь. — О нет, пожалуйста, — начинает Сабо, оглядываясь в поисках второго стула, но Зоро качает головой. — Мне нужно быть там, — говорит он. Он даже звучит так, будто ему ничего не будет стоить уйти, хотя то, как он задерживается у кровати, говорит о другом. Но из того, что Сабо видел в динамике этой команды, они действительно полагаются на Зоро, чтобы поддерживать стабильность, когда море становится штормовым. Он как камень, о который другие могут разбиться. Сабо думает о бедном Санджи, бесцельно расхаживающем по кухне, о бледных, встревоженных лицах Усоппа и Кэррот, об испуганном голосе Робин в телефоне, о Джимбее и Фрэнки, погружённых в тихий разговор у штурвала, когда они обсуждают, куда им следует плыть дальше, куда им идти, что им делать? — Ты прав, — говорит Сабо, и это звучит серьёзно. Он смотрит на Нами, а затем на Брука, чтобы завладеть их вниманием, и добавляет, — Спасибо, что послали за мной. Зоро говорит: — Он просил тебя. Этого достаточно, чтобы поставить Сабо на колени. Вместо этого ему удается грациозно забраться на стул и взять Луффи за руку. Он липкий, и его кожа слишком горячая. Сабо всё равно держит его. — Теперь я здесь, — говорит он. Нами показывает ему, где находится раковина, указывает на стопку тряпок и компрессов, миску со льдом, термометр и говорит: — Держи его в прохладе. Если его температура поднимется, немедленно используй интерком. И скажи нам, если он… Она прерывается, делает глубокий вдох, а затем поднимает подбородок. Что бы она ни собиралась сказать, она этого не говорит. Вместо этого она говорит: — Он будет голоден, когда почувствует себя лучше, так что Санджи приготовит пир. Ты захочешь остаться для этого. Лучше не иметь никаких других планов. Они упрямая порода, эти Пираты Соломенной Шляпы. Без боя ни пяди не сдадут. Луффи не мог быть в лучших руках. — Никаких планов, — хрипло говорит Сабо, — Я буду здесь. Дверь за ними закрывается. Брук снова берёт скрипку.***
Луффи появляется и исчезает, никогда не осознавая этого. Сабо теряет счёт времени, но догадывается, что, должно быть, уже вечер, когда Санджи приходит с ужином. У него есть тарелки для Брука и Сабо и миска для Луффи. — Попробуй, — коротко и отрывисто говорит он, угрожающе швыряя миску Сабо. — Ему нужно поесть. — Конечно, — говорит Сабо, готовый согласиться на что угодно, если это снимет остроту с безумного взгляда Санджи. Санджи на мгновение присаживается на край кровати, изучая черты лица Луффи. Его резиновое тело является загадкой для большинства, но его команда уже должна знать все его тонкости, думает Сабо. Совместная жизнь, каждый день, проведенный вместе, даёт им такое знание. Санджи смотрит на него так, как будто отслеживает ущерб, который нанесут несколько дней пропущенных приемов пищи, как будто уверен в этом, и Сабо сжимает миску чуть крепче. — Слышишь, капитан? — Говорит Санджи. Его голос, как и голос Зоро, ничего не выдаёт случайному наблюдателю. Сабо знает его достаточно хорошо, чтобы слышать дрожь. — Твой брат сейчас здесь, так что не надо больше вести себя как мальчишка. Пора ужинать. Луффи просыпается, когда за Санджи закрывается дверь, и впервые с тех пор, как Сабо прибыл, в его глазах появляется ясность. — Я слышал Санджи, — говорит он хриплым голосом. — Ты просто скучал по нему, — шепчет Сабо. Он ставит миску на прикроватный столик, чтобы вместо этого коснуться лица Луффи, убирая потную челку с его глаз. Луффи отслеживает движение, следуя за рукой Сабо обратно к себе. — Сабо? Ты здесь? — Твои друзья звонили мне. Они очень обеспокоены. — Они лучшие, — как ни в чём не бывало говорит Луффи. Это заставляет Сабо улыбнуться, а Брука хмыкнуть, звуча где-то между лаской и недоверием. — Привет, Брук. Я слышал, как ты играешь. Это моя любимая песня. — Я буду играть для Вас всю ночь, капитан, — радостно говорит Брук, более оживлённый, чем когда-либо с момента прибытия Сабо. Это для Луффи, понимает Сабо. И это должно быть какое-то лекарство, потому что жалкое, раскрасневшееся от лихорадки лицо Луффи расплывается в улыбке, когда Брук продолжает, — В конце концов, я не могу спать, когда я мёртв! Йо-хо-хо-хо! Вдвоём они поднимают Луффи, усаживаясь с двух сторон. Они уговаривают и дразнят его до тех пор, пока его настроение не улучшается, вопреки самому себе, и так смехотворно легко заставить его съесть свой охлаждённый суп, что Сабо никогда бы не поверил, что Луффи отказывается от еды, если бы не то, насколько обеспокоенным был Санджи, когда принёс его. — Я рад, что ты здесь, — говорит Луффи, когда миска пуста. Он явно истощён, его конечности и линии тела обвисли, как будто все его кости расшатались. Он едва может сидеть самостоятельно. — Извини, они попросили тебя прийти. — "Извини"? — Повторил Сабо, неуверенный, что правильно расслышал. Какой-то тусклый ужас расцветает в глубине его желудка, как больной цветок. — Зачем извиняться? — У Эйса были свои приключения, а у меня свои, — бормочет Луффи, снова засыпая. — У тебя тоже есть. Я не хочу, чтобы ты скучал по ним. Я не хочу, чтобы ты по кому-то скучал. Или… быть здесь, когда тебе хочется… — Луффи… — Свободен, — выдавливает Луффи. — Сабо должен быть свободен. Вцепившись в него, удивлённый той болью, которую он испытывает, Сабо говорит: — Луффи, ты мой младший брат. Ты стоишь больше, чем любое приключение в целом мире. Я всегда хочу тебя видеть. Ты слышишь меня? — М-м-м, — мямлит Луффи так, будто он не слышал ни слова, и Сабо делает мысленную пометку вернуться к этому разговору. Он будет находиться здесь постоянно, пока они не вернутся к этому разговору, и он будет драться с любым под солнцем, у кого есть проблемы с этим, включая Драгона. Просто попробуйте сдвинуть его с места, когда его собственный брат думает, что он не хочет быть здесь. Попробуйте и посмотрите, что произойдет. Однако сейчас он говорит: — Хорошо, Лу. Поспи немного, ладно? К тому времени, когда ты проснешься, ты покончишь с этим дурацким жуком, я это знаю. — Да? — Ага! Я верю в тебя, — говорит Сабо и снова касается его лица, нежно проводя большим пальцем по разгорячённой щеке Луффи. — Ты можешь сделать что угодно. Луффи засыпает, улыбаясь, что немаловажно. Но это не чудо и не лекарство. И они быстро приближаются к четвёртому из пяти дней. Сабо хочет уберечь его, поднять и унести в безопасное место, как он это делал, когда Луффи был намного меньше, а тени в ночных джунглях были страшными. Но он даже не может слишком долго держать Луффи за руку, потому что Сабо теплее обычного человека, а они пытаются сохранять температуру Луффи на нижней границе. Голые кости Брука больше подходили бы для этой задачи, но он, кажется, опасается подходить слишком близко к своему капитану, как будто боится каким-то образом проклясть Луффи своей близостью. Сабо спрашивает, почему. — Мой бывший капитан умер от болезни, — объясняет Брук. Понимая теперь, почему Брук постоянно бдил, почему ни один из его накама не предпринял даже символических попыток выгнать его из комнаты, Сабо может только выдавить: — Мне очень жаль. — Я не думаю, что переживу это дважды, — добавляет Брук с той же легкой, спотыкающейся манерой, в которой он всё говорит. Просто чудо, как сильно эти люди любят его брата. Это явно оживший кошмар Брука, и он остаётся прямо в гуще этого, присутствуя и будучи настороже, потому что делать что-то ещё было бы немыслимо для него. — Не могли бы Вы сыграть эту песню еще раз? — спрашивает Сабо. — Конечно, — говорит Брук, как будто он не испытывает невообразимой боли, и так оно и есть.***
Лихорадка не усиливается, но и не спадает, удерживаясь на пугающих 105°. Луффи ворочается и ворочается, и каждый раз Сабо терпеливо подкладывает ему лёд и заменяет компрессы. Он говорит низким голосом, чтобы не конкурировать со звуком скрипки Брука. Рассказывает истории Луффи, о вещах, которые он видел, которых Луффи ещё не видел, и о вещах, которые они видели вместе, когда были детьми. Они переодевают Луффи из пропитанной потом одежды в новую — фланелевая рубашка, должно быть, принадлежит Фрэнки, учитывая, что она велика как минимум на три размера — и Сабо бросается в глаза какой-то ужасный фиолетовый синяк на животе брата. — Это то место, куда жук укусил его? — Действительно, — говорит Брук, — Очевидно, это почти то же самое место, в которое Нами была заражена несколько лет назад. Он вылечил это заболевание однажды, сказала Нами. Ему очень больно, сказала она. Сабо не осознавал, что именно она пережила это, но её уверенность, сочувствие, вера и страх теперь обрели смысл. Луффи просыпается на несколько минут и осматривает комнату, но ничего не видит. Он что-то бормочет, дергая конечностями, как будто ожидая найти их привязанными. — Луффи? — спрашивает Сабо, касаясь чужой руки пальцами, замёрзшими от того, что он буквально вымачивал их в миске с ледяной водой, исключительно ради этого момента. — Эй, ты меня слышишь? — Не сработает, — говорит Луффи, бесполезно оглаживая свою грудь. — Что не сработает, Лу? — Яд, — говорит он, — Невосприимчивость сейчас. Ma- Магел- ядовитый парень. Пытался… но не получилось. Я… невосприимчив. Сабо на самом деле получил от Ивы все скудные сведения о Луффи, которые только мог, и знает, через что его тело прошло в Импел Дауне, а затем на острове Маринфорд. Он тайком передал эту информацию Робин, которая, в свою очередь, передала её Чопперу, потому что это та важная информация, которую доктор должен знать о своих пациентах, а также такие вещи, которые Луффи никогда бы не упомянул, кроме как мимоходом — или когда его мозг, по-видимому, поджаривался от опасной для жизни лихорадки. То, что он сейчас слышит, разбивает ему сердце, но не удивляет. Он говорит: — Мы не травим тебя, Луффи. Ты просто очень болен, вот и всё. — М-м-м, — упрямо возражает Луффи, — Должно быть, это яд. Такое ощущение, что… то время. Такое ощущение, что… горит... горю. — Все в порядке. — Твёрдо говорит Сабо, — Ты мне доверяешь? Луффи усмехается. — Конечно. Ты мой Сабо. — Верно, — отвечает, очень героически не расплакавшись. — Эйс оставил мне важную работу. Я собираюсь защитить тебя от… от яда, ожогов и всего остального, хорошо? — Горит, — лаконично сообщает ему Луффи. — Эйс тоже. Было слишком... слишком жарко. Сожгли его. Брук закрывает лицо руками. Сабо склоняется над Луффи, желая поднять его. Но его руки слишком теплые, чтобы держать брата дальше. — Ты в безопасности, — жалко почти скулит Сабо, отчаянно желая, чтобы Луффи услышал это сквозь лихорадочную дымку, через которую он пробирается. — Я здесь. Я не оставлю тебя, никогда. Я здесь. Луффи мычит, и это почти тень смеха. Как будто он думает, что то, что сказал Сабо, смешно. — Братья должны так говорить, — сообщает он всей комнате, а затем снова ускользает. «Чёрт возьми, Эйс», — злобно думает Сабо. Он давится горькими, беспомощными слезами и почти не чувствует себя человеком, когда Усопп входит по указанию Чоппера, чтобы сменить мешок с жидкостью на капельнице Луффи. Его руки изобретателя ловко справляются с этим, проверяя иглу в руке Луффи, когда он это делает, задерживаясь на украденный момент на перегретой коже своего капитана. Он смотрит на Сабо широко открытыми глазами, ища на его лице уверенность. Сабо говорит: "Он не спал и разговаривал", потому что это правда, и это успокаивает. Брук не поправляет его. На лице Усоппа появляется облегчение, как стая испуганных рыб. Решимость преследует его. — Чоппер близко, — говорит он, — Он не прекращал работать ни разу. Луффи будет в порядке. Никто в мире не стал бы работать для Луффи усерднее, чем эти люди. Сабо цепляется за это, потому что ему нужно за что-то цепляться.***
В какой-то момент он засыпает, и ему снится тревожный сон о его братьях, стоящих на далеком берегу. Сабо находится в лодке, которая медленно уплывает, и как бы он ни махал руками и не кричал, они, кажется, его не слышат. Они всё дальше и дальше, и Сабо только начал понимать, что больше никогда их не увидит. Он просыпается с горячими слезами на глазах. Как по сигналу, дверь распахивается. Там Чоппер со шприцом, зажатым в копыте, блестящим в свежем утреннем свете, как бесценный артефакт. Он не говорит, даже не замедляется. Он запрыгивает на кровать и вводит содержимое шприца прямо в капельницу Луффи. А потом он садится рядом с подушкой Луффи и заливается слезами. Каждый член экипажа Луффи появляется в комнате, словно вызванный звуком, с серыми от ужаса лицами, ожидая самого худшего. Но затем Брук подхватывает Чоппера на руки и кружит его, настолько оживлённый восторгом и облегчением, что это влияет на всех остальных. Нами говорит: "О, слава богу", и Санджи полностью разворачивается и прижимается лицом к стене, словно если ему придётся смотреть на другого человека ещё хоть одну секунду, он совершенно сойдёт с ума. Зоро садится на стул, который освободил Брук. Его взгляд спокойный и твёрдый. Его вера никогда не колебалась. — Он ещё не может умереть, — говорит он с какой-то абсурдной, бессмысленной фактичностью в голосе, которая заставляет Сабо думать: «О, конечно же, они с моим братом нашли друг друга в этом огромном мире. Они говорят на одном языке», — У него ещё есть кое-что, что он должен сделать. — Верно, — влажно смеётся Фрэнки. — Вот так! — Остальные ликуют, совершенно одурманенно. — Хватит кричать в моём лазарете! — Чоппер визжит. — Убирайтесь! Сабо разрешено остаться, потому что он не кричал. А также потому, что Чоппер, возможно, лучший врач во всём мире, и, вероятно, может с первого взгляда сказать, когда кто-то находится на грани того, чтобы рухнуть на пол в любой момент. Вместе они меняют простыни на кровати, находят Луффи что-то чистое, чтобы одеть его, и засовывают его под изношенное мягкое одеяло, от которого слабо пахнет апельсинами. Чоппер обращается с ним, как с золотым плетением, и точно так же зачёсывает волосы Луффи назад. — Тебе тоже следует немного отдохнуть, — говорит доктор. — Лихорадка Луффи уже снизилась на 2 градуса. Температура будет продолжать падать. Теперь он в безопасности. Сабо воспринимает это и как приглашение, и как поощрение сделать то, что ему не терпелось сделать последние тридцать шесть часов. Он забирается рядом с Луффи, как будто они снова дети, делящие старый матрас, который они нашли на свалке и притащили в своё убежище. Они были так рады, что им больше не нужно спать на земле, совершенно счастливы, пока их братья были в пределах досягаемости. Им и в голову не приходило хотеть большего. Некоторые вещи, думает Сабо, никогда не меняются.***
Сабо просыпается от запаха блинов и звука гитары. Санджи, сидящий в кресле рядом с кроватью, на самом деле улыбается ему — далеко от тёмной пустоты человека, которым он был днём раньше — и кладёт ему в руки тарелку. — Мы сказали им быть потише, но, — он пожимает плечами. — Велик шанс, что это когда-нибудь случится, — сухо добавляет Нами. Луффи сидит у изножья кровати, скрестив ноги, смеясь и хлопая в ладоши под спектакль, который Брук, Фрэнки и Усопп устраивают посреди комнаты. Он ещё немного румяный, и голос у него хрипит, но у него ясные глаза и он совершенно полон жизни. Словно почувствовав на себе взгляд Сабо, Луффи поворачивается. Если это вообще возможно, то Сабо сказал бы, что брат засиял ещё больше. — Сабо проснулся! — Он неуклюже карабкается на Зоро своими костлявыми конечностями. Зоро ругается и толкает его вперёд, Кэррот делает выпад и злобно кусает Зоро за ухо за то, что он имел наглость толкнуть Луффи, а Луффи, наконец, падает рядом с Сабо с непримиримой ухмылкой. — Мне сказали, что ты пришёл! Я думал, что вспомнил разговор с тобой, но я помню много странных вещей, которых на самом деле не было. Лихорадка — это смешно! — Не так уж и смешно, — говорит Сабо, собирая для него улыбку, — Как ты себя чувствуешь сейчас? — Намного лучше, — говорит Луффи, поднимаясь, — Уверяю! Команда Луффи — его семья, и они любят его. Сабо видел, как сильно они его любят. Он видит это прямо сейчас. Поэтому, несмотря на то, что полдюжины из них находятся достаточно близко, чтобы подслушать, Сабо говорит: — Ты напугал меня до чёртиков. Я прошёл через некоторые действительно дикие вещи в своей жизни, и это было худшим за всё время. Мне придётся взять недельный отпуск, чтобы восстановиться. — Да, я знаю, — говорит Луффи, почёсывая щеку, — Извиняюсь. — Но, — резко говорит Сабо, — я хотел быть здесь. Я бы не пришёл, если бы не хотел быть здесь. Я всегда буду рядом с тобой. Один звонок из любой точки мира. Он сажает каждое слово, как маленькие саженцы в саду. Он хочет, чтобы они расцвели, но это потребует времени и внимания. Он позаботится. Он дерьмо в садоводстве. Он даже не осознавал, что этих вещей уже нет, они уже растут. Отныне ему должно стать лучше. — Но Эйс сказал… — Я не Эйс, — говорит Сабо, дёргая Луффи за щеку. Она растягивается под его пальцами, здоровая и упругая. — Я твой другой старший брат. И какие бы у меня ни были приключения, они не так важны, как ты. В комнате вокруг них тихо. Друзья Луффи ждут, наблюдая, как много он усваивает из этого разговора. Когда они смотрят на Сабо, они не смотрят на него так, будто оценивают его или видят чей-то призрак позади него. Они смотрят на Сабо так, будто только что увидели Сабо — как будто рады его видеть. Он не тот человек, который пересёк пустыню ради Луффи. Он не сражался в той войне рядом с ним. Он не дал ему важного обещания и не нарушил его эффектным образом. Это не он его вырастил. Но он сейчас здесь. И он прибежит, как только Луффи понадобится. Он всегда так делал, даже когда они были детьми. Луффи всегда попадал в беду, всегда плакал, всегда нуждался в помощи своих братьев. Вспыльчивость Эйса была резкой, поэтому Луффи первым потянулся к Сабо, а Сабо никогда не мог отвергнуть его крошечные дрожащие руки. — Ты его испортишь, — пожаловался Эйс, как будто не он в этот самый момент нёс спящего Луффи на спине, — Он никогда не вырастет. — Нет, мы уравновесим друг друга, — без сожаления сказал Сабо, косо улыбаясь им двоим. Липкое от слёз лицо Луффи было прижато к плечу Эйса, и Эйс забыл, что притворяется, что его это раздражает. — Мы всё уладим вместе. Между нами двумя Лу когда-нибудь будет удивительным. И Эйс усмехнулся, но его глаза сияли, когда он смотрел вперёд, потому что верил в это. — Ты не Эйс, — через мгновение говорит Луффи. На его лице расцветает ухмылка, заставляющая солнце стыдиться. — Ты не должен быть им. Ты Сабо. Сабо так же хорош. — Знаешь, — говорит Сабо, ухмыляясь в ответ. — Я тоже начинаю так думать.