Thursday Girl

Ноябрь 2022 года. Что ж, было очевидно, что Макс возьмет вновь чемпионство, завершив сезон легкой победой в Абу-Даби. Это немного странно перекликается с 2021 годом, даже несмотря на то, что Льюис большую часть гонки ехал на пятом месте, а Латифи, что нехарактерно для него, не впечатывается в стену. Математически никто другой не мог бы взять чемпионство, даже если бы каким-то образом выиграл гонку, но все равно было приятно закончить сезон неоспоримой победой. Он вылезает из болида и бежит к команде праздновать. В этот раз нет Келли, но его отец вернулся в паддок, и он указывает на Макса и громко говорит: — Даже если ты пытался запороть свою карьеру, это не сработало, потому что ты Ферстаппен. По крайней мере, он говорит по-голландски, так что, вероятно, для большинства людей это прозвучало нормально, словно отец просто поздравляет сына. Макс продолжает улыбаться и идет дальше. Он обменивается объятиями и радостными возгласами с кучей людей, но чувствует себя странно отстраненным от всего этого, как будто он наблюдает, как это происходит с кем-то другим. Кто-то другой проходит взвешивание, кто-то другой стоит на подиуме под помпезный гимн Нидерландов. Кто-то другой обливается розовой водой, промокая насквозь. Вопросы на пресс-конференции после гонки вместе с Шарлем (второе место) и Джорджем (третье место) ожидаемо глупы. Каково это быть первым открытым геем, ставшим двукратным чемпионом мира? Считает ли он, что поддержка фанатов и СМИ придала ему сил? (Подразумевается: несправедливое привлечение внимания). Макс придерживается одобренных пресс-атташе ответов: он гордится тем, что сделал на трассе в этом году и не смог бы этого добиться без своей команды и ребят на заводе. Его фанаты великолепны, он никогда не будет принимать их как должное и никогда не перестанет бороться и так далее. Затем следует вопрос: — Макс, в начале сезона ходило много слухов о вас и Даниэле Риккьярдо. Будете ли вы праздновать эту победу вместе? Его тело реагирует на вопрос быстрее, чем его разум. Его руки и ноги холодеют, дыхание спирает, и, нет, он не собирается терять контроль на гребаной пресс-конференции, ни за что на свете. Он надеется, что его лицо не выдает ничего слишком откровенного. Он надеется, что его отец не смотрит. Он отвечает: — Я не знаю, действительно ли Даниэлю есть что праздновать после такого сезона, и даже эта гонка не была для него хорошей в плане результатов. Шарль смотрит на него с широко открытыми глазами, а Джордж бормочет под нос: — Жестко. Макс пожимает плечами. Это просто правда. У Даниэля нет места на следующий год, так что, вероятно, это была последняя гонка в его карьере в Формуле-1, и он финишировал тринадцатым. Эгоистичная, бунтарская часть Макса рада этому. Другая же часть, которая все еще болит из-за происходящего с Даниэлем, ощущается словно синяк. Болезненный пурпурно-желтый синяк, к которому он не может прикоснуться, не вздрогнув. Что ж, эту часть себя он игнорирует. Макс отмечает со своей командой после пресс-конференции, потому что было бы невежливо не сделать этого, ибо на этом этапе карьеры он уже хорош в понимании того, что он может себе позволить, а что нет. Но как только у него появляется возможность уйти, он ускользает в свой гостиничный номер, забирается под прохладные простыни и смотрит старые ролики Ред Булла вместе с ним и Даниэлем, поглощая их, пока не засыпает. К утру вторника он уже вернулся в свою квартиру в Монако. Обычно в начале межсезонья он отправляется куда-нибудь отдыхать со своими друзьями, но с тех пор, как он вышел из шкафа, у них какие-то странные отношения, и ему это не очень нравится. Он бы мог написать Ландо, но тот, наверное, тусуется с Алексом и Джорджем, и ему не нужно приглашение присоединиться к ним, сделанное из жалости. Может быть, он мог бы навестить Викторию. Он играет в ФИФУ, чтобы очистить разум и ни о чем не думать. Сэсси подходит к нему и устраивается рядом, вытянув шею и положив голову ему на бедро, что выглядит неудобно, но её это не волнует. Все еще есть приятные вещи в жизни, даже несмотря на то, что Макс гребаный идиот. Он легко выигрывает у компьютера, когда его телефон вибрирует, что странно, потому что у него стоят уведомления от силы на двух человек. Это сообщение в Whatsapp’e от… от DOMME KLOOTZAK SMS HEM NIET!!! Контактное имя, безусловно, дело рук Виктории. Это первый раз, когда Даниэль пишет ему после их большого разрыва в сентябре. История сообщений, на самом деле, смущает: последние двадцать сообщений, кроме этого, нового, все от Макса, умоляющего Даниэля поговорить с ним. Новое сообщение гласит: «так тебе обязательно было говорить обо мне гадости на своей пресс-конференции или?». Макс смотрит на свой телефон и восклицает в пустоту своей квартиры: — Да ты, блядь, издеваешься. Он печатает: «Ты гребаный мудак, почему ты игнорировал меня месяцами?», но в итоге стирает. Вновь печатает: «Нет, это было не "обязательно", но у каждого должно быть хобби», но удаляет и это. В конце концов он пишет: «чего тебе?» и отправляет. У него немного дрожат пальцы, что чертовски нелепо. Он зарабатывает на жизнь тем, что гоняет по трассе на головокружительных скоростях, и ему не стоит нервничать из-за чертовых текстовых сообщений. Ответ от DOMME KLOOTZAK SMS HEM NIET!!!! приходит быстро: «глупо говорить об этом в сообщениях. ты дома?». Максу хочется что-нибудь разбить, выйти на балкон и закричать во все горло, чтобы люди на яхтах в гавани задались вопросом, все ли хорошо. «Да», отправляет он в ответ. Двадцать минут спустя Даниэль стучит в его дверь. Конечно, у него же больше нет своего ключа: он отправил его обратно Максу по почте после их ссоры, глупый демонстративный жест, как будто он не мог даже находиться с ним в одной комнате, чтобы вернуть его лично. Макс не может нормально дышать. Он впускает Даниэля, не глядя на него. Ладони влажные от пота, и он вытирает их об шорты; над верхней губой также выступает пот, но он не может его вытереть, не выглядя при этом глупо и нервно. — Итак, — начинает было Макс, и, конечно же, у него срывается голос. — Макс, — говорит Даниэль. Его голос именно такой, каким Макс его запомнил, теплый и низкий. Макс, черт возьми, его ненавидит. — Да, а ты — Даниэль, — он все еще не смотрит на него, уставившись вместо этого в стену. — Так что ты хотел? — Можем ли мы… блять, Макс, давай хотя бы просто сядем, — говорит Даниэль. Джимми, предатель, слышит его и выбегает из кухни, чтобы тут же обвиться вокруг его ног, и Даниэль наклоняется, чтобы поднять кота, улыбаясь своей настоящей, искренней улыбкой, как будто быть обожаемым котом Макса — это лучшее, что когда-либо случалось с ним. Джимми трется мордочкой о лицо Даниэля, отчаянно ластясь. — Как дела, приятель? У тебя все в порядке? — воркует с ним Даниэль. — У тебя все хорошо? Этот парень давал тебе достаточно лакомств? Его акцент стал заметнее, чем обычно. — Почему ты сейчас такой австралиец, — раздраженно говорит Макс. Даниэль смеется. Похоже, он удивлен. Максу не нравится, что он, возможно, может классифицировать все виды смеха Даниэля только по звучанию, без контекста. Какая потеря для того, кто его ненавидит. — Мои родители приехали погостить, так что, наверное, это их влияние. — А, окей. — Во всем этом разговоре есть ощущение иллюзорности происходящего. Макс не помнит своих снов, но если бы помнил, то они выглядели бы так же: сбивающими с толку, привычными и в то же время неправильными, похожими на реальный мир, но в то же время ортогональные ему. Он входит в гостиную, боясь, что она может раствориться вокруг него, и радуется, когда этого не происходит. Макс садится на диван, Сэсси мурчит и трется об его голень, и он в миллионный раз рад, что у него есть его кошки. Даниэль садится рядом, все еще держа Джимми на руках. Когда они только начинали встречаться в квартире у Макса, то он не понимал кошек. Он пытался вести себя с Сэсси и Джимми как с собаками, и был сбит с толку, когда они огрызались. А теперь посмотрите на него: он держит Джимми так, как нужно, чтобы тот чувствовал себя в безопасности, потому что он знает, что Даниэлю можно доверять. Макс снова вытирает руки о шорты. Мурлыканье Джимми делает тишину каким-то образом еще громче, но Макс не собирается её заполнять. Он пытался достучаться еще в сентябре, и теперь очередь Даниэля говорить. — Иногда я так скучаю по тебе, что это причиняет настоящую физическую боль, — и Макс ничего не может с собой поделать, издавая в ответ тихий шокированный звук. Даниэль смотрит на Джимми, который развалился у него на коленях. Он продолжает говорить: — Я даже ходил из-за этого к врачу. У меня была такая типа боль в груди, и я волновался, что это могут быть проблемы с сердцем, или, например, последствия ковида, или что-то в этом роде, и мы сделали все нужные тесты, и, наконец, он сказал: «Так, приятель, извини, но я думаю, что это на самом деле просто эмоции». Макс хочет что-то сказать, но не может — он может только смотреть на Даниэля, на его глупое красивое лицо. В конце концов, ему удается отвести взгляд. Он прочищает горло и говорит: — Даниэль, — и это звучит так, словно он тонет. Макс пытается снова. — А как насчет твоего инстаграма, когда ты… — он не может закончить предложение. Риккьярдо морщится. — Я был… черт, Макс, я был опустошен. Я был не в себе. Я… — Ты был опустошен, поэтому опубликовал в своем публичном инстаграме фотографию с каким-то незнакомцем, облизывающим твою шею в клубе? — Я и не говорю, что хорошо справлялся! — Даниэль проводит рукой по волосам. Перед тем, как Макс все испортил, Даниэль однажды спросил, не редеют ли у него волосы, и Макс внимательно осмотрел их и сказал: «Да, я думаю, да. Может быть, немного». Даниэль расстроился и не разговаривал с Максом целый час, но все же простил его, и они пошутили об этом, а потом у них был медленный примирительный секс, и Макс еще подумал тогда, что как здорово быть с кем-то, с кем можно заняться примирительным сексом. Быть с кем-то, кого ты хотел бы, даже если бы его волосы немного поредели, с кем-то, кого ты хотел бы, даже если бы он был лысым. Макс говорит: — Прости, я не знал, что мы встречаемся, — и Даниэль удивленно смотрит на него. — Макси… могу я… — Да, — отвечает Макс. Он не знает, в чем вопрос, но на самом деле это не имеет значения. Даниэль осторожно поднимает Джимми со своих колен и перекладывает на диван. Он встает, подходит к тому месту, где сидит Макс, протягивает руки и поднимает Макса на ноги, и мир снова встает на свои места. Руки Даниэля лежат на талии Макса, его губы — на шее Макса: вот как все должно быть. Если быть честным, секс у них выходит не самым лучшим. Джимми все время печально воет под дверью, что совсем не способствует правильному настрою, и прежде, чем толкнуться в него, Даниэль извиняюще хмурится и говорит: «Детка прости, но я должен…» — и надевает презерватив. И все равно. Это так хорошо — иметь Даниэля внутри себя. — Никогда больше ни с кем не трахайся, — говорит ему Макс в запале, забывшись в этом ощущении, перестав осторожничать. — Мне все равно, если мы расстанемся, слышишь? Только со мной, хорошо? Только я, только я, — и Даниэль стонет ему в шею. Позже они впускают кошек в спальню и снова говорят о расставании, о том, что пошло не так, и о том, что они больше никогда не должны так тупить. О том, что они будут делать, ведь Даниэль ушел из Формулы-1, и Макс обдумывает этот вопрос. — Мы бы могли снять секс-видео и выложить в сеть, — серьезным тоном предлагает он, на что Даниэль издает хриплый смешок, и все снова на своих местах. — Может быть, сначала мы поженимся и выложим фото с крупным планом наших рук с обручальными кольцами… Даниэль переплетает их пальцы и говорит: — Знаешь, я бы так и сделал. Быть миссис Ферстаппен. — Он улыбается, но по его лицу видно, что он может быть и серьезен, и Макс понимает, что не может дышать. Он страстно целует Даниэля. — Да, — говорит Макс, — не сразу, но… ты уверен, что не шутишь? Через некоторое время им снова приходится выгонять кошек.