To the wolves

Эскель и Ламберт давились выпивкой от хохота — Лютик весьма красочно пересказывал им первую встречу с Йен. Когда ведьмаки отсмеялись, Ламберт закинул ноги на стол и спросил: — Так что ты пожелал, бард? Лютик нахмурил брови и сделал глоток джина — ведьмаки сказали ему, что это разбавленная водой «Чайка». — Прошу прощения? — Ты сказал, что в начале загадал два желания, но не рассказал, каких, — пожал плечами Ламберт. Геральт ухмыльнулся. Лютик никогда не упоминал те желания: он с удовольствием описывал любые кровавые подробности подвига Геральта в башне, но не хотел, чтобы судили его самого. — Они были бестолковыми, — присоединился к беседе Геральт. Алкоголь и приятная компания развязали ему язык. — Первым делом Лютик пожелал, чтобы человек, которому не нравится его пение, скоропостижно скончался. Потом он захотел, чтобы отвергнувшая его любовница встретила его с распростертыми объятиями и обнаженной грудью. Эскель наклонил стакан в сторону Геральта. — Получается, оба желания были о тебе? Геральт пнул ножку стула Эскеля под столом — дерево раскололось, и тот свалился на пол, продолжая смеяться как самодовольный придурок. — Ты пожелал человеку смерти? — Ламберт впечатленно рассмеялся. — Потому что ему не нравится твое пение? Суровое наказание. Сквозь резкий смех Эскеля и приятный гул «Белой Чайки» в голове Геральт услышал, как сердце, чей ритм он знал, словно собственный, пропустило удар. — Нет, не потому что ему не нравится мое пение, — бросил бард, и ведьмаки смогли различить в его голосе едкую злость, за которой скрывался нарастающий страх. Когда Лютик упоминал Вальдо Маркса раньше, Геральт замечал румянец на его лице и сжатые кулаки. Это было похоже на резкую вспышку гнева, просочившуюся в середину предложения. Однако в беспорядке чертога Каэр Морхена, в окружении ведьмаков, когда Лютик был пьян и говорил слегка сбивчиво, казалось, что за его реакцией скрывалось что-то еще. — Тогда почему? — тихо спросил Эскель. Даже Ламберт слегка растерялся, он смотрел то на Лютика, то на Геральта, мысленно спрашивая, знает ли тот. Геральт почти незаметно покачал головой, и Ламберт распознал в этом движении ответное «я, черт возьми, без понятия». — Нет, — Лютик яростно мотнул головой. — Нет, мои дорогие, это совсем не веселая история. Давайте я лучше расскажу о наших приключениях в Посаде. До появления Геральта меня на сцене решительно освистали… — Лютик, — прервал его Геральт. Поток слов прекратился. Вместо него послышался медленный, тяжелый вздох. Позже Геральт наслушается от Эскеля и Ламберта обвинений и вопросов, почему одно слово, произнесенное таким тоном, заставило Лютика столь быстро затихнуть. Но сейчас это единственное, что Геральт мог сделать, чтобы замедлить заполошный темп сердцебиения Лютика до того момента, как тот станет удушающе быстрым. — Тебе не нужно говорить, — произнес Ламберт, убирая ноги со стола — он был всерьез обеспокоен. — Я имею в виду, ты не должен говорить, если не хочешь. Но, знаешь, ты также не должен не говорить нам что-то только потому, что это не забавно. Лютик попытался улыбнуться, но у него не вышло. Вместо этого он выпил стакан джина до дна. — Уверяю, что мы слышали истории похуже, — добавил Эскель. Ни от кого не ускользнуло, как взгляд Лютика метнулся к лицу Геральта. «Наверняка, ты слышал, но эта будет другой», — говорили глаза барда. Геральт надеялся, что он ошибался. — Мы… — начал Лютик, но затем скривился. — Нет, так не пойдет. Погодите, для начала мне нужно еще выпить. На этот раз налейте мне настоящей «Белой Чайки», не плацебо для маленького хрупкого человека. Геральт усмехнулся, а Ламберт издал лающий смешок. Эскель просто покачал головой и подчинился, добавляя маленькую каплю «Чайки» в кувшин с чистой водой. Бард немного отпил и передернулся так, будто обжегся, но снова приложился к кувшину и сделал еще два глотка, после чего с грохотом поставил его на стол и вытер рот рукой. — Мы были молоды, — сказал Лютик, — Год спустя после окончания Оксенфурта. Он всегда был немного козлом, но я не знал его по-настоящему. На самом деле мы не часто… пересекались, не считая профессиональной деятельности и всего такого. Лютик сосредоточенно выводил линии и круги на холодной поверхности кружки. Геральт изо всех сил старался не, как называл это Лютик, пялиться так пугающе и напряженно, но он не совсем понимал, чем это в корне отличается от обычного взгляда. — А потом я переспал с его девушкой, — произнес Лютик и вздрогнул. Геральт бы посмеялся, если бы не затравленное выражение лица Лютика, потому что, естественно, история начинается подобным образом. — В свою защиту могу сказать, что тогда я не знал об их отношениях! Не то чтобы меня это остановило, но все же. Она и я были… вы понимаете. Однажды вечером мы миловались в таверне — наверное, потому, что ее парень был мудаком. Геральт слышал, как скорость сердцебиения Лютика снова росла, а дыхание стало быстрым и поверхностным. Ведьмак хотел осторожно положить руку на плечо Лютика, но, судя по выражению лица и позе, жест скорее напугал бы его, чем успокоил. — Он, — начал Лютик, вдохнул побольше воздуха, выпил «Чайки» и принялся внимательно разглядывать поверхность деревянного стола, чтобы не смотреть на ведьмаков. Они затаили дыхание, чтобы не спугнуть его. — Он узнал спустя пару недель. Собрал несколько друзей. Они ворвались ко мне в общежитие посреди ночи и устроили погром: разбили инструменты, порвали бумаги с работой над следующей композицией. А потом его друзья, они… Кто-то из них держал меня, и он спросил, смогу ли я принять то, что даю, и он… В голове у Геральта стоял туман, в ушах грохотало собственное сердце — громкое, настойчивое, жаждущее крови. Он чувствовал, что сердца остальных бьются в том же ритме: Эскель сжал кулаки так сильно, что костяшки пальцев едва не трещали; от Ламберта пахло острой ненавистью. — Тебе не нужно говорить, — произнес Геральт. — Если ты не хочешь. Лютик вонзил ногти в мягкое дерево стола. — Я пытаюсь, — сказал Лютик. — Я имею в виду, в своих мыслях, когда думаю о том, что случилось. А делаю я это слишком часто, учитывая, что прошло уже двадцать лет. — Двадцать лет — это не так уж и много, — ответил Эскель. Лютик моргнул так, будто забыл, где находился и с кем говорил. Его дыхание выровнялось. Пульс замедлился. Но его все равно била дрожь, а пальцы крепко сжимали кружку. Он избавился от части своей ноши — освобождение принесло как облегчение, так и опустошение. — Думаю, все зависит от точки зрения, — произнес Лютик. Его чистый, мелодичный голос прозвучал невыразительно. У Геральта на языке вертелась сотня вопросов, его голова кружилась, словно во время погони. «Где он сейчас? Почему его никто не остановил? Так вот почему ты настаивал, чтобы я тогда сопровождал тебя в Цинтре?». Вопросы, не высказанные вслух, растаяли. — Что ж, — вздохнул Лютик. — Как я и говорил, это крайне невеселая история. Геральт не мог больше этого выносить, он подался вперед и притянул Лютика к своей груди — тот размяк, расслабился в руках Геральта, пока остальные ведьмаки благодарили барда за оказанное доверие.

***

Неделя прошла в относительном спокойствии, свойственном для зимнего Каэр Морхена. В один из таких дней Лютик проснулся. Он дремал после секса, точнее, наслаждался полноценным восьмичасовым отдыхом, хотя кто мог винить его за усталость, учитывая, что это был за секс. Черт возьми, его никто ни разу в жизни так тщательно и чувственно не ублажал, что неудивительно: процесс включал трех партнеров со сверхчеловеческой выносливостью и потребностью удовлетворять чужие нужды, которую в них взращивали с четырех лет. Геральт был рядом — не в кровати, но все еще в пределах досягаемости. Он снимал перчатки и доспехи, от которых смутно пахло кровью и потом. — Геральт? — позвал Лютик в мягком сиянии дюжины свечей, которые Геральт зажег в комнате. — Что случилось? Все в порядке? В коридоре он услышал тихие голоса и тяжелые шаги двух других ведьмаков, направлявшихся в свои комнаты. То, что вынудило всех троих покинуть крепость ночью, должно быть чрезвычайной ситуацией, возможно, им надо бежать… Геральт скользнул в кровать позади Лютика, сбросив одежду, и обнял барда за талию. Свечи погасли одна за другой. — Все нормально, — пробормотал Геральт в шею Лютика. — Похоже, Вальдо Маркс умер от удивительно сильного апоплексического удара. В голове Лютика пронеслась одновременно сотня мыслей, буря эмоций. Он не смог высказать ни одну из них. — О, — произнес Лютик, закрыв глаза. — Доброй ночи, Лютик, — прошептал Геральт. — Спи спокойно. И Лютик уснул.