Очередная жертва хорошего паразита.

«Этого стоило ожидать» — подумали оба. Так легко Ким б его не отпустит, даже не подумает в эту сторону. Как, собственно, и Герман. Сейчас паразит был расстроен, скорее не поведением мальчишки, а тем, что он сам не мог так же, не взирая на последствие, тянутся к этому мальчику. Рот у Германа был в порядке, и он спросил: — Как долго ты этим занимался? У Кима было два варианта, либо сказать правду, что расстроит Германа, либо сказать не правду, но тут Герман догадается что ему врут, поскольку очень хорошо знал Кима. Ну если точнее, то он надеялся, что он его хорошо знает. Поэтому, почти честно написал срок: — «Четыре года.» — Эльфийских, да? — переспросил Герман, а затем сказал спокойно — Можешь не уточнять. Ты не хочешь этого делать. «Да и я тоже.» — продолжил Герман у себя в уме. Тут он почувствовал, что рука Кима начала дрожать. Не от того, что парень плакал, нет, только лишь от того, что он сдерживал себя мечась между своим желанием связать Германа и провести тут с ним хоть целую вечность, и пониманием того, что не для того тогда Герман ушёл, чтобы через несколько лет Ким выбрал сон вместе с ним, а не реальность. Или же любым способом сделать возможным полноценную жизнь для Кима. Герман обнял Кима, пытаясь успокоить, но не зная этого лишь подлил масла в незримый огонь. Ким утихомирился, и, глядя на пустое место вместо глаз, спросил: — «Ты теперь не можешь перевоплотить одну часть тела на другую?» — Не могу. — никто из них не знал предвестник ли это смерти, или нет, но явно не хорошего. — «В чьем ты теле?» — Не позволю тебе узнать, где нахожусь — резко ответил Герман. — «Я не для этого спрашиваю.» — В человеческом. Вероятно, у меня осталось лет тридцать, в лучшем случае пятьдесят. А дальше, вероятно, уже все. — «Слишком мало.» — Мы не должны были больше увидеться, Ким. — «Но это не значит, что ты не хочешь больше со мной видеться!» — Да это не значит, что я больше не хочу с тобой видеться. Но ты, хоть понимаешь, какого это более тысячи лет перелетать с тела на тело, и с каждым разом всё больше теряя себя и даже не быть способным нормально жить или умереть! И я не хочу, чтобы ты повторил мою участь! — Ким немного поник. — «Я не повторю ни твою судьбу, ни судьбу тысячи паразитов. Мне просто, пока ты можешь жить, хотелось с тобой разговаривать. Если ты против, можешь уйти сейчас.» — Я не уйду. Сердце Кима вздрогнуло. — «Спасибо. Можно тебя обнять?» — Хорошо. Огонь в душе у маленького эльфа был погашен мягкой, сладковатой субстанцией. Стало спокойно и чисто, как на снежное утро, но под любым даже самым чистым снегом скрыто много собачьего дерьма. А для Германа это объятие лишь кратковременная иллюзия жизни. К сожалению, одна из многих. Через какое-то время Ким неохотно ослабил хватку и, лишь одной рукой держась за Германа, его повёл куда-то. Вдруг остановился и усадил Германа на землю. Он почувствовал под собой мох. Такой мягкий. На секунду Герман потерял самообладание и начал вести себя на этом мхе, как кот под кошачьей мятой. Мягко говоря, Ким был в глубочайшем шоке, хотя в то же время это казалось нормальным. Герман и раньше не скрывал свою любовь к мху, но это было в рамках приличия, положит руку на мох или сядет, но видать перед целой поляной мха он не мог устоять. Может и отчасти от того, что сейчас он не совсем цел, и, вполне возможно, та более сдержанная к мху часть, где-то там летает. Но все же через секунду слабости Герман прекратил вести себя как кот под кайфом и смутился. Как же жаль, что эмоции в мире снов ещё виднее чем в реальности. Увидев это Ким тут же написал на руке Германа: — «Всё нормально. Я наоборот рад что тебе это нравится.» От этих слов у Германа появилось странное ощущение, будто бы от чего-то очень знакомого, но, что именно было знакомо он, как бы не старался, не мог выяснить. Да и не сможет. Вероятно, часть души, которая отвечала за это, летает где-то там бок о бок с частью устойчивой к мху. — Всё же не стоило мне так себя отпускать. — «Всё нормально. Это мелочь.» — легонько провёл рукой по коже паразита Ким, предварительно подходя поближе, скорее, чтобы удовлетворить свою несдержанность. — Знаешь, я тут старший, и, вроде как, должен давать тебе пример по самоконтролю и успокаивать, когда у тебя получается, а не наоборот. — ох, как неловко вышло, что дыхание Германа Ким чувствовал на своей шее. Слишком опасно. Ким отполз немного от Германа, но так, что все ещё мог написать на его руке: — «Тебе не стоит об этом волноваться. Я очень хорошо держусь.» — Ты врешь. — без особых рассуждений ответил Герман. — С моей стороны было б правильно предложить прекратить сегодняшнюю встречу, ты ведь понимаешь? Паразит уже собирался было встать, как тут его схватили за целую руку и быстро, да так, что он еле смог разобрать: — «Только не уходи. Мое тело, оно не отдыхало. В последнее время мне не спиться» Маленький эльф говорил правду, хотя, конечно же, это было сказано с целью с манипулировать. И эта детская манипуляция подействовала на Германа. Он и сам корит себя за то, что так легко поддался. — Но, если я замечу, что ты теряешь над собой контроль я уйду. Не навсегда, но имей в виду. — «Конечно.» — с притворной лёгкостью написал Ким. *** Колючий солнечный луч разбудил Кима. Это было очень странно, ведь обычно он мог проснуться задолго до того, как солнце проникало в его комнату, но в этот раз он подозрительно долго спал. Хотя, может быть, это просто незначительный сбой, ничего страшного. Мальчик со спокойной душой пошел на кухню. Только вот этот незначительный сбой был побочным эффектом от паразита. Что в итоге приведет к преждевременной смерти. Как и вчерашнее улучшение в самочувствии мамы, было следствием наконец-то принятого решения. И вместо человека лишь хладный труп лежал в собственной крови. Сейчас бедный, маленький Ким, только и мог, что перебирать в своей голове кучу сценариев, при котором этого не произошло. Только вот, повлияло бы это на что-то? Тело уже охладело, кровь успела застыть, а руки матери уже согнулись под воздействием трупного окоченения. Они через какое-то время разогнуться, но что это может изменить? Как далеко назад надо вернуться чтобы что-либо изменить? Всё дальше и дальше в прошлое Ким возвращался и всё глубже, и глубже, он убеждался в том, что это все из-за него. — Ким! Куда пошел? — Порулять — какая-то странная особенность тогда у него была. Вместо "г" говорил "р". Маленькие ручки сложились в просьбе и глаза умоляюще смотрели на маму. Тогда он в последний раз увидел мамины глаза такими живыми и голубыми. Потом они померкли и стали серыми, совершенно не видящие реальности. *** — Эмма, твой сын вернулся. Посмотри на него. — осторожно, будто боясь как-то навредить, сказал Камерон. Невидящими глазами мать глянула на Кима и, еле открывая рот, шепотом промолвила: — Это не мой сын. *** Маленький кабинет словно каморка для метел и света было так же. Камерон еле помещался и по-глупому стоял полуприседом. — Вы хотите её забрать? — из-под бровей глянул заведующий этой психбольницей на Камерона. Он был полу-эльфом, полу-человеком, о чем свидетельствовала его странный коричневый цвет волос, на грани с седым, и чуть заостренные уши. — Так сразу нельзя этого делать. Пускай мальчик приходит к ней каждый день в течении месяца. Если уж не примет его как сына, то пускай хоть привыкнет к непонятно откуда взявшемуся мальчику. Но я бы не рекомендую этого делать. Здесь за ней… — Мало вам что-ли подопытных? — Мистер Камерон, я понимаю вашу предвзятость к душевной медицине, но я вас уверяю, что хоть наша наука не идеальна, но она, как и всё остальное в мире стремиться к прогрессу и, к сожалению, без ошибок продвижения не будет. — доктор говорил правильные вещи и если б это сказал кто-то более хорошей харизмой. Но он говорил словно не живое существо. Камерон промолчал, но намерения остались те же. — Итак, хорошо. Ким — теперь доктор смотрел на него из-под очков, — поскольку тебе придется взять ответственность за больную мать, ты хочешь вернуть её домой? — Конечно да, доктор. — взгляд этого маленького взрослого был тверд и полон надежд, которым не суждено было сбыться. Маме становилось то лучше, то хуже. Всегда одинаково плохо, всегда одинаково хорошо. И так же, само в какие-то дни, она была прикована к постели кожаными ремнями, в какие-то нет. И в один такой несчастный раз Ким это заметил. — Почему моя мать прикована словно какой-то преступник! — доктор немного скривился от противного шума, но при этом четко и холодно сказал: — Иногда она ведет себя буйно. Он кричал на доктора ещё несколько раз, пока наручники не исчезли. Его невинный мозг думал, что это из-за того, что док его послушал, но на самом деле доктору просто не нравился лишний шум. Чтобы мать привыкла к непонятно откуда взявшемуся мальчику, ушло больше полугода. И через полгода мать отправилась домой. Правда, всё время, пока её собирали, доктор всё ворчал себе под нос. что лучше её всё же тут оставить, но раз уж не буйствует, то пускай! Этот доктор умывает руки! Если вдруг покончит с собой, или кому-то навредит, он не виноват! По завершению более сдержанных докторов Эмма могла через какое-то время, проведенное дома признать своего сына и пойти на поправку. Пустые надежды. *** Тёмная безлунная ночь. Лишь только звёзды еле пробивались через прорези в облаках и, в этой тьме. Посреди ночи Ким услышал, что его мать зовёт. Сначала это показалось какой-то слуховой иллюзией, или же остатком сладкого сна. Но это повторилось снова и снова. Тёплое чувство поселилось в душе Кима. Давно его мать не звала. Бедный, маленький мальчик, прямо-таки вскочил и радость согнала сон. Только вот… Эмма стояла в дверном проеме и звала совершенно не его. А какого-то другого Кима. Смотрела в даль там, где два года назад скрылся в лесной чаще. Выражение лица матери, по правде, было печальным, даже на грани горя, но держалась она хорошо, лишь только голос дрожал. Может быть, от того и свехнулась, что держалась слишком хорошо. Скрипнула половица под ногой Кима и мать обратила на него внимание. — Я тебя не разбудила? — Нет, что вы мэм. — Она снова посмотрела куда-то туда в лес. — Я просто увидела своего мальчика в окне и решила его позвать. Только вот, он всё никак не отзовётся, а если подойду хоть на шаг ближе, то раствориться среди лесных деревьев. Мы так иногда играли, точнее, он со мной так игрался. — лёгкая улыбка озарило её измождённое лицо. — Вот и сейчас играется. Ты плачешь? Ким натянул улыбку, он не хотел выглядит несчастным перед своей матерью, по крайней мере, не сейчас, пока она не выздоровеет. — Нет, мэм, совершенно нет. Меня развеселила ваша забава. Бедный мальчик всё сжимал тело своей мертвой матери и кричал нечеловеческим голосом. Сонливость такое противное чувство. Вроде как спать хочешь, а вроде и глаза не закрыть. Этакое промежуточное состояние, как и остальные промежуточные состояния даёт больше дискомфорта, агония сумасшедшего. Хотя, как говорят проблемы, от ума так, что те, кто сошел с ума наверняка самые блаженные люди. Как и ей свихнуться до конца, чертов отец буквально капельку не дотянул. Мог бы и подольше с этой ерундой разговаривать. Как вы поняли, Златоцвет была очень злая, а дело всё в том, что её папаша первую половину ночи освежал свое заброшенное жилище, а вторую половину ночи разговаривал с цветком. И этой пухлой ведьме всё равно, что это была какая-то там особенная рута! Да, хоть хризантема между булок короля! Камерон и сейчас с чем-то там возился, словно учитель готовился к лабораторной работе. Даже непонятно зачем таз с ледяной водой притащил. Пока разворачивал это действо, Камерон совершенно забыл про счёт времени и, когда закончил, глянув на часы лицо исказил ужас. 11:30 Что-то явно случилось. В этом даже нет сомнения. Без замедления Камерон взяв Златоцвет и, чуть ли не бегом, кинулся к дому Кима. Вокруг дома собралась толпа. Но Камерона, в первую очередь, привлекла курящая в стороне фигура заведующего психушкой, правда он лишь кинул на него грозный взгляд и пошел узнавать, что случилось. Первая его заметила одна бабулька, на удивление сейчас без своего внука: — О, мистер Хансон, давно вы не выходили на улицу. — её взгляд метнулся вниз к ящику на колесиках, — У вас дитина? — Да, недавно моя троюродная сестра скончалась, и я её приютил. Что случилось с Кимом? — Ох, вы же были знакомы подружьям. — кажется, скоро про сощесвование Камерона совсем — Як прикро вокруг вас одна смерть. Ох. Бабушка немного помялась сказать, но все же выдавила: — Эмили померла. С Кимом все хорошо с выду, але внутри…Надеюсь баня деда Джона змые всю цю грязь. Доктор слушал все эти бредни и спокойно на вид курил трубку. Он был не понаслышке знаком с поверьями насчёт воды и огня. Аж всё тело болело от этой всей ерунды. Если уж вода и огонь такие эффективные лекарства почему все сдыхают? Включая утопившихся и сгоревших. Последние вообще должны быть живее живого. — Эмили, её труп где? — Всё еше в доме. На кровать переложили. Не хвилюйтесь, к вечеру гроб ей будет. Кэмерон не особо волновался насчет гроба, плотник гробы-то обычно за бесплатно делал. И потому, что под землей не нужно особое какое-то красное дерево, и потому за смерть не платят. — Никто лишний не заходил? — Ни конечно ни, мий внук вже давно стоить у дверях и никого не впускае окрим того доктора. — бабушка указала на курящего в сторонке, — и столяра. А от эти черты все не хотят уходит. Собрались тут словно стайка землероек и мозгоедов в ожидании свежего трупа. — бабуля хорошенько плюнула в сторону. — Конечно же, вас вин пропустить. Правда, лучше не надо, страшне это дело. — Последние годы она и не была живой, к сожалению. — он вздохнул. — Ким у деда Джона? — Да, да. — Я пойду. Ему я нужнее. — Вдачи вам и здоровья вашей мылесынкой дитини. Ох, що це в её роте? —Златоцвет вкусно посасывая кожу, спала, словно убитая. — Пускай жуёт. Не лакированное, ничего с ней не будет. — интересно насколько пунктов поднялся б Камерон в глазах Златоцвет? — Не могли б вы за ней присмотреть? — Конечно-конечно. — Спасибо. Камерон сам, без лишнего багажа в виде маленькой девочки, которая металась в отношении своего родителя от раздражающий Фифот до Фифотмягкиеручки, пошёл в баню, к деду Джону. Это хоть и была единственная на весь город баня, но она была очень большая, чуть ли не с главный рынок. Конечно же такое огромное здание не за один год строился. Да и уже множество раз передавалось из рук в руки, может быть, даже сотню раз и совсем не по наследству. Говорят первые бани создали то ли вулканические эльфы, то ли великаны, а может быть это вообще карлики. В общем, кто-либо связанный с лавой, но этот, по секрету скажет, что все эти россказни о красных, как лава, или черных, как пепел, великанах, или наоборот, карликов, пошли от того, что, знаете ли, быть погребённым под слоем горячего и тягучего вещества не очень приятно. Порой обезумевшие души, цепляясь за жизнь каким-то неведомым образом, буквально на несколько секунд ставили чудовищами из лавы. Неприятное зрелище. Намного приятнее вам будет представить двенадцатилетнего мальчика с красными, как свёкла щеками, который сидел на скамеечке и явно не слушал какого-то там старикана, который от чистейшего сердца решил рассказать немалую историю этой бани, чтобы отвлечь мальчишку. Конечно же это не помогало. Тут дед заметил Камерона и немного встряхнув Кима сказал: — Вот видишь этого великана, как-то он приходил сюда вместе с весьма очаровательной леди. Так вот, этого великана совершенно никакой жар не берёт. — Я знаю, — без какого-либо интересно пробормотал Ким, — Я у него уже четыре года в подмастерьях. — Так ты можешь мне про него рассказать больше, чем я тебе. Ну-ка расскажи какой он человек. — Ненадёжный — буркнул Ким. Конечно, же Камерона очень расстроили такие слова, но в них была правда. А то, что именно сегодня он подготовился к первому настоящему рабочему дню, пожалуй, покажется Киму лишь ужасной шуткой. — Ким, ты как? — Я помылся. Так что уже нормально. — он поднял голову и посмотрел на Камерона таким болезненным взглядом, что сразу стало понятно, что не один демон поселился в этой маленькой головке, но как бы делая из себя сильного взрослого, сказал, — Простите, сегодня я задержался. Я могу сегодня начать работать. — Сегодня возьмём выходной. — Но я могу работать! — это прозвучало особенно настойчиво. — Тебе нужно отдохнуть. — Камерон потрепал мальчика по голове. Камерон видел ужасное состояние мальчика, но не мог увидеть одного. Перед ним стоял такой же паразит, как и те разбитые души, лишь только повезло что тело его, а не чужое.