Моя Миллс

      Вечерний туман стелился молочной дымкой над неподвижной поверхностью озера. Он окутывал кусты и тёмные пучки трав, оставляя на ветках капельки влаги и напитывая тёплую после солнца землю. Есть что-то таинственное и завораживающее в том, чтобы наблюдать, как прячет в тумане затихающий лес.       Прозрачный стакан с водой блеснул перед лицом Реджины. Она напряжённо сидела на ступеньках светлого дома, отказываясь заходить внутрь или уходить в лес, и беспокойно вглядывалась в линию горизонта, пытаясь осознать, что здесь не так.       — Эмма, что ты делаешь? — Реджина испуганно посмотрела на Эмму, до конца не понимая, как они здесь оказались. — Может, эта вода отравлена? Как ты можешь быть такой спокойной?       Эмма удивлённо вскинула брови и наглядно сделала глоток.       — Видишь? Ничего не происходит. — Она передала стакан Реджине и спокойно вернулась в дом.       Небольшое деревянное крыльцо, пахнущее сосной, выходило к большому озеру, на котором плавали белоснежные лебеди. Сзади возвышался кольцом осенний лес. Багряные, медные и медовые листья сияли на фоне стремительно темнеющего неба и оставались безмолвными и подозрительно идеальными. Здесь всё казалось подозрительным, до последнего комочка сырой земли под ногами.       Реджина принюхалась и, сдавшись, сделала глоток — неприятная сухая жажда давно мучала её. Промочив горло, она настороженно прислушалась к себе и… ничего. Действительно, просто вода. Может, блестит немного странно, а, может, ей просто показалось.       Тревога постепенно отступала, а вместе с ней и тонущие в страхе сомнения. Мозг ещё какое-то время цеплялся за привычное прошлое, но через минуту прекратил тщетные попытки сохранить остатки себя.       Реджина вдохнула полной грудью сытый и насыщенный запахом листвы воздух и расслабилась, откидываясь и смахивая с лица тёмную прядь. На плечи приятно лёг пушистый плед: тёплая бежевая ткань с широкой голубой клеткой. Любимый плед. Он пахла заботой Эммы и сладким молоком.       — Хоуп спит? — оживлённо спросила Реджина, прислушиваясь к тишине дома.       Перед ней появились кружка с ароматным какао и имбирное печенье на подносе, и она довольно улыбнулась, выдыхая пар в стеклянную прохладу осени. Её любимое время года.       — Конечно, после такого плотного ужина! — ярко улыбнулась Эмма и села рядом, прекратив мельчишить перед глазами. — Она ведь тоже хочет, чтобы у мамочек было время друг на друга.       Реджина ухмыльнулась и провела рукой по светлым волосам, когда ей на колени головой прилегла Эмма.       Она невольно залюбовалась супругой: расслабленное лицо с невинными, как у ребёнка, щеками, порозовевшими в прохладе вечера; ясные зелёные глаза с крапинками из плавленного золота; нежные, словно чистый шёлк, губы. Тёплые, мягкие и притягательные.       Желание проверить, насколько они действительно тёплые, взяло верх, и Реджина наклонилась, чтобы ощутить трепет сладостного дыхания Эммы. В ответ её нетерпеливо притянули за шею, целуя любовно и жарко.       Выдох застрял в груди, где быстро забилось сердце. Эмма резко разорвала поцелуй и прижалась к ней, чтобы послушать ритм, который больше нигде не услышит, кроме этого зачарованного места.       — Мне так нравится, когда ты такая… живая! — Она едва дышала, слушая быстрый стук, что постепенно успокаивался.       — Какой ещё я могу быть для тебя?       Реджина обхватила руками тонкие плечи Эммы и принюхалась: за сладким запахом молока и какао притаился запах росы и сожжённого дерева. Её любимое сочетание чистоты и первородной тёмной силы.       Эмма блаженно прикрыла глаза. Она знала ответ — любой. Здесь она может быть любой, но Эмма предпочитала видеть её человеком. Любящим, нежным, свободным от страхов, что делали Реджину колкой и холодной. Эмме нравилось знать, что Реджина может быть только её. Без каких-либо но.       Время шло, песок зачарованных часов сыпался, и Эмма снова вздохнула. Так хорошо!       — Идём в дом? — Она тепло посмотрела на Реджину, спокойно допивающую какао и вместе с печеньем.       Эмме долго не сиделось на одном месте, и Реджина об этом прекрасно знала, хоть и молчала, пока во рту таяли имбирные сладости. Эмма всегда вкусно готовит.       Она отдала Эмме пустой поднос, и та, довольная, унеслась на кухню, чтобы зажечь свечи, напевая какую-то знакомую мелодию. Резкий запах ванили разнёсся по дому, и Реджина поморщилась — переизбыток сладкого раздражающе воздействовал на её рецепторы и выгонял с насиженного места.       Сумерки наступали подкрадывающейся лисицей, что беззвучно ступала чёрными лапками по опавшим листьям, неся тёплой шубкой прекрасный светлый сон. Зажигались яркие звёзды, над поверхностью воды начинали летать жёлтые светлячки.       — Эмма? — Реджина медленно встала и, размяв ноги и плечи, сложила плед.       В кухне, ожидаемо, никого не оказалось. Немытая посуда осталась лежать в раковине, к столешнице присохли следы теста и небрежно пролитого какао…       Реджина раздражённо закатила глаза, давя нервозный стон. Разумеется, утром всё будет вытирать она сама. Эмма прекрасно создавала уют, а из уюта мастерски делала идеальный хаос.       Еле отговорив себя вымыть кухню сейчас, Реджина тихо поднялась на второй этаж. В ванной комнате завлекающе шумела вода, и только сейчас она поняла, как сильно замёрзла. Ноги сами внесли её в ванную с запотевшими зеркалами и густым паром, что ватными клубами поднимался к потолку.       За прозрачной шторкой стояла обнажённая Эмма, подставляя подбородок и полную от молока грудь под горячий поток. Голубой свитер и светлые лосины с носками валялись на полу. Как обычно. Реджина неспешно разделась и, аккуратно повесив чёрные брюки и красную шёлковую рубашку на стул, шагнула к Эмме и обняла её поперёк живота.       — Вы устроили такой бардак, миссис Свон! — Её голос около уха обжигал сильнее, чем горячая вода. А холодные руки на мягком животе создавали яркий контраст.       «Злая Королева недовольна бардаком на кухне?» — едва не вырвалось со смешком у Эммы, и она, коснувшись длинных пальцев Реджины, любовно обвела обручальное кольцо и повернула голову.       — Разве это так важно?       Губы Реджины невесомо мазнули по её скуле.       — Вовсе нет! — Ещё несколько сладких поцелуев приятно остались на розовой щёке, пахнущей огнём шее и хрупком плече. — Что тебя гложет, Эмма? Скажи мне, я же вижу.       Эмма перевела взгляд на льющуюся воду и вздохнула, ловя ладонью горячий поток. Время замерло, едва соприкасаясь с тем прошлым, что осталось вне этого пространства, куда, в скором времени, они вернуться, как возвращались всегда.       — Мне жаль, что эти воспоминания останутся лишь у меня там, в нашей реальности. И ты снова станешь неприступной и колкой, снова перестанешь замечать, как много для меня значишь. И наша малышка…       Поцелуи не прекращались ни на мгновение. Стали лишь более долгими и утешающими, покрывая тихой россыпью светлые плечи и затылок.       — Эмма, ты же знаешь. Я наслаждаюсь нашими встречами здесь, но там у меня своя роль, как и у того, кто дал тебе этот артефакт. Я нужна там именно такой. Точно также, как и ты. Не стоит мешать реальность с нашими фантазиями, прошлыми воплощениями, иначе мы не сможем выполнить то, зачем пришли. А сейчас выкинь эти мысли из своей глупой головки, у тебя там вечно какая-то ерунда.       Новый поцелуй пришёлся между шеей и плечом, и Эмма заметно расслабилась, отведя голову и открывая простор для ласки.       Время вновь равномерно потекло. Песок скатывался тёмными каплями озера, рядом с которым стоял светлый домик. Звёзды украшали своды песочных часов, отражаясь в холодной неприступной глади воды.       По спине Эммы побежали мурашки, когда проворный язык Реджины прошёлся от её мочки уха до ключицы.       — Рони, — не сдержалась она, прикусывая губу. Внизу быстро стало горячо и влажно от мягких поглаживаний Реджины и её распаляющих поцелуев.       Реджина довольно улыбнулась и опустила руку на бедро Эммы, оглаживая холодную от остывшей воды кожу.       Второй рукой она крепко прижимала любимое тело к себе, не желая отпускать ни на минуту.       — Ты счастлива со мной, Рони? — тихо спросила Эмма и прикрыла глаза.       — Ты знаешь ответ. — Пальцы маняще заскользили дальше и застыли между половинками очаровательной попы. — Я могу сколько угодно молчать, но моя забота о тебе, моё волнение и тот трепет, что я испытываю рядом с тобой, говорят сами за себя. Конечно, я счастлива, милая, хотя порой ты меня мастерски выводишь из себя.       Эмма искренне засмеялась, ощущая прилив тепла в груди, и потёрлась ягодицами о руку Реджины, шире расставив ноги. Нетерпение и нарастающее возбуждение сквозили в её жестах, чем несомненно радовали предвкушающую прекрасное завершение вечера Реджину.       — Я тоже рада, что ты у меня есть, Рони! — Эмма откинула голову ей на плечо и задержала дыхание, когда пальцы закружили по её промежности, дразня и возбуждая ещё больше.       Реджина поймала влажную смазку и размазала её по клитору, усиленно покружив вокруг него и вырывая из Эммы первый сладкий стон.       Реджина поймала удобный ритм и с небольшим нажимом принялась массировать чувствительную точку. Эмма едва не задрожала и не свела ноги от прошивающего её удовольствия. С умелыми движениями Реджины долго не протянешь, она это хорошо знала. И всегда жаждала этого, готовая отдаваться омуту чувств с головой.       Закусив губу, Эмма чаще задышала. Между ног потянулась прозрачная ниточка возбуждения, и проворные пальцы скользнула по губам, чтобы устремиться внутрь, в горячую тесноту.       Эмма с громким стоном прогнулась в руках Реджины, когда та начала ритмично двигаться внутри, шаг за шагом приближая к желанной разряде.       Внизу живота стало горячо. Возбуждение пульсирующей истомой отзывалось в теле, ноги задрожали, и Реджина, почувствовав настроение Эммы, быстрыми движениями довела её до яркого оргазма.       Эмма затихла, сжимая пальцы Реджины в себе и переживая горячие волны удовольствия.       — Рони, — прошептала немного охрипшим голосом Эмма, разворачиваясь и смачно впиваясь в любимые губы. Поцелуй вышел жадным, долгим, наполненным продолжительным удовлетворённым стоном, пока Эмма более-менее не пришла в себя. — Я тоже хочу тебя!       Она кинула на довольную Реджину кокетливый взгляд и соблазнительно опустилась на колени, чувствуя, как на ступни сзади приятно льётся горячая вода. Тёмные глаза Реджины блеснули предвкушением. Она поставила одну ногу на бортик ванны и упёрлась рукой в стену.       — Какая ты мокрая, — промурчала Эмма, размазывая пальцем влагу по клитору Реджины.       —Эмма! — беззлобно шикнули на неё от смущения. И Эмма притянула её к себе за бёдра, прикасаясь губами к возбуждённой промежности. Один палец скользнул внутрь, когда губы обхватили капюшон клитора, толкая язык к сладкой горошине, что спряталась под тонкими складками кожи.       Реджина томно выдохнула и провела рукой по светлым волосам Эмма, безмолвно прося её не останавливаться. Проворный палец внутри нашёл нужный бугорок и надавил на него, заставляя Реджину кусать губы и глухо постанывать, прикрывая глаза от удовольствия. Её смазка уже текла по внутренней части бедра, когда Эмма смачно втянула в рот чувствительную точку и принялась несильно её посасывать, лаская языком, рисуя на нём хаотичные узоры, одновременно массажируя внутри так сладко, что перед глазами играли яркие искры.       От буйства ощущений Реджина теряла связь с реальностью, путая светлые волосы и откровенно наслаждаясь каждым прикосновением горячего языка. Круговые движения дарили столько неги, что Реджину не хватило надолго.       — Эмма! — негромко выдохнула она, нажимая на затылок Эммы и вынуждая её с улыбкой ускориться. Меньше чем через минуту Реджина замерла в её руках, оставляя горячую влагу на пальцах и позволяя себе устало облокотиться о холодную стену.       Эмма самодовольно щурилась и облизывалась, смотря на Реджину снизу. Внутри стало спокойно. Лишь небольшая усталость отразилась в медленных и ленивых движениях, когда она, поцеловав Реджину, передала ей шампунь и гель для душа, чтобы они могли вымыть друг друга, как делали это всегда.       Через какое-то время они в обнимку вышли из душа в пеньюара и направились в спальню, где посередине кровати спала их малышка, распластав в разные стороны пухлые ручки и ножки.       — Ты её перекормила! — с тихим смехом пихнула Реджину Эмма, указывая на пухлость их дочери.       — На твоей груди она висит гораздо дольше! — парировала Реджина, умильно разглядывая ребёнка. В серебристом свете луны виднелась её пушистая светлая макушка.       — Ты просто не даёшь ей подержаться подольше! — Эмма легла на подушку и теперь с обожанием смотрела на Реджину.       — Конечно. Я же спать хочу! — вставила новый аргумент та и улыбнулась.       — А я значит не хочу? — возмутилась Эмма, но Реджина строго на неё посмотрела, когда Хоуп зашевелилась.       — Спи, Эмма, — победно блеснула глазами Реджина и прикрыла глаза.       Часы затихли, меняя время, проматывая медовые грёзы. Медленно приближался пунцовый рассвет, пробиваясь сквозь тонкие шторы золотыми узорами и утренним пением птиц.       Малышка сонно завозилась и голодно зачмокала. Приоткрыв зелёный глаз, она присмотрелась к маме, что лежала справа, и требовательно загулила.       Реджина сквозь сон сгребла Хоуп в охапку и вновь задремала, тихо напевая колыбельную под нос. Мелодия любовно разлилась по комнате, утешая разбушевавшуюся малышку, что уже схватила пальчиками чёрный локон и потянула на себя, требуя внимания и еды.       В это же время проснулась Эмма и теперь с умилением наблюдала, как Хоуп пыталась разбудить Реджину. Колыбельная тихо лилась сквозь изящные губы, и малышка в итоге сдалась, сладко зевнув.       Эмма неслышно привстала, чтобы поцеловать сначала Хоуп, а после и Реджину, щекоча ей переносицу светлыми волосами.       — Ты такая красивая, Рони. Помни, как сильно я тебя люблю во всех наших реальностях! Моя Миллс.       Часы зашуршали последними крупицами золотого песка и затихли.       Искусственная реальность завертелась в круговороте событий прошлого, настоящего и будущего, забирая приятные воспоминания Реджины и возвращая её в свою реальность, а Эмму — в свою.       Эмма глубоко вздохнула, ощущая прощальный поцелуй и запах младенца, и спрятала артефакт в карман, чтобы потом отдать его Киллиану. Сколько раз они менялись, но он так и не рассказал ей свою главную фантазию, а Эмма не напирала, скромно лелея ещё одно утро с той, чьё сердце в этом мире никогда не будет биться с ней в унисон.