Секс, наркотики и управление гневом

На дворе поздний вечер, и Рыбий Глаз светится всеми вывесками и гирляндами, словно электричество во времена постапокалипсиса берётся из воздуха. Яркий неоновый свет режет по глазам, и Эйден быстрым шагом доходит до бара. Джин, который так любит Роу, сейчас в самый раз, парень просит разбавить соком и забирает гранёный стакан. Монеты звонко отбивают ритм музыки по стойке. Ноги сами ведут к лестнице, подальше от шума, общей массы людей — и тех из них, кто уже опознал в нём пилигрима. Наверху чуть прохладнее и темнее, но свет уфэшек всё ещё неприятен. В углу за любимым местом уже кто-то сидит. Мало было летуна, забега через кварталы и неудачного падения на мешки для мусора — какая-то гнида сложила в один железные детали, — так ещё и рация вдребезги. Он трогает рёбра, и те отзываются тупой ноющей болью. — Эй, парень, садись, — незнакомец за избранным столиком ставит мешок с чем-то на пол, освобождая место на диванчике. Эйден борется с собой и соблазном и всё же подходит, падает на мягкую обивку. Рюкзак скидывает в угол позади себя — кто не бдит за своими вещами, остается без них. Слава пилигрима и здесь работает, думает он раздражённо, надеясь, что его не погонят сейчас по какому-нибудь поручению. Он слишком устал и заебался, часа через полтора должен прийти Роу, а он уже в говно. И мигрень подступает семимильными шагами. — Неважно выглядишь, — Эйден даже не смотрит в сторону человека, выгодно сидящего в самой темноте этажа. И рука, появившаяся словно из ниоткуда, пугает — Эйден от неё отшатывается. — Возьми, полегчает. Состояние поганое, хуже же не будет, так что он вертит между пальцев самокрутку и зажимает край зубами, достаёт спички и чиркает. Короткие затяжки не дают обещанного эффекта, а длинная идёт не в то горло, Эйден закашливается и его хлопают по спине; сиплый смех чуть выше уха. — Ты бы поосторожнее, парень, эта штука забористее, чем может показаться, — себе мужик тоже скручивает косяк и жестом просит спичку. — Честно, не чувствую облегчения, — Эйден тушит окурок о блюдце на столе. — Мне бы таблетку от головы и антизин, по-хорошему, а не сигарету, — говоря это вслух, он едва ли думает о том, что ему действительно поможет этот странно добрый незнакомец, верящий в какие-то успокаивающие нервы травки. — Говно вопрос, парень, если деньги водятся, — Эйден откидывается на спинку дивана, представляя путь до ближайшего рынка. — Сколько? — вставать и идти не хочется, рёбра ноют на переферии общих ощущений, к тому же, ночь и погоня могут стать для него сейчас смертельными. — Двести за антизин и сотня за таблетку, — мужчина называет сумму — дороговато для такого, но у перекупщиков всегда цена выше. Эйден достаёт кошель и вытряхивает нужное количество монет. Пальцы плохо слушаются, перезвон заставляет морщиться, каждый звук отдаётся гулом в черепе. Незнакомец светится счастьем и лезет в мешок, Эйден пропускает это мимо — конечно, какой ещё идиот будет платить столько за медикаменты. — Есть, чем запить? — мужик уже кажется приятным, а не раздражающим, Эйден подтягивает стакан с алкоголем и проглатывает таблетку, запрокидывая голову. — А ты жесткий, парень, — его одобрительно хлопают по плечу, в свете уфэшек сбоку блестит ряд белых зубов. — Звание обязывает, — Эйден всё ещё раздражён и допивает алкоголь. Возможно, на пустой желудок не стоило так делать — но здравая мысль приходит слишком поздно, а градус уже немного бьёт в голову. Внезапный вопрос рассекает воздух лезвием мачете: — Тяжело быть пилигримом? — мужчина закидывает одну руку за спинку дивана, открываясь больше. — А кем быть легко? — Эйден огрызается, но тоже откидывается назад, в ожидании, когда мигрень схлынет. — В наше-то время… Даже заражённые заняты своими делами. — Да, — Эйден кивает, чтобы не молчать и не показаться грубым по отношению к человеку, который только что ему помог. Первый косяк явно был бесплатным, и эта безвозмездность всё ещё гложет. — Один такой гнался за мной от тёмной зоны в Нью-Даун Парке, — язык сам развязывается, Эйден чувствует странную лёгкость, делясь историями из жизни пилигрима, словно они оба знакомы уже несколько лет, а не несколько десятков минут. Мужик больше слушает, но тоже рассказывает что-то о жизни ещё до Падения — такое интересно узнать, обычно люди не любят говорить о том времени. Когда они оказываются сидящими рядом, почти касаясь бёдрами, а чужая рука закинута ему на плечо, Эйден едва ли замечает. Ему чертовски хорошо здесь и сейчас, давно так не было на душе. Он и сам закидывает руку на чужие плечи, сгибаясь пополам от хохота, даже если и не помнит, над чем смеялись. И только писк биомаркера немного возвращает в реальность. — Блять, антизин, — Эйден выворачивает руку, и едва не наворачивается с дивана сам — сильная ладонь успевает ухватить его за предплечье. — Эй, эй, осторожнее, ещё убьëшься, — его хлопают по плечу и помогают найти горлышко ингалятора губами — не стоило пить на голодный желудок, координация в клочья. Вдох обжигает горло вместо привычного холодка, и порошок раскалёнными углями доходит до лёгких. Агония длится всего пару секунд, но этого хватает, чтобы забыть выдохнуть. На глазах выступают слезы, он стирает их тыльной стороной ладони. — Стало лучше? — снова тяжесть руки на плече, подбадривающее похлопывание, улыбка в голосе. Голова немного кружится. — Словно порошок из стекла вдохнул, — Эйден прикладывает ладонь к горлу, чувствуя жар кожи, и расстегивает куртку до конца. — Ну так не надо смешивать, — мужик усмехается, снова обнажая ряды зубов, Эйдену нравятся широкие открытые улыбки. — Уже залипаешь? — он пропускает смысл вопроса и неровно качает головой, кажется, дважды, и прикрывает глаза, чтобы мир перестал раскачиваться, как палуба корабля на волнах. — Эйден! — парень поднимает голову и с трудом разлепляет веки. Лейтенант стоит напротив, по другую сторону стола, без привычной брони, в гражданском, выглядит странно, но узнаваемо. — О, привет, я ждал тебя, — язык с трудом ворочается во рту. Пилигрим пытается встать, но ноги подгибаются, и он едва не падает, когда его снова подхватывают. Второй раз за вечер. Мимо проходит кто-то ещё и неодобрительно качает головой. — Так, ясно. Тебе пора баиньки, идём, — Роу тянет его на себя, закидывает одну руку на своё плечо, перехватывает за бок. — Подожди, — Эйден наклоняется к дивану и пожимает мужику руку, забирает свой рюкзак. — Спасибо за вечер, — и поворачивается к лейтенанту: — Всë, можем идти. — Заебись, — хриплый выдох у уха посылает дрожь по позвоночнику. Лестница кажется бесконечной, сужающейся к последним ступенькам, как и дорога до барной стойки. Бармен смотрит нечитаемо, и Эйден не чувствует ничего, смотря в тёмные глаза напротив, и только стопка монет, резко выросшая Пизанской башней между ними, становится хоть какой-то защитой. — Ты нас не видел, — Эйден понимает, почему Роу так печется об этом — слухи. Легендарный лейтенант 404го уводит пилигрима в сторону комнат — понять иначе сложно, Эйден и сам хочет понимать происходящее только в этом смысле, но это невозможно. Быстрое течение мыслей разгоняется тем больше, чем дальше в темноту коридоров они идут. Эйден путается в маршруте уже на первом повороте, поэтому просто молча переставляет ноги, смотря за тем, как медленно меняется мир перед глазами, добавляется всё больше красок, хочется сделать что-то… Что-то? Да хоть что-нибудь! В какой момент он наваливается на Роу боком и прижимает к стене, цепляясь за ворот куртки, он не вспомнит даже под угрозой виселицы. — Эйден? — голос выдаёт волнение, и пилигрим замирает, чувствуя как его самого потряхивает. Скрежет куртки под пальцами — угроза её порвать — заставляет Роу развернуть их и зажать Эйдена между собой и стеной. Рюкзак съезжает с плеч и с глухим звуком валится на пол где-то на краю сознания. — Точно хочешь этого? — вопрос посылает волну электричества по позвоночнику. — Хочу! — он выдыхает это куда-то вперед и сжимает зубы на открытой шее лейтенанта, вырывая из его горла сдавленный мат. — Блять, парень, ты сожрать меня удумал? — Эйден молча разжимает зубы и мажет языком по оставленному следу — кожа солëная. Он пытается укусить ещё раз, но на его шее ощутимо сжимается ладонь, частично перекрывая доступ к кислороду. Тревожная волна окатывает с головы до ног. — Ты тешишь свои кинки, я свои — все в выигрыше, да, парень? — ладонь сжимается сильнее, всего на пару секунд. Кажется, он выдыхает что-то утвердительное. В ответ на это его наконец целуют — жадно, мокро, до подгибающихся ног. Запах перегара мешается с чем-то сладковатым и горьким — чужой язык, кажется, пытается его в рот выебать. Но Эйден так давно ждал этого, что не против — и плавится под этим напором. Мужчина отстраняется, ему тоже нужен кислород, а вот пилигриму горло пережимает, не давая нормально отдышаться. Адреналин приходит со второй волной — Эйдену всё больше кажется, что он скоро тут утонет. — Как же ты горяч, парень, — пальцы разжимаются и перемещаются на подбородок, заставляя поднять голову и взглянуть в тёмные глаза с расширенным зрачком. — И теперь весь мой, — второй поцелуй выходит более медленным и томным. Эйден вдруг осознаёт, что зажался и ему нужно расслабиться, перестать наконец думать и начать получать удовольствие от того, инициатором чего он и являлся. И отвечает вновь активнее, отцепляет ладони от ворота и лезет под кофту и ещё пару слоёв одежды — покрытая бугристыми шрамами кожа обжигает, Эйдену казалось, что щитки брони должны защищать от таких ран. Лейтенант выдыхает сипло и хрипло в губы: — Уже не терпится опробовать мой член? — Роу выглядит странно непривычно с такой широкой улыбкой, но Эйдену нравится, и он, блять, хочет, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Кажется, последнее он говорит вслух, потому что слышит сухой смех, больше похожий на кашель. — Как будет угодно, парень. Шершавые подушечки пальцев смещаются с подбородка до губ, ведут по контуру, слегка надавливая — Эйден едва выносит такую откровенную, нежно-острую ласку, до ощущения осколка лезвия, словно застрявшего между рëбер, проткнувшего лёгкое так, что, кажется, рот наполняется кровью, но это всего лишь слюна — он с трудом заставляет себя сглотнуть вязкую горечь. И именно в этот момент вторая рука зажимает нижнюю челюсть, а пальцы на губах толкаются дальше. Эйден не понимает, что от него требуют, когда пальцы тяжело давят на язык, поглаживают по центру, подцепляют кончик, трогают по внутренней стороне щёк, оттягивают, пока не останавливаются. — Хочу убедиться, что ты способен не подавиться и умеешь делать это правильно, — Эйден непонимающе хмурит брови, слюна скапливается во рту, но сглотнуть сложно, когда рот не дают закрыть, и он только судорожно дёргает кадыком. — Ты когда-нибудь отсасывал? — парень мотает головой и его ноющую челюсть отпускают, сверху слышится приглушенное «ну и нахер». Вместо этого горячие ладони лезут под одежду, оставляя мокрые следы на поджимающихся мышцах. Темноту коридора рассеивают редкие уфэшки — одна, едва живая, подсвечивает мужчину со спины, и пилигрим не может разглядеть выражения лица — перед глазами плывёт, он сильнее опирается на стену, чуть съезжает по ней, расставляет ноги шире для опоры. И чувствует чужое бедро между ног, не столько поддерживающее, сколько притирающееся. — К тебе или ко мне? — горячее дыхание возле шеи, удушливый запах перегара. — Здесь, — он цепляется пальцами за чужой ремень в недвусмысленном жесте. — О, пилигримская сучка любит публичный секс? — мужчина снова ехидно ухмыляется. Эйден молча притирается ближе, стоит так, что уже почти больно — меньше слов, больше действий. Перед глазами встаёт образ искажённого в удовольствии лица Роу, и парень искренне хочет быть причиной этого. — Хочу тебя, — он едва ли осознаёт, что именно говорит, но пытается показать, чего именно хочет, изгибаясь в чужих руках, толкаясь бёдрами вперёд, к такому же горячему телу. — Если хочешь, то проси, — чужая улыбка превращается в оскал. Кажется, Эйден пытается повторять услышанные когда-то то ли нежности, то ли ругательства, окончательно путаясь в смыслах слов. — Громче! — Роу, прошу, выеби меня! — голос эхом отдаётся от стен коридора. Эйден вздрагивает от громкости и озирается, надеясь, что никто кроме них это не услышал, когда натыкается взглядом на… Роу. Роу, стоящего в другом конце коридора, в привычной тёмно-синей форме и броне, на которой бликует неон уфэшек. И зависает. В мозгу совершенно не складывается происходящее. Единственная мысль, за которую удаётся зацепиться — второй Роу в ярости и приближается. — Вот же дерьмо! — первый Роу не успевает даже шага в сторону сделать. А у Эйдена окончательно плывёт и размывается зрение, он не видит, но слышит быстрые сбивающиеся шаги, сдавленный мат и звук удара — и дёргается так, словно пытается от него закрыться. Потеряв опору, он тряпичной куклой сползает по стене, не на пол, кажется, а в трясину — ноги не слушаются, доски под руками проскальзывают, словно ил, цветные искры перед глазами становятся больше, превращаясь в радужные круги. Крик откуда-то из глубины цветного марева; он правда пытается встать, но стены словно растворяются, а рот снова наполняется горечью, на этот раз он сплевывает. Пытается ещё раз, но слюна теперь просто льётся за шиворот — когда он успел перевернуться? Эйден думает, что кричит в ответ, думает, что… О чем он думает? Что состояние из херового переваливает за хуёвое, он же не умирает… Верно? Что вообще произошло, почему голова так раскалывается и так много воды, он тонет? — Что ты с ним сделал, уëбок? — Эйден трогает воздух, пытаясь почувствовать голос на ощупь, кажется, он синий на вкус. На фоне слышится возня и ругань. Он дёргается в ту же сторону, думать и концентрироваться всё сложнее. — Блять! Хорошо, хорошо! Порошок, таблетка и один косяк, он хотел расслабиться и сам был не против. Эйден безошибочно достаёт из подсумка ингалятор и зависает, смотря на букву «L» в своей ладони, что бы это могло значить; мир сужается, по краям обрастая пушистым и розовым. Он хочет потрогать это, но промахивается. И чувствует, как из-под спины уходит опора, и он падает вниз, просто летит сквозь бесконечность, сквозь звезды и цвета, переливающиеся радугой. Он вытягивает руку то ли вверх, то ли вбок, пытаясь собрать немного синей пыльцы, ссыпающейся из спешно разростающихся по стенам и теням уф-грибов, и вздрагивает, когда его за эту руку хватают в ответ. Жесткие доски пола бьют в спину, и, кажется, приземление выбивает весь воздух из легких — он жадно хватает его ртом. Потолок меняется с полом, стены марева расступаются, когда горячие крепкие руки возвращают его в сидячее положение и держат на месте ровно. Контраст ощущений вспыхивает белыми огоньками в полутьме, и Эйден прикрывает глаза, чтобы не ослепнуть. — …сознании? Меня слышишь? — голос, зовущий его, совсем другой, нежели раньше, этот родной и гораздо более глубокий, интересно, можно ли… — Хочу в тебе утонуть… — Эйден открывает глаза и смотрит на Роу, одного из — не важно, первого или второго, важно лишь то, что их прервали. Руки словно ватные, но он все равно находит пальцами чужой ремень — пряжка обжигающе холодная. — Эйден, нет, — его ладони цепляет другая, шершавая и жёсткая, и опоры в пространстве резко становится меньше и одновременно больше. Парень снова начинает проваливаться, но больше не в трясину, душащую и вязкую, — вместо неё сине-голубые волны плещутся под ногами. — Но я же попросил, — он успевает склонить голову и клюнуть поцелуем в тыльную сторону ладони прежде, чем поднимают якорь. — Не… Не бросай меня!.. — Эйден пытается ухватиться за ускользающий жар, но получается поймать лишь пустое место. Он снова остался совершенно один посреди бескрайних вод океана — эта мысль встает тонкой пластинкой на центральную ось проигрывателя. Воды, тёмной, неспокойной, становится больше, волны качаются, поднимаясь дюйм за дюймом. Ноги не слушаются, руки плетьми свисают по обеим сторонам от тела, вероятно, он так и утонет здесь, захлебнется, и никто его не спасёт — его бросили два Роу, один за другим, у него было два шанса, и он проебал оба. Когда холодная вода лижет в шею, пилигрим едва ли реагирует, но стоит ей подняться до рта, запрокидывает голову так высоко, как может, каждый вдох кажется последним, и он пытается заполнить лёгкие как можно больше. И только когда вода начинает заливаться в нос и он ею давится, судорожно кашляя, и набирая полные лёгкие воды, его вздергивают на ноги и снова прижимают к стене. Голова кружится, грудь горит, перед глазами мутная пелена, через которую видно тёмную фигуру — жизнь дает ему третий шанс? Или его откинуло назад во времени? — Ты вернулся за мной, — каждое слово даётся с трудом, язык заплетается, судорожный кашель срывается с губ. — Спасибо, что спас, — он едва не утонул, а это долг жизни, и, вероятно, от него ждут чего-то ответного. Но Эйден не может сейчас дать Роу ничего, кроме себя, поэтому он откидывается на стену и прикрывает глаза, смиренно позволяя делать с собой всë, что тот пожелает. — Привести… порядок… — пилигрим едва ли слышит и почти не воспринимает смысл слов, словно ему зарядили битой по голове. Роу втискивает колено между его постоянно подгибающихся ног и одергивает кофту, шарит пальцами по груди сверху вниз. Зачем? Эйден с трудом поднимает неслушающуюся руку и тяжело опускает на тыльную сторону руки лейтенанта, прижимает шершавую ладонь к раскалённому же телу, но всё равно обжигается. — Ты горячий, — пилигрим выдыхает на грани шёпота, словно самый большой секрет. — Да ты сам горишь, парень, — Роу мягко вытягивает ладонь и спускает кофту до конца. — Ты не понимаешь, — Эйден упорно пытается снова: — Ты охуенный, ты лучший человек из всех, кого я встречал в жизни, и я хочу провести оставшуюся часть с тобой, — он пытается податься вперед, вероятно, для большей убедительности, но тело не слушается. — Да, да, только проспись, парень, — Роу снова пропускает слова мимо, вместо этого сосредоточенно выворачивает его карманы, тяжело прохлопывает ладонями куртку, пока не слышит звон металла. — Так, теперь ты. Эйден чувствует внезапную легкость, и потолок снова меняется с полом местами — Роу закидывает его себе на плечо. Ремни бронежилета неприятно давят на живот и рёбра, лишая возможности нормально дышать. У лейтенанта очень широкий шаг, и, чтобы не болтаться на его плече, как макаронина, Эйден цепляется за края броника — и, чтобы чем-то занять руки, пересчитывает позвонки между металлическими щитками. Ногами держаться не за что, но за бёдра жестко держит сам Роу. Голова ноет от притока крови, но это едва ли останавливает его от потока признаний: — И, знаешь, у нас могло бы быть общее убежище, — Эйден как наяву видит их небольшую квартирку, которую заливает свет из незаколоченных окон. — Ага, и отряд суккулентов на полке, — лейтенант тяжело выдыхает и ведет плечом. — Ты весь охуенный. Твой голос, твои руки и задница твоя тоже, — словно в подтверждении слов, Эйден чуть вытягивается вниз и сжимает ладонями упругие мышцы через жёсткую ткань. Роу ощутимо вздрагивает под ним и останавливается. Пилигрим не успевает продолжить, когда его подбрасывает, и плечо со всеми ремнями бьет под дых, не давая вдохнуть. С губ срывается только сдавленный хрип, ему приходится обратить все внимание на то, чтобы найти нужный угол, не сдавливающий лёгкие, пока Роу продолжает идти вглубь тёмных коридоров. — Почему ты вообще пришёл за мной? — обида на то, что его едва ли слушали и так грубо заткнули, проскальзывает в голосе. — Потому что мне почему-то не похуй, с кем ты там под травой в коридорах лижешься, — Роу отвечает вполголоса, одним только тоном отрезая желание продолжать разговор. Остаток пути проходит в молчании. И чем дольше Эйден проводит наедине с мыслями и все более четкими воспоминаниями, тем яснее становится картина произошедшего. Хотя, возможно, он просто начинает трезветь. Сознание и осознание возвращаются вместе с головной болью — кажется, именно с этого ощущения и начался весь пиздец, вернее, с попытки это ощущение заглушить. — Блять, этот уёбок меня накачал, — Эйден прячет лицо в сгибе локтя. Если бы не Роу, чёрт, он даже думать не хочет, где бы сейчас был и в каком состоянии. Сам лейтенант останавливается возле второй по счёту двери и пробует вставить ключ — замок наконец-то щёлкает. Темнота и прохлада в комнате обрушиваются на Эйдена новой волной осознания — его сейчас оставят здесь одного. Так и происходит: Роу тяжело сгружает его на кровать, замирая на десяток секунд только чтобы размять, очевидно, уставшее плечо, а после молча движется в сторону выхода. — Роу, ты куда? — Эйден приподнимается над кроватью на локтях, из-за заражения отрезвление наступает быстрее, снова кружится голова. — За солью, — лейтенант останавливается на пороге. — Стой, не надо. Слишком много времени прошло, промывание уже бессмысленно, — в памяти множество обрывочных воспоминаний и сказанных слов. Но он не дает себе в этом увязнуть, концентрируясь на окружении, концентрируясь на Роу. — Принято. Лейтенант оглядывается и берет стул, стоящий у самой стены. Там же включает уфэшку, немного рассеивающую кромешную тьму. Эйден неотрывно следит за тем, как Роу переносит стул к кровати и садится на него верхом, облокачиваясь руками о спинку. Резковатые, но слитные движения завораживают — как же он хорош. Уфэшка подсвечивает его со спины, навевая старые воспоминания, не хватает только белых раковин на фоне и остатков разбитого зеркала на кафельной стене напротив. — Допрашивать будете, лейтенант? — пилигрим тянет полушутливо, но все равно подбирается на месте, насколько позволяет поза. — Если ты настаиваешь, — Роу ведет плечом и наклоняется ближе. — Так как, говоришь, тебя угораздило вляпаться в весь этот пиздец? — Попросил таблетку от головы и антизин, думал, он перекупщик, а оказалось, что барыга, — Эйден невесело усмехается: — Знаю, я конченный идиот. — Не то слово, парень, — Роу качает головой. — Добавлять, что я ёбнул таблетку на голодный желудок и запил алкоголем, даже не стоит, — в ответ лейтенант смотрит на него нечитаемо, но тяжело, Эйден неловко склоняет голову к плечу, была бы возможность, запустил бы руку в отросшие волосы на затылке. — Забираю свои слова назад, ты не конченный идиот, ты конченный долбоёб. Лежать. Сейчас вернусь. Роу поднимается, а у Эйдена нет сил спорить. Стоит двери закрыться, и он валится на кровать спиной, вытягивая затекшие руки. Предательское сердце никак не может успокоиться, перешагнув черту дозволенного в дружеских отношениях, пусть и под наркотой — она лишь утроила храбрость, ну или напрочь отрубила инстинкт самосохранения, что он полез к Роу со своими ненужными признаниями. Стоит сказать спасибо лейтенанту за его легендарное, как и он сам, терпение — и за то, что не бросил после всего сделанного и сказанного, и за то, что все еще с ним, дебилом, возится. Обрывки фраз вертятся по кругу вместе со скорпионом на браслете, которого Эйден проворачивает, чтобы чем-то занять руки. «Потому что мне почему-то не похуй, с кем»… Пилигрим поднимается на локтях от внезапной мысли, когда дверь широко отворяется и на пороге вырисовывается Роу, руки которого заняты подносом с дымящейся вкуснопахнущей тарелкой и двумя стаканами, один из которых явно с чем-то алкогольным. — Обслуживание номеров самим лейтенантом Роу, завтрак доставим прямо в постель, — он усмехается: — Овощи, картошка, мясо — тебе сейчас самое то. Эйден задерживается взглядом на улыбке и мимических морщинах у глаз, не сразу соображая, что от него требуется. И только спустя пару секунд наконец принимает горячую миску и стакан воды из чужих рук, чувствуя себя идиотом. — Спасибо, Роу, что бы я без тебя делал, а? — парень зажимает стакан между бедер и зачерпывает ложку рагу, стон удовольствия вырывается из горла. — Божественно, чёрт побери! Передай мой респект повару, — Эйден с голоду и по привычке глотает еду кусками, почти не жуя, за что получает долгий взгляд и исправляется. — Утром спустишься и сам передашь, — пилигрим слышит скрытое раздражение и усталость в чужом голосе и понятливо замолкает. — И воду пей, сейчас. — Эйден согласно кивает и вливает в себя стакан холодной воды с хлопьями минерального осадка на дне, запрокидывая голову. Роу же медленно цедит свой напиток и привычно прожигает пилигрима тяжелым нечитаемым взглядом, явно думая о чем-то своем. Эйден решается заговорить, только когда ложка бьется о дно посудины, нарушая тишину. У Роу в стакане тоже пусто, остался только не до конца растаявший лед, звонко сталкивающийся со стеклянными стенками. — Слушай, я днем рацию разъебал, пока без связи, — пилигрим неловко зарывается пальцами в волосы на затылке. — Новую частоту сообщу при встрече. — Принято, — Роу подбирается на месте, выпрямляясь. — Как твое состояние? — Протрезвел, похмелья уже почти нет, так что полный порядок, — Эйден делает паузу, пытаясь собраться и собрать слова для нормального признания, на этот раз в крови нет алкоголя и наркоты, только немного адреналина, но он не успевает. — Ну, раз ты в порядке, то я пошёл. Удачной ночи, — лейтенант поднимается и одним движением разворачивает стул спинкой к себе, дерево жалобно скрипит, проезжаясь по дереву. — Стой, подожди, — Эйден дёргается всем телом и подскакивает на ноги следом за Роу. Сердце заполошно бьется за ребрами и отдается в голове. Он не может позволить Роу уйти вот так, думая, что все произошедшее и сказанное им не более, чем просто бред, вызванный лихорадкой. Лейтенант терпеливо оборачивается, пальцы сжаты на спинке стула. — Что, мне тебя ещё на ночь в лобик поцеловать? — возможно, пилигрим видит то, чего нет, возможно, это снова просто шутка, и его сейчас пошлют или набьют морду, но ему правда хочется верить, что, то, что между ними — нечто большее, чем просто дружба. — Было бы неплохо, но лучше в другое место, — Эйдену приходится запрокинуть голову из-за разницы в росте. И он с трудом, но заставляет себя посмотреть Роу в глаза. — Я помню всё, что ты говорил мне. Просто выслушай меня, ладно? Пауза и гробовая тишина не придают ни уверенности, ни храбрости, но Эйден уже всё для себя решил. Пилигрим набирает воздух в лёгкие, словно перед прыжком между крышами — это точно его последний шанс. — То, что я сказал тебе, пока ты тащил меня, всё правда от и до. Ты один из самых дорогих мне людей и ты, чёрт возьми, мне нравишься, весь без остатка. С этими твоими приколами, когда не понятно, шутишь ты или флиртуешь. С твоим характером, безбашенными планами и бесконечной, блять, ответственностью за всех вокруг. С твоими шрамами, бронёй, под которую не подлезть, и охуенными руками. И задница твоя, кстати, великолепная, — Эйден мимолетно улыбается, хоть Роу этого и не видит. Он берёт небольшую паузу, прежде чем продолжить: — И я бы действительно хотел провести всю оставшуюся жизнь рядом с тобой, если ты позволишь. После такой откровенной речи его немного потряхивает, а Роу молча смотрит куда-то сквозь него — Эйден слышит его сбивающийся ритм сердца. Следующие слова глухим рокотом возвращают ему точку опоры в пространстве, в мире, в жизни. — Позволю.