***
Когда Уилл впервые увидел его, — он молился. Как и все священники в храмах по вечерам. Уилл вздрогнул от эха своих шагов, быстро сел в заднем ряду и стал прислушиваться к игре органа. Мужчина в чёрных одеждах стоял на коленях впереди, слегка склонив голову перед алтарём со свечами. Верующие разместились по сиденьям, опустив головы и достав чётки. У Уилла не было чёток. У него не было и реального представления о Боге или о том, кто Он такой. Он верил лишь в то немногое, что почерпнул из чужеземных легенд и местных историй. Однако в таких местах, как это, подобные сказки значили очень мало. Он всё равно сидел здесь, наслаждаясь тишиной и покоем, которых не испытывал уже несколько недель. Слишком много суеты в странствиях, слишком много наблюдающих глаз, несмотря на радость от его очередного путешествия по Европе. Палатинская капелла полнилась эхом шагов по залам и коридорам, полнилась богобоязненными взглядами опущенных в молитве голов. «Очень жаль, что они не смотрят вокруг», — подумал Уилл — сводчатый потолок главного зала был настоящим зрелищем. Каким бы безбожником он ни был, он поднял глаза в восхищении, рассматривая позолоченную лепнину и замысловатую скульптуру из дерева и камня. Он позволил старым мехам органа петь сквозь него, узорчатые арки затмевали друг друга в его сознании, древний воздух сидел на дне его лёгких, дрейфуя, плывя по течению времени… — Сотовый свод нефа был значительным архитектурным элементом в иранской культуре, — произнес низкий, тёплый голос слишком близко к его уху. Уилл моргнул, приходя в себя, и увидел священника, стоявшего чуть позади него. Он одарил Уилла едва заметной улыбкой, прежде чем поднять глаза и добавить. — Так проявилось влияние Фатимидов в строительстве капеллы. Уилл встал, склонив голову в наполовину прерванном поклоне: — Простите, я просто… — Ценить тончайшую гармонию архитектуры капеллы, — произнёс мужчина с сильным акцентом, но, как ни странно, не итальянским, — совсем не грех, юноша. — Уильям Грэм, — смущённо краснея, ответил он и, не в силах удержаться, спросил, — как вы догадались, что я не говорю по-итальянски? — Ваш внешний вид подсказывает мне, что вы английских кровей, — спокойно ответил священник, оглядев его с ног до головы. — Я немного говорю на итальянском, — ответил в свою защиту Уилл, смущённо глядя на свои брюки и жилет. — Хотя, думаю, меня больше интересуют балтийские и семитские языки, Отец…? — Отец Лектер, — священник кивнул, затем добавил, — нет романским языкам, значит. — Да, — недолго думая, ответил Уилл. Хотя они говорили о языках, Грэм подумал о своем свободном от университета времени и других занятиях в темноте. Буквально прошлой ночью он последовал за мужчиной к нему домой ради удовольствий, о которых никогда не говорят в слух, но о которых договариваются через касания рук и пылкие взгляды. Ничего, что можно было бы озарить светом, ничего святого и священного — то что нужно. — Очень жаль, — пробормотал священник, его глаза потемнели. Однако только на мгновение, прежде чем он оглядел Уилла и сказал, — я полагаю, вы уже учёный муж — не только в области языка. Возможно, вам будет интересно посмотреть на мозаики в храме: в поперечном нефе изображён Агнец Божий, вид которого ослепляет своей величественной красотой. Священник начал идти, не дожидаясь, пока Уилл последует. И Уилл был не уверен, почему последовал. Святилище было пусто, за исключением их двоих, пока Святой Отец вёл его к одному из трансептов справа. И мозаики действительно были прекрасны. — Последняя из них, вероятно, была закончена семьсот лет назад, — самозабвенно рассказывал Отец о мозаиках. Уилл с вежливым интересом слушал, пока Отец Лектер водил его по залу. Грэм был слишком отвлечён низким, успокаивающим голосом священника, чтобы с полным вниманием воспринимать то, что говорил красивый мужчина. Спустя время Уилл заметил, что Отец Лектер замолчал и просто наблюдал за ним. — Вы, кажется, потерялись в своём уме, словно дитя в лесу, — бодро произнёс священник. Уилл покраснел. — Оказались ослеплены калейдоскопом изображений и неспособны увидеть длань Божью ни в одном из отражений. Уилл почувствовал, как его плечи напряглись, и постарался, чтобы его голос звучал не так враждебно, как он себя чувствовал: — Едва ли дитя. И вряд ли ослеплён — во всём есть закономерность. — Действительно, — Отец Лектер мягко улыбнулся. — Это святилище полнится знаниями. И я надеюсь, вы сможете им открыться, несмотря на ваш юный возраст, — он сделал паузу, на мгновение облизнув губы языком. Уилл старался не смотреть — в конце концов, мужчина был священником. — Я могу помочь вам чем-то, Уильям? Это застало Грэма врасплох, хотя и не должно было. Зачем бы ещё Отцу Лектеру отводить его в сторону и спрашивать такие вещи? — А как можете? — нашёлся он с вопросом. — Я могу помолиться вместе с вами, или помочь вам решить, к какому из святых покровителей обращаться с мольбой. Или, возможно, вы отягощены грехом и нуждаетесь в исповеди, — Отец Лектер говорил заученным тоном, хотя его плавный голос придавал словам больше привлекательности, чем ожидал Уилл. — Я бы не хотел обременять вас, Отец, — сказал Уилл с нерешительной ухмылкой. Слово «Отец» сорвалось с его языка слишком легко, слишком привычно. Он посмотрел вниз, чувствуя, что его лицо снова покраснело. — Убивали ли вы, насиловали или обращали в рабство? Уилл резко поднял голову. Он покачал головой, смущённый весельем в глазах священника. — Тогда я сомневаюсь, что ваши грехи будут бременем на моей памяти, когда мы выйдем из исповедальни, — он улыбнулся, а затем, после секундного колебания, казалось, принял решение. — Пойдёмте. С этими словами Отец Лектер покинул алтарь, снова просто ожидая, что Уилл последует за ним. Но на этот раз Грэм не был так уверен. Хотя Уилл не был безупречен, он также не находил в себе особых недостатков. В конце концов, существовала человеческая природа, и ещё были библейские грехи, за которые Уилл не испытывал и не собирался начинать испытывать стыд. Время от времени он пробовал, каково это — быть в долгосрочных романах, но, несмотря на всю преданность любовников его страстной молодости и хрупкой фигуре, в конце концов он отбрасывал их, как плохо сидящий костюм, когда они с успехом надоедали ему. Поэтому он отдавал предпочтение маленьким ничего незначащим интрижкам — ему не нужно лезть в чужие головы. — Уильям? Отец Лектер остановился, выжидающе глядя на него. Уилл подошел. Он чувствовал себя немного глупо, сидя в занавешенной кабинке, зная, что священник находится по другую сторону. — Я… не знаю, с чего начать, — признался Уилл после минуты неловкого молчания. Отец Лектер что-то промычал. — Есть стандартное начало: «Прости меня, Отец, ибо я согрешил». Затем вы называете количество дней, прошедших с момента вашей последней исповеди. Однако в нашем случае, — его голос потеплел, — мы можем отказаться от некоторых формальностей, — Уилл услышал, как священник пошевелился на своей стороне кабинки. — Скажите мне, считаете ли вы себя честным? — Не больше и не меньше других. Священник усмехнулся. — Иногда это не сознательный поступок, а врождённое качество, — размышлял он. — Мы, бывает, предаём свою истинную природу в своей честности или нечестности. Реальность наших мотивов и намерений существует где-то между ними. — Между рёвом гнева и плачем отчаяния, — Уилл согласился, улыбка тронула его губы. — Действительно, — он услышал шорох ткани, когда Отец Лектер откинулся назад на твёрдое сидение. — Между вашим рёвом гнева и плачем отчаяния, Уильям, я различаю тяжесть на сердце. Вы очень остро переживаете для такого молодого возраста, даже если это не ваше собственное страдание. Это сделало вас безразличным к любому осуждению, не говоря уже о гневе Божьем. Уилл уставился на тёмное дерево перед собой, начиная ценить приглушение ощущений, которое обеспечивала эта тёмная маленькая комната. Был только голос Отца Лектера, омывающий его взволнованную душу. — Его гнев… интригует меня, — признался Уилл. — А не внушает страха, как должен бы. — Что же он внушает тогда? — в голосе священника звучит нетерпение. — Ценность, — произнёс Уилл и подумал о своём долгом обучении, о своих интрижках с мужчинами, о своих физических и метафизических странствиях. Уилл был уверен, что с любым другим священником это слово было бы истолковано благожелательно — как выражение благодарности за праведное правосудие во всех его формах. Однако, когда Отец Лектер заговорил: — Ценность власти, — Уилл смирился с тем, что разговаривает не с обычным священником. — Где вы находите власть, Уильям? Уилл открыл было рот, но прикусил губу. Подумав, что это всё-таки была его исповедь, он признался: — Между бёдер незнакомцев, по большей части. Тяжёлая тишина окутала их: Уилл ждал осуждения. Но голос священника был осторожным, чётким, когда он, наконец, ответил: — Вожделение — могущественная сила. Возможно, одна из величайших валют в мире природы. — Вы… не осуждаете? Уилл мог буквально слышать улыбку священника, когда она сформировалась вокруг его слов: — Овладение такой силой для себя — это благочестивое стремление. В конце концов, это то, к чему стремится Бог — не укрощать наши страсти, а держать их в плену для Себя. — Звучит так, будто вы оправдываете, — произнёс Уилл, всё ещё не веря своим ушам. — Возможно, — согласился Отец Лектер. — Что именно вы делаете «между бёдер незнакомцев», Уильям? У Уилла пересохло во рту, когда он попытался ответить, потому, что он был в храме — разговаривал со священником, — но отчасти из-за того, как осторожно и заинтересованно звучал голос другого мужчины. Всё меньше похоже на исповедь и всё больше на взаимное откровение. — Я… доставляю им удовольствие. Тишина, а затем: — Как? Теперь этот голос утратил своё успокаивающее звучание. В нём звучала сталь, естественный доминантный тон, как будто Отец Лектер предполагал, что его слова неоспоримы. Откровенно говоря, это было… возбуждающе. Жар на лице Уилла переместился, став небольшим пожаром чуть выше паха. Грэм сглотнул, набираясь смелости: — Сначала просто… касания, пока одежда между нами, — сказал он мягким голосом. Густая тишина, доносившаяся с другого конца кабинки, подтолкнула Уилла к продолжению. — Я обычно соблазняю ртом — моим языком тоже — перед тем, как расстегнуть брюки. — Не юбки? — задумчиво произнёс священник. Уилл не услышал в его тоне упрёка за выбор слова, только любопытство. И всё же, должен же быть предел попустительству священника, не так ли? — Не юбки, — наконец, признался Уилл, и в последовавшем за этим молчании выдавил. — Конечно, я знаю, что в вашей религии… — Нет, пожалуйста, продолжайте, — легко перебил Отец Лектер, его голос отчего-то звучал хриплым. — Это никоим образом не мешает мне вас слушать. Пожалуйста, продолжайте и опишите, что можете, и тогда я пойму, что я могу сделать, чтобы помочь. Если вы, конечно, хотите продолжить свою исповедь? «Помощь». Он, должно быть, говорил о том, сколько раз потребуется прочитать молитв Святой Марии, какие общественные работы компенсируют содомию Уилла. Ничего больше. Ничего… больше, независимо от тёмных намёков, которые подразумевал тон Отца. Уилл должен был признать: ему было любопытно. Священники соблюдали целибат, по крайней мере, после того, как давали обеты. Не это ли заставило этого человека так заинтересоваться запретным? Или был шанс, что это нечто большее для Отца Лектера — нечто скрытое, подавляемое или просто редко проявляемое? — Конечно, — Уилл почувствовал, что балансирует на острие ножа, когда начал подробно описывать то, о чём раньше даже и не подумал бы говорить, но Отец Лектер уже привлёк и заинтриговал его. Разве это навредит, если Уилл сделает именно то, что священник от него просил? — Как только я заканчиваю дразнить через одежду, я полностью освобождаю его фаллос, — сказал он, закрывая глаза и представляя это сейчас. — Есть разные способы удовлетворить, в зависимости от того, обрезан он или не… — Не обрезан, — произнёс Отец Лектер. Ладно, значит, это было тем, о чём думал Уилл. Он не смог сдержать злой ухмылки на лице. — Не обрезанный — мой любимый, — пробормотал он, закусив губу, услышав прерывистое дыхание священника. — Впечатляет длиной и шириной. Я использую руку, чтобы начать поглаживать основание, не забывая дразнить крайнюю плоть — головка у него такая чувствительная, я всегда срываю хотя бы небольшой стон с его губ, когда начинаю лизать… Лёгкий шорох ткани застаёт Уилла врасплох, хотя звук расшнуровки брюк был ему хорошо знаком. Именно тогда он понял, насколько твёрд его собственный член, тыльная сторона ладони начала давить на эрекцию, когда он прошептал: — Я хочу его в свой рот целиком. Едва уловимый звук — хриплый вздох, едва слышный стон, издаваемые вместе, — говорили Уиллу, что он великолепно справляется. Теперь он задавался вопросом, имел ли Отец Лектер это в виду с самого начала, когда отвёл его в сторону и поэтично начал рассказывать об архитектуре. Вероятно, нет. Вероятно, для мужчины это была такая же неожиданность, как и для Уилла. И вот он был здесь, потворствовал священнику по другую сторону кабинки. Эта мысль только подстегнула возбуждение Уилла. — И как скоро ты его возьмёшь? — произнёс священник тихим хриплым голосом. — Ты, кажется, любишь дразнить, мальчик мой, но что если тот, между чьих ног ты стоишь на коленях, нетерпелив? Ты не беспокоишься, что тебя возьмут силой? Уилл начал дразнить себя через брюки сильнее, издавая хриплый скулёж. — Я могу лишь надеяться на это, — произнёс он честно. — Твёрдость руки на затылке. Или крепость пальцев в моих волосах. Беспощадность рук, заставляющих мой рот послушно широко распахнуться. — Такие грешные губы уже были бы красными и влажными только от предварительных ласк, ещё до того, как растянутся вокруг члена, — сказал Отец Лектер с ухмылкой. Если бы сейчас между ними не было барьера, Святой Отец уже был бы внутри Уилла по самое горло, Грэм был в этом уверен. Он сглотнул и ответил: — Я изгибаю язык, провожу по венкам, пока он… — Пока я, — поправляет священник неоспоримым тоном. — Пока ты крепко держишь меня, резко вбиваясь в мою глотку, — соглашается Уилл с горящим лицом. — И как долго? — Пока я не приду в отчаяние, — сказал Уилл, задыхаясь и уже чувствуя себя в отчаянии. Теперь он расстегнул свои брюки, описывая. — Я хочу большего, но весь контроль у тебя. И я хочу его обратно… хочу вцепиться в твои бёдра, заглотить тебя глубже, пока не начну задыхаться. И ещё так много всего, что ты можешь взять. — И ты позволишь? — Да, — Уилл зашипел, рука, наконец, обхватила его член и скользнула вниз по всей длине. С него хватит, хватит разговоров, он готов к этому греховному соитию. — Пожалуйста, Отец, ты нужен мне внутри. — Я заставлю тебя давиться, — священник зарычал, заглушая движения своей собственной руки, звуча потерянным в фантазии. — Заставлю плакать твои прекрасные невинные глаза. А затем, откинувшись, позволю тебе закончить работу самому. — Пожалуйста, — Уилл вздохнул, но ответа не последовало. — Пожалуйста, можно? Можно я прикоснусь к тебе, Отец Лектер? По-настоящему? Тяжёлое дыхание на другой стороне исповедальни на мгновение прекратилось, как будто Уилл застал мужчину врасплох. Возможно, в конце концов он зашёл слишком далеко — разрушил фантазию, перешёл границу, которую святой человек не готов перейти. Уиллу оставалось только, затаив дыхание, ждать, когда его отвергнут или примут. — Я… я думаю, лучше нам остановиться, — сказал мужчина, по-видимому, не подозревая о явной недосказанности в его обеспокоенном тоне. — Исповедь часто бывает сильным переживанием: временами мы теряем себя в отпущении грехов наших. Что же, Отец, оказалось, не позволил бы себе на самом деле совершить грех с Уиллом — только ублажил себя на фантазию об этом. Совершенно неожиданно возбуждение Уилла пропало. К чёрту такое! Он убрал себя в брюки и зашнуровался одним плавным движением — отработанным после стольких лет — и сказал: — Ты — не Господь, Отец. Ты не можешь просто «пленить» моё желание для себя и ничего не дать взамен, — и с этими словами он повернул защёлку и вылетел из исповедальни. Услышав, как священник вышел сам, Уилл ускорил шаг, выходя из плохо освещённого помещения, не совсем бегом, опасаясь, что громкое эхо его шагов привлечёт больше внимания. Священник позвал: «Уилл», — тем же железным тоном, но впервые за этот вечер Грэм проигнорировал его, шагая ещё быстрее. Конечно, это было так типично для «человека Божьего». Угнетать других, подавлять самих себя. Открыто ругать других, тайно ругать себя. Он бы почти пожалел Отца Лектера, если бы не лицемерие священника. Вот и причина, по которой Уилл редко заходил в часовни какой бы то ни было веры. Ему следовало бы просто продолжать восхищаться архитектурой. Однако, торопясь уйти, он совсем не обращал внимания на направление. Когда сильная рука схватила его за локоть, остановив его как раз в тот момент, когда он завернул за угол, Уилл даже не был уверен, что это был правильный поворот. Он остановился, вздохнув. — Уилл, ты должен меня понять, — приказным тоном произнёс Отец Лектер. — Мне не стыдно за себя. И у меня нет привычки угождать тем, кому стыдно, — с вызовом взглянул Уилл. — Кому стыдно за тебя или за себя? — спросил священник, будто была разница. Уилл попытался отдёрнуть руку, но в итоге притянул другого мужчину ближе, и Отец Лектер прижал его к тысячелетней мозаике. Теперь Грэм мог чувствовать, как эрекция священника слегка прижимается к его собственной, толстая и твёрдая, как он себе и представлял. — Я запутался, — Уилл громко сглотнул, шипя через оскаленные зубы. — Сначала ты говоришь мне… описать тебе всё, а потом, когда я прошу большего, ты меня отталкиваешь. А сейчас? — Ты так юн, — Отец Лектер покачал головой, всё ещё прижимаясь к Уиллу. — Что бы ни показали тебе мужчины, ты недостаточно взрослый, чтобы по-настоящему знать, чего ты хочешь, Уильям — ты только отражаешь их желания. — Вообще-то, это я показывал им, — Уилл уставился на него с нарастающим замешательством. — Ты должен думать обо мне как о… — Отец Лектер вздрогнул, не в силах закончить фразу. Он начал пятиться. — Меня на мгновение унесло во тьму, которую мы разделили. Но я бы никогда не взял того, что не было отдано по доброй воле. Если наши пути ещё когда-нибудь пересекутся в последующие годы, и зрелость не лишит тебя этой страсти… Ох. Уилл расслабился, наконец-то понимая, в чём дело. — Твоя праведность сильна, Отец, но ради всего святого! Мне двадцать четыре, — он рассмеялся, но быстро оборвал смех, увидев потрясённое выражение лица священника. — Прости, ради Бога, но если ты… — Нет-нет-нет… — Лектер снова шагнул ближе, глубоко посаженные глаза скользнули по лицу Уилла с противоречивым опасением и желанием. — Не может быть… Но Отец, по-видимому, был слишком растерян, чтобы говорить. Уилл решил просто наклониться и оставить уже разговоры — прижаться тёплыми мягкими губами к губам священника. Отец Лектер осторожно ответил, а затем с мягкостью взял верх. Уилл вжался обратно в стену, ухватившись за чёрную мантию, чтобы подтащить мужчину поближе. Для священника — да что там, для кого угодно — Отец Лектер превосходно целовался. Он знал, когда нужно надавить, отступить или втянуть язык Уилла в свой рот. Это было более интимно, чем у Уилла обычно случалось во время его «свиданий», мужчины чаще предпочитали быстро и грязно. В то время как Грэм был вполне не против доставлять им именно такое удовольствие, он был полон восторга, наслаждаясь священником, здесь и сейчас, их простым единением губ. То, как Отец вздрогнул и задохнулся в ответ, казалось чем-то священным. Когда они разомкнули губы, Уилл откинул голову назад, ударившись о мозаику, возбуждённый и окрылённый. Отец Лектер, казалось, наконец вспомнив речь, пробормотал: — Ты вошёл в храм, так невинно посмотрел на небеса, — и я вдруг увидел греческого мальчика, высеченного из мрамора в плоть, — Лектер воспользовался моментом, чтобы провести кончиком пальца по подбородку Уилла, прежде чем признаться, — ты выглядишь едва ли на шестнадцать, Уильям. Уилл усмехнулся. Обычно это было его преимуществом, когда он хотел пошалить. — Прости, что разочаровал, — Уилл пробормотал в рот Лектера, прежде чем полностью овладеть им, проникая языком и постанывая, когда священник быстро впустил его. «Я собираюсь трахнуть человека Божьего в его собственной церкви», — в бреду подумал Уилл, извиваясь и прижимая священника к декоративной стене. Их дыхание и стоны становились всё громче, начиная отдаваться эхом в маленьком тупике, заполненном дверьми, но Уилл не мог найти в себе сил остановиться. К счастью, священник вскоре отвёл их в сторону дверей, открывая одну из них и продолжая срывать поцелуй за поцелуем с губ Уилла. Они оказались в маленькой, скромной спальне, Уилл предполагал — остальные двери скрывали такие же комнаты. Тогда это было прозорливостью, что Уилл побежал в этом направлении — или даже божественным проведением, если уж Уилл собирался богохульствовать до конца. — Ганнибал, — сказал священник, полностью отрываясь от Уилла, вытаскивая ключ и запирая за ними древнюю деревянную дверь. Уилл моргнул, не соображая, — Меня зовут Ганнибал. Я бы предпочёл, чтобы это имя было у тебя на устах, когда ты выкрикнешь его в экстазе. — О, — взволнованно произнёс Уилл, чувствуя ещё один прилив возбуждения, когда его воображение прекрасно нарисовало такую картину. — Значит, не Отец? — пришёл он в себя со сладчайшей улыбкой, когда священник — Ганнибал — повернулся к нему. Губы Ганнибала растянулись в лёгкой хитрой улыбке, в его тоне снова прозвучала сталь, когда он решительно ответил: — Не в этот раз. «Могу кончить только от одного этого голоса», — с затаённым восторгом осознал Уилл. Расстёгивая и снимая жилет, он спросил: — Как ты меня хочешь? — и вздрогнул, когда Ганнибал шагнул вперёд, поддерживая его, пока ноги не упёрлись в маленькую кровать. — Раздетым. Уилл быстро подчинился. — Я никогда не был со священником, — признался Грэм с дрожащим смехом, всё ещё не веря, что это происходит. Несмотря на всю его браваду в безопасности исповедальни, теперь между ними не было преград. — Нам обязательно нужно будет помолиться после этого? — У нас будет своё собственное таинство, — Отец Лектер кивнул головой, следя глазами за руками Уилла, когда тот развязывал бант на галстуке. — Не вкушайте от смерти Святого Сына, но le petite mort — возродитесь в своей собственной погибели. — Как ты это оправдываешь? — Уилл не мог не спросить, наблюдая за тем, как глаза Ганнибала с голодом скользили по его обнажённой коже. — Говоришь людям одно, а практикуешь другое. Не то что бы я не позволил тебе обладать мной из-за этого. К тому времени на Уилле не было ничего, кроме брюк. Руки священника остановили руки Грэма, прежде чем они смогли развязать шнурки. — Когда я говорил тебе что-то, что не стал бы практиковать? — сказал мужчина, склонив голову набок. — То есть ты со всеми так? — уставился на него Уилл, не веря. — Так или иначе, — сказал Ганнибал с лёгкой ухмылкой, прежде чем подтолкнуть Уилла на тонкий матрас и самому расшнуровать брюки. — Хотя немногие слышат больше, чем хотят слышать, или утруждают себя разгадыванием скрытого в словах великого смысла. Он нежно провёл ладонью по тонкой ткани брюк явно со знанием дела, сорвав с губ Уилла стон, который молодой человек с радостью испустил. Грэм удовлетворённо замычал, когда священник снял с него последний слой одежды и, встав на колени на кровати, начал ласково облизывать и целовать его член. Однако, когда он обхватил губами уже сочащуюся головку, Уилл потянул его назад, схватив за волосы. — Нет, — сказал Уилл дрожащим голосом. — Это будет очень быстрая le petite mort, Отец. Кроме того, он предпочитал, чтобы член был внутри него, когда он кончал — будь то у него во рту или в заднице. Ганнибал кивнул, хотя и посмотрел на член Уилла с нескрываемой тоской, прежде чем вздохнуть и достать пузырёк с маслом из кармана своей робы. — Это не… — Уилл засмеялся, это действительно было оно. — Масло Оглашённых, — уточнил Ганнибал, прежде чем смазать промежность Уилла и между ягодиц. — Даётся с молитвой об изгнании нечистой силы непосредственно перед крещением оглашённого, — он наклонился, опираясь одной рукой чуть выше Уилла, в то время как другой поглаживал его вход. — Пусть демоны сомнения и стыда убегут в страхе от этого святого причастия, — прошептал Ганнибал бархатным голосом прямо в ухо Уиллу. Грэм вздрогнул, крепко вцепившись в робу мужчины, когда смазанный маслом палец вошёл в него. — Дай нам силу и спасение, когда мы освободимся от нашего рабства. Молитва продолжалась, но перешла на латынь — язык, на котором Уилл никогда не стремился свободно говорить, учитывая то, как «часто» он бывал в церкви, — в промежутках между укусами и поцелуями в шею. Один палец превратился в два, а затем в три. Ганнибал проталкивал пальцы, но не давил на точку удовольствия Уилла, за что тот был благодарен. Его член истекал и тёрся о чёрную мантию Ганнибала, оставляя влажные пятна. Наконец, поцеловав волосы, вьющиеся на лбу Уилла, Ганнибал откинулся назад и начал расстёгивать застёжки на своей сутане, но Уилл сразу же сказал: — Нет, оставь так. Пожалуйста, — он кивнул на полностью одетую фигуру Ганнибала, улыбаясь, когда в ответ в глазах мужчины желание разгорелось ещё жарче. Священник снова склонился над Уиллом, одной рукой плавно развязывая шнурки и вытаскивая свой набухший член, не снимая никакой другой одежды. У Уилла было мало времени, чтобы увидеть великолепный член мужчины, прежде чем он почувствовал его — Ганнибал прямо надавливал, толкаясь в его дырочку. Он двинул бёдрами навстречу, когда Ганнибал рванулся вперёд, приветствуя вторжение пронзительным вздохом. — Пожалуйста, — заскулил Грэм, крепко обхватывая голыми ногами одетый корпус мужчины и подталкивая его вперёд. Прошло много времени с тех пор, как Уилл позволял кому-то брать его вот так — особенно без контроля темпа, но это делало ощущения ещё лучше. Снимаясь с якоря, он снова свободен в своем дрейфе, плавая в ощущениях и эйфории. — Боже, — прошептал Уилл, и ему показалось, что он почти слышит ответ небес. Возможно, в стонах священника над ним, получающего от него удовольствие, или, возможно, в напряжённом, раскалённом воздухе между ними. Ганнибал был сильным и неумолимым внутри него. Его рот почти постоянно на шее и ключицах Уилла, достаточно низко, чтобы Уилл был рад, что галстуки были в моде. Кровать содрогалась под толчками Ганнибала, и Уилл дрожал вокруг него. Грубого трения одеяния священника о его член было почти достаточно само по себе, чтобы вознестись на небеса. Во время особенно жестокого толчка, тело Уилла сжалось. Удовольствие захлестнуло его, живот скрутило, ноги пронзила судорога, когда он выкрикивал имя Ганнибала. Он инстинктивно сжался, выдаивая член, всё ещё сильно толкающийся внутри него. Ганнибалу удалось сделать ещё несколько толчков, прежде чем грубо вытащить и спустить семя на обнажённую грудь Уилла. Они оба хрипло дышали, глядя вниз на своё объединённое семя. Когда последние волны оргазма пронзили Уилла, он был почти без сознания. Но затем Ганнибал окунул большой палец в сперму и очень нежно коснулся лба Уилла. Грэм лежал неподвижно, наблюдая широко раскрытыми глазами, даже когда священник двинулся, чтобы коснуться его рта их смешанным семенем. Он осторожно провёл пальцем по надутой нижней губе Уилла и улыбнулся, когда молодой человек тут же облизал её дочиста. Наконец, священник оставил последние мазки прямо над сердцем Уилла. Уилл почувствовал что-то похожее на восторг, когда Ганнибал погрузил его большой палец в семя, и стал направлять руку Уилла так, чтобы тот повторил ритуал. Своим твёрдым голосом Ганнибал провозгласил: — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Уилл потянул Ганнибала за руки, пока их грудные клетки не прижались друг к другу, пока одеяние священника не прижалось к измазанной спермой коже. Действительно, крещение. — Аминь, — молитвенно произнёс он, целуя губы Отца Лектера.***