***
На улице уже давно стемнело, и бархатная ночь окутывала спальный район маленького городка, застревая в тесных переулках и старых дворах. Окна многоэтажных домов светились желтоватыми огоньками, а холодный ветер за стеклом носил осенние листья. Толя подошел к окну и, опершись на подоконник, неотрывно смотрел в одну точку, пытаясь собрать мысли и сосредоточиться на чем-то одном. К нему плавно приблизился Федя и замер, разглядывая его профиль. — Так что там с твоим планом по завоеванию женских сердец? — он усмехнулся. — Просто девушек, достойных меня, не так уж и много, — Толик гордо тряхнул волосами, оборачиваясь всем телом к собеседнику. — Это, между прочим, очень сложно, но я не сдаюсь, потому что я оптимист! — он многозначительно поднял указательный палец. — Да, но уж точно не гетеро… — Федя насмешливо улыбнулся. — Ой, иди в жопу! — Только есл… — Тц! — Курагин, улыбаясь, толкнул друга в бок и радостно заметил ответную улыбку. — Не при людях же. — Когда тебя такое смущало… — тихо произнес Федя, картинно отворачиваясь от друга. Толик, качнувшись, оторвался от подоконника и пошел в комнату, где сидели остальные, обернувшись на Федю со спокойной улыбкой. Тот только нахмурился немного, но с места не сдвинулся, продолжая прожигать взглядом спину уходящего Курагина. Спустя некоторое время стало ясно, что спор, по-видимому, не выиграет никто, потому что Петя все еще бодрствовал и теперь играл в «Пьяницу» с Андреем, упорно переворачивая карты и борясь со сном, Алеша что-то шептал на ухо Наташе и хихикал, забившись с ней в угол дивана, а Поля упрямо доказывал Долохову, что всеобщая история интереснее отечественной. Печорин с Грушницким, сидя плечом к плечу на полу у кресла, что-то лениво обсуждали и, кажется, пытались спорить. Гриша внимательно следил за другом еще ясным взглядом, а тот беспрестанно путался в словах, переодически повышая тон и опять возвращаясь к едва различимому шепоту. — А я говорю тебе, что это глупо и несмешно, — Гриша немного устало вздохнул. — Да? А по-моему, прекрасный анекдот, — Грушницкий наклонился к Печорину, слегка прикрывая глаза. — Куда ты ко мне лезешь? — начал было возмущаться Гриша, но прервался, увидев, что друг опустил ему голову на плечо. — Давай, отлипай быстро, — он заглянул ему в лицо. Но Грушницкий уже успел уснуть и просыпаться не собирался. Гриша вздохнул: спорить с Грушницким, когда он спит не так интересно, а, когда нельзя столкнуть его голову со своего плеча, вовсе скучно становится; будить друга Печорин почему-то не захотел. «Пусть спит, — решил он, — все равно уже ничего не соображал».***
Был уже первый час дня, когда Алеша медленно шел домой под мелким моросящим дождем. Голова у него все еще немного болела после вчерашнего вечера: малое количество сна и выпитый алкоголь явно способствовали этому. Он шел, пиная изредка попадавшиеся ему под ноги листья, шел один, потому что Наташа осталась ненадолго у Элен и не стала провожать его. Алеша чувствовал в душе кричащую детскую обиду: Наташа не была обязана проводить с ним время, если хотела пообщаться с подругой, но такое неуместное желание заполучить внимание кого-нибудь полностью и безвозвратно овладевало им. С детства этого внимания у Алеши не было. Его отец, богатый, влиятельный, но далеко не семейный человек и не любящий отец, возможно, и старался сделать его жизнь лучше, но никогда не давал сыну ни тепла, ни поддержки. Вот и сейчас, Алеша, идя домой, знал, что не застанет там отца, что тот придет лишь под вечер, если придет сегодня вообще, молча прошествует в свой кабинет, обмолвившись парой слов с ним, если будет в настроении. Осенняя тоскливая погода, мокрой слякотью растекавшаяся по улицам, усугубляла плохое настроение, и Алеша мечтал только об одном: чтобы рядом с ним сейчас шел кто угодно и отвлекал его от грустных мыслей. Он был абсолютно точно избалованным ребенком, цепляющимся за каждого, кто вообще с ним заговаривал и не отдающим вообще ничего взамен. Алеша прекрасно знал это, знал, но ничего не мог с этим поделать. Он хотел бы, чтобы все было проще, чтобы он мог просто общаться с окружающими, не требуя от них того, чего не получил когда-то. Он был капризен, но совсем не озлоблен, хотел всего и сразу, но привык не получать. Алеша, все это время смотревший под ноги, остановился и поднял взгляд, вздохнув. Перед ним возвышалась темная металлическая калитка его дома.