Рикошет, или Гель Иванович меняет профессию

Рэсси доставил Электронику печальные вести из архипелага и копию завещания. И улетел на бурлящий Кавказ – искать Элечку. Элек, сам не зная, что в нём сильнее – скорбь или изумление, поспешил в Мерзифон. Варсанофий встретил старшего брата одним из первых, с напускной радостью, и с порога заявил: – Вот какое тебе счастье привалило! Будешь теперь главным над всеми, что захочешь – то и делай. Повезло! – Но какой ценой… А кроме того, ты почему-то упорно думаешь, что быть князем – это сплошное удовольствие. А ведь на самом деле это тяжкий труд! Князь должен быть первым в бою, последним в отступлении, князь должен заботиться о своём народе, жертвовать собой ради него. Мне это не так сложно, как живым людям, у меня больше времени в сутках… Но всё равно, поверь мне, это последнее, чем бы я в этой жизни занялся, если бы не воля отца. – Он тебе не отец, а только генеральный конструктор! – Молчи уж, а то я скажу, что тебе тоже – ответственный редактор! Слишком уж ты спокоен после его смерти. Не хочу с тобой разговаривать – боюсь оскорбить память отца или просто дать тебе по шее. С этими словами Электроник повернулся и пошёл в собор – проститься с профессором. А потом сказал всем: – Вы готовьтесь уж к церемонии, а я пойду пока поброжу по острову… Мне надо побыть одному. Шёл он не слишком быстро, даже скорее медленно, и скоро услышал за спиной шаги. Элек обернулся – его догонял Варсанофий. – Тебе что? Сказал же: не хочу тебя видеть! – Эл, а я, может, помириться хочу. Нам же ещё жить на одном острове, пока я, грешный, не скончаюсь. Или, может быть, ты меня научишь, как жить за порталом? – Таким, как ты, нигде хорошо не бывает… Ладно, что там говорить, оба мы осиротели. Мне вот сейчас знаешь от чего тяжело? Что всю жизнь и я, и Элечка называли нашего отца «Гель Иванович», «профессор» и на «вы»… И что нас… меня здесь не было в его последние минуты. Может быть, мы успели бы сказать друг другу что-то главное. А ты был при этом? Ты закрывал ему глаза? Варсанофий долго молчал. Братья Громовы остановились на берегу лесного озерца, живой чуть сзади, за плечом электронного. Зеленоватая вода притягивала оба их взгляда, манила в глубину, перемешивала мысли. Электроник даже не обратил внимания на знакомые ощущения, возникавшие некогда в нем рядом со Стампом и его чемоданом или с Регентрудой и прочими гражданами Фонтании. Когда кружится голова, подламываются ноги… и ты падаешь, падаешь… Только не назад, лицом вверх, как тогда, а вперёд. Головой в воду. Элек ещё успел услышать, как коварный Варсанофий прокричал: – Закрывал! И тебе закрою, выскочка железная! И никто ничего не узнает, в том числе Элка! Княжич удрал не оглядываясь, как только мог быстро. Свой замысел он вынашивал с самого оглашения завещания, но рассчитал всё же плохо. Озеро было достаточно мелкое, а Гель Иванович Громов всегда гарантировал создаваемым системам пятьсот процентов надёжности. Электронику потребовались, конечно, некоторые усилия, чтобы вынырнуть и выбраться на берег, но промокнуть до такой степени, чтобы выйти из строя, мальчик-робот не успел. Брезгливо отряхиваясь, словно кот после дождя, Элек приводил в порядок мысли. Только бы проклятые капли с волос не проникли в схемы! Дожили! Он что, не соображает, этот Варсанофий, что в любой момент здесь может появиться Электроничка и призвать его к ответу? Хотя, конечно, от неё давно уже нет никаких вестей… Или Стампов крестник и ей уготовал смерть в озере? Ладно, что там думать, бежать надо, пока этого негодяя не короновали! Эл бросил на берегу озера свои кроссовки, в которых хлюпала вода. Одежду решил досушить всё же на себе. И на предельной скорости рванул к княжьему терему.

* * *

Варсанофий вышел к народу с самой постной физиономией, какую только мог изобразить, и сообщил, что княжич Электроник, убитый горем, свалился в озеро и утонул, а княжна Электроничка пропала без вести в страшной стране Чечня. Может быть, конечно, его, Варсанофия, старшая сестра когда-нибудь и найдётся, но военное счастье переменчиво, а пока нужен же мерзифонцам хоть какой-нибудь повелитель… Против этого возразить было нечего. Почему-то никто не заподозрил, что дело нечисто. А без законного отца нации эти люди не могли. Священник из главного собора, держа над головой Варсанофия княжескую шапку его отца, начал: – По воле Божьей и по завещанию светлейшего князя нашего Геля Ивановича венчаю сим тебя, княжич Варсанофий, единственный наследник престола… – Единственный? – послышался вдруг чей-то голос за спиной священника. Варсанофий быстро посмотрел в ту сторону, ужасно побледнел и закричал: – Что ж ты не утоп-то, гад ползучий?! – Обманщик! – заорала толпа. В Варсанофия полетели камни и палки, откуда-то даже гнилые помидоры появились. Самозванец со всех ног понёсся прочь, не разбирая дороги. Несколько человек побежали его догонять. Элек тоже рванулся было, но священник положил ему руку на плечо и объявил народу: – Вот ваш законный повелитель! – а повернувшись к Электронику, продолжил: – Кстати, мы тут в спешке немножко не подготовились… Светлейший-то князь Гель Иванович за день до смерти сказал, чтобы мы венчали его преемника не шапкой, а тем венцом, что он как-то вырезал сам, размышляя о нашем благе. Из достояния нашего сделал, из янтаря, солнечного камня… Сейчас схожу принесу. – Да ладно вам! Я быстрее сбегаю! – возразил Элек. – Кстати, всё понятно, янтарь по-гречески – электрон, значит, в душе отец всё же хотел вычеркнуть из завещания этого негодяя… Вот его догнать, вообще-то, важнее! – Да скрутили уже, вон ведут! – указал перстом святой отец. – А ты стой здесь. Ты же без пяти минут князь Мерзифонский, а князьям подобает вести себя достойно, а не носиться, точно угорелые кошки. Венец достойный пастырь принёс сам. Объявил всё то же, что Варсанофию, только закончил по-другому: – …венчаю сим тебя, княжич Электроник, на доброе и справедливое княжение в Мерзифоне. Да будет царствие твоё долгим! – и возложил красивый резной венец на не успевшие ещё досохнуть и оттого тоже янтарные Элековы кудри. Тут же критически оглядел новоиспечённого князя и прошептал ему: – Иди переоденься. Ты мокрый будто мышь, да и вообще – не пристало князю ходить в футболке и в шортах, прости Господи! Одежды, что по чину положены, на самозванце остались, не след тебе после него в них облачаться, но поищи в светлице что-нибудь из других княжеских одежд твоего отца. – Отче святый, – вспомнил Электроник обращение, – они же мне все велики! – Ничего. Призови на помощь булавки и свою изобретательность. Элеку ничего не оставалось, как послушаться и уйти в терем. Когда островитяне опять узрели своего нового повелителя, вид у него был довольно странный. Ведь за минувшие годы мальчик-робот ничуть не изменился и выглядел всё ещё на тринадцать лет. В толпе засмеялись. – Тихо вы! – прикрикнул на них священник. – Ну что, светлейший князь, ты хочешь что-нибудь сказать своему народу? – Да, если можно. Мерзифонцы! Я обещаю управлять княжеством по справедливости и заботиться не о себе, а о вас. Да мне для себя ничего и не надо. Кроме одного: нам с вами надо быть трижды бдительными… добрые мои подданные. Не верьте, никогда, прошу вас, не верьте тем, кого вы не знаете или знаете не с лучшей стороны. Это я и себе самому говорю тоже. А те, кто обманул доверившегося, – при этих словах стальные глаза его остановились на лице Варсанофия, которого крепко держали двое мерзифонцев, – те, кто обманул доверившегося, будут наказаны по всей строгости! – Твоё слово – для нас закон! – раздалось из толпы. И островитяне нестройно, но от души закричали: – Ура князю Электронику! Ура и многая лета! Тут произошло ещё одно явление. К терему подбежала фигурка в камуфляже не по росту, с растрёпанными волосами и разрисованным полосками лицом. Над головой девочки летела электронная собака и звонко лаяла. Эля подскочила к брату и на лету чмокнула в щёку: – Служу России! Я немножко не вовремя, но хорошо хоть – вообще вырвалась. К тебе и… – улыбка её погасла, и она закончила тихо, упавшим голосом: – К отцу на похороны…

* * *

Поздно ночью, когда остров, избежавший смуты, видел светлые сны, брат с сестрой Громовы сидели рядышком на красном крыльце. – А всё-таки я разберу его на атомы! – молодой князь рубанул рукой по воздуху. – Теперь, после его деяний, это можно расценивать как принудительное лечение. Может, если уберу эту стамповщину – всё-таки получится что-то приличное? – Слушай, Эл, – в раздумье ответила сестра, – на войне побывала я, а изменился ты. У тебя в глазах беспощадность! Я разное от тебя слышала, но таким ты не был! – Да и зря не был. Поверь мне, Эля, я сегодня понял одну вещь: эра милосердия закончилась. Даже здесь, в архипелаге – про остальной мир ты и сама всё прекрасно знаешь… – А веришь ли, там, где я была, как там ни страшно, люди тоже остаются людьми! Хоть я сейчас не о том, что надо щадить врагов… – А о чём же? Ну-ка глянь на меня! Ты тоже изменилась. У тебя в глазах война – и ещё что-то, чего я не понимаю и не могу назвать. Ты как будто повзрослела на вид, именно на вид, и вместе с тем стала… ну не знаю, нежнее, что ли, романтичнее… Теплее, вот. – Больше человеком, Эл. В буквальном смысле этого слова. Во мне происходят странные и, похоже, необратимые процессы. Я стала ощущать физическую боль, я стала порой уставать, я меняюсь внешне, как будто и впрямь расту… – Да разве такое для нас с тобой возможно? – Для меня – видимо, возможно. Недаром я столько лет грезила о любви! – Так… Вот чему я не подобрал названия. Мне просто в голову не пришло, что ты можешь смотреть таким же взглядом, каким смотрела Альбина на нашего отца. А ведь ты сейчас именно так и смотришь. Не на меня, а на звёзды и видишь чьё-то лицо. Элка, это в самом деле так? И кто у нас избранник? – В спецназе служит. Герой и красавец, больше ничего говорить не буду. Прости, мы за пределами Чечни привыкли не называть ни имён, ни званий, ни позывных. Потом расскажу… когда кончится эта война. Если его не убьют… и если не убьют меня. Просто знаешь, когда я пришла им помогать – то сказала, что я не кто иная, как известная Электроничка. А он мне знаешь что заявил? Что я обычная сумасшедшая девчонка и что мне на самом деле лет девятнадцать. А ведь мне по календарю как раз столько! – Да, правильно. Мне двадцать, а разница между нами один год, три месяца и одиннадцать дней… – А мне, представляешь, с ходу так уже не посчитать… Как раз после этих слов и началось. То ли это гибель… то ли это чудо… я сама не знаю, что это и чем всё это кончится… но я к тому тебе рассказала, что нигде не видела такой дружбы и такого братства, как там! Прямо, знаешь, островки Советской власти. А ты говоришь! – Да мы с тобой об одном и том же! Чтобы жить по правде – надо держать круговую оборону. У вас ведь так? У нас теперь тоже. Эра милосердия, говорю тебе, ушла вместе с нашим отцом. А ему могли и помочь уйти. Так вот чтоб неповадно было! – Может быть, ты и прав. Наверное, по-другому и нельзя. Только мир всё равно прекрасен и полон радости! Помоги тебе небо, Элек, – во до чего договорилась! – чтобы ты сделал шаг не к машине, а к человеку! – Хотелось бы, и за тебя я безумно рад, только мне, наверное, так нельзя… Ты девочка, тебе нужна весна и цветы, а я теперь государственный деятель! Мне по штату положено двадцать четыре часа печься о благе острова и столько всего держать в голове! – Нельзя это делать без души. – Можно, иначе будешь каждый день сжигать себя заживо и не сможешь видеть главное и решаться на жёсткие меры. – Нет, похоже, наши пути расходятся… Ты будешь долго смеяться, но я хочу спать… Сейчас прямо здесь повалюсь! – Спокойной ночи, а я пока подумаю, стоит ли тебе завидовать… Эля так и заснула на крыльце – в неудобной позе, положив голову на колени брату. Совсем беззащитная, несмотря на всю грозную амуницию. Электроник погрозил небу кулаком: – За таких, как она, стоит драться… Пощады не будет никому, и первому мне!