«За горячими и дерзкими речами нередко кроется преданное сердце.»
Жюлиан точно не знал свидетелем какой сцены сейчас становился. Он участвовал в обсуждениях подобного рода очень часто и каким бы наивным не казался всем, Жюль был осведомлен о таких вещах, которые пожелал бы не знать. Однако выбирая между полным неведеньем и призрачной иллюзией контроля ситуации, он всегда выбирал второе. Потому что в этом случае у него появлялась слабая, но все же возможность и надежда повлиять на своего брата и, возможно, даже где-то умерить его пыл и не допустить излишней жестокости, какой Эймиан давно прослыл в криминальных кругах. Делапорт не ведал жалости, ни к физической боли, ни к душевной. Потому то всем и думалось, что он и вовсе не имеет чувств. И сейчас Жюлиан вновь размышлял в этом направлении, потому что медленно начинал понимать почему же Гамаль выглядит таким подавленным и всячески сопротивляется озвученному его братом плану, которого ранее они договорились придерживаться. — Она прошла проверку, что тебя смущает? — холодно интересовался Эймиан, сложив пальцы в замок. Он явно был напряжен, Жюль чувствовал это даже на расстоянии. Его брату совершенно не нравилось, что все идет не так как Делапорт рассчитывал, более того его не прельщало то, что исполнению легкого задания препятствует именно Фриман. — Ничего, но я не собираюсь в этом участвовать. — Гамаль вышел из тени, отклеившись от дверного проема кабинета Эйма, на который опирался плечом. Его голос приобрел стальные нотки в доказательство того, что он серьезен в своем решении и не отступит от него. — Объяснись. — от сдерживаемого раздражения на скулах Эйма заиграли желваки. Он облокотился локтями на рабочий стол, глаза его недобро сверкнули. Подвоха от своего приближенного Делапорт не ожидал и его злила такая его оплошность. — Ты помнишь наш уговор. Я не обязан выполнять приказ, если не заинтересован в конечной цели. Ты сам понимаешь, что означает мой отказ. — Фриман так и остался стоять посреди комнаты, словно пытался стоически выдержать весь этот процесс чем-то похожий на признание или допрос. Он не боялся говорить в присутствии Жюлиана, так как тот и так знал какой род связи есть между ним и его братом, и какую клятву они дали на ее основе еще несколько лет назад. «Вечное партнерство и беспрекословное подчинение» — таково было название этой кровной клятвы в переводе с древнего языка и именно ее Гамаль и Эймиан выбрали, незадолго после того как встретились. Однажды Жюль слышал рассказ Эйма, где он ненароком упомянул, что находясь в тюрьме, он имел интересного сокамерника. Этим мужчиной оказался дядя Гамаля, который и любил делиться историями о своем большом семействе. Однако мужчина не знал кем стал его любимый племянник и какая трагедия вскоре постигла его любимую семью, пока он сидел за решеткой. Когда старшие Фриманы узнали о роде занятий своего сына, ему было уже двадцать пять и он резко перестал быть им родной кровью и главным наследником, а потому был забыт. Немудрено почему. Понятие любимый старший сын плохо вяжется с понятием наемный убийца, поэтому, наверное, Гамаль и был всегда одиночкой. Чуть позже одинок он стал во всех смыслах, и не потому что факт его существования был тщательно похоронен, а потому что он лишился всего. Когда с момента «изгнания» прошло около двух лет, Фриман неожиданно узнал о масштабной автокатастрофе, жертвами которой полегли все его родственники. Один лишь дядя, который поддерживал с ним отношения остался в живых, однако и того вскоре прирезали в какой-то тюремной потасовке, которые были для колонии не редкостью. Эймиан повстречался ему в самый тяжелый момент. Брат Жюля разыскивал хваленного сокамерником убийцу и потенциального надежного партнера, чтобы начать строить все с нуля после заключения. Делапорт рассчитывал каким-то образом склонить Гамаля на свою сторону и уж никак не думал, что тот может оказаться его парным. И уж тем более Эйм не предполагал, что Фриман согласится закрепить клятву так быстро. Жюлиан мог лишь гадать что тогда он чувствовал. Насколько могла быть болезненной потеря всей семьи, которая к тому же от него отреклась? Может, тогда Гамалю требовалась хотя бы какая-то опора, чтобы продолжать жить одному? Возможно, ему и вовсе было плевать на себя и свою дальнейшую жизнь, настолько эта скорбь его ослепила? Ведь как иначе можно объяснить то, что Фриман буквально тут же согласился провести ритуал, даже не дослушав Эймиана тогда до конца? Учитывая еще и то, что эта клятва будет связывать его душу до конца его дней. Именно на нее и ссылались оба сейчас, потому что связь была призвана звездами объединить их в стремлении к единой цели и помочь лучше понимать друг друга, идти на уступки, если потребуется. Потому то Эймиан и хотел услышать объяснения, а не сразу переходил к предупреждениям, которые почти всегда были завуалированными угрозами. — Тогда и тебе следует напомнить, что в случае отказа у тебя есть законный выбор: остаться и смотреть как все происходит без твоего участия, или уйти, но тогда путь назад будет заказан навсегда и я, добившись своей цели самостоятельно, буду иметь право разорвать нашу связь, если пожелаю. А с разрушением клятвы твоя жизнь подойдет к своему концу, известна ли тебе эта часть уговора? — Эйм возможно и упивался своей властью в большинстве подобных случаев, однако в данный момент его лицо было крайне озадаченным. В душе его терзала растерянность, он не мог понять почему Гамаль выбирает неправильную сторону, которую никогда раньше не принимал и не намеревался? Жюлиан размышлял о том же, в то время как Гамаль выдержал взгляд Делапорта старшего и озвучил свое низкое и тихое «мне известно». «Почему он так себя ведет? Что изменилось?» Эймиан продолжал буравить силуэт Фримана холодным взглядом, словно он своим внешним видом мог дать ему ответ на единственный и главный интересующий его вопрос «почему?». Однако когда Делапорт резко поднял до этого опущенную в размышлениях голову, Жюль понял, что тот догадался в чем дело. — Она не смогла бы тебя подкупить. — медленно протянул его брат, на его губах заиграла еле-заметная восхищенная усмешка, а голос был пропитан каким-то внезапным осознанием. — Но она дала тебе то, чего ты хотел и прихватила кое-что очень ценное взамен. «Его сердце.» — также неожиданно промелькнуло в голове поэтичное объяснение. Эймиан выглядел так, будто только что узнал тайну всего человечества и сомневался в том реальна ли она. — А я еще и предоставил вам повод встречаться на регулярной основе. Невероятно. — Наконец, его странные сверкающие непонятными эмоциями глаза нашли Гамаля. Он все также неподвижно стоял недалеко от стола со сложенными позади руками, однако услышав слова Делапорта, его пальцы чуть дрогнули. И Жюль понимал, что не из-за страха, хотя возможно это было иное его проявление. Гамаль боялся, переживал, беспокоился, но вовсе не о себе, а об… — Я останусь, но поклянись, что не причинишь ей вреда и никогда не воплотишь свои угрозы в жизнь, каким бы ни был ее ответ. Никогда. — его тон был твердым и не умоляющим, но те эмоции, которые Жюлиан увидел на его лице заставили его застыть в шоке. «Неужели он действительно сейчас переживает именно за ту девушку, о которой я думаю?» — пронеслось в его голове. — «Святые звезды, как же Гамаль влип. Эймиан ведь еще не сказал ни слова о ее личности. Звезды, черт!» Его брат с минуту просто разглядывал своего парного, партнера и подчиненного, словно видел его в первые. В повседневных делах Фриман всегда оставался беспристрастным, именно он являлся тем самым человеком, чей голос решал бы все в голосовании, потому что он никогда не выбирал чью-то сторону. Ему было безразлично что бытовало и что грядет, если его и банды это напрямую не касалось. Тогда что же изменило появление Арлетт, что она сумела изменить в нем за столь короткий срок? Неужели Гамаль действительно влюбился и готов был поставить почти что свою жизнь на кон ради нее? «Святые небеса, что твориться то. Удивительно как Эймиан не замечал этих перемен.» — Ты действительно считаешь, что так важен? Для меня, для дела? — спустя миг произнес Эймиан с ноткой насмешки, выгнув бровь. Голубой взгляд отражал на сей раз настоящую злость, а не легкую раздраженность как ранее. Брат Жюлиана не мог понять каким образом Гамаль мог в здравом уме предпочесть их делу какую-то девицу, какой бы горячей штучкой она ни являлась. Эйм на своем коротком, по меркам жизни наяд, веку уже успел определить в какое русло отдать свою душу, к чему стремиться и что считать неудачей — чего бояться на своем пути. Он предпочел счастью и любви, к которым зачастую стремились люди, материальное благополучие. Более того Делапорт строил нечто похожее на бизнес-империю, однако не законными и общепринятыми способами. Он из раза в раз предпочитал завоевывать необходимый авторитет, чтобы продвигаться дальше на вершину, а если ему кто-то в этом препятствовал… Что ж каждого такого не благоразумного человека Эймиан заставлял пожалеть лишь о мысли, а за действия расплатиться кровью и горькими слезами. Жюлиан, видел это восхождение с самого его начала, а потому знал обо всем как никто другой. Он с некой горечью вспоминал каким его брат вышел из тюрьмы, в начале его было даже трудно узнать. И не из-за изменившийся внешности: повзрослевшего профиля и возмужавшей фигуры. Взгляд Эйма был совершенно другим, если раньше он и без того призывал им всех не приближаться к нему без особой необходимости и не сверкал дружелюбием, то тогда Жюль впервые увидел в нем промелькнувшую жестокость и холодность, которую в свой адрес никогда раньше не получал. Через что бы Делапорт не прошел в колонии, это необратимо изменило его сущность и жизненные принципы. Пребывание там оставило в его душе зияющую дыру, которая не могла зажить, подпитываемая ядом бесчувственности и чистейшей алчности. Гамаль молчал, но и вопрос был с подвохом, Эймиан был настоящим мастеров такие задавать. Чтобы Фриман не ответил, он рисковал остаться при пиковом интересе, однако его, казалось, это нисколечко не беспокоило. На то все же он и был независимым и имел право выбора, формулировка клятвы это доказывала, даже являясь подчиненным Эйма. Жюлиан бы не удивился, узнав, что Гамаль давно решил поплыть против течения и ждал подходящего момента. Однако что он станет делать в случае отказа? Сорвет их план и предупредит Арлетт? Несмотря на его самообладание, которому требовалось отдать должное, было заметно, что Фриману было не все равно на нее и ее судьбу. Потому он упрямо ожидал согласия Делапорта, не желая поддаваться элементарной провокации. Жюлиан не смел вмешиваться, ведь его будто и не замечали, столь тихо он стоял возле стены и наблюдал за ситуацией. Спустя минуту напряженной тишины Эймиан покачал головой и с его уст сорвался смех, лишенный любых чувств, пустой и хриплый. — Будь по твоему. — не громко сказал Эйм следом, стрельнув взглядом в направлении Гамаля. Он не сулил ничего хорошего, потому что был полон странной обиды, другого слова у Жюлиана не находилось. Его брат так давно не испытывал таких эмоций, что сам был сбит с толку. Эймиан делал все, чтобы больше никогда не чувствовать, но вот, вновь, он оказался преданным. И кем же? Почти что самым близким человеком в его окружении, его парным, его надежным партнером… Его единственным другом. Жюль не мог говорить наверняка, но изначально знал, чувствовал, что Эйм согласится. Не настолько он погряз в сыпучих песках этой греховной тьмы, чтобы переступить последнюю черту. Через миг любые признаки эмоций уже исчезли с его лица и Делапорт стал прежним собой. Он мастерски подавил свою боль, которую наверняка испытывал. Где-то в глубине его глаз Жюлиан все еще мог видеть это ноющее ощущение в его груди, которое мучало его брата и не давало покоя, однако Эйм научился жить с ним, мастерски игнорировать. Он явно хотел пригрозить Гамалю, хотя бы как-то отомстить даже если бы все посчитали это мелочным, но не предпринял ровным счетом ничего. Эймиан давил тишиной, но облегчение уже прослеживалось на лице Фримана и ранило только сильнее. Его парному было плевать, что может быть с ним и всеми остальными, если Арлетт останется в относительной безопасности. Жюлиану было боязно подумать, что может сделать Делапорт под влиянием этих чувств, которые он так редко позволял себе испытывать. Однако наблюдая за действиями, которые совершались вроде как лишь его холодным разумом, страшно было представить что Эйм может натворить полагаясь на свою уязвленную гордость и злость. Жюль слишком хорошо знал своего брата, потому был знаком с его мстительностью и мысленно поставил себе пунктик «поговорить с ним». Потому что какие бы мысли не вертелись сейчас у Эймиана в голове, в них с вероятностью девяносто восемь и восемь десятых процента не было ни капли доброжелательности. Получив то, что ему требовалось, Гамаль, не спрашивая позволения, быстро ретировался. Он выглядел приободренным и явно чувствовал себя отчасти виноватым, насколько успел оценить Жюлиан. Когда в кабинете остались лишь братья, младший поспешил сказать то, что хотел. Однако был незамедлительно прерван: — Не надо. Избавь меня от своих лекций. — излишне ядовито произнес Эйм, даже не взглянув на брата. Он медленно провел рукой по светлым прядям волос и глубоко вдохнул, но ледяная маска на его лице больше не давала трещин и Жюль не имел представления что твориться у него в душе. — Не нравится? Ты тоже волен уйти, если желаешь. — на последок выплюнул Эймиан и одарил Жюлиана выжидающим взглядом, словно и правда намекал, чтобы тот побыстрей покинул помещение. Жюль же приоткрыл рот, но в следующую секунду резко его закрыл. Ему, по правде говоря, давно осточертело беспокоиться о своем старшем брате, вечно переживать за него и за его душевное состояние. Особенно когда тот ни капельки не ценил его вклад в общее дело, его старания, его работу и просто его, как брата, как друга, как простого обычного человека. Так, с какой, спрашивается, стати, Жюлиан должен терпеть такое отношение к себе? — А знаешь, разбирайся сам. — с неприкрытой досадой и грустью произнес Делапорт младший и стремительно покинул кабинет, оставляя брата наедине с его мыслями. Пусть продолжает чахнуть над своей горой золота как в той забытой сказке, если такова его воля. Не успел Жюль покинуть подвальное помещение, как наткнулся на Гамаля, который опирался о близлежащую стену. Тот стоял с опущенной головой, рукой проводя по затылку в попытке что-то понять или разобраться в чем-то. Когда Фриман увидел его, он невесело усмехнулся, а взгляд его был полон некой сокрушенности и тревоги. Эймиан не допускал мысли, что его парному тоже не так просто далось это решение — отдать предпочтение девушке, которую он полюбил вместо него. Жюлиан даже отметил сходство между ними в данный момент, оба силились подавить свою боль и оба страдали, старательно скрывая это друг от друга. «Они друг друга стоят. Не зря же все же парные.» — Я не успел сказать тебе, но… Арлетт не совсем та за кого себя выдает. — с опозданием и опаской произнес Жюль. Он боялся, что Гамаль сделал не верный выбор, а пути назад уже не было. Эймиан подобного не забывает, а самое главное — не прощает. — Ей больше ста лет и пол столетия назад она участвовала в Ледяной войне. Я никак не сумел выяснить что она забыла здесь, но Арлетт крайне опасна и имела очень высокий чин на войне. Выслушав его, Фриман медленно нахмурился, но ничем более свое легкое удивление не выдал. — Вчера она почти мне призналась. — тихо сказал он себе под нос. Возможно, это была попытка успокоить себя или Жюля, но Гамаль больше ничего не произнес и быстро взбежал по короткой лестнице, покидая подвал.***
Растительность за стеклом смазывались в сплошное зеленое пятно, которое моментами разбавлялось лучами солнца и яркими цветами. Эстер разглядывала пушистые белоснежные облака вдалеке, которые ближе к земле становились все темнее и гуще. Они медленно затягивали небо, скрывая мир от солнца. В наушниках сменялись треки, каждый из которых удивительно подходил под настроение. Или это настроение подходило под эту музыку? Это был вопрос на засыпку, ведь плейлист у Декко был столь разномастный, что в одну минуту она ностальгировала под грустную мелодию старой ретро песни, а в следующую уже отбивала быстрый, танцевальный ритм другой. И ей этот контраст невыносимо нравился, что-то в этом было реалистичное. Телом она чувствовала как скоростной поезд гудел под ней, а приятный звук стука колес сочетался с музыкой в ушах. Веки медленно тяжелели под весом усталости, ведь Эстер вновь не спала этой ночью полноценно, однако уже не по своей воле — сбитый режим сна брал свое. Шея неприятно болела, хотелось лечь в постель и больше никогда с нее не вставать, но Декко заставляла себя оставаться в сознании. Марвин, сидящий в кресле напротив предусмотрительно взял с собой какое-то чтиво, однако взглянув на обложку, Эстер скривилась. «Влюбленный в науку» гласило название. — Что читаешь? — любопытным тоном спросила она, ведь знала, что если в ближайшие десять минут не растормошит себя хотя бы чуть-чуть, Декко просто-напросто уснет, а это занятие было в поезде совершенно неуместно. Мало ли кто может быть здесь? Вдруг кто-то из людей отца следил за ней и находиться в соседнем вагоне, и только и ждет подходящего момента ее схватить? Всякое могло быть и последнее, что она должна была делать это дремать и терять бдительность. Вместо ответа ее попутчик чуть приподнял книгу и продемонстрировал обложку в стиле минимализм, которую Эстер уже успела рассмотреть до малейших деталей. — Научная фантастика? — вновь она предприняла попытку завести диалог. Марвин выглядел хмурым и с самого утра был крайне погружен в себя, что ее слегка тревожило. Не оправился от ранения? До сих пор винит себя? Или скорбит? Спросить значило бы проявить в открытую свое беспокойство и показать, что ей вовсе не все равно. Однако Эстер сдерживала себя и молчала, потому что и так позволяла себе слишком много в его адрес в последнее время. То спасла его и открыто продемонстрировала свою заботу. Была одна надежда, что он не заметил, ведь был, все же, в полуобморочном состоянии из-за кровопотери. То оголила душу, через татуировки, дернул же черт его за язык спросить именно об этом! А что дальше? Расплачется прямо перед ним? Обнимет ни с того ни с сего? Не дайте звезды, поцелует? Но особенно ее испугали именно их эдакие «переглядки». Декко совсем не была готова к тому, что все будет происходить так быстро. Она готовила себя к более долгому развитию событий, но звезды все решили за нее. Эстер в какой-то степени даже надеялась, что Марвин будет сопротивляться этим чувствам, которые он вероятно уже начал испытывать к ней. Она знала, что влюбившись, непременно захочет поделится своими тайнами с ним, а это вызывало неподдельный ужас. Декко боялась всех последствий. И его реакции, которая будет наверняка не самой положительной. И воспоминаний, которые всплывут на поверхность из омута памяти. И наконец, она испугается… себя и всего, что ей требовалось делать ради выживания. А делится этим даже с единственной душой на всем белом свете, которая с гарантией должна была ее понять и принять такой, какая она есть… Эстер опасалась. Ей не хотелось испортить те отношения, которые у них развивались, которые ее радовали и заставляли улыбаться про себя каждый день. — Роман. — не глядя на нее произнес Марвин, перелистывая страничку. Однако Декко подметила, что его глаза не бегают по строчкам, а значит он вовсе не читает. — Там есть постельные сцены? Дашь мне почитать потом? — оживившись, проговорила Эстер скороговоркой. На лицо она натянула любопытную усмешку, а глаза загорелись насмешливым блеском. Коди в небольшом замешательстве поднял на нее взгляд и иронично изогнул бровь следом. — Разве что прелюбодеяния ученого с его машинами. Такое устроит? — не растерявшись, невозмутимо сказал Марвин. Его было уже довольно сложно застать в врасплох ее легкой наглостью или бестактностью. На слове «прелюбодеяния» пожилая женщина рядом с Эстер на сидении громко захрапела, да так что они оба подскочили от неожиданности. Плацкарт умел удивлять своими прелестями. Декко фыркнула в ответ на его сарказм и вновь отвернулась к окну. Поезд направлялся в Просаль, куда они ехали чтобы разузнать побольше об Ильнаре Дезанж, которая, как выяснилось, тоже была членом клана, однако после достижения совершеннолетия покинула его и своих родителей, переместившись в город на севере, где и погибла впоследствии. На такую поездку они решились не спроста, а потому что ниточка с Мартином Эдвардсом никуда их не привела. Каким бы ни был занимательным рассказ Селин — его непосредственной секретарши, он никак не помогал делу. Девушка поделилась лишь подробностями экономических махинаций Мартина и всех его ухищрений, которые он проворачивал за спиной у своих партнеров. Марвин услышав пересказ Эстер, передал всю информацию в отдел экономических преступлений, ведь это было уже не по его части. И в итоге они остались ни с чем. Мартин все еще был в списке подозреваемых, но оставалось все меньше шансов, что он действительно был причастен к погибели Ферн Индрис и ее семьи. Второй охранник, контакты которого им любезно передал Олеандр, благополучно смылся заграницу еще несколько дней назад. Марвин раздосадовано сообщил ей об этом только этим утром, ведь парень по имени Марк долго не выходил на связь. И его уже хотели подавать в розыск, пока его сестра не приехала к нему домой и не нашла записку, заодно перезвонив всем благодаря автоответчику, который сохранил все номера звонящих ее брату. Тщательно рассмотрев картинку с камер видеонаблюдения и увеличив ее до самого последнего пикселя, насколько было возможно, Эстер удалось рассмотреть номер машины, в которую этот самый Марк передал какой-то то ли пакет, то ли посылку. Однако вновь им сопутствовала неудача — номер был в базе данных проката машин, а месяц назад у них случилось замыкание и все данные об арендаторах благополучно «смылись в унитаз», как выразился менеджер, с которым Марвин долго беседовал. Кто был за рулем той машины? Что именно передал Марк, а точнее сколько информации слил и куда поспешно уехал? Как с этим была связана Ильнара? Ни на один из вопросов у Марвина и Эстер не было ответа, однако они обоюдно приняли решение попытаться найти его для последнего, а точнее последней. В конце концов в ином направлении рыть было затеей паршивой, так что ничего другого им и не оставалось.***
Все же ее волосы были ближе к синему оттенку, чем к зеленому. Так что Марсель ошибся, когда называл ее «зеленоволосой особой». В прикорневой зоне уже были намеки на ее натуральный цвет волос, но будучи в машине и имея такую пасмурную погоду за окнами было довольно сложно рассмотреть. Черные? Каштановые? Но уж точно не блондинистые, хотя Марвин был далеко не знатоком и признавал, что может с легкостью ошибиться. Он не знал почему уделяет таким мелочам такое внимание и не сказать, что его это сильно радовало, но такие мысли все чаще проникали в его сознание и порой почти срывались с языка вопросом, но Коди был достаточно умен, чтобы держать их при себе. С какой стати она станет отвечать? Эстер скорее посчитает такой интерес бредовым, чем вообще задумается над честным ответом. Так, какого спрашивается хрена, Марвин все еще об этом думает? Силой выпихнув все лишнее из головы, Коди сконцентрировался на дороге, по крайней мере попытался. Ведь через секунду его вновь посетила интересная мысль. Он помнил какая реакция у нее была на машину в их первую совместную поездку. Она почти что ужаснулась от одного ее вида и Марвин прекрасно видел с какой неохотой Эстер села в салон, он даже сдержал замечание про ремень безопасности, наблюдая с каким подозрением она поглядывает на ручку дверцы. Сейчас же Декко тихонько посапывала на соседнем сидении, все же проиграв битву с усталостью, которую до недавнего времени ей удавалось умело скрывать. Но мешки под глазами обычным тональным кремом, которым она прятала обретенный сероватый оттенок до этого почти что белоснежной кожи, уже было скрыть сложнее. Однако этим утром она выскользнула из своей комнаты одновременно с Марвином, и, понятное дело, от его глаз не скрылись последствия определенно не одной бессонной ночи. С ней что-то происходило, однако Эстер все чаще предпочитала не заморачиваться с играми в прятки, но и не спешила раскрывать тайну. Вероятно, она все еще думала, что он считает ее врагом. Они продолжали играть в эту игру, полную притворства, потому что оба боялись сделать первый шаг и снять маски, но по ходу времени они соскальзывали сами, непроизвольно, неумолимо оголяя душу и настоящие чувства. Проезжая дорожный знак с названием города, Марвин потянулся к плечу Эстер, чтобы разбудить ее, ведь первым делом они направлялись на кладбище, где раньше мисс Дезанж работала смотрителем. Нынешний смотритель был хорошим и, насколько успел понять Коди, единственным знакомым Ильнары, так что они надеялись, что он сумеет пролить свет на то, каким погибшая была человеком и на прочие необходимые им вещи. — Эстер, подъем. Мы приехали. — промычав нечто нечленораздельное, Декко отпихнула его руку своей и вновь умостилась на своем месте. Каким бы милым не был ее спящий вид, Марвин не мог позволить ей дальше дрыхнуть, ведь требовалось обсудить дальнейший план действий. — Эстер, давай же, у нас нет на это времени. — Отстань. — пробурчала она, не открывая век. Было довольно сложно одновременно вести машину и пытаться растолкать его спящую спутницу, которая, по всей видимости, если заснула — просыпаться больше категорически не желала. Потому Коди достал бутылку воды, которую сам же и положил в бардачок арендованной в Просале машины. Наполовину открутив крышку, Марвин побрызгал ею лицо Эстер, которая все еще не собиралась покидать своей сладкой дремы, однако когда она почувствовала на своей коже влагу, девушка тут же пришла в себя. — Звезды, что… Почему так мокро?! — чуть ли не завизжала Декко, когда с ее щек начала капать вода. Марвин пытался сдержать рвущийся наружу смех, но улыбка предательски расползлась по его лицу и Эстер выгнула на него брови. — Ну держись. — проговорила она, явно затаив обиду. Декко смешно сморщила носик и вытерла рукавом капли с лица. Коди не так уж сильно и намочил ее, но для нее это явно было оскорблением, которое она забудет не скоро. — Месть придет и за тобой. — Дрожу от страха. — пробормотал Марвин сам себе и усмехнулся. Он начинал привыкать к этой забавной и приятной атмосфере, царящей между ними в последнее время.***
Мужчина лет тридцати поглаживал свою темную куцую бородку, раздумывая. — Не знаю почему она пришла работать сюда. Сами понимаете, что не каждый станет работать на кладбище и проводить здесь ночь и день. Ильнара была жизнерадостной, честно, я до сих пор ломаю голову почему она решила связать свою жизнь с обитель мертвых. — промолвил он хриплым голосом. Кладбище в Этуальдо и на всем континенте было довольно редким явлением — у каждого из четырех народов существовал свой обряд погребения усопших, и у всех он был связан с их стихией. Таким образом, большинство этуальдцев предпочитали устраивать свои родственникам похороны на берегу и отдавать тела на растерзания волнам, откуда их предки и появились тысячелетия назад — данный ритуал называли отплытием. Преимущественно все вередиты хоронили своих близких в земле, но пользовались своей магией для этого и тело довольно быстро разлагалось, работая плодородным удобрением. Считалось, что чем скорее останки человека или наяда исчезнут с лица земли, тем скорее его душа обретет свободу и попадет на высший суд. Но были и другие странные люди, которые не были приверженцами традиций прошлого и смешивали разные ритуалы - таким образом некоторые вообще зарывали в землю банку с прахом, вместо того, чтобы его рассеять. — Она рассказывала, что клан и его обычаи давили на нее, потому она и сбежала. Нара… Нара была особенной, она никогда никому не врала. Я даже никогда не слышал от нее ругательств, которыми сам часто грешу. Она была чистой, ее звезда наверняка горит ярче всех наших вместе взятых. — Марк, как он представился им, потер глаза руками, словно пытаясь не дать пролиться скорбным слезам. Эстер слушала с упоением, ведь мужчина, создавалось впечатление, искренне любил Ильнару и их связывали очень тесные, то ли дружеские, то ли семейные отношения. Ей самой становилось больно от рассказа. Больно, ведь такая ужасная и абсолютно несправедливая участь постигла такую хорошую девушку. За что же? Декко поклялась себе выяснить. — Была ли она конфликтной? Что вы! Да, Ильнара была вспыльчивой. Но она скорее отрезала бы себе язык, чем оскорбила бы кого-нибудь или обидела. Она никогда не ссорилась ни с кем, кроме своих родителей, которые все никак не могли смириться с тем, что их дочь покинула их. — отвечая на вопрос Марвина, сказал мужчина, успокоившись. — И, опережая ваши подозрения, родители очень ее любили. Они бы не смогли организовать такое, никогда. Я сам нередко становился свидетелем их телефонных разговоров, но никогда не слышал никаких угроз с их стороны. — помолчав еще с минуту, Марк заморгал и все же его глаза заблестели от горя. Эстер сама готова была расплакаться, столь сильно проявилась ее эмпатия в такой неподходящий момент. Ее мозг наполняло лишь безграничное сострадание и скорбь по девушке, которую она даже не знала. — Простите, но я больше ничего не могу вспомнить. Прошло уже столько лет, я… А я все не могу смириться. Не верю, что она стала очередной жертвой какого-то малолетнего психопата. Я просто не могу в это верить. — Спасибо вам большое. Вы нам очень помогли, Марк. — Прямо сейчас Декко невероятно завидовала Марвину, который наверняка видел боль потери вблизи так часто, что уже не реагировал на нее столь остро, как она. Он выглядел невозмутимым и лишь взглядом выражал свое немое сочувствие. Домик размеров с маленькую комнату располагался в самом центре кладбища и служил местом для отображения изображений с камер наблюдения, да и просто скромным жильем для смотрителя. Здесь имелась и кровать, и даже душ. Однако Эстер бы никогда в жизни не согласилась бы проживать тут или работать. — Что думаешь? — спросил Марвин, когда они уже окончили разговор с Марком отдалялись от домика смотрителя. Наступали сумерки и Декко не могла избавиться от мурашек, которые периодически пробегали по ее позвоночнику. Липкое чувство не то чтобы страха, но чего-то определенно неприятного сковывало движения и заставляло с опаской оглядываться по сторонам. Это место ей не нравилось, ведь не естественный покой, царивший здесь, познать ей было еще слишком рано. — Думаю, что кладбища, созданные человеком, а не природой мне не нравятся. — пробурчала Эстер себе под нос и поежилась, но Марвин все равно уловил ее ответ. — Ты же людей убиваешь, кому как не тебе чувствовать себя спокойно в подобном месте. — обескураживая ее своей резкостью и холодностью, заметил Коди. Декко застыла от неожиданности и открыла было рот, чтобы ответить, но выдавить что-то из себя было крайне сложно. — Что ты сказал…? — тихо задала она риторический вопрос, словно не веря в сказанное им. — Ты про тот случай? Но я тогда ничего не сделала, я не убивала! Марвин, до этого шедший вперед, замедлился и стремительно обернулся к ней. — Эстер, не пытайся меня одурачить. Ты это только что придумала? — подал он голос, низкий и полный подозрения, однако сомнения тоже имели в нем место быть. — Нет же, Марвин, черт тебя подери! Да, я хотела прикончить этого Клермонта, но так этого и не сделала! Даже если бы сделала, у меня на то есть свои весомые причины! С этой задачей справился кое-кто другой. Я не могла тебе сказать, ведь тогда бы сама лишилась головы! — Эстер чуть было не перешла на крик, но вовремя вспомнила где они находятся и умерила свой пыл, подойдя к нему, она понизила свой тон. — Это правда, честное слово! У меня не было выбора, кроме как подтвердить твои обвинения. Ожидая какой-то реакции, Эстер позволила всему недосказанному отразится в ее взгляде. Марвин же спокойно читал ее выражение лица, пристально вглядываясь, но не говорил ни слова и ее это изводило. Она вовсе не планировала делиться с ним этим сегодня, но яростное стремление очистить себя в его глазах брало над ней верх. Так и не дождавшись никакого телодвижения, или слова, или хотя бы кивка от него, Эстер злостно и раздосадовано притопнула ножкой и зашагала вперед к припаркованной неподалеку машине. Но не успела она сделать и пары шагов, как ее нога скользнула по земле куда-то вниз. В последний момент Марвин схватил ее рефлекторно вытянутую руку и рывком поднял ее на поверхность, привлекая ее к себе за талию. Испуганно взглянув назад, Декко увидела зияющую могильную яму, в которую чуть не угодила из-за темноты и собственной невнимательности. — Святые звезды… что-то я зачастила падать. — шепнула она то ли себе, то ли Марвину. Тот не открывал от нее странного взгляда и не спешил убирать рук с ее талии, а Эстер и не противилась его прикосновением. Ведь в тайне ликовала и желала большего. Его теплые ладони грели ее холодную кожу, а близость захватывала дух. Будь сейчас светло, Коди бы наверняка заметил, что ее щеки пылают, а в глазах горит пламя сотни костров. — А я ловить тебя. — также тихо произнес он и некрепко, но надежно обхватил ее запястье, очевидно на всякий случай — авось снова решит упасть куда-то. Так они и шагали вместе во мраке кладбища — Марвин впереди, а Эстер, словно собачка на поводке, сзади, почти что с ним за ручку. «Надо будет почаще так делать.» — подумалось ей и Декко весело усмехнулась.