Зловещий Сноходец

От святилища, которое он, будучи его Мастером, должен был охранять, мало что осталось. Как и от Земли, которую он должен был охранять, будучи Верховным ее чародеем. Для защитника Вселенной у него титула не было, но и тут он потерпел неудачу. Пустая черная оболочка дома, которая постоянно подвергается разрушению, да несколько комнат в ней — вот и все, что теперь осталось Доктору Стивену Стрэнджу, могучему чародею с силами богов, от мира. Когда он осознал, что проиграл, то направил все подвластные ему энергии, чтобы сохранить хоть какое-то пристанище для своего физического тела, и теперь проклинал себя за это. Лучше бы ему тогда погибнуть вместе с остальным миром, в борьбе и напряжении всех сил, чем медленно гнить здесь, в забытье, не имея возможности избежать своей участи. Но он все продолжал и продолжал жить, хотя многократно размышлял о самоубийстве. Временами он латал полуразрушенные останки святилища, лишь для того, чтобы вскоре обитающие здесь вихри снова начинали разъедать его по кирпичику. Он поддерживал останки этого мира в подвешенном, замедленном состоянии, но исчезни Доктор Стрэндж сейчас — и с миром было бы покончено в течение дня. Он ненавидел себя, этот дом и этот мир, но не так, как ненавидел Даркхолд, Хранителем которого себя назначил. Проклятая черная книга помогала ему столько раз лишь чтобы сильнее предать в конце. На этот раз предупреждение не шло после заклинания — его не было вовсе. Мучаясь в бессильной ярости и раскаянии первых десятилетий после гибели сущего, Стивен не раз порывался уничтожить книгу, но каждый раз что-то останавливало его. Крупинка надежды, последней надежды, которая все еще жила в этом мире, засела в его сердце и настойчиво обещала, что выход есть, и что рано или поздно он найдёт его. В свое время. Он не хотел умирать так — проигравшим и запертым, для этого у Стивена Стрэнджа всегда оставалось достаточно самолюбия. А Даркхолд, он чувствовал это, был его ключом к избавлению. Он изучил все имеющиеся магические книги в этом мире, посетил руины лондонского Святилища и Святилища в Гонконге, перенес останки библиотеки Камартаджа и других храмов на свой чердак. Фотографическая память позволяла держать все прочитанное в голове, но как Стрэндж ни бился, как ни искал, нужной скважины ему найти не удавалось. Как не мог он найти и Книгу Вишанти, хотя отыскать тот же Даркхолд особого труда не составило. Возможно потому, что тот сам шел к нему в руки. Какое-то время Стрэндж заселял руины своей обители призраками прошлого — проекциями людей, которые были ему дороги. На чердаке, среди книг, он поселил Вонга, и ему доставляло облегчение видеть, как тот деловито снует туда и сюда со стопками призраков книг. Иногда он что-то говорил, но всегда то, что Стивен уже слышал и запомнил. Иногда он вызывал в гости тех Мстителей, общение с которыми приносило ему больше удовольствия. Как ни странно, среди них обычно был Тони Старк, возможно потому, что колкости и остроты человека, который был на одном с ним интеллектуальном уровне, хотя и занимались они разными сферами наук, всегда были куда интереснее пресной вежливости. Но и Старк ничего нового не говорил. Стрэндж, конечно, мог заставить его сказать, все что ему было угодно, но в куклы он не играл. Призрак Древней он не вызывал, хотя в мыслях нередко спорил с ней, додумывая то, что она могла бы ему сказать. Возможно потому, что Стивен боялся того, что даже призрак Древней сможет каким-либо образом по-настоящему увидеть его здесь и то, во что превратился его мир. Добавлять разочарование во взгляде наставницы к списку своих страданий ему не хотелось. По дому бродил призрак Кристин. Сама она ни разу не была здесь, хоть он и приглашал, но ее отражению было все равно, что стол, у которого она хлопотала по своим призрачным делам, находился не на его кухне, а здесь. И что кровати в его квартире, которая помнила вес их тел, больше не существует. Стивен подолгу лежал без сна, слушая ее голос, отвечая ей, глядя на любимую женщину, полную жизни, дыхания, заглядываясь на каштановые пряди ее волос, проводя рукой по розовой щеке. Его колдовское мастерство позволяло ему создать полную иллюзию существования для этого воспоминания. Чего он не мог, так это вдохнуть в нее реальную жизнь, настоящую душу, сколько б раз ни целовал ее и не прижимал к своему сердцу. Подделка. Со временем он перестал поддерживать существование проекций и мало-помалу они потускнели и растаяли. Только Кристин он позволил исчезнуть в том виде, в котором она была, минуя стадию полупрозрачного изображения. Однажды, ложась в свою кровать и обнимая ее, он решил, что завтра проснется один. Он вспомнил одну из их лучших ночей, самых первых, самых трепетных, когда они лишь узнавали друг друга, искали отклик на движения и ласки, прислушивались к стонам и вглядывались в широко раскрытые затуманенные глаза. А потом долго смотрел, как Кристин засыпала на его груди. Когда он проснулся утром, то не захотел открывать глаза, потому что даже ее эха рядом не было. Он мог вернуть ее в любую секунду, но не желал, чтобы драгоценные воспоминания, которые одни ему и остались, превращались в затертую мелодию, заслушанную до безразличия. Вставать, одеваться, есть, жить было невыносимо. Бесцельное существование для пытливого ума и огромной мощи чародея оказалось пыткой куда более страшной, чем все те, которыми мог порадовать его Дормамму. Будь у него такая возможность, Стивен Стрэндж с радостью променял бы покой этого склепа на вечные муки от заклятого врага, лишь бы иметь возможность общаться с другим разумом. Такую возможность мог дать ему Даркхолд, и он соблазнял Стивена, позволяя порывам ветра листать свои страницы, всегда прогоняя обрывки стихии, когда они доходили до нужной — до заклинаний Сноходчества. Стрэндж проклятую книгу захлопывал и затворял на замки и заклинания, но у той будто была собственная воля и магия. Тогда он стал книгу игнорировать, и успешно делал это на протяжении десятилетий. Каждый раз когда рука тянулась к ее страницам, Стрэндж отрезвлял себя воспоминаниями о том, как именно он с помощью Даркхолда проиграл в борьбе за Вселенную. Но десятилетия шли одно за другим, потроша его душу, а выхода он так и не нашел. Ему стало казаться, что это Даркхолд держит его в этой абсолютно мертвой точке времени, и не даст сдвинуться с нее, пока Стивен не поддастся. Он орал на проклятую книгу, пока его голос не стал срываться и хрипеть, и в своем одиночестве ему казалось, что книга слушает его и злорадно посмеивается над ним, заточенным вместе со своим могуществом, как жук в янтаре. Прошло много времени и он сдался. Он чувствовал, и эта уверенность только крепла, что единственный путь отсюда лежит через Даркхолд, даже если это не принесет никакого добра, а одни только неприятности. Но что ему было терять, кроме себя самого? Ненавидя себя до последней кости в теле, он открыл книгу и сел в центр начерченной на полу пентаграммы. … С того времени, как Доктор Стивен Стрэндж полностью овладел силами Даркхолда, осознал потрясающие возможности, скрытые в черной книге, вынужденное одиночество в развалинах Святилища перестало быть его худшей пыткой. Он проник в первую попавшуюся копию себя. Тот все еще был высокомерным нейрохирургом и Стрэндж блаженствовал обычным наблюдателем в его теле, любуясь тонкими сильными пальцами без шрамов, наслаждаясь операциями. Один раз он увидел, не без помощи магии, что тот Стивен сейчас совершит ошибку. Не по незнанию или небрежности, разумеется, просто оттого, что человеческие глаза и технологии все еще не были столь же совершенны, как его, чародея, возможности. Он почти дернулся, чтобы перехватить контроль над рукой и направить скальпель в нужное место, но вовремя остановился. Он еще не управлял чужим телом и если сейчас, во время сложнейшей операции попробует сделать это, да еще и через сопротивление хозяина тела, дело может кончится потрошением, а не ювелирной работой. Поэтому он решил действовать не грубой силой, а приняв вид внутреннего голоса, того Я, которое можно спутать с интуицией, и стал настойчиво клонить хирурга орудовать чуть правее. Тот послушался, как дорогая машина. Доктор Стивен Стрэндж хорошо знал себя и доверял своим знаниям и интуиции. Доверившись и на этот раз, он потом в холодном поту обдумывал, что мог проиграть в этой битве за подвижность чужой конечности, если бы в последний момент не сделал то, что было нужно. Вокруг того Стивена вечно суетилось огромное множество народу. Поначалу, проникнув в него, Сноходец с непривычки чуть было не подвергся демофобии, забившись в дальний уголок души, и только спустя некоторое время пришел в себя и стал с интересом следить за происходящим. Тот Стивен был потрясающе ненаблюдателен в том, что касалось людей, в которых он не был заинтересован. Как и он сам когда-то. Будучи человеком действия, он слишком сильно ценил свое время и усилия, которые можно было бы приложить на пользу себе, чтобы тратить их на анализ поступков других людей, он часто не обращал внимания на важные детали. Зато у Сноходца было достаточно свободного времени и слишком много опыта, чтобы пропускать их. Поначалу колдун принимал людское общение, другие лица, шум толпы, как благословенные теплые лучи Солнца после холодной долгой ночи. Любые слова, пусть даже обычная глупая болтовня или ругань, радовали его мозг. Он был всеяден. Куски новостей или теле-шоу, которые он сроду не смотрел, если только там не показывали его самого, обрывки разговоров медсестер или людей на улице — все приносило ему ни с чем ни сравнимое удовольствие. А ведь еще были операции, и научные проекты, и выступления. Вождение автомобиля, того самого, который прожорливо сомкнет приборную панель на его кистях когда-нибудь позже. И Кристин. Она больше не жила в его квартире, и даже не приходила туда по выходным. Это стало новой мукой. Быть рядом и не говорить, иногда касаться рукавом врачебного халата в коридоре, и видеть, как она шарахается в сторону. У того Стивена все еще не перегорело задетое в ссоре самолюбие, и он даже и не думал прикладывать усилия к тому, чтобы наладить отношения с Кристин. Этого Сноходец стерпеть не мог. Осторожно, будто снова проводя сложнейшую операцию по сращиванию нервных окончаний, он начал свою игру. На правах внутреннего голоса, того самого пре-голоса, который люди обычно слышат в своей голове до того, как он оформится в мысль, чародей начал заживлять отношения между Стивеном и Кристин. Жаль, что он не попал в момент, когда эти двое еще не разругались, возможно позже он выберет другой вариант в другом мире, но приходилось работать с тем, что есть. Стивен стал удивляться тому, как часто он стал сталкиваться с Кристин. Будь это кто другой, он бы решил, что его подстерегают, но тут сомневаться не приходилось — именно он был тем, кто чисто случайно налетал на девушку из-за поворота, кто придерживал дверь лифта, а потом замечал знакомое лицо. Даже на улице, стоило ему позволить ногам нести его куда им вздумается, они проводили его рядом с Кристин. Хирург удивился и приписал к своим способностям еще и новую — быть магнитной стрелкой, указывающей на Кристин. Думая, что все дело лишь в недостатке секса, он переспал с несколькими знакомыми девушками, но это ни на что не повлияло. А голос его совести продолжал нашептывать, что он был не так уж и прав в их последнем споре, даже совсем, быть может, не прав, и что если кто и должен сделать первый шаг к примирению, то явно не Кристин. «В конце концов, я ведь мужчина, и это от меня ждут решительных первых шагов. Куда только все это равноправие девается, когда оно действительно нужно?», думал Стивен, хотя сам прекрасно знал — если бы виноватой была Кристин, она бы нашла в себе силы принести извинения куда раньше. — Доброй ночи, доктор Палмер, — как можно более нейтральным и светским голосом произнес он однажды, теперь уже по-настоящему подкараулив Кристин, которая шла переодеваться после смены. Та немного растерялась, но все же взяла себя в руки. — Доброй ночи, Доктор Стрэндж, — сказала она отстраненно и официально, однако оба, и Стивен, и Сноходец успели заметить волну печали, прошедшую по ее лицу. Она собиралась пройти мимо него, а Сноходец собирался заставить своего носителя обратиться к ней с тщательно продуманной речью, где каждое слово было взвешенно и выверено так, чтобы вновь расположить ее к нему и не было ни одной интонации, которая спугнула бы ее. Но Стивен смешал все их карты. Отмев осторожные увещевания своего внутреннего голоса, он пошел следом за Кристин и поймал ее за руку, когда она намеревалась скрыться от него в какой-то подсобке. Сноходец едва не взвыл. — Кристин, я… чёрт, мне трудно сказать это, но так продолжаться больше не может. Она изумленно посмотрела на него, инстинктивно попытавшись забрать руку, но он не отпустил. — Мы ходим друг мимо друга, играем в молчанку, делаем вид, что мы чужие люди, но ведь это все равно не так. — Ну и кто мы теперь друг другу, Стивен? — спросила Кристин, и он заметил горечь, затаившуюся в уголках обычно таких улыбчивых губ. Он на секунду растерялся. — Кто угодно, Кристин, только не чужие. Мимо, ухмыляясь одними глазами, проплыла медсестра. Стивен, понизив голос, быстро заговорил, не давая ей произнести слова, которые, судя по выражению ее лица, ему бы не понравились. — Я виноват, так виноват перед тобой, Кристин, и я прошу прощения, что повел себя тогда, как скотина. Не знаю, что на меня нашло, но все те слова… поверь мне, я жалел о них, как только произносил, но какого-то черта все никак не мог заткнуться. Не знаю, то ли потому что у меня все еще кипело из-за того болвана на дороге, то ли… — Еще из-за какого-то болвана, - невесело улыбнулась Кристин. Я рада, что ты нашел в себе смелость извиниться, так нам обоим будет намного легче. Стивен настороженно смотрел на нее, чуя, что разговор все еще идет не по тому руслу. — Мне действительно сложно быть тебе чужим человеком, но теперь мы все же сможем быть друг другу просто, — она пожала плечами, неловко улыбаясь, — друзьями? Коллегами? Друзьями-коллегами? — Но… — Я рада, что мы поговорили, Стивен. Спокойной ночи, — сказала она, ныряя в подсобку. Сноходец уговаривал на том и остановиться, действовать осторожно и осмотрительно, ненавязчиво ухаживая за ней, начиная с разных мелочей и легкого флирта. Стивен толкнул дверь подсобки и повернул защелку, закрывая ее за собой. — Да черта-с два! Удивленная Кристин подняла на него полные слез глаза. Не давая себе или ей опомниться, заглушая голос интуиции, он подошел к ней и мягко обхватил лицо ладонями. — Ну какие еще «просто друзья», Кристин? Она не отпрянула, когда Стивен прижал ее к себе, и ответила на сперва осторожный поцелуй. Из подсобки они выбрались намного позже и поодиночке, все еще чувствуя на себе следы горячих рук, способных прикосновениями передать то, что не всегда удается словами. Стивен вышел первым и подкатил машину ко входу, нервничая, что Кристин может передумать и сбежать от него через другой выход, но она не передумала. Очевидно нервничая по тому же поводу, она с облегчением обнаружила его машину перед входом, и привычным гибким движением скользнула в нее, когда Стивен, широко улыбаясь, открыл перед ней дверь. В эту ночь они поехали к нему домой. Сноходец чувствовал ее руки через чужое тело, целовал ее не своими губами. Заниматься любовью, когда ты можешь лишь чувствовать, но не действовать, было странным опытом, но все, что он себе позволил по отношению к Стивену, это не давать тому блаженно прикрывать глаза. Он хотел запомнить каждый момент этой новой ночи с тем, чтобы унести его с собой в черноту пустого дома. Снова ощущать всем телом женщину, которая в его мире была потеряна навсегда, было невероятно, и мозг Стрэнджа бился, раздираемый противоположными правдами, помня о том, что Кристин мертва и получая все новые подтверждения тому, что она сейчас и есть сама жизнь. Звук его собственного имени, которое она простонала ему на ухо, заставил его глаза наполниться слезами. Стивен бы удивился такой реакции, но ему было не до этого. Утром счастливый Стивен уехал на смену, оставив заласканную девушку отсыпаться в своей постели. Еще более счастливый Сноходец вернулся в свой дом, чтобы восполнить силы. Жизнь у этих двоих шла лучше некуда. Воспоминание о том, что они чуть не потеряли друг друга из-за глупой размолвки, заставляло их вовремя замолкать, когда дело шло к ссоре, и возвращаться к предмету спора уже остывшими. Оказалось, что многие из таких вопросов вполне можно было решить шутя и беззлобно подкалывая друг друга. Сноходец смотрел на Кристин своими-чужими глазами, и Кристин смущалась, ловя этот благоговейный нежный взгляд. Чародей обрадовался, выяснив, что Стивен собирается сделать ей предложение, которого он сам вовремя сделать не догадался. Все шло так хорошо. Слишком хорошо. У Сноходца замирало сердце, когда он думал о том, что церемония награждения Стивена Стрэнджа, на которой тот собирался попросить руки Кристин, неотвратимо приближается, а с ней и та авария, забравшая его руки. Вместе с ним мрачнел и Стивен, не знающий о том, что может ждать его впереди, но теперь отравленный плохими предчувствиями. «Все совсем не обязательно должно произойти так, как случилось в моем мире, — успокаивал себя колдун, — Я прослежу за тем, чтобы он вел машину, как на экзамене. Сам этот мир отличается от моего, может тут доктору Стивену Стрэнджу хоть и не суждено стать Верховным чародеем Земли, но достаточно будет просто быть счастливым семейным человеком?» Но у Вселенной были свои планы, и на них, через разрушенную счастливую жизнь, уже был проложен путь в Камартадж, хотел ли того Стрэндж или нет. Только на этот раз у доктора Стивена Стрэнджа было нечто куда более ценное, чем его умелые руки. И Вселенная отняла ее. На ее похоронах, над ее гробом стояло тело, которое само могло показаться омертвевшим, хотя в нем и раздирались от боли две души. Сноходец понял, что лишь усиливает боль Стивена своей, и сделал над собой усилие, загнав ее вглубь души. Он оплачет их Кристин позже, в месте, которое как ни одно другое подходит для этого. А сейчас он попытался стать опорой для Стивена, поддерживая его и проследив, чтоб тот не причинил себя зла. Стрэндж затаился в Стивене за несколько дней до катастрофы, заставив отогнать машину на техосмотр, чтобы исключить возможные проблемы с тормозами и прочим. Он смотрел прогнозы погоды, он был исключительно нежен с Кристин, не исключая вероятности, что если его Стивен окажется покалеченным, о ласках и занятиях любовью придется надолго забыть. Он и подумать не мог, что Вселенная будет настолько жестока к ним в этот раз и что даже он, со всей своей мощью, не сможет помешать произойти той секунде, которая отделяла живую Кристин от мертвой. Тот Стивен не должен был его особо интересовать, но его боль была слишком созвучна с собственной. Только, в отличие от своей молодой копии, Стрэндж знал, как загнать ее в глубины души, если нельзя прогнать насовсем, как утишить ее, если невозможно утешить. Как жить, если жить не хочется. Он был со Стивеном, когда тот нещадно громил свою такую некогда любимую машину, останавливал, когда тот откидывал биту и бил своими драгоценными руками, не заботясь о их сохранности. И по щекам его тела, находящегося в разрушенном мире, текли слезы, когда Стивен, раскурочив злосчастную железяку, внезапно осел на колени, обнимая кресло с побуревшими пятнами, которое когда-то занимала Кристин. Они оба любили ее, и оба были хранителями единственного ценного, что после нее осталось - воспоминаний, где она была живой и любящей. И до невозможности любимой. Стрэндж доставал эти драгоценные кусочки фотографической памяти и погружал в них Стивена, проследив, чтобы в них не пробралазь грызущая тоска или что другое. Он вновь переживал с ним те моменты, в которых она сияла улыбкой, оборачиваясь к двери, когда Стивен возвращался домой или заходил в палату, где была и она. Сейчас Стрэндж понял, что эта, особая улыбка, предназначенная только для него, появлялась на ее лице еще до того, как Кристин оборачивалась. Она чувствовала его среди всех людей, которым только могло понадобиться перемещаться по больнице. Наверное поэтому их связь была так крепка, что он не встречал ни одной Вселенной пока, где они с Кристин не были знакомы. Заманить Стивена в Камартадж было сложным делом, но он довел его до знакомой двери, как заботливый родитель, проследил, чтоб тот был принят в обучение к Древней, и что-то в ее многозначительной полуулыбке заставило Стрэнджа осознать, что она заметила его присутствие. Разрываясь между желанием обсудить с ней особенности своего положения и стыдом, Стрэндж решил отложить разговор на потом и оставил Стивена, на прощание окутав его душу, как плащем, ограждающим от боли воспоминаний. Она никуда не денется, но будет просачиваться в него понемногу, а не топить в штормах. Он покинул Камартадж. Пусть это место, так желающее заполучить Стивена Стрэнджа, само залечивает его раны. В мире без Кристин Сноходцу делать больше было нечего. Тем более, когда есть бесчетное множество миров, где она ждет его. … Гибель еще одной из Кристин надолго подкосила его. Даже одной такой потери хватало его двойникам, чтобы творить безумства, он же проживал это уже в третий раз. Его ласковая девочка немного отличалась от тех, кого он потерял ранее — Кристин из его Вселенной и ту, ради спасения которой он невольно разрушил оба мира, но не более, чем отличается один и тот же человек от самого себя в разном расположении духа, или в разное время жизни. После того, как он отправил убитого горем Стивена, который разделял его с Кристин ласки, в Камар-таж, как умея утишив боль в его душе и посадив в нем надежду на то, что магия может помочь, Стрэндж вернулся в свой ненавистный дом и дал волю своему всепоглощающему горю. Вторя разрушительным силам ураганов, разделяя их мощь, он разнес все окрестные дома, пощадив Санктум исключительно из эгоизма. Он кричал, срывая голос, и ветра подхватывали его крик, усиливая вибрации, обрушивая на бетон и арматуру, разнося кирпичи и брусчатку. Стрэндж обернулся вихрями и позволил им поднять себя над трупами строений. Серость этого выхолощенного мира расцветилась фиолетовыми и золотыми взрывами, он бил, не разбирая куда, направляя через дрожащие от потоков энергии руки всю мощь своей ярости и боли, и бессилия на бездушные обломки этого мира. Он поднял верхушку небоскреба и зашвырнул его в небо, заставив плавно и раздражающе медленно кружиться словно в невесомости. На лбу и шее вздулись вены, когда Стрэндж поднял толщу вод, обрушив на покрытые крошевом домов улицы, сметая обломки прочь. Чувствуя, как из него уходят силы, но не раздирающие душу в клочья горе и злость, все еще жаждущие выхода, он заставил вихри, обернувшиеся вокруг ног и талии, опустить себя возле дома, а потом отпустил их, не менее обессиленных, чем он сам, волочиться по мокрой земле прочь. Сил его физического тела едва хватило, чтобы открыть портал в свою спальню и дойти до кровати. Слишком долго он пробыл в дорогом для него мире и слишком неистово отдал всего себя сейчас на разрушение. Сил не было даже на слезы и они остались выжигать его изнутри. Долгое время он оставался в бывшем святилище, практически не вставая с кровати, в которую, против своих правил, повалился как был, в сапогах и потертой одежде. Все казалось еще более ненужным и бессмысленным, чем обычно. Из него словно выбили все чувства, оставив лишь черный спектр. Отмечать время было ни к чему, да и привычные земные ориентиры, Солнце и Луна, сейчас не были надежны. Стивен лежал на своей кровати, как вампир в гробу, покидая ее лишь когда тело, куда менее требовательное за счет магических усовершенствований, начинало подходить к своему физиологическому пределу. Единственное, что он свято соблюдал, было гигиеной, он был достаточно брезглив, чтобы позволить запустить себя. Но в остальном... Он до неузнаваемости исхудал, наколдованная его же силами еда казалась не вкуснее картона, и когда Стрэнджу приходилось есть, ему нужно было делать над собой усилие, чтобы жевать и глотать. Отросшая до середины груди борода не свалялась исключительно потому, что у него появилась привычка перебирать ее в задумчивости, а думалось ему о многом. Это было мучительно, потому что мысли всегда ходили кругами вокруг поражения и гибели всего, что было ему дорого. Стивен пытался медитировать, хотя проклятый Даркхолд мешал ему, издавая где-то на грани ощущений зудящий гул, мешающий сосредоточиться. Ему хотелось впасть в летаргию, и хоть какое-то время не быть, не существать вместе со своими мыслями и утратами. Мало-помалу он позволил себе прислушаться к тому, что навевал на него Даркхолд. Нет, Стивен с самого начала знал, что не сможет навсегда отказаться от него, иначе б давно уничтожил чертову книгу, но он откладывал использование сколько мог, чувствуя, как жадно она жаждет добраться до всей той яростной злобы, до всей черноты, которая клокотала на дне его души. Светлая книга Вишанти дает тебе то заклинание, которое нужно. Даркхолд дает тебе то, что нужно, но опираясь на те силы души, которым лучше б оставаться безмолвными. Стивен попадал в такие миры и ситуации, когда его ненависть к самому себе лишь усиливалась действиями его отражений. То, как они поступали, как рушили связь, ради которой он не пощадил два мира, приводило его в безумство. И однажды он сделал то, чего так желал, но не мог позволить сделать со своим собственным телом. Он убил доктора Стивена Стрэнджа его собственными руками, и облегчение, которое он почувствовал, когда покидал бьющееся в агонии тело в его последние мгновения, было несравнимо ни с чем, что он испытывал ранее. И ему это понравилось...