Центр мира моего | Die Mitte der Welt

К Ивану Гилберт вернулся в прекрасном расположении духа. Вселенная если не благоволила ему, то как минимум не собиралась мешать задуманному. Партия разыгрывалась как по нотам. Идеально. Помывшись, Гилберт с блаженным стоном рухнул на постель. Иван был всё так же без сознания, но лицо его приобрело здоровый оттенок, а глазные яблоки довольно часто двигались под веками. Это было хорошим знаком, раньше Ивану не снились сны. Гилберт перевернулся на бок и притянул Ивана на себя, собираясь наконец отключиться. Впрочем, одна часть его тела совершенно точно была не согласна с этими планами. Гилберт раздражённо зарычал. Было четыре часа утра, ему нужно было хотя бы иногда спать, чтобы оболочка была в состоянии функционировать, но начавший твердеть член жил собственной жизнью. - Да твою мать, - простонал Гилберт. Уже обнажившаяся розовая головка упиралась в ягодицы бессознательного Ивана. Иногда Гилберта пугало то, что творилось с его телом просто от наличия Ивана в одной с ним постели. Бессознательного, не делающего ровным счётом ничего для того, чтобы у него стояло до звона в яйцах. Он оставил Ивана лежать на боку, сплюнул на ладонь и растёр слюну по всей длине члена. Такая себе смазка, но вставать из постели было лень, да и Иван давно не был узкой целкой, в которую не протиснуться без дополнительных средств. Член вошёл в Ивана легко, словно там ему было самое место, и Гилберт принялся раскачиваться, словно маятник. Мягко подавался бёдрами вперёд, а потом вынимал член почти полностью, чтобы снова войти на всю длину, но напряжённая пружина внутри него только сильнее сжималась. Гилберт отчаянно нуждался в том, чтобы эта пружина наконец выпрямилась. Это было невыносимо, а он не знал как всё исправить и, по тому, гонимый злостью и раздражением, принялся остервенело вколачиваться в безответное тело под собой. Гилберт рухнул на Ивана, пока семя толчками било из тела - горячее, живое. Иван мог бы понести он него, будь он женщиной. Всё было бы намного проще будь он женщиной. Семя, вытекавшее из Ивана, пачкало бёдра и светлые простыни, но Гилберту было плевать. Завтра. Он разберётся с этим завтра. Он чувствовал опустошение, но пружина внутри так и не разжалась. *** Завтра наступило неожиданно скоро. Гилберт резко открыл глаза, когда почувствовал прикосновение. Иван сидел на постели, тупо глядя перед собой. Наверняка, коснулся его случайно, задев рукой. Гилберт только и мог, что порадоваться, что оказался рядом, когда Иван пришёл в себя. Он рискнул обнять Ивана со спины, чтобы наверняка знать, с чем придётся работать. Иван вздрогнул, но не предпринял попытки вывернуться из кольца его рук. - Привет. Иван был в замешательстве, но явно решил пока игнорировать щекотливую ситуацию. Гилберт стащил с них простыню, чтобы раскрыть все карты. Они голые, у Ивана на бёдрах ссохшаяся сперма, такое сложно интерпретировать неоднозначно. Гилберт искренне был рад, что вчера всё-таки трахнул его. - Как себя чувствуешь? Вчера я немного... увлёкся. Иван молчал, прислушивался к себе. Он был сбит с толку, и чувствовал, что что-то не так, но никак не мог понять что именно. Тело было ватным, с трудом его слушалось, словно и не ему принадлежало вовсе. В голове был сущий бардак. Наташа! Ему нужно было убедиться, что с сестрой всё в порядке. Раньше она всегда находила способ дать знать, что с ней всё хорошо, но Иван уже слишком давно не получал от неё вестей. О том, что вчера у него очевидно был секс, Иван старался пока не думать. Информации было недостаточно, чтобы делать какие-то выводы, но от Гилберта не фонило опасностью, значит происходящему можно было найти объяснение. Просто нужно вспомнить. - Пошли в ванную, тебе нужно вымыться, - шепнул Гилберт, и Иван с трудом заставил себя посмотреть на него. - Какой сейчас год? - Всё ещё тысяча девятьсот пятьдесят девятый. И ты задаёшь этот вопрос каждое долбанное утро, - протянул Гилберт устало. Иван смежил веки. Тринадцать лет. Это многое могло бы объяснить, но только не то, что он делил с Гилбертом постель по собственной воле. Но это было так. Совершенно точно. Иван не обнаружил на собственном теле синяков и ушибов, да и произошедшее вчера, будь это результатом насилия, дало бы о себе знать. Но Иван испытывал почти неуловимый дискомфорт, и больше ничего. - Каждое долбанное утро я не помню какой сейчас год..? Почему? Гилберт откинулся на постель и накрыл лицо руками. - Тебе не понравится то, что ты хочешь узнать. Иван смотрел на него нахмурив брови, отступать он был не намерен. - Говори. - Ты до сих пор жив только потому, что это было моей прихотью, - начал Гилберт совершенно бесцветным голосом. - Людвиг не отказал в этой маленькой просьбе, по тому, что это был эффективный способ напомнить всем где их место. Когда Людвиг официально отдал мне Восток, я трахнул тебя при нём, заломав руки за спину. А потом снова. И снова. По тому, что мог, и хотел этого. Я блядь никого в жизни не хотел так сильно, как хотел тебя. А когда с землёй сравняли Москву и Ленинград, ты часто бывал без сознания. Людвиг думает, что так оно и осталось. Я не стал его просвящать по этому поводу, да и всем прочим... - Всем прочим..., - тупо повторил Иван. Третий Рейх не был в курсе, что они кувыркались в постели, и бог знает о чём ещё Гилберт ему лгал. А провалы в памяти могли быть связаны с уничтожением архивов. Такого раньше не случалось, но Иван был уверен, что такое теоретически возможно. Всё-таки, их память была повязана на памяти собственных людей. - Где сейчас моя сестра? - с трудом вытолкнул из себя Иван. Гилберт молчал, даже не смотрел в его сторону. - Гилберт, где Наташа? - В пизде блять! Как и Феликс, но по нему ты вряд ли будешь лить слёзы, - взорвался Гилберт, но тут же потух - как костёр, засыпанный песком. - И я опять веду себя как гондон. Он с отчаянием прижался губами к рукам Ивана, словно это могло хоть как-то помочь принять реальность. - Я... я не могу быть везде одновременно, мне хватает геморроя с твоими идиотами, пытающимися самоубиться об меня каждый божий день. - Я почти их не чувствую, - нехотя признался Иван. Гилберт с явным облегчением подхватил новую тему. - Твои люди всё так же вьют из песка верёвки и доставляют массу проблем. Никто не доставляет столько проблем, сколько доставляют загнанные в угол русские. Улыбка в голосе Гилберта несколько приободрила, но на душе Ивана было скверно. Он не смог защитить Наташу. Обещал, но не смог. И тот кто лишил его второй сестры, будет очень сильно сожалеть, что не уложил и его в могилу.