Метаморфозы

Сердце колотится в глотке, дыхание сбивается. Гермиона на негнущихся ногах бежит к эпицентру катастрофы, широко распахнув глаза. Всюду снуют испуганные гости, толпа кучкуется вокруг дымящейся груды металла и старается остановить пожар, без конца передавая друг другу ведра с водой. Языки пламени кусаются, стараются дотянуться до открытых рук гостей и тонких, легковоспламеняющихся подолов платьев некоторых дам, которые отказываются приходить на помолвку в стиле байкеров. Грейнджер даже не может разобрать, кому этот байк принадлежит. Обуглившееся искорёженное железо приводит в ужас. — Что происходит?! — толкает всех локтями Гермиона. — Кто там?! Встревоженная толпа расступается, пропуская Грейнджер вперёд. Гермиона замечает рядом с горящим байком разрушенное деревянное здание, возле которого неподвижно стоит среди толпы Форк. Грейнджер кидается к нему со всех ног. — Дью, — обхватывает она его за предплечья, с тревогой заглядывая в глаза. — Дью, милый, кто там! Форк не шевелится. Только смотрит стеклянным, до смерти испуганным взглядом на разрушенное строение и не может пошевелиться. Он бледнее обычного. Складывается впечатление, будто душа Форка покидает его тело, оставляя бренную оболочку без основной составляющей. Гермиона чувствует, как её начинает тошнить от страха. — Дью, — почти плачет она, снова дёрнув его за руки, — ответь мне, Дью… Форк по-прежнему не реагирует. Грейнджер бросает быстрый взгляд в толпу и тут же выхватывает знакомого, ринувшись к нему на чистом автомате. Грейнджер хватает его за запястье. — Лосось! — почти рычит она, стараясь отыскать в закромах души злости, чтобы перекрыть свой страх. — Кто там?! — Васаби, там… И все, и нет слов. Байкер словно воздухом давится, беспомощно рот открывает и закрывает, а сам бледнеет прямо на глазах, будто осознание до конца только сейчас приходит и парализует каждую мышцу тела. — Лосось! — звенит голос Гермионы. Парень коротко вздыхает. — Там Тартар. Грейнджер чувствует себя так, будто из неё разом выкачали все жизненные силы. Болезненный выдох царапает лёгкие, ноги подкашиваются. Она не падает только по одной причине. Северус не даёт ей этого сделать, обхватив за талию рукой. — Идём. Его голос строг и спокоен. Грейнджер никогда не понимала, как ему это удаётся. Откуда у него эта способность с холодной головой принимать какие-либо решения и действовать за всех оцепеневших в критических ситуациях? Северус крепко держит за руку Гермиону и ведёт за собой в толпу возле разрушенного деревянного строения. Держит он её так отчаянно, будто одно неверное движение кого-либо в её сторону — и он ринется в бой, защищая её до последней капли крови. — Отойти, — рявкает Северус, распихивая гостей свободной рукой. — Прочь с дороги! Северус видит в месиве из разрушенных досок чьё-то лежащее в странной позе тело. Он узнает рядом Тако и Даяну. Снейп ускоряется, сильнее сжимая хрупкие пальцы Грейнджер в своей ладони. И холодеет, когда видит лицо Тартара, но не подаёт виду. — Зачем его переносили? — железным тоном задаёт вопрос Северус, выпуская руку Герминоны и усаживаясь на колени. — Может быть серьёзная травма, его нельзя было тревожить. — Его не переносили, — едва слышно произносит перепуганная до смерти Даяна. Северус поднимает взгляд. — Он от удара перелетел сюда, — сипло добавляет Тако. Снейп старается абстрагироваться от посторонних звуков. Нет треска языков пламени, нет плеска воды из вёдер, нет шипения испаряющейся жидкости, нет плача девушек за его спиной, нет тревожных вздохов байкеров, нет даже всхлипов сидящей рядом Гермионы, которые она всеми силами старается подавить. Есть для Северуса только Тартар, который находится без сознания и лежит в совершенно странной, неправильной позе. Снейп сглатывает. — Скорую вызвали? — Да, — тут же отвечает Даяна, в очередной раз проверяя вызовы на своей раскладушке. Северус протягивает вперёд руку и подносит пальцы к носу Тартара. Он замирает, начинает считать. Дыхание редкое и крайне тяжёлое. Опасаясь за возможное положение вещей, Северус приподнимает футболку Тартара и встревоженно вздыхает. Наливающиеся гематомы на грудной клетке не предвещают ничего хорошего. — Тартар, — скулит Гермиона от осознания собственной беспомощности. — У него ребра переломаны, — так спокойно произносит Северус, что у Гермионы кровь в жилах стынет. Она в ужасе распахивает глаза. — Скорая в Лондоне приезжает за восемь минут, — продолжает он, — мы почти в пригороде, значит, доберётся за пятнадцать. Они не успеют. У него нет столько времени. Гермиона не успевает обрабатывать информацию. Она чувствует себя так, будто у неё отказывают собственные лёгкие. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Она размыкает пересохшие губы. — Что?.. Мысли в совершённом беспорядке, Грейнджер заторможено моргает. Северус поднимается на ноги с таким же бесстрастным и сдержанным выражением лица, с каким подходит к Тартару тридцатью секундами ранее. — Будь с ним, никого не подпускай, — коротко бросает он. — Я сейчас вернусь. Время словно играет со всеми ними злую шутку. Гермиона, не чувствуя собственных конечностей, обхватывает лицо Таратра ладонью, не замечая, как пачкает пальцы кровью. Дрожь контролировать не получается. — Тартар… — Гермиона. Грейнджер поднимает испуганный взгляд. Северус уже сидит на коленях напротив неё, что-то сжимая в ладони. Снейп раскрывает руку, и у Гермионы вдоль позвоночника бегут ледяные, колючие мурашки. — Это запрещено, — не своим голосом произносит она. — Это против правил. Нельзя вмешивать магию в мир магглов… — Гермиона, — холодным тоном прерывает её Северус. — Он умрёт прямо здесь, если я этого не сделаю. Ты хочешь, чтобы он умер? Резкие слова бьют пощёчиной. Грейнджер не слышит собственного дыхания от ужаса услышанного. Однако это помогает. Гермиона Грейнджер готова махнуть рукой на правила и законы магического мира по одной простой причине. Её мир без магии под угрозой. — Ладно, — судорожно вздыхает она. — Делай, Северус, — Гермиона истерично убирает за уши волосы. — Сделай что-нибудь! Северус хватается за крышку пузырька, но вдруг замирает. Все же, некоторые правила придётся соблюсти. Вот только не ради безопасности мира без волшебства, а по другой причине. — Без свидетелей надо, — смотрит ей в глаза Северус. — Выгони всех отсюда. Сознание Гермионы словно повинуется этому приказу, в голове что-то щёлкает, и гневный огонь Васаби вспыхивает в её карих радужках. Грейнджер вскакивает на ноги. — Отойти! — рявкает она, сверкнув глазами. — Всем отойти! Прочь! Гости шарахаются от Грейнджер, которая искрит, точно заряженная шашка с динамитом, представляя себе, что окружающие — чёртов порох. Все кучкуются, пятятся назад, даже Тако противиться не может, прикрывая своим телом Даяну. Только Форк стоит по-прежнему на месте, не отводит взгляда от старшего брата. Гермиона даже представить себе не может, где ей наскрести в своей душе столько ненависти и злобы, чтобы накричать на Дью. Как ей сделать так, чтобы он тоже ушёл, если парень пребывает в самом настоящем оцепенении. Она уже набирает в лёгкие воздуха. Северус оборачивается. — Дью, подойди. Гермиона задыхается словами, которые тут же застревают в глотке, как здоровенная сухая таблетка. Она подходит к Северусу, падая рядом на колени. Тело не слушается, собственный разум от ужаса ей больше не принадлежит. — Северус, нельзя… — Дью останется, Гермиона! Он произносит это громко, отрывисто, на повышенных тонах. Это отрезвляет. Грейнджер часто моргает. Северус не хотел её напугать, но другого способа вернуть её в реальность у него просто нет. Она нужна ему здесь и сейчас, времени на пререкания просто нет. — Он должен все видеть, — тише произносит он, глядя Гермионе в глаза. — Он должен знать, что Джон не уйдёт так, как ушла Марта. Он должен все видеть своими глазами. Грейнджер прерывисто вздыхает. — Северус, это преследуется по закону… Снейп сжимает челюсти. Она меня не слышит. — Магия зелья в подвеске не сработает, если Дью снова переживёт то, что произошло в день операции Мартлет, — не отступает он от своего. — Северус… — Он воспримет это иначе, — идёт другим путём Снейп, потому что теряет время. — Его склад ума… Северус не находит в себе силы сказать «неполноценный». У него просто не поворачивается язык. Мужчина переводит дух. — Другой, — подбирает он подходящее слово, лихорадочно глядя то в один её глаз, то в другой. — Нам придётся это сделать, — уверенно произносит он. — Поверь мне сейчас, мы и без того теряем время. Гермиона бросает взгляд на едва подающего признаки жизни Тартара, на оцепеневшего Дью и на уверенного в собственных словах Северуса. Она сдаётся. Сдаётся, потому что сама иного выхода просто не видит. — Хорошо, — сглатывает она, — я тебе доверяю, — отодвигается Гермиона чуть в сторону. — Делай. Северус оборачивается. — Дью, подойди ко мне. Форк вздрагивает от обращения всем своим существом, словно только голос Северуса имеет над ним некоторое подобие власти. Он нервно перебирает пальцами и мнётся на месте пару секунд, после чего делает несколько несмелых шагов вперёд, переступая через поломанные доски. — Садись, — указывает рядом с собой Северус, — и положи голову брата себе на колени. Форк без слов повинуется. Подгибает ноги и садится на сырую землю, обхватывая дрожащими пальцами голову Джона. Гермиона со слезами на глазах наблюдает за ним. — Вот так, — помогает ему Северус. — Дью, а теперь посмотри на меня. Парень поднимает испуганный, совершенно беспомощный взгляд. Такими глазами маленькие дети смотрят на маму, когда она оставляет их в садике, и бедные крошки пока не до конца понимают, что мама уходит не навсегда. Она вернётся. — Джон не уйдёт, — смотрит ему в глаза Северус. — Джон тебя не оставит. Ты слышишь? Кивни, если ты меня слышишь, Дью. Форк кивает. — Он поправится, — обещает Северус. — Я ему помогу, но ты должен пообещать мне, что никому не расскажешь то, что сейчас увидишь. Форк почти остервенело держит руками голову старшего брата, словно у него в сознании срабатывает установка, которая запрещает ему отпустить его, иначе случится непоправимое. — Волшебство должно случиться, да? — хрипло задаёт он вопрос. Северус нервно усмехается, Гермиона ему вторит против воли. — Да, Дью, — соглашается он. — Должно случиться волшебство. Северус судорожно вздыхает, схватившись за пузырёк, и снимает крышку. Терпкий аромат самого долгосрочного в приготовлении зелья начинает витать в воздухе. Снейп всегда держит его возле себя, в любых обстоятельствах. И не зря он берёт его с собой в мир магглов. На его приготовление ушло восемь месяцев несколько лет назад, он сделал всего два пузырька. И первый использовал в самый критичный момент второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Законов магического мира они все сейчас не нарушают, если быть до конца объективным. Они не пользуются заклинаниями в присутствии маггла, а полноценное понимание свойств зелья невозможно для людей, далёких от магии. — Ты обещаешь, Отец? — перебирает пальцами по вискам брата Дью. — Обещаешь, что он не уснёт? Северус поднимает взгляд и видит, что в глазах Форка плещется такая чудовищная боль, что сомнений не остаётся: он способен отравить всех людей мира своей печалью. Гермиона чувствует, как по щеке бежит слеза. Рука Северуса замирает над приоткрытыми губами Джона. — Обещаю, — кивает он. Зелье запускает процесс восстановления в тот же миг, как попадает в желудок Тартара. Сильная магия вмешивается в мир без волшебства, хватая бразды правления в свои руки. Лицо Тартара ничего не выражает, он продолжает пребывать без сознания. Северус может только предполагать, что за пределами реальности Джон вопит от боли, как в предсмертной агонии. Потому что Снейп сам через все это проходил второго мая девяносто восьмого, но ничего не запомнил. И Тартар не запомнит. Джон орёт в своём подсознании, срывая глотку, когда зелье начинает восстанавливать ему раздроблённые ребра грудной клетки. Орёт, вопит и не может сдержать слёз, а мощная магия продолжает начатое, принимаясь за изувеченные лёгкие и бедренные кости. В суровой реальности ничего не меняется. Три человека сидят возле Джона в тревожном ожидании. — Тартар, пожалуйста, — скулит Гермиона, захлёбываясь в слезах, и обхватывает его лицо ладонями, поглаживая скулы. — Тартар, Господи, пожалуйста, дыши… — Давай, Джон, — цедит Северус. Гермиона без конца всхлипывает, смаргивая слёзы, её нижняя губа дрожит, и слюна ниточкой тянется из уголка вниз. Дью почти не дышит, смотрит во все глаза на закрытые веки брата и пошевелиться боится. Северус просто ждёт. Ждёт, опустив ладонь на массивную грудную клетку парня, словно помочь хочет своему зелью поскорее разделаться с поставленной для него задачей. Гости стоят в тревожном молчании неподалёку, Даяна прячет слёзы, закрыв лицо ладонями, Тако крепко прижимает её к себе, ощущая дрожь во всем теле. Мгновения тянутся бесконечно, как вдруг… Джон делает вдох, распахнув губы. — Господи, — кидается к нему Гермиона, разрыдавшись пуще прежнего, — Тартар!.. — Джон, — выдыхает Северус, облегчённо усевшись на землю и закрыв глаза. — Брат, — одними губами произносит Форк. Тартар кашляет и судорожно дышит, словно впервые сталкивается с процессом дыхания, как новорождённые детки, у которых с первыми криками раскрываются лёгкие. Парень осоловело хлопает глазами, озираясь по сторонам. — Если я умер, то лицо Отца не должно быть первым, что я вижу, — глядя на Северуса, произносит он. — Отец, ты что, тоже умер?.. Северус нервно усмехается, пропуская сквозь пальцы волосы. Он придвигается к нему чуть ближе, не в состоянии больше держать на лице маску хладнокровия. Самое худшее уже позади, теперь можно быть собой. — Нет, Тартар, ты живой, — произносит Северус. — Тебе ещё жить и жить. Грейнджер уже на грани истерики, она судорожно поглаживает Тартара по грудной клетке, продолжая давиться слезами. — Боже мой, — скулит она, — ты… Ты умер, ты почти умер… Ты дышать перестал… — Ничего, — чувствуя разбитость всего тела, закрывает он на мгновение глаза и кивает, — теперь дышу, Васаби, слышишь? Грейнджер смеётся сквозь слёзы. — Да, — трясёт её с головы до ног, — я слышу. Ты… сесть можешь?.. Тартар какое-то время продолжает осоловело смотреть по сторонам. Он видит взволнованное лицо Дью, и его разрывает чувство вины за то, что он так поступает со своим братом. Тартар обещал ему быть рядом, но на радости впервые потерял контроль над ситуацией, которую всегда держит в узде. — Ага, — вздыхает он, — могу… Северус протягивает ему руку, и Тартар впервые так слабо сжимает её в ответ, принимая сидячее положение. Гермиона кидается к нему, сжимая в своих объятиях и продолжая дрожать всем телом. Едва лицо Тартара оказывается к Северусу близко, мужчина чувствует запах, которого ранее не замечает. Снейп хмурит брови, а Тартар, даже если и замечает это, никак этого не показывает. Вместо этого Джон сглатывает и смотрит в глаза Северусу. — Как моя Ласточка?.. Северус бросает взгляд в сторону. Тартар смотрит туда же, и душа у него ещё сильнее болеть начинает. Искорёженная груда металла уже не горит, её потушили даже быстрее, чем приехали пожарные. Чёрные остатки творения Тартара едва заметно дымятся, потому что металл ещё не остыл. — Прости, Мартлет, — шепчет одними губами Джон, — во второй раз тебя не сберёг. Слова Джона, что удивительно, слышит только Северус. Пожарная машина и карета скорой приезжают одновременно через шесть минут, но в них обоих уже не особо нуждаются. Тартара кладут на носилки и везут к машине с мигающими сине-красными огнями без разговоров, а тот только успевает извиняться перед каждым, кто встречается у него на пути. Особенно сильно Джон кается перед Тако и Даяной, потому что никак не ожидал, что такое вообще может случиться. Виновники торжества не держат на него зла, наоборот облегчение испытывают, что все складывается хорошо. Хорошо настолько, насколько позволяют текущие обстоятельства. Северус спрашивает у персонала, может ли он сопровождать Джона, как ближайший представитель, чтобы заполнить за него документы, если это потребуется, и темнокожая сотрудница согласно кивает, напоминая, что отправляются они через минуту. Гермиона стоит неподалёку, обхватив себя руками. Северус направляется к ней. — Я поеду с ним, — начинает Северус, — ты останься с Дью. Ты ему нужна, он никого другого к себе после случившегося не подпустит. Даже Тако. Северус смотрит в её заплаканные глаза, и ему хочется склониться к ней, наплевав на сторонние взгляды, и сцеловать эту грусть с её прекрасных век, её бледных щёк и искусанных от тревоги губ. Только бы она не опускала уголки губ, только бы не было у неё слёз печали. — Хорошо, — кивает она, слегка вздёрнув подбородок, чтобы смотреть ему в глаза. Глаза человека, который снова спасает её маленький мир. — Отправляемся, сэр! — окликает его темнокожая сотрудница. — Садитесь в машину! Северус на мгновение оборачивается, кивает и снова смотрит на Гермиону. — Я вернусь домой через пару часов, — обещает он. — Ложись спать, утром я… — Я тебя дождусь, — тут же произносит она. Снейп не может сказать ей ни слова против этого. Вместо этого он импульсивно делает шаг вперёд и, опустив ладонь ей на затылок, тянет к себе, прикасаясь губами к светлому лбу. На виду у сотни гостей он не может себе позволить иную вольность. Не может поцеловать её так, как он этого хочет. Как они оба этого хотят. Северус отпускает её и, не оборачиваясь, идёт к карете скорой, забираясь внутрь. Когда задние двери закрывают, Северус смотрит в сетчатое окно и видит, что Гермиона провожает его взглядом, встревоженно обхватив себя руками, пока её силуэт окрашивается в красно-синие оттенки отъезжающей машины скорой. Гермиона смотрит на карету скорой до тех пор, пока она не становится точкой вдали. — Ему станет лучше? Грейнджер вздрагивает и оборачивается. Форк стоит рядом с ней и тоже смотрит вдаль. Непонятно, когда именно он к ней подходит, но это не удивляет Гермиону. Она знала, что Дью ей искать не придётся. Он сам её найдёт. — Да, — кивает она. Подняв руку, Гермиона вытирает красное пятно у него со щеки. Она старается не думать о том, что это кровь Джона. Лишь воспринимает за обычную кляксу. — С утра будет, как новенький, а сейчас ему надо просто поспать, — старается улыбнуться она. — И нам тоже. Поедем домой, хорошо?.. Дью кивает, берёт Гермиону за руку и идёт следом за ней. Оба стараются не думать о том, что приезжают они сюда вчетвером на двух байках, а обратно едут вдвоём на одном. В сторону тёмной груды металла Гермиона больше не смотрит. Тартар молчит всю дорогу до больницы, Северус тоже не говорит ни слова. Снейп знает, что пребывание Джона под наблюдением врачей бессмысленно, поскольку уже через полчаса действие зелья будет завершено, и даже самое роскошное навороченное оборудование не сможет отыскать у парня хоть что-то, что может угрожать его жизни. Тартара оставят на ночь, потому что это принцип работы платных больниц. Страховка Джона здорово отощает от этого визита, но с этим уже ничего не поделаешь. Скорая видела разрушения на месте, без осмотра его домой просто не отпустят. Северус только надеется, что все это побыстрее закончится. Он ожидает в приёмной, пока Джона уводят в смотровую, и заполняет пакет документов, потому что представляется близким родственником. Доказательства безответственной ночной сменщице даже не требуются, она воспринимает за чистую монету слова Северуса о том, что он приходится Джону отцом. И смешно, и грустно. Северус хватает какой-то журнал со столика и бездумно его листает, чтобы просто убить время. Это плохо, но помогает, и в определённый момент Северус почти подскакивает на месте, когда в его сторону идёт врач. — Мистер Снейп? — протягивает он вперёд руку. — Доктор Нортон. — Здравствуйте, — отвечает на рукопожатие Северус. — Как он? Вопрос стандартный и глуповатый. Северус знает, что Джон в порядке, но нормы этикета придётся соблюсти, чтобы побыстрее убраться отсюда. Мужчина пробегает взглядом по строчкам заключения на своём планшете и, опустив его вниз, ободряюще улыбается. — Мы промыли ему желудок, сэр, и поставили капельницу, — врач чуть кашляет. — Она определённо ему не повредит. С утра можете за ним заехать, выписка не заставит себя ждать. Северус хмурится, непонимающе качнув головой. При чём тут желудок, если речь должна идти о костях и лёгких?.. — Простите?.. — Вы же здесь для этого, — старается разобраться врач. Северус хмыкает. — Я вас не понимаю. Врач обхватывает планшет обеими вытянутыми руками и тяжело вздыхает. Он с такими случаями систематически работает, но разжёвывать подобное из раза в раз любому наскучит. К тому же, в середине ночи. Ему эти смены вообще уже поперёк глотки. — У него было недопустимое количество алкоголя в крови, — объясняет врач. Северус удивлённо вскидывает брови. Что? Какой алкоголь? Недопустимое?.. Когда он успел за один час выпить такое количество алкоголя, что вышел за норму дозволенного, если… — Он не выпивает, — вслух заканчивает мысль Северус, совершенно обескураженный таким заявлением. Доктор Нортон снисходительно вздыхает. Он слышит это так часто, что, если бы ему платили всякий раз за эту фразу, он бы уже выплатил полную сумму за обучение своих дочерей в университете. — Я бы не был так уверен, сэр, — поджимает он губы. — И достиг он таких результатов не за один день. Доктору Нортону так и хочется саркастично выдать, мол, сын у вас проспиртован знатно, но не говорит ни слова вслух. Северус не может поверить в услышанное, пока не вспоминает того мгновения, когда Тартар поднимается с места после того, как приходит в себя. Вот что за запах оказался Северусу в новинку. Это был запах алкоголя. — Можете к нему зайти, но ненадолго, — напоследок произносит врач. — Палата триста семнадцать. — Благодарю, доктор Нортон, — отрешённо произносит Северус. Врач говорит что-то ещё, но Снейп его уже не слушает, только рассеянно кивает, следуя указателям по белоснежному коридору в сторону необходимой палаты. Едва цифра триста семнадцать мелькает на стене, Северус подходит к палате и толкает от себя дверь. Приглушённый свет создаёт неповторимую атмосферу больницы, запах талька от простыней и средства для мытья полов с хлоркой также помогают обеспечить собирательный образ этого места. Северус терпеть не может больницы, даже Мунго по жизни стороной обходит. — Как ты, Джон?.. Выглядишь паршиво, — не сдерживается в выражениях Северус. Тартар ёрзает на постели, потому что никак не может устроиться, и поднимает взгляд. Северус впервые замечает такие глубокие круги под глазами парня. Кажется, никогда он его в таком состоянии не видел. Как же такое возможно? Всего пара часов здесь, какая-то капельница рядом, и вот уже Джон Денвер становится другим человеком. — Выгляжу так же, как себя чувствую, — огрызается он. — Испортил праздник Тако, чувствую себя ужасно… Он не успевает продолжить мысль, потому что всплескивает руками, и трубка, которая берёт своё начало из сгиба его правой руки, дёргается, причиняя боль. Тартар втягивает воздух сквозь крепко стиснутые зубы. — Ещё и трубки эти проклятые, — гремит Тартар, треснув по спинке постели свободной рукой. — Зачем они вообще?! Северус ни разу за все время пребывания в мире магглов не видел Тартара таким раздражённым и разгневанным. Без наигранности, без прикрас. Воистину злым и даже опасным. Если бы Северус зашёл к нему без объяснений врача, он бы не понял, что с Джоном произошло. Сейчас он понимает. Тартар злится, что его грязную, измученную кровь чистят наконец физраствором, уличив владельца организма в страшных действах, которые в итоге могут пагубно сказаться не только на здоровье, но и на жизни человека в целом. Сколько же времени несчастный организм находится под воздействием побочного вещества? Северус набирает в лёгкие воздуха. — Как долго ты себя травишь? Тартар поднимает тяжёлый, обессиленный взгляд. И молчит. Северус принимает странное умозаключение уже на второй месяц пребывания в мире магглов. Ребята, которые его окружают, безгрешны. Слишком много в них хорошего и благородного, да только Северус не придаёт раньше значения, что ключевое слово во всем этом — «слишком». Он закрывает глаза на зависимость Форка от лёгкого наркотика, списав все это на боль его сознания. Подумаешь, что в этом такого? Это же всего лишь травка, верно?.. Что она может плохого причинить человеку, который и без того мучается с тем диагнозом, который ему ставят ещё в детстве? Он закрывает глаза на бездействие Тако, которое напрямую касается его примирения с отцом, списав это на тревогу за возможную реакцию. Как его можно винить? Он старается и работает доставщиком, игнорируя своё предназначение, потому что хочет быть достойным человеком. Хочет, чтобы им можно было гордиться. Или… Хочет доказать что-то отцу, из дома которого сбегает ещё подростком?.. Он закрывает глаза на улыбчивый образ Тартара, списав это на стиль жизни. Образ, скрывающий в себе тотальный контроль над всеми аспектами жизни не только своей, но и ребят. Тартар — главный во всём. В бизнесе, в доме, в кругу друзей, в деловых связях, в клубе байкеров, даже… Даже главенствует над Эрнестиной и тройняшками. Наконец розовые очки Северуса бьются стёклами внутрь и он видит то, что должен был увидеть изначально. Форк был наркоманом. Тако был одержим своей гордыней. А Тартар… Тартар едва справляется с собственным гневом. Гневом на себя, в первую очередь. Он контролирует всех, держит все в своих руках, только бы не допустить снова того, что случилось. Только бы не потерять в который раз то, что ему дорого. Тянется эта боль с того самого дня, как Бог безвременно забирает душу Мартлет. Он любил её. Господи, как он её любил. Если бы Джону предложили выбор, он бы отдал свою жизнь за неё. Он бы согласился, не раздумывая. Тартар дорожил ею больше всего на свете и даже подумать не мог, что она уйдёт из мира живых раньше него. Раньше матушки. Раньше Дью. Выбора у Тартара не остаётся. Спустя много лет он отпускает сестру из своего сердца, но чувство саморазрушения, зародившееся в сознании подростка, на плечи которого падает слишком много ответственности, остаётся в нем. Оно разрастается, пускает в душе Джона корни и медленно его убивает, обвивая лозами ребра грудной клетки. Вот он и глушит эту боль и эту злость в себе годами, заливая лозы саморазрушения напитками с высоким градусом. Заливая гневный взор, направленный на самого себя. Делает он это, чтобы не позволить злости взять над собой верх, потому что знает, что может случиться, если он перестанет держать все под контролем. Он вырвет глотку любому, кто обидит дорогих ему людей. Он свернёт им шеи и даже глазом не моргнёт. Он сядет за это, но не будет чувствовать своей вины. Однажды решётка уже маячила у него перед глазами за драку в баре, которая чуть не лишила жизни одного паренька. Пацан этот сам виноват, потому что раскрыл рот в сторону Дью, назвав его умственно отсталым. Пожалуй, только чувство страха вынудило жертву забрать заявление. Он просто понимал, что ему с Тартаром ещё в одном районе жить. После того случая Джон понимает, что со своей яростью что-то делать надо. Он находит решение, закрывая глаза на его опасность. Жажда крови и гнева становится терпимой, когда находится под контролем адреналина от быстрой езды и выверенной временем дозировкой горячительного. Это не было случайностью, это был выбор Тартара. Осознанный выбор душить своих демонов таким образом, чтобы продолжать защищать посредством тотального контроля дорогих ему людей. Северус сумел помочь Форку избавиться от зависимости и отпустить из капкана мыслей образ Марты, помог Тако побороть свою гордыню и следовать за предназначением, помирившись наконец с отцом, но Тартар… Он до последнего утверждает, что помощь ему не нужна. — Да это значения не имеет, Отец… — Как долго? Джон отворачивается к окну и часто моргает. Он старается дышать ровнее и успокоиться, но в какой-то момент стыд захлёстывает его с головой. Тартар не сдерживается, всхлипывает, давит пальцами на веки, чтобы прогнать слёзы, и… — Слишком давно, Отец. Сознаётся. Тартар начинает употреблять ещё подростком, именно в тот самый год, когда умирает Марта. Едва Гермиона уезжает в свой «пансион», Джон понимает, что у него развязываются руки. Ему больше не надо относить каждый фунт матушке, чтобы собрать сумму на лечение Мартлет, все вырученное он может оставлять себе. Первое время деньги у него совсем не задерживаются. Он спускает их на слабые алкогольные напитки, употребляет прямо на работе в сервисе, а потом догоняется после смены, продолжая с неясной головой собирать Ласточку. Потому что так легче. Так проще. Так-не-больно. Через несколько недель он чуть не попадается начальнику, поэтому принимает решение сменить тактику. Он переходит на напитки покрепче и начинает грамотно регулировать дозировку, чтобы хватало на определённое время. Тактика срабатывает. Он становится ярче и счастливее. Люди видят его открытую душу, тянутся к нему, раскрывают навстречу руки. Тартар обзаводится связями по всему Лондону, имеет со всеми «короткую ногу». Знает, как помочь одному, и как наказать другого. Его выбирают главным в кругу байкеров, и для него это не становится сюрпризом. Он всё держит под контролем. Все под контролем. Совершенно всё. Полтора года назад все начинает выходить из-под контроля, потому что дозировка перестаёт работать. Ежедневная порция становится ужасающей, его попросту больше «не берёт». Джон страдает, сон покидает его, нервы натягиваются, как струна. Спорт не помогает, байки приедаются, очередная однодневная девушка перестаёт трогать даже отдалённую частичку его души. Тогда Джон берёт себе Эрнеста. И становится легче по вечерам. Так ему удаётся не поддерживать дозировку после семи вечера и до самого утра, чтобы сознание хоть немного возвращалось в норму. Эрнест помогает ему отвлечься, переключиться. Прожить ещё один вечер. И снова снизить дозировку. Северус молчит, стоя недалеко от его кровати со скрещёнными на груди руками. Он не перебивает рассказа Тартара ни разу, но его поражает до глубины души, что парню удаётся скрывать все это так долго, не привлекая к себе никакого внимания. — Ты поэтому в заездах не участвуешь? Это первое, что Северус решается спросить, чтобы увидеть цельную картину. Получается, он не просто так частенько выступает в качестве судьи. Он просто в центре событий, но за руль не садится, иначе все увидят, что с ним происходит. Северус хочет ошибаться, но… Тартар кивает. — А когда мы к Хэмишу ездили, ты тоже был под воздействием? Он снова кивает. — Первый вечер. После заезда «сиамских»? И вновь положительный кивок. Северус с силой сжимает челюсти и отворачивается. Осознание собственной слепоты поражает его. Быть с человеком рядом столько времени, знать его прошлое, жить с ним в настоящем, но делать всё это с закрытыми глазами. Он снова смотрит на Джона. — Даже когда ты учил меня водить? Тартар смотрит в глаза Отца, и чувство вины захлёстывает его с новой силой. Ему стыдно, ему горько, ему жаль. Ему жаль. Он предаёт доверие человека, который значит для него не меньше, чем остальные близкие. Теперь же приходится сознаваться в содеянном. Все тайное однажды становится явным. — Да, Отец, — едва слышно произносит он и опускает вниз голову. И словно нет перед ним двадцатишестилетнего огромного парня с целым центнером мышц, нет грозы байкеров под громким именем Тартар. Есть только Джон. Джон Денвер. Мальчишка, который провинился и стыдится этого так сильно, что даже ком поперёк горла встаёт. — Неужели ты не понимаешь, насколько ужасающими будут последствия того, что ты сейчас с собой делаешь?.. — Да я пытался выбраться, Отец! Тартар взрывается, голову руками обхватывает и покачивается несколько секунд, после чего трёт лицо ладонями и бросает тяжёлые руки вдоль тела. Северус смотрит на него с искренним сочувствием. Вот как выглядит человек, который слишком долго тащит на своих плечах груз, который ему не по силам. — Сначала думал, что смогу это сделать просто. Бросить, — невесело усмехается он, пожав плечами. — Это же ерунда, ничего такого… А я не смог, — задыхается Тартар словами и возводит глаза к потолку, смаргивая слёзы. — Не смог и все тут… Тартар вновь трёт лицо ладонями, бледнея все сильнее. Кровь продолжает очищаться, а к трезвости Джон, как оказывается, совершенно не привык. Он мучается, и Северусу тяжело на это смотреть. Проклятье, Джон, до чего же ты себя довёл. — Я не мог сдерживать свой гнев, — стиснув зубы, цедит он, с ненавистью глядя на собственные руки. — Я напугал Дью, матушку и даже Тако, а он не из пугливых. Тартар откидывается на подушки и снова почти рычит, стиснув зубы. На лбу Джона появляется испарина. Кажется, придётся позвать сотрудницу и попросить вколоть снотворное, в противном случае эту ночь он просто не выдержит. Сорвётся и найдёт способ вернуть прежнюю дозировку в положенную ей «норму». — И я чувствую, — смотрит Тартар в душу Северусу, — треклятое опустошение всякий раз, как остаюсь наедине с собой. Поэтому я никогда не позволяю себе этого. Я — всюду. Я должен всё контролировать, чтобы этого не было! Северус делает шаг вперёд. — Ты не обязан этого делать. — Обязан! — бьёт кулаками по постели Тартар. Глаза его горят от ярости, вены на лбу набухают. Его ломает. Гнев выбирается наружу, хочет найти выход, отыскать лазейку. Защитный шлюз повреждён, но дорога назад все ещё есть. — Я обещал матушке, — в бешенстве рычит Тартар так, что даже слюна вылетает, — я обещал Дью! Я обещал Тако! Я обещал… Мартлет! И я не сдержал слово, которое ей дал! Джон почти задыхается словами, испариной покрывается его голова целиком, массивная шея, ключицы и руки. Ломка набирает обороты. Кажется, в таком состоянии он не был ни разу в жизни. Нормального человека бы его вид напугал, но не Северуса. Он, скорее, наконец удовлетворён увиденным. Вот настоящий человек. Со своими демонами, зависимостями и отрицательными качествами. Пожалуй, теперь Джон Денвер завоевал доверие Северуса Снейпа на все сто процентов, обнажив перед ним свою истинную сущность. — А теперь держу слово, Отец! Каждый хренов день держу и не отпускаю! Можно было бы многое ответить на эту пылкую речь, но только смысла в этом нет никакого. С Джоном сейчас бесполезно говорить, ни одной здравой мысли ему в голову в таком состоянии не вложишь. Так что Северус просто кивает. Кивает и уходит из палаты, стараясь не замечать удивлённого взгляда Тартара, который даже дара речи лишается. Северус говорит дежурной сестре, чтобы Джону вкололи успокоительное или снотворное, и та, разузнав причину «болезни» пациента, тут же вскакивает с места, чтобы угомонить его, пока тот не наломал дров. Снейп выходит из больницы и идёт к безлюдному проулку, чтобы оттуда аппарировать домой. Только одна мысль мелькает у него в голове. Мне нужно вернуться этой ночью в палату Тартара, другой такой возможности просто не будет. Пока Джон относительно чист и под наблюдением, нужно сделать то, что положит конец его зависимости. Северус не играет в спасателя, как это может со стороны показаться. Каждый из ребят говорит о том, что помощь ему нужна. И Тартар наконец произносит заветные слова вслух. Завуалировано, не напрямую, но говорит. — Как он?.. Грейнджер вскакивает с места сразу, как слышится хлопок аппарации, а в дальнюю часть дома подходит как раз в тот момент, когда задняя дверь открывается. Она старается быть тише, чтобы не разбудить Дью, который спит в гостиной. Северус стягивает с себя куртку и осторожно вешает её на крючок. Он решает не томить Гермиону. Северус страшно устал за этот день, но самое важное ещё впереди. Мужчина оборачивается, глядя Гермионе в глаза. Страха у неё в них плещется столько, что утонуть можно. — Ты знала, что Джон употребляет? Гермиона опускает руки вдоль тела, бледнея прямо на глазах. — Что?.. Северус снимает кроссовки и, небрежным жестом убрав со лба волосы, идёт в сторону кухни. Он не зол, не рассержен и не в замешательстве. Северус лишь сосредоточен, потому что наконец понимает в полной мере, с чем имеет дело. — У Джона зависимость уже много лет, — Северус ненадолго замолкает, — слишком много лет для его жизни. Гермиона рассеянно идёт за Северусом, на чистом автомате передвигая ногами. В голове не укладывается услышанное. Складывается впечатление, будто они говорят о каком-то другом Джоне, а не о Тартаре, с которым они находятся постоянно под одной крышей. — Я… не замечала, — только и может выдавить Гермиона тихим голосом. — Знаешь, я раньше бы сказал, что ты слепа, — откровенно произносит Северус, — но сейчас понимаю, что подобное можно сказать и обо мне тоже. Северус вынимает волшебную палочку и, небрежно взмахнув рукой, зажигает под котлом огонь. Гермиона озадаченно наблюдает за ним. Снейп наливает воды в котёл и подходит к куче ингредиентов, разложенных на столе. — Он слишком молод для подобного, — озвучивает свои мысли Северус. — Жизни не распробовал ещё, для себя не жил, — он ненадолго замолкает. — Я дам ему то, что ему принадлежит по праву. Гермиона прерывисто вздыхает, взволнованно обхватывая себя руками. — Что именно?.. — Возможность, — поднимает Северус взгляд. — Возможность прожить свою жизнь без якоря. Северус не строит воздушных замков, он не всесильный зельевар, да и зелья не обладают невероятными магическими свойствами, способными в одночасье изменить разум человека. С физиологической составляющей все намного проще, но вот разум — вещь необъяснимая и крайне сложная. Он лишь заложит мысль в разум Джона посредством введения зелья в кровеносное русло, которое импульсами разнесёт реакцию по телу и вгрызётся в нейронные связи. Дальше все будет зависеть только от Тартара. Прислушаться к магии или нет — его право. Продолжить употреблять или остановиться — тоже. Северус подарит ему возможность, а вот как Джон ею воспользуется — его дело. — Я хочу тебе помочь, — делает шаг вперёд Гермиона. Северус поднимает взгляд. В этот раз она даже не предлагает помощь, а лишь констатирует факт. Так даже лучше. Снейп знает, что Грейнджер костьми ради этих парней ляжет. Будем честны, они ради неё тоже. Мужчина коротко кивает. — Сухоцветы бадьяна, — строго произносит он, не отрываясь от своего занятия, — растёртый рог двурога… Гермиона только тянется к баночке сухоцветов, как вдруг вздрагивает от названия второго ингредиента. В памяти тут же вспыхивают воспоминания, как на втором курсе растёртый рог Гарри пришлось красть из подсобки профессора, чтобы Гермионе удалось сварить… — Оборотное?.. Северус даже помешивать зелье прекращает, прищуривается и смотрит на Грейнджер с нескрываемым любопытством. — Не ты ли воровала у меня, Гермиона? Грейнджер тут же вспыхивает, чем выдаёт себя с головой. Она опускает взгляд и прячется за водопадом тёмных волос. — Нет, конечно, — бессовестно врёт она. — Глупости какие… Северус ещё пару мгновений наслаждается этим зрелищем. Да, врать, как оказывается, Грейнджер совсем не умеет. Или он уже настолько хорошо её знает, что ложь и правду может различить. — Рог входит в состав не только оборотного, но и бодроперцового, — хмыкает он. — Материал за четвёртый курс. Удивлён, что ты не знаешь. Гермиона чувствует, что гореть начинают теперь ещё и уши. Ну конечно! Точно! Как я могла забыть! От собственной торопливости и импульсивности Гермионе хочется настучать себе по голове. Северус видит, что она начинает копаться в себе. Синдром отличницы тяжело искоренить даже спустя много лет после окончания учебного заведения. Снейп решает сменить тему. — Знаешь, не думаю, что ты в состоянии угадать конечное действие зелья, — задумчиво произносит Северус. Гермиона поднимает голову. Радужки девушки тут же вспыхивают азартным огнём. Северусу определённо удаётся заинтересовать её, и мысли о самобичевании уходят на задний план. Грейнджер вспыхивает снова, но в этот раз не от смущения. — Вот ещё! Я… смогу! Северус фыркает. — Не думаю. — Ещё как! — настаивает она, нахмурив брови. — Увидишь! Северус прекращает помешивать зелье и опирается обеими руками на стол, в упор глядя на Гермиону с искренним интересом. Как же ему нравится, когда она начинает искрить электрическим током, когда пытается кому-то что-то доказать. — Если угадаешь, я соглашусь на ролики после того, как мы навестим Тартара под покровом ночи, — предлагает он. — Если нет, будешь вместо роликов чистить котёл без помощи магии. И под моим пристальным контролем, чтобы без жульничества. Грейнджер фыркает, скрещивая на груди руки. Она только рада провести с Северусом время, да тот же котёл почистить в его компании — тоже что-то новенькое. Вот только с чего бы это он пытается разжечь в ней спортивный интерес? Может, потому что он просто хочет, чтобы ты была чуточку счастливее? — Ладно, — дёргает она плечами, глядя ему в глаза. Северус недолго думает, не отводит от неё взгляда ни на секунду, а затем решается. Подняв руку, он плюёт себе на ладонь и протягивает её вперёд. Грейнджер распахивает глаза, задержав дыхание. — Скрепим уговор, — слегка трясёт он кистью в воздухе, едва сдерживая ухмылку. Гермиона поверить в увиденное не может, и перед глазами у неё вспыхивает образ Северуса из того апрельского дня. Того недовольного, уставшего от жизни мужчины, который фыркал и ворчал, не соглашаясь на её предложение. Когда он хотел только одного: убраться от неё подальше. Этот образ стирается быстро, потому что того человека больше нет. Есть только Северус, который стоит перед ней. Человек, испытавший на себе огромный спектр метаморфоз, как и она сама. Как Дью, Фернандо и Джон. Гермиона не жалеет об этих изменениях. Не корит себя за то, что поддалась им сама. Это было не просто нужно, это было необходимо. Метаморфозы неизбежны, когда в твою жизнь приходят правильные люди. И Грейнджер принимает со всей ясностью тот факт, что в её судьбе этот человек — Северус. Гермиона плюёт на свою ладонь и жмёт ему руку. — Нет, не могу, — с головы до ног передёргивает Северуса, — это по-прежнему мерзко. Я переоценил свои возможности. Грейнджер зажмуривается и, не сдержавшись, искренне смеётся. Северус держит на весу руку, как прокажённую, и идёт к раковине, но Гермиона его опережает и включает воду первая. Обстановка становится проще, учитывая нависшие над ними обстоятельства, и они принимаются за дело. Работают они сообща, в команде, пусть главенствующее место в создании зелья занимает, разумеется, Северус. В профессиональном плане он просто дока, и Грейнджер с этим даже не спорит. Она ругается с ним только тогда, когда он превышает свои полномочия и пытается её контролировать, так что Северус старается держать себя в руках. На часах мелькает четверть третьего ночи, когда большая часть работы оказывается позади. Тогда-то Гермиона и находит ключ к разгадке. — Ты используешь аналогию с подвеской Форка, но добавляешь в состав зелья ингредиенты, отвечающие за реакцию нейронных связей в мозгу на долгосрочную перспективу. Это как идея-фикс… Гермиона взмахивает рукой, снова рассматривая все использованные составляющие для зелья. С такой детализированной магией в зельеварении она сталкивается впервые, однако это не умаляет её интереса, лишь разжигает его и в который раз побуждает восхититься гениальностью Северуса. — Ты хочешь достучаться до его сознания, чтобы оно «ослабило вожжи», — рисует Гермиона в воздухе кавычки, — но конечное решение оставляешь за ним, потому что ты… Не всесилен? Грейнджер поднимает искрящийся взгляд, и Северус снова мысленно восторгается её интеллектом. И очаровательна, и умна, и рискованна. Такой комплект дорогого стоит, ведь ему в придачу бонусом идёт вагон отрицательных качеств. Каждое из которых Северус по-своему любит. — Я права? — с вызовом вскидывает она подбородок. Северус хмыкает, выливая остатки зелья в склянку и плотно закрывая крышку. Гермиона терпеливо ждёт ответ, слегка покусывая нижнюю губу, и наблюдает за тем, как он гасит огонь под котлом. Северус направляется в сторону двери, ведущей на задний двор, и через плечо бросает: — Захвати мешок с роликами. Грейнджер улыбается. Он другим способом никогда бы не смог признать её победу. Северус берёт Гермиону за руку, и они аппарируют в больницу, куда определяют Тартара. В тихой палате слышится мерный писк аппарата за стенкой, тяжёлое дыхание байкера и гудение лампочки под потолком в коридоре. Джон крепко спит, и сомневаться в действии снотворного не приходится. Гермиона подходит к постели Тартара и усаживается на край, осторожно сжимая пальцы друга. Северус тем временем разбирается с физраствором капельницы, смешивая с содержимым только приготовленное и даже слегка тёплое зелье. Гермиона смотрит на глубокие круги под глазами Джона, на покрытую испариной кожу и бегло шевелящиеся в полубреду губы, и у неё в глазах встают слёзы. Обессиленная улыбка трогает её губы. Грейнджер корит себя за то, что видит в близких людях одно только хорошее и закрывает глаза ладошками, как маленькая девочка, готовая целыми днями играть в прятки. В который раз она понимает одну очень важную истину. Не бывает хороших людей, нет и плохих. Нет понятия белых судеб и чёрных, есть только серые. Все мы серые. Все полны отрицательных качеств, которые стараемся держать в узде в большинстве своём, но на деле не справляемся и порой отпускаем вожжи. Эгоизм Гермионы, уныние Северуса, гордыня Тако, гнев Тартара и зависимость Форка — яркое тому подтверждение. И это все равно нормально. Нормально не быть идеальным. Потому что ничего абсолютного не существует. Даже истины. Северус кивком головы даёт Гермионе понять, что он закончил, и Грейнджер кивает в ответ, вытирая испарину со лба Джона. Исцеление — вещь трудоёмкая, но гораздо проще делать к нему первые шаги, когда ты сам наконец к этому готов. А не когда тебя заставляют другие. Даже ночная прогулка на роликах кажется чем-то до невозможности правильным после всего того безумия, которое они переживают за день. И ехать по ровным дорожкам, крепко держась за руки, кажется куда интимнее проявления вожделения в обычном его понимании. С утра пораньше Северус с Гермионой прибывают в клинику через парадные двери, а не тайком с помощью аппарации, здороваются с сестрой за стойкой регистрации и говорят о том, что готовы забрать пациента. Сестра оповещает, что он уже готовится к выписке, и позволяет пройти до палаты, чтобы помочь ему с вещами. Северус не говорит ей о том, что Тартар прибывает сюда вчера без всего. Джон надевает тёмную майку, когда видит в стекле двери два знакомых силуэта. Он даже замирает ненадолго, любуется ими буквально. Северус так на Гермиону смотрит, когда она что-то рассказывает, что диву даёшься. Тартар ему даже слегка завидует. Зависть белая, разумеется, но знала бы хоть одна живая душа, как сам Тартар мечтает смотреть так на девушку, которая его выбирает. Как мечтает осесть, остепениться. Влюбиться глубоко и искренне. Ослабить, наконец, вожжи и позволить себе жить. Джон тяжело переносит первые несколько часов пребывания в клинике, но после пробуждения чувствует он себя намного лучше. Головой он понимает, что его здорово прокапали, и эйфории чистоты крови на несколько часов, пока он не схватится за горячительное снова. Хоть так. Уже что-то. По крайней мере, говорить об этом ему придётся с Отцом на трезвую голову. Впервые за долгое время. Дверь в палату открывается, и Тартар улыбается, когда видит радостное и одновременно грозное лицо Васаби. Джон примирительно поднимает руки. Грейнджер замечает, что выглядит он лучше, чем ночью. Магические свойства зелья раскрываются, да только достойно Джон выглядеть сможет лишь в том случае, если превратит трезвость в привычку, а на это нужен минимум двадцать один день. Гермиона обвивает руками шею Тартара, едва он к ней наклоняется. Джон разгибается, сжимая её в крепком кольце рук. Ступни Гермионы отрываются от пола. Грейнджер зажмуривает глаза. — Ты меня до смерти напугал, — шепчет она ему в шею. — Не смей никогда больше так делать, иначе я тебе этого не прощу. Тартар кивает, покачивая Гермиону в объятиях. — Я боюсь обещать, Васаби, — бубнит он ей в волосы. — Что-то с обещаниями у меня совсем все плохо. — Не обещай, — тут же произносит она. — Просто делай. Джон тяжело вздыхает, сильнее обнимая её и прижимая к себе. Спустя пару мгновений он открывает глаза и понимает, что Отец стоит неподалёку, и в глазах у него нет укора или осуждения за вчерашний инцидент. Тартару не по себе становится, что его грязный секрет наконец всплывает наружу, но даже выразить не может, насколько ему становится проще от одной только мысли, что от него никто не отворачивается. Он выпускает Гермиону из объятий. — Васаби, принеси воды, в глотке песок, — просит Тартар. Грейнджер кивает, ободряюще улыбнувшись. — Да, хорошо. Едва Грейнджер выходит из палаты, Джон позволяет себе слабую улыбку. Из-за вчерашнего инцидента он упускает из виду тот самый момент, к которому Отец так долго идёт. Теперь он видит разницу, её только слепой не заметит. Они сделали шаги навстречу, вот и смотрят теперь друг на друга так, словно в мире нет никого другого. — Адам наконец пробудился от долгого сна и узрел Еву? — ухмыляется Тартар. Северус хмыкает не без улыбки и отводит на мгновение взгляд в сторону. Неужели и правда это настолько сильно бросается в глаза? Наверное, поэтому радостно стучащее в груди сердце не хочет слушаться некогда холодного и нелюдимого профессора и успокоиться. — Замолкни, Тартар, — беззлобно бросает он. — И собирайся быстрее, Форк внизу ждёт. — Ладно, — посмеивается Джон, захватывая свою кожаную безрукавку. — Ладно, заткнусь. И с этого момента все, кажется, наконец начинает налаживаться. Дью выглядит куда счастливее, когда брат выходит из лифта в приёмную, а ещё понимает, что Северус ему не солгал. Джон не засыпает, как Мартлет. Не оставляет его, потому что ему тоже ещё слишком рано. Тако и Даяна приезжают в дом Тартара через пару часов, и тот клятвенно заверяет их, что с ним все в порядке, и в сотый раз извиняется за испорченную помолвку. Ребята говорят, что ничего он не портит. К тому же, какое же мероприятие без инцидента? Вот только они оба просят Тартара на свадьбе ничего подобного не проворачивать, и Джон всеми святыми клянётся, что такого не повторится. Эрнестина, которая по словам соседей орёт всю ночь напролёт, наконец успокаивается и трётся у ног Тартара с такой любовью и преданностью, что сердце сжимается. И Тартар наконец понимает поведение Эрнестины с самого утра вчерашнего дня. Она предупреждала его. Просила не ехать. А он, черт возьми, списал все на её несносный характер. Тартар с особой нежностью гладит кошку, прижимая её к себе, а она урчит и тыкается мокрым носом в сухую шершавую ладонь хозяина. Это в который раз подрывает веру Гермионы в том, что коты любить не умеют никого, кроме себя. Однако даже полный дом близких людей и Эрнестина рядом не могут усмирить привычку, годами живущую под кожей Тартара, поэтому он уединяется в ванной и открывает шкафчик над раковиной, вынимая оттуда маленькую бутылку виски. Вот только едва он открывает крышку, внезапное желание выпить вдруг резко притупляется. Тартар хмурится, подносит горлышко к носу и, сделав вдох, внезапно морщится. Он долго колеблется, прислушиваясь к своим ощущениям, пытается понюхать виски снова, но отвращение проявляется все сильнее. Он не понимает, по какой причине ему сейчас не хочется этого делать. Почему нет желания пригубить горячительное. Может, взгляд Отца на него так влияет, может, крик Васаби, но определённо не физраствор, с которым он однажды сталкивается в одной из клиник. Джон ведёт шеей, чувствуя хруст в седьмом позвонке, и закрывает глаза. Гнев спит, нет ни единого намёка на его проявление, а он уже, к слову, чист больше двенадцати часов. Такого давно не бывало с ним, и Тартар задумывается. Может, останавливает его ещё и осознание, что он чуть не угробил себя. Что подверг свою жизнь опасности, забывая главное. Наша жизнь нам не принадлежит. Она находится в руках людей, которым мы дороги. Джон вытягивает руку над унитазом, выливает виски, нажимает на слив и бросает пустую бутылку в мусорное ведро. Он даже не оборачивается, когда выходит из ванной. Вставая на путь исцеления, нельзя смотреть назад. Даже если очень хочется. На третьей неделе сентября — девятнадцатого числа, если быть точным — все находятся в приятном ожидании и трепетном волнении. Наступает важный день для каждого из компании ребят, но для одного из них — особенно. Тако и Даяна сегодня официально свяжут себя узами брака. Мероприятие действительно получается на широкую ногу, но в полной мере никто не может представить себе, что все может быть с таким размахом. Матери будущих новобрачных не жалеют ни сил, ни времени на подготовку, а отцы только успевают выписывать чеки. Разумеется, свадьбу оформляют в нежных тонах, выбирают пудровую цветовую гамму, в которой украшают не только сам зал для торжества. Все гости обязаны прийти в чем-то соответствующем. Больше всего достаётся подружкам невесты. Как бы Гермиона ни отнекивалась, Даяна настояла на том, чтобы она была её пятой подружкой. Даяне без твёрдой руки Грейнджер в этот день не обойтись. Гермиона не находит в себе сил ей отказать. Вот она и сидит за столом, без конца поправляя слишком лёгкое пудровое платье с открытыми плечами, которое заканчивается чуть выше колен, потому что подобное носить не привыкла. Северус хмыкает, когда она в очередной раз пытается прикрыть подолом колено. — Что, роль принцессы не по вкусу? — лукаво поглядывает на неё Северус. Грейнджер фыркает. — Остроумно до колик, — закатывает она глаза и склоняется к нему чуть ниже. — Я же буквально голая! Мужчина поправляет на шее галстук и прочищает горло. Сказанула, конечно, на твёрдую десятку. Он ёрзает на месте, стараясь не думать ни о чем, что могли бы его скомпрометировать. Старые-ведьмы-дохлые-соплохвосты. Помогает, если честно, очень плохо. Особенно в последние дни. Сдерживаться все труднее, яркие чувства рвутся из груди, хочется быть подле неё постоянно, держать её руку в своей, касаться губами её кожи. Противиться собственным мыслям безумно сложно. Северус и подумать раньше не мог, что его может хоть к кому-нибудь так сильно тянуть. Так, что до дрожи в руках. До сбившегося дыхания. До холодных мурашек по всему телу. До истомы, сжигающей тебя изнутри. Северус понимает, что держит себя в руках по понятной причине. Ведь можно было бы сорваться, прижать Гермиону к стене или двери, впиться в губы и изучить её тело целиком и полностью, выбивая из её груди раскалённые вздохи. Можно было бы, но Северус этого не сделает. Потому что он не хочет иметь её. Он хочет любить её. — Чушь не говори, — спокойно произносит Северус. — Ты выглядишь… Превосходно? Восхитительно? Неописуемо? Волшебно? Так, что я не могу подобрать слов? Гермиона всё ждёт, а он так и не может закончить фразу. Не может, продолжая восхищённо на неё смотреть. На искрящиеся глаза, смущённую улыбку, россыпь веснушек на крыльях носа. — Роскошно? — вскинув брови, интересуется Гермиона. Северус сглатывает, делая глоток шампанского. — Ну, так, — жмёт он плечами, — сойдёт. Грейнджер не сдерживается и смеётся, зажмурив глаза. — Я рассчитывала услышать нечто подобное, — парирует она. — Ничего другого не ожидала, правда. Северус слегка улыбается, бросив на неё взгляд. Даже несмотря на большое количество людей на свадьбе, неудобный костюм, меню, на восемьдесят процентов состоящее из рыбы и овощей, он чувствует себя на своём месте. Потому что все становится ярче, когда Гермиона рядом. Все обретает смысл. — Потанцуем, когда танец объявят? — интересуется Северус, по-прежнему не в силах налюбоваться блеском её глаз. Гермиона не успевает поднести бокал к губам, рука так и замирает в воздухе. Она мягко улыбается, чувствуя, как по телу проносится бешеный импульс от одного только взгляда Северуса. Грейнджер никогда раньше такого не испытывала к кому-либо. — Что, даже ворчать не будешь на толпу вокруг? — не может удержаться от ершистой реплики Гермиона, прикладывая бокал к горящей румянцем щеке. Северус ухмыляется, покачав головой. — Не сегодня, — растворяется он в теплоте её мягкого взора. Гермиона сглатывает густую слюну. — Хорошо, — отзывается она, погружаясь в неслыханную нежность, волнами исходящую от него. Пожалуй, это мероприятие можно даже счесть сносным. Никаких непредвиденных обстоятельств, обворожительные и энергичные ведущие, приятная атмосфера и негромкая музыка. Дью чувствует себя даже спокойнее, чем на помолвке, потому что все рядом. Тартар не выпил ни глотка, но так и не нашёл ответа, почему же ему больше не хочется. Он поднимал бокал с соком, и ему самому было приятно наконец чувствовать свободу собственного разума, который не мучается, сдерживая необоснованный и необъяснимый гнев. Пусть он все равно чувствует себя неспокойно. Наверное, именно поэтому его «свобода» длится не так долго, как хотелось бы. — Дью Денвер? Все за столом разом оборачиваются на голос говорящего, вскинув вверх головы. Подтянутый статный мужчина во фраке стоит подле стула Форка, слегка к нему склонившись. Ему не больше пятидесяти, но выглядит он намного моложе. Возраст выдаёт только седина в густой бороде. Форк немного нервно дёргает головой, поднимая взгляд. — Да? — слегка теряется он. Тартар тут же напрягается, отодвигаясь от спинки стула, а брови сводит на переносице, глядя на неожиданного гостя. Северус бросает на Джона быстрый взгляд, дарит такой же Гермионе, и та сжимает под столом запястье парня, чтобы он держал себя в руках. Только прикосновение Гермионы побуждает Тартара выдохнуть и не наломать дров раньше времени. — Моё имя — Феанис Локвуд, — протягивает он Форку визитку. — Я — представитель лондонского университета Метрополитен, — кивает Феанис, — декан архитектурного факультета. Дью рассеянно принимает из рук мужчины визитку, не представляя, куда её девать. Тартар совершенно теряется от такого внезапного знакомства, все остальные за столом внимательно смотрят на говорящего. — Мистер Лучини показал мне ваши эскизы площадки, где проводилось празднование помолвки, и я хочу сказать, мистер Денвер, что у вас большой потенциал! Дью непонимающе смотрит на мистера Локвуда, глазами хлопает, осознать пытается, что за должность у него такая чудна́я. Представитель архитектурного факультета молчания Дью совсем не страшится, скорее наоборот: пользуется возможностью рассказать обо всем, что требуется. — Учебный год уже начался, но один месяц — не так страшно для первого курса. У вас талант, мистер Денвер, не стоит его закапывать, — уверенно произносит Феанис. — Постойте, — врывается в разговор Тартар. — Стойте… — Тартар, — предостерегающе произносит Северус. — Нет, — машет рукой Джон. — Нет, мистер Локвуд, притормозите, — поднимается он с места. — Я считаю… — Могу я узнать ваше имя? — тут же учтиво протягивает он руку. Тартар сглатывает, старается держать себя в руках. — Джон Денвер, — строго произносит он. — Законный представитель Дью, если поблизости нет нашей матушки. Тартар так крепко пожимает руку мужчине, что тому требуется немало мужества и стойкости, чтобы не сморщиться. Феанис с достоинством выдерживает жёсткое рукопожатие представителя Дью. — Мистер Денвер, — вежливо кивает он. — Что именно вас беспокоит в моих словах? Джон выдыхает так, словно он — разъярённый бык на крытой арене, а несчастный Феанис — алая тряпка. — Да все, — почти рычит он. — Стоимость обучения, жильё, да и вообще он же… Тартар не может сказать при всех вслух о том, что Дью самостоятельно просто не проживёт. Джон за него в ответе, он всю жизнь этим занимается. Он обязан, он обещал, это его долг. Это его чёртов долг! Джон должен всё держать под контролем. — Он же… должен быть со мной, — тычет он пальцем себе в грудь. — Дью должен быть со мной! — Мистер Денвер, — спокойно продолжает Феанис, — Дью будет учиться по специальной программе, учитывая его особенности. Ему также будет назначена стипендия и выделено место в общежитии. Вам совершенно не о чем беспокоиться. Мы же находимся в Лондоне, — улыбается он, — ваш брат будет рядом, вы сможете навещать его в любые дни. Джону хотелось бы крикнуть что-нибудь ещё, выплюнуть какую-нибудь мерзость, поставить странного мужчину на место, но он понимает, что в этом нет совершенно никакого смысла. Дью предлагают место в этом мире. Его талант открывает для него двери. Тартар не знает, что сказать. — Подумайте над моим предложением, мистер Денвер, — протягивает Феанис ещё одну визитку Джону. — Я буду ждать вашего визита с окончательным решением до конца недели. Тартар принимает маленькую карточку и сжимает её в своей ладони. Феанис слегка кланяется, положив руку на сердце. — Не буду больше отвлекать! — улыбается он. — Приятного вечера! Гермиона почти не дышит, глядя на Тартара, сам Дью, если честно, не совсем осознает, что именно сейчас происходит. Он только понял, что этому бородатому господину понравились его эскизы. Дью думает о том, что может нарисовать ещё что-нибудь, раз ему так это оказывается по душе. Северус видит, что Тартар места себе не находит. Его разрывает изнутри от одной только мысли, что Дью оставляет его. Джон не видит, что это не просто счастливая случайность, а ещё одна возможность. Сам он этого никогда не поймёт. — Тартар, давай отойдём, — поднимается с места Северус, похлопав Джона по плечу. Джон идёт на чистом автомате, даже ноги передвигает как-то механически. Северус выводит его на улицу и усаживает на перекладину, останавливаясь напротив. Взгляд Тартара потерянный. Северус опускает руки на пояс. — Ты не обязан держать все под контролем, Джон, — слегка склонившись, вкрадчиво произносит он. — Тако уезжает из твоего дома, но так нужно, потому что у него своя жизнь начинается. Он семью заводит. Тартар отрешённо продолжает смотреть перед собой. Слова не доходят до его сознания, потому что они не те. — Форк тоже не должен всю жизнь быть подле тебя. И это срабатывает. Джон вскидывает голову, вена у него на лбу набухает прямо на глазах. Гнев хочет выбраться, вырваться наружу, да только мешает ему что-то. И это что-то находится в подсознании Тартара, представляя из себя идею-фикс, заложенную с лёгкой руки Северуса ему в голову через кровеносное русло. — Контролируй свои эмоции, — склонившись, строго продолжает Северус, сверкнув глазами. — Прими мысль, что Дью — взрослый человек, а не тот грязный мальчишка, которого ты защитил от обидчиков много лет назад! Джон морщится, опускает основания ладоней на глаза и страдает от внутренней дилеммы. Одна его часть боится потерять Дью, а вторая… Вторая боится потерять над ситуацией контроль. — Он получает возможность реализации, — старается достучаться до него Северус. — Его склад ума позволяет ему видеть и создавать то, что многим даже во сне прийти не может! Он — не неполноценный! Он — особенный! Тартар стискивает зубы с такой силой, что они скрипят. Испарина покрывает его бритую голову целиком и полностью. Его разум сопротивляется магии, его сущность хочет вырваться наружу. Несчастное сознание страшится изменений. Боится любых перемен. — Позволь ему уехать, — сглатывает Северус. — Отпусти его. И себя отпусти, Джон. Тартар качает опущенной головой из стороны в сторону, а затем поднимает её, и у Северуса сердце сжимается. Джон плачет. Он настолько долго все в себе это копил, что сил больше не остаётся. Он плачет. И не может остановиться. — Отец… — Тебе пора начать жить для себя, — обхватывает он его мощные предплечья руками, заглядывая в глаза. — Девушки на одну ночь тебя уже не интересуют, это давно в глаза бросается. Джон морщится и глухо всхлипывает, закрывая лицо ладонями. Вся душевная боль полыхает в нем праведным огнём, запуская необратимый процесс исцеления. Метаморфозу, которая наконец достигает и его. — Ты хочешь встретить любовь, хочешь семью, детей… Джон, — вынуждает Северус парня поднять взгляд. — Желание остепениться — это нормально. Это естественно. Ты никого не подведёшь и не нарушишь обещания. Джон смаргивает слёзы, крепко зажмурив глаза, и судорожно выдыхает через плотно стиснутые зубы. — Ни Форк, ни Тако, ни Васаби, — он на мгновение замолкает, — даже я… — наконец произносит он. — Джон, никто из нас не уйдёт из твоей жизни навсегда, мы по-прежнему часть тебя. Просто дорога у нас теперь не одна на всех будет, она будет у каждого своя. Тартар кивает, несколько раз кивает и облегчённо вздыхает. — Ты прав, Отец, — произносит он дрожащим голосом. — Да, я знаю, я прав, — смотрит он ему в глаза. — Все нормально, Джон. Все будет в порядке, слышишь? И он обнимает Тартара, крепко прижав к себе. Джон обнимает его в ответ, закрыв глаза. И словно нет сейчас в целом мире никого другого. Только мальчишка, который тянул на своих плечах долгие годы слишком многое, и профессор… Который так и не вернулся с войны. Метаморфозы неизбежны, когда в твою жизнь приходят нужные люди. Поэтому Джон позволяет неподъёмной ноше соскользнуть вниз. Соскользнуть и позволить ему наконец расправить плечи. Он не обязан все контролировать, никто не обязан. Временами нужно позволять таким людям, как Северус, ворваться в твою жизнь, чтобы сказать об этом. Ворваться, выбив ногой дверь и сорвав её с петель. Ты не должен загонять себя в рамки. Ты не обязан рисовать себе границы. Ты не в силах спорить с судьбой. Ты не способен обмануть смерть. Ты не сможешь изменить предначертанное. Чем скорее ты это поймёшь, тем счастливее ты станешь. Позволь себе жить, разреши себе чувствовать. Прими эту жизнь не только с радостными событиями, но и со всеми дрянными сюрпризами, со всеми горестями, со всей этой болью. Проживи эту боль, разреши ей ворваться в твоё сердце и пройти навылет. Так нужно, милая, просто так нужно, слышишь? Потом будет легче, потому что в этом вся суть нашего существования. Без баланса счастья и горя мир бы попросту рухнул. А на руинах нельзя ничего построить. — Готов вернуться за стол? Джон глубоко вдыхает и даже позволяет себе улыбку. Искреннюю, действительно счастливую улыбку. Лицо его наконец приобретает привычный цвет, взгляд проясняется, и вена на лбу перестаёт выделяться. — Да, готов. Северус похлопывает его по плечу, и они вместе возвращаются обратно в зал. Они даже не успевают толком подойти к своему столу, Тартар едва до своего стула доходит, потому что Гермиона тут же вскакивает с места и подбегает к Северусу, слегка испуганно заглядывая в глаза. Грейнджер нервно облизывает губы. — Все хорошо? Северус кивает, осторожно коснувшись мизинцем ребра её ладони. Гермиона ощущает это прикосновение и, взволнованно вздохнув, нашаривает кисть и обхватывает его пальцы своими. — Да, — уверенно отвечает он, слегка склонившись ниже, чтобы она слышала. — Теперь да. Гермиона искренне улыбается. Она ему верит. — Тебя Тако искал, — расцветает на глазах Грейнджер. — С какой целью?.. — Не знаю, — жмёт она плечами. — Спрашивал о тебе. Сказал, что это важно. Северус уже собирается что-то ответить, как вдруг чувствует, как его локтя кто-то осторожно касается. Снейп оборачивается. Виновница торжества — самая роскошная девушка на сегодняшнем мероприятии — приподнимается на носочки, чтобы что-то сказать на ухо. Северус наклоняется. — Фернандо ждёт тебя возле оранжереи, — произносит Даяна, — от главного входа направо. — Я понял, — кивает Северус. Северус говорит Гермионе, что скоро вернётся, а сам идёт в назначенное место. Он волнуется. Видит Бог, он почему-то переживает. Причины тревоги понять он не может, потому что не понимает, что может сподвигнуть Тако позвать его на личный разговор. Он видит улыбающегося паренька возле оранжереи, как и говорит Даяна. Фернандо улыбается искренне и открыто, опустив руки в карманы брюк. Сам он весь светится от счастья. Неудивительно. Он же столько лет этого ждал. — Здравствуй, Отец, — с приятным итальянским акцентом произносит он. — Виделись, Тако, — хмыкает Северус, останавливаясь неподалёку. — Чего это ты вдруг решил в разгар праздника отлучиться от жены? Фернандо вынимает руку из кармана и почёсывает висок, задевая тёмные кудри, уложенные гелем. Пару мгновений он молчит, а затем делает несколько шагов в сторону, наклоняясь вниз. Северус до последнего не замечает какого-то чёрного чехла, который сливается со стоящей рядом стеной. Едва Фернандо сдёргивает тёмную ткань, Северус удивлённо вскидывает брови. Это же просто байк Тако. Начищенный, вымытый до блеска, видимо, к свадьбе, но… Просто байк Тако. Фернандо многозначительно смотрит на Отца. Северус недоверчиво прищуривается. — Ты чего задумал, Фернандо? Мужчина не успевает опомниться, реакция работает за него превосходно, потому что всего две секунды спустя Тако бросает что-то звенящее, а Северус ловко это ловит и раскрывает ладонь. Снейп распахивает глаза. Это ключ от байка. Ключ от байка Тако, который он отдаёт… Ему. — Я… — ничего не понимает Северус, — Тако, я не могу это принять. Это же… это часть тебя, что же ты… Парень подходит к Северусу и уверенно смотрит ему в глаза. — Моё имя — Фернандо Лучини. Я — сын достопочтенного Габриэля Лучини, и ты оскорбишь мою честь, Северус Снейп, если не примешь этот подарок в знак моей искренней признательности. Северуса окатывают ледяные мурашки с головы до ног. Он поверить в услышанное не может. Тако действительно передаёт ему свой байк, чтобы в этом мире у Северуса наконец появился свой собственный. И шутить даже не хочется о том, что он это из разумных побуждений делает, потому что решает остепениться. Потому что своё откатал. Мерлин. — Ты подарил мне мужество, — продолжает Фернандо, не отрывая от него взгляда, — усмирил мою гордыню. Ты помог мне встать на верный путь. Стать тем, кем я хочу быть, Отец. Северус чувствует, как горячая волна гордости за этого паренька прошивает его насквозь. Это поражает. — Я выучусь на шеф-повара и открою свой ресторан, — уверенно произносит Тако. — А моя душа, моя Даяна, будет рядом со мной в этот миг, — парень сглатывает. — И эти возможности я получил благодаря тебе, Отец. Я благодарю тебя от всего сердца. Тако раскрывает руки, но колеблется. Знает прекрасно, что не все люди на объятия решаются. Северус сдаётся. День сегодня просто такой. Решающий. Так что он дарит свои объятия Фернандо, похлопав его по плечу. Северус сжимает в ладони ключи от байка и следует за Фернандо обратно к гостям. До конца поверить в случившееся он все равно пока не может. Нужно все рассказать Гермионе, она обычно более эмоционально воспринимает подобные новости. — Мою комнату Тартар все равно никому не сдаст чужому, — произносит Тако, когда они уже собираются зайти обратно в зал. — Но ты не чужой, Отец. Подумай над этим. Фернандо кивает и входит в яркое помещение, благоухающее приятной атмосферой свадебной эйфории. Северус прикасается плечом к двери, скрестив на груди руки, и просто наблюдает за тем, как на танцполе Гермиону кружит в танце Дью, а Тартар покачивается под музыку с Даяной. Северус слабо улыбается, потому что до конца поверить не может в то, что все это действительно в его жизни происходит. И все эти люди правда для него важны. Северус ёжится, когда под пиджак задувает прохладный ветер. Неудивительно, ведь всего через пару недель закончится сентябрь. Он входит в зал, плотно закрывает за собой дверь и идёт к улыбающейся Гермионе, потому что наконец объявляют медленный танец.