…
Родители не приехали ни в тот день, когда Шейла разглядывала ковёр, ни на следующий. Зато приезжали какие-то другие люди, особенно хорошо Шейла помнит женщину в деловом костюме с позолоченными пуговицами. У неё на руке она заметила браслет с бабочками, а на безымянном пальце — два кольца. Мама тоже носит два кольца на безымянном, но у неё нет такого громадного белого камня, как у этой женщины. За время разговора этой женщины с Армстронгами Шейла десять миллионов раз услышала слово «опека». Она даже испугалась, что их с Ванессой захотят забрать в какой-нибудь детский дом. Не то что бы в свои одиннадцать лет Шейла могла в полной мере осознать, что из себя представляет этот самый детский дом, но взрослые иногда использовали его в качестве главного аргумента в спорах на тему несносного поведения их чад. Один раз мама грозилась отослать туда Ванессу (кажется, за то, что она вместе с Бруксоном вымазала какую-то девчонку в зелёной краске с головы до ног, и директор грозился отчислить их обоих. Родители тогда пришли в бешенство). Неужели это время настало? Шейла смотрит на поникшую Ванессу. Они стоят на зелёной лужайке в окружении одетых в чёрное людей, а надгробия выпирают из земли подобно каменным языкам, стремящимся лизнуть облака. Священник бубнит что-то про достижения Роберта и Грейс Мэй, и что-то про небеса. За спиной Шейла слышит чей-то сдавленный скулёж, точно собачий, и хлюпанье носом. Кто-то несдержанно разрыдался кашляющими звуками, но Шейла не смогла обернуться и посмотреть — всё её внимание к себе приковали белые кеды Ванессы. Сестра стоит в чёрном платье, как и полагается, но кеды, почему-то, надеты белые. Более того, она всё утро потратила на то, чтобы вычистить их до состояния искрящейся белизны, драила даже шнурки. Конрад так переволновался, когда Ванесса заточила себя в ванной на целое утро, что готов был выломать дверь, но в самую последнюю минуту она решилась выйти, демонстрируя всем плоды своей усердной чистки: ослепительно белые кеды. Гробы закрыты. Они были закрыты и в церкви, хотя Шейла понятия не имеет, почему. Говорят, что внутри лежат Роберт и Грейс, но верится в это с большим трудом. Если они действительно там лежат, неужели никто не хочет открыть и посмотреть на них перед тем, как попрощаться? Шейла очень рассчитывала увидеть их, потому что за последние несколько дней тщательного разглядывания ворсинок на ковре её глаз замылился настолько, что она, кажется, совсем забыла, как выглядят её родители. И почему мама с папой не приедут, чтобы забрать хотя бы Шейлу? С Ванессой и так всё ясно — она ужасно действует всем на нервы. Даже сейчас она стоит и несдержанно хнычет с перекошенной, как рожица гремлина, физиономией; её лицо блестит от слёз, а из носа вязко вытекает прозрачная сопля, которую она то и дело вдыхает обратно. Её юбка безобразно измялась от того, что она без конца сжимает её пальцами. Ох и достанется ей за такую небрежность, когда её в таком виде обнаружит мама.…
Поминки кончаются огромным конфузом — всем ужасно стыдно за поведение Ванессы, а Сесиль плачет. Дом буквально разрывает молчаливое негодование. Диана вся растрёпанная, с порванной шифоновой юбкой горько рыдает на руках у своей мамы и клянётся в том, что не сказала ничего плохого — Ванесса набросилась на неё и стала яростно избивать маленькими кулачками прямо посреди гостиной без единой на то причины. Вместе со всеми справедливо разозлилась и Шейла. Ванесса выбегает из дома и прячется ото всех на улице. Она сидит на холодном газоне, прижав коленки к груди, и задыхается от злости. Солоноватый привкус опоясывающей её ярости застывает на языке, по её спине бегают мурашки, ладони и пальцы горят от пощёчин, оставленных на лице у Дианы. Шейла подходит к Ванессе, недовольно топая маленькими ногами, и почти сразу же начинает разговор с крика. Она тоже зла до чёртиков и сжимает руки в кулаки, будто вот-вот учинит драку. Шейла не проронила ни слезинки из-за того, что их родители (…), но она готова разрыдаться из-за того, что Ванесса набросилась на её лучшую подругу. «Как ты могла? — вскрикивает Шейла. — Как ты могла её ударить? Диана ничего тебе не сделала! Она просто сказала, как ей жаль!». У Ванессы скрипят зубы. Когда она встаёт, Шейла уже готова получить оплеуху, но этого не происходит. Этого не произошло ни на следующий день, ни через год, ни даже через десять или тысячу лет — Ванесса никогда не била свою сестру. По крайней мере, по-настоящему. Но она побила Диану и оттаскала её за волосы по всей гостиной всего пять минут назад, пока её не остановили взрослые, и за это Шейла не может её простить. «Ты принимаешь всё близко к сердцу! — зло выдаёт она. — Ты невыносимая! Диана для меня как родная сестра, а ты просто бешеная засранка, которую волнуют только кеды!». Ванесса снова скрипит зубами. Ещё чуть-чуть, и весь её свеженький набор резцов, клыков и коренных зубов рискует превратиться в зубную крошку. «Это я твоя родная сестра! — ответила Ванесса и брызнула слюной. Шейла с пренебрежением вытерла щёку. — Я твоя родная сестра, а не Диана!». На улице нет ни ветра, ни шума машин. Шелест деревьев не слышен, негодующие голоса взрослых не доносятся из дома, весь мир вокруг будто бы погрузили под толщу воды, в самую глубь Марианской впадины, где есть только пустота и непроглядная тьма. Губы Шейлы открываются, а язык ходит по всей полости рта, выскабливая с зубов звуки и складывая их в слова. Она не могла вспомнить, что тогда говорила; бездушные ножницы Мнемозины с надрывным клацаньем вырезали фрагмент памяти за фрагментом, оставляя беззвучную улицу и немые деревья. Ванесса стоит на месте, словно её поразила молния. Шейла уходит обратно в дом. Когда через полчаса Сесиль хватается племянниц, оказывается, что Ванессы нигде нет. Её ищут все, кто пришёл на поминки. Через час поисков мистер Андерс призывает на подмогу полицейских и чёрно-белые машины в дружном вальсе бороздят город до самого вечера. К полуночи Ванесса оказывается дома — её приводит Конрад. Всё её платье чем-то перепачкано, руки по самые локти в грязи, а под ногтями чернеет земля, словно она копала ими яму, как собака лапами. С её прелестных светлых волос, оставленных в наследство от отца, что-то капает. Сесиль помогла Ванессе отмыться и уложила её спать. Шейла помнит, как тётя неловко просила у всех прощения за беспокойство, а потом безутешно рыдала в гостиной в объятиях Конрада. Талантом всё портить Ванесса обладала с самого детства.…
Через два дня после того, как Ванессу сбила машина. Впервые открыв глаза после выматывающего больного сна, Шейла обнаружила чистые белые стены. Снова. Что-то подсказало ей, что она в больнице. Наверное, специфичная смесь запахов из разных препаратов, гулко пикающий аппарат под ухом и распирающее ощущение иглы, вонзившейся в вену катетером. В коридоре кто-то громко и радостно поприветствовал знакомого: «С Рождеством!». Потом заскрипело колёсико от лениво перекатываемой из одной части коридора в другую каталки. Всю эту какофонию сопровождало активное шарканье по полу. Повернув голову вбок Шейла сразу же поняла, что делать этого ни стоило. Боль резко стрельнула в шею, угрём заползла в затылок и горячо растворилась под черепной коробкой. Лучше бы она и дальше продолжала просто лежать, взирая на белую стену перед собой. Но рядом кто-то шевельнулся. Широко раскрыл рот в зевке, прикрыл обсидиановые глаза и потёр их пальцами. Опустив взгляд вниз, Шейла обнаружила толстый анатомический сборник, распластавшийся у парня на коленях. Кензи смотрел в книгу с таким видом, будто читал пособие по скорейшему засыпанию. Возможно, Шейла издала какой-то звук, раз Кензи из царства сна внезапно переместился в фазу активного бодрствования. Крамер удивлённо ахнул, закрыл толстенный сборник и быстро прильнул к больничной койке. — Шейла! — Голос его сквозил просто вселенских масштабов облегчением, словно мировая катастрофа обошла человечество стороной. — Наконец-то, ты проснулась! Мы все ждали… Он аккуратно обхватил её ладонь своими, погружая в тепло. Пальцы у Шейлы казались мертвецки-ледяными. — Как ты себя чувствуешь? — спросил он и слабо улыбнулся. — Голова жутко болит, да? Врач сказал, что черепно-мозговая, и мы все жутко перепугались. Сесиль сказала… о, Сесиль! Мне нужно позвать её и Конрада, они вышли буквально пять минут назад, я сейчас… Кензи поднялся, но Шейла схватила его за руку. Улыбка сползла с его лица, он обеспокоенно нахмурился, чуть наклонился. — Где Ванесса? — хрипло выдавила из себя Шейла. Челюсти у Кензи сжались, вздулись желваки, морщина расчертила линию между бровей. Он вдруг так сильно замешкался, что на секунду забыл, как дышать; на его лице отразился испуг, недоумение, стыд и много чего ещё одновременно, что, честно сказать, не предвещало ничего, абсолютно ничего хорошего. В ушах снова повисла тишина. Заглохли звуки аппаратов, скрип каталки, шарканье шагов. — Шейла, — нервно выдохнул Кензи и с силой сжал веки, — столько всего… произошло.