Чудо моё лесное (18+)

Голова идёт кругом, и он почти не чувствует себя, но ему так хорошо, так сладко, шею вылизывают, прикусывая так умело, так правильно... Сильные руки сжимают плечи и пояс, гладят, часто проходясь по напряжённому члену, и даже через ткань плотных штанов чувствуется их жар. Эти губы, эти руки — они дарят блаженное предвкушение: сейчас ему сделают хорошо... сейчас... Он подаётся под них, цепляется за крепкое сильное тело — и требовательно стонет от желания схватить это тело и вжать в себя. Голос... он как будто звучит у него в голове — хриплый, властный, низкий: — Не дёргайся, человек... Не вырвешься... Мой... Не отпущу, пока не... Резкий толчок — как будто кто-то дёргает его за руку — неприятным гулом отдаётся по всему телу, и Намджун недовольно мычит, потому что его пальцы соскользнули с приятно твёрдой плоти, а волшебный, взявший его в плен аромат поколебался. И он водит носом, пытаясь вновь ухватиться покрепче за аромат и утонуть в нём. — Отпусти его, быстро, сволочь! Тэ... Солнечный мой мальчик... Намджун разморенно улыбается и пытается открыть глаза, но тут же жмурится от гулкого гневного рычания: — Отойди, омега... Он мой на эту ночь... Иди спи дальше, ты только злишь его, дерзишь ему, из себя выводишь нарочно, мучаешь! А я... я позабочусь о нём... Сегодня он станет моим... — Ты спятил? — В хрипловатом низком голосе звенит бешенство. — Очнись, Чон Хосок! Гони своего волка, он взял неверный след! Не здесь, не сейчас! Не с ним! Он альфа! Пусти! Быстро! Иди поохоться в другом месте! Тэ... Почему ты плачешь? Зачем кричишь так? Всё же так... ммм... хорошо... — Кто мне помешает, омега? Намджуна перехватывают поудобнее, и вторая волна сладкого мёда топит его, делая всё внизу напряжённым. Он снова мычит — умоляюще: ему так надо... так... надо... — Видишь? — Голос, что так требовательно обволакивает его, полон торжества. — Ему хочется под меня... Он хочет меня! — Ты травишь его, сука ты паршивая! Тэ в ярости... Малыш почему-то злится... — Ты знаешь, что человек не может противиться волчьему зову! — рычит омежка. — Только попробуй тронь его! Я тебя убью! И на родство не посмотрю! — Какой милый, но отчаянно глупый волчонок... Тот, кто сжимает Намджуна в руках, почти урчит и совсем не злится в ответ. Он снова прижимает альфу к себе и вдруг впивается острыми зубами ему в подбородок, а потом яростно лижет укус. Кима пробивает острым наслаждением, он протяжно стонет и чуть не кончает, тяжело выдыхая и закатывая глаза. А тот, кого он готов слушаться, лишь бы не отпускал, гулко и бархатно смеётся. — Убьёшь меня, Тэхён? О, я буду только рад. Не придётся мучиться и мучить всю жизнь... Только сначала скажи, зачем ты прёшь против смерти за того, кого собираешься всё равно оставить здесь? Почему я должен сейчас уйти и оставить тебе свою сладкую и на всё для меня готовую добычу? — Дыхание, полное знойного мёда, становится ближе и опаляет сухие и страждущие губы Намджуна. — Ты ведь готов, да, мой зайчик? Ты готов на всё для своего волка? — Да-а... Намджун и сам не понимает, что говорит, но не может не сказать, потому что это — правильно, хотя и как-то странно. Но — наплевать, ведь он купается в ароматном меду, его тело покрывают сотни звёздочек, остро и ужасно приятно колющих его своими лучам — и он хочет, чтобы это не кончалось. И чтобы эти сильные руки прикоснулись к его груди, смяли его, сжали, наконец, его член и дали разрядку... — Пожалуйста... Хочу... — Он пытается сказать всё, что думает, но слова тают на языке патокой, и острые зубы снова и снова прикусывают ему шею. — Пусти его, пусти! — Голос Тэхёна отчаянный, полный злых слёз, он почти кричит. — Приди же в себя, Хосок! Ну же! Что ж вы так напились-то!.. Ты же сдохнешь потом от стыда! Тэ... Маленький, не плачь... я сейчас помогу, я приду, я не дам... о, да... да... — Сдохну, сдохну, точно сдохну, — сладко ворчит Намджуну на ухо медовый голос, в то время как сильные пальцы ласкают его через штаны, снова подводя к грани. — Но сейчас... Он так пахнет, когда хочет меня... Он такой... У меня никогда таких не было — грубых, чистых, настоящих... Мой... — И Намджуну в шею впиваются зубы, прикусывают всерьёз, это больно и так невыносимо возбуждает, что он вытягивается в руках и стонет — жарко, громко, никого не боясь, а в ответ слышит грудной смех: — Такой покорный... Человечек... Такой красивый, сильный, могучий... Сожрать тебя будет так сладко... Ты будешь стонать подо мной ещё гром... Сильный толчок, гулкий всхрип и яростное рычание, удар — и Намджун откатывается к стене, о которую больно бьётся спиной и затылком. — Не дам! — Сука мелкая! Два хриплых вскрика ранят его отуманенное сознание, болезненно врезаясь в него беспощадно ярким лучом света. Аромат мёда теряется в горечи вишни, тает, ослабляя сети, в которых сладострастно путался до этого альфа. Два голоса... Шипят, злятся... Кто-то хрипит, кому-то больно... Намджун трясёт головой, пытаясь прийти в себя, сжимает кулаки и бьёт себя, сначала слабо, а потом сильнее, в грудь, чтобы снова начать дышать, а не задыхаться. Кто-то хрипит, но отчаянно продолжает молотить по чужой груди кулаками: — Пусти! Всё равно не отдам! Он мой, мой! Не отдам! Это мой альфа! Пусти, сука! — Я придушу тебя, волчонок! — Злобное шипение — и вскрик. — Никто не смеет становиться между волком и его добычей! Совсем обо всём забыл здесь, да? — Он — моя добыча! Моя! Я не отдам тебе его! Я люблю его! Люблю, люблю! Он только мой! Этот отчаянный крик, прорезал ночную тьму и с ноги вышиб дверь в сознание Намджуна. Ким распахнул глаза и охватил взглядом картину: Чон Хосок с перекошенным от злобы, будто не своим, лицом, придавил к стене хрупкую в его сильных руках фигуру Тэхёна, он держит омегу за горло, клыки альфы белеют во тьме, а глаза светятся странным лунным светом. Лицо омеги залито слезами, губы прикушены зубами, а руки упираются в мощные плечи Хосока в безнадёжной попытке оттолкнуть напирающего, будто желающего раздавить его альфу. — Тэхён... Мальчик мой... Я сейчас... — хрипло шепнул Намджун и стал вставать, опираясь на стену. Это было невыносимо медленно, тело не слушалось, голова кружилась, а колени подгибались, как будто он до сих пор был жутко пьян. И только крикнуть получилось: — Пусти его! Пусти, Чон! Хосок вздрогнул, резко обернулся и уставился жутко сияющими, нечеловеческими глазами на едва держащегося на ногах Намджуна. — Сиди там, человек! — властно приказал он. — Я убью этого щенка и вернусь за тобой. — Отпусти Тэхёна! — хрипло выговорил Намджун. — Отпусти. Моего. Омегу. Хосок зло оскалился, зарычал, нахмурился, но вглядевшись бешеным взглядом в лицо Намджуна, он вдруг заморгал... и свет в его глазах исчез, а потом медленно стали втягиваться клыки. Он отпустил тело омеги, и Тэхён свалился на пол, не в силах удержаться на ногах. Хосок сделал несколько неуверенных, будто пьяных, шагов назад и тяжело опёрся о стену недалеко от Намджуна, запрокидывая голову и закрывая глаза. Намджун на него уже не смотрел. Он все силы бросил на то, чтобы приблизиться к лежащему напротив Тэхёну, потому что глаза омеги были закрыты, из них текли слёзы, одну руку он прижимал к горлу и натужно кашлял, пытаясь вдохнуть как можно глубже. Идти не получилось, ноги предали Намджуна, и он, упав, пополз к своему омеге. — Тэ... Тэ... Малыш мой... Ты как? Тэ... — шептал он, даже не пытаясь вдуматься в то, что говорил. — Прошу, посмотри на... меня... Тэ... Тэ... Он, наконец, был рядом, слабыми руками он обхватил плечи Тэхёна и потянул его на себя. Омега ухватился за него, быстро взобрался ему на колени и обнял, тяжело дыша рыданиями ему в ухо. — Джун... Джуни... мой Джуни... — всхлипывал он. — Прости, прости меня... Не уходи... не гони меня... Не дай мне уйти... И Намджун почувствовал себя самым счастливым человеком на земле. Он держал в своих руках своё счастье, оно плакало, оно тыкалось мокрым носом с обожаемой родинкой ему в щёку и шею, солёными губами касалось его губ в робкой попытке поцеловать прямо здесь, на полу в коридоре пустого постоялого двора, — ничего больше не боясь, не злясь, отчаянно пытаясь согреться его теплом и опаляя своим дыханием. Он не мог, не имел права отпускать это счастье. А ведь чуть было не сделал это! Вот только... — Я люблю тебя, Тэ, — торопливо вдохнув, проговорил он, чувствуя, что слабеет, что не может удержать омегу в руках, потому что тьма укрывает его. — Прости меня... Я очень... тебя... люблю... — Что здесь происходит? — Этот резкий и испуганный вопрос Чонгука он услышал уже из тьмы, куда под вскрик Тэхёна благополучно и провалился.

***

— Простишь? — Глаза Хосока были полны тоски, он их пытался спрятать, но они упорно всё возвращались к бледному лицу Намджуна, лежащего на постели в своей комнате. — Понимаю, что не должен, наверно, но... — Что с тобой было? — хрипло спросил Намджун и крепче сжал ладонь Тэхёна, который сидел рядом на низеньком стуле и держался за него обеими руками, сверля пронзительным недоверчивым взглядом Хосока. — Гон, — тихо ответил Чон. — Сам не ожидал, что начнётся... Видимо из-за вина и... — Он виновато покосился на Тэхёна, и тот фыркнул и нахмурился, но Хосок всё же продолжил: — ...и того, что ты мне так сильно нрав... понравился. Как выпустил своего волка — не помню. Не совладал, он меня просто вышиб, как почуял твой запах ближе. Тебя чуть не пометил, Тэхёна чуть не грохнул, посчитав соперником... Это совсем на меня не похоже, любого спроси! — Он страстно сжал руки на груди. — Почти ничего не помню, только как хорошо было... — Он прикрыл глаза и прошептал едва слышно: — Прости... те... — Я же альфа, — растерянно пробормотал Намджун. — Я старый, да и что у меня за запах? Мало, кому нравятся мои травы... — Но Хосок лишь быстро облизнулся и тут же отвёл глаза, краснея, а Тэхён вдруг коснулся губами венки на запястье Кима и выдохнул. Намджун растерянно поморгал и добавил, уже неуверенно: — Да вы чего... Я же такой... — Он замялся, подбирая слова, чтобы сказать что-то вроде "неподходящий", "простой", "грубый", но... — Ты самый лучший, — тихо перебил его Тэхён, поднёс его ладонь к своему лицу и уткнулся в неё с довольным урчанием. — Я волк, Намджун, — тяжело вздохнув и чуть отворачивая лицо в сторону, произнёс Хосок. Он прикрыл глаза: говорить ему было явно тяжело. — И у нас отношения альфы с альфой караются общим презрением, а то и изгнанием, если об этом узнают. Это считается нарушением воли природы, потому что отношения, строго говоря, вообще нужны, только чтобы оставлять потомство. Мы грубы и жестоки, Джун, вы мало о нас знаете, потому что мы не хотим, чтобы вы это знали: ни к чему вам ещё больше нас бояться. А вообще волки-альфы всегда прямо говорят о том, чего хотят, и пытаются завладеть добычей... то есть тем, кого выбрали себе, прилагая к этому все возможные усилия. И желание омеги учитывается редко, очень редко. Так что если за него некому заступиться или родные дали волю альфе, то... — Хосок тяжело вздохнул и кинул виноватый взгляд на Тэхёна, который при этих его словах задышал чуть чаще и зло прикусил губу. — И у нас в общем-то принято пускать в ход подавление запахом, насилие, угрозы — это в порядке вещей. Как и давить соперников. — Хосок снова посмотрел на Тэхёна, на этот раз укоризненно. — А вставать между волком и его добычей, если ты слабее, — это верная смерть. — Он — моя добыча, — пробубнил Тэхён, не отрывая руки Намджуна от своего лица. — Это ты встал между нами. Намджун невольно засмеялся. Чёрт его знает почему, но эти слова Тэхёна были чем-то ужасно приятным. Добыча... Надо же... Эх, омежка, омежка... Тоже мне — охотник. — А ты не смейся, — обиженно откликнулся Тэхён и царапнул зубами его ладонь. — Это только ты один не замечал моей охоты! А все были в курсе, все! Не будь ты таким туповатым, тоже бы давно всё понял! И учти, Ким Намджун, я — волк! И могу сожрать тебя, будь ты хоть трижды альфой! — Хорошо, волчонок, — блаженно улыбаясь, ответил ему Намджун и вплёл пальцы в светлые пышные волосы Тэхёна так, как давно хотел, — захочешь — сожрёшь. А омежка между тем перевёл взгляд на печально улыбающегося Хосока и обидчиво прищурился: — И ты видел мою охоту! Зачем напал на него?! — Он сердито сжал губы и нахмурился, но Намджун нежно стал поглаживать его колено и поясницу, обходя подрагивающими пальцами упругую задницу, так что омега невольно заёрзал и, придвинувшись к Киму, замер, с удовольствием прикрыв глаза. Ответ Хосока, казалось, его уже не очень-то и интересовал. Но тот ответил. — Ты омега, — Хосок мягко усмехнулся. — Маленький волчонок, который, как я видел, только и делает, что злит, раздражает и обижает мое... мхм... того, кого я хотел бы сделать своим. — Намджун мгновенно покраснел и хмуро хмыкнул, но Хосок продолжил: — Да, да... Понимаю... Это было жестоко и слишком самонадеянно. Но я не знал, как подступиться, я видел, что ты глаз с Тэхёна не сводишь, но очень хотел верить, что ты просто заботишься о мальчонке. Всё же вы такие разные... Его голос звучал глухо, в нём была тоска, и Намджуну было неловко и очень жаль его одновременно, хотя он терялся в попытке понять, как такое вообще возможно — чтобы он, альфа Ким Намджун, обычный тавернщик, понравился красавчику-альфе из перевёртышей. Сказки какие-то, право слово. — Ты очень рисковал, пытаясь меня остановить, — между тем продолжил Хосок, обращаясь к Тэхёну, тот недовольно зарычал, но альфа лишь покачал головой. — Ты знаешь, что я прав. Если бы Джун не очнулся, я и придушить тебя мог по-настоящему. То есть... Мой волк, конечно. Я бы никогда не поднял на тебя руку, Тэ... Что бы ты ни натворил, я бы берёг тебя и охранял, ведь ты мне тоже понравился, с первого взгляда на тебя у меня появилось желание тебя защищать... Кто бы знал, что надо будет защищать именно от меня того, кого мне надо бы называть своим женихом... — Я не выйду за тебя замуж, — отрезал Тэхён. — Мы это обсудили, и Джин признал свою вину, ошибку. — Он горделиво посмотрел на широко распахнувшего глаза Намджуна, который слышал об этом впервые, и утвердительно кивнул головой: — Да, да. Я всё решил. И попробуй только мне сказать, что я не могу остаться в твоей таверне! Вот только попробуй! Намджун тихо засмеялся: он чувствовал себя так, как будто вынырнул из глубокой, смертельно-холодной проруби в совершенно другой мир, где не было мрака и тоски его одиночества, где не было сомнений и боли. Тэхён всё решил... Он останется в таверне. Странно, что он этого хочет, но Намджун не станет задумываться о том, как такое вообще возможно. Хочет — значит останется. Останется и сделает Намджуна самым счастливым человеком на земле, даже просто находясь поблизости. А уж если не просто рядом... Альфа зажмурился и резко открыл глаза, стремясь убедиться, что это не сон. Но Тэхён был по-прежнему рядом. Он смотрел на Кима, насупившись, и его чудные губы чуть надулись от того, что альфа медлил с ответом. — Как я могу? — шепнул Намджун. — Если ты решил — как я могу сказать тебе "нет"? Никогда не мог, ты же знаешь. На губах Тэхёна появилась самодовольная улыбка, и он победительно посмотрел на Хосока. Намджун тоже перевёл взгляд на альфу. Чон смотрел на них с тоской. Он пытался улыбнуться, пытался, но улыбка была фальшивой. Ему было больно. — Я не стал бы пытаться настоять, если бы ты сразу сказал, что не хочешь меня, Тэхён, — сказал он и, прикрывая глаза, добавил: — Хотя, конечно, по нашим обычаям слово старшего брата для тебя должно было бы быть законом. Но подвергать тебя этому... — А я бы и не дался! Ни тебе, ни кому-то ещё! — вдруг со злостью сказал Тэхён. — Поэтому я и убежал из поселения той зимой. Меня хотели отдать одному хаму, который чуть не трахнул меня при первой же встрече, как нас оставил одних мой драгоценный отчим, гореть ему в аду! Нарочно оставил, хотя видел, что Гюно еле сдерживается — так ему хотелось меня попробовать! — Намджун невольно рыкнул от гнева, но Тэхён лишь крепче сжал его руку и, гордо мотнув головой, чтобы убрать волосы, падавшие ему на глаза, продолжил: — Я еле вырывался, чуть не перегрыз ему глотку. Ещё и по яйцам дал так, что он разогнуться долго не мог. Вот за это-то он меня чуть и не убил потом, пригласив вроде как на примирительную прогулочку в лес, ага. Хорошо хоть я вовремя обернуться успел, когда он нож вытащил. Змеёй шипел, что такой муж ему даром не нужен. А сам — я видел! видел! — просто боялся меня! Сука трусливая! Тэхён задыхался, по его щекам текли слёзы, но он упрямо и резко стирал их нетерпеливыми пальцами. Намджун, чьё сердце заходилось от жалости и боли, попытался снова притянуть юношу к себе, но тот вырвался и продолжил с той же яростью: — А домой ходу не было! Куда там, если отец, когда я прибежал весь подранный, жаловаться на то, что Гюно меня насиловать кинулся, сказал, что для альфы вот так пытаться завладеть омегой — правильно! И это значит, что альфа силён и от него будет сильное потомство! А когда я сказал, что ни за что не стану мириться с этим, что со мной, как с Джином, не получится, отец избил меня. Сначала придавил запахом так, что я чуть не задохнулся, а потом отметелил по полной, орал, что научит почтению к альфам, чтобы не позорил его больше перед будущим мужем — мол, неправильно воспитали омегу, не хочет сапоги вылизывать и зад подставлять по первому зову! Хосок закрыл лицо руками и задышал тяжелее, а Намджун потянул Тэхёна на себя, заставляя его лечь на свою грудь. Омега тут же нашёл носом изгиб его шеи и, ткнувшись туда, стал вдыхать, пытаясь успокоиться: рассказ давался ему нелегко. — Я ни за что не стал бы так. И с... тобой, Джун, не хотел так... — глухо проговорил Хосок. — Я знаю, я понял, что пытался, но не хотел бы — вот так!.. Мне так стыдно! Просто ты совсем не похож на наших альф. И твоя эта улыбка, твои ямочки... — Он выдохнул, а Намджуну захотелось крикнуть ему, чтобы он перестал, что это просто... невозможно! Но Хосок продолжил: — Человечьи альфы меня привлекали всегда, и друзья у меня по большей части из ваших. Вы прекрасны! Вы сильные, мужественные, мощные, но в вас нет этой вечной природной жадности до насилия, желания нагнуть под себя любыми способом! Вы способны на тепло и ласку, а у нас... — Ну, мы тоже разные, — смущённо пробормотал Намджун, с наслаждением вдыхая терпкую и нежную вишню, что сладко таяла у его шеи, на его груди. — И наши бьют и насилуют своих омег, и среди нас есть те, кто жаден до утех не самого доброго пошиба. — Нет, нет... — Хосок тяжело вздохнул. — Может, и у вас есть такие, но нет власти, чтобы давить вот так, как можем мы... Зов волка... Ему не могут противиться ни омеги, если они хотя бы немного влюблены в альфу, ни люди — никто из вас. Ну... — Он потупил взор. — Ты знаешь. Намджун поёжился, краснея: ему отчаянно не хотелось вспоминать те ощущения, которые испытал он в руках обезумевшего от гонной страсти Хосока. Потому что не мог забыть. Пока не мог. И это было томительно стыдно и ужасно неловко, но... Нельзя вспоминать, нельзя. Хосок вздохнул и поднялся с кресла. Он мягко улыбнулся и сказал: — Мне пора. Я уезжаю сегодня же. Мой друг, тоже из людей, Юнги приехал утром, пригнал нам лошадей. Тэхён его принял, но мы не останемся. — Он поймал благодарный взгляд Намджуна и грустно усмехнулся. — Не бойся, Джун, я уеду и никогда больше не потревожу вас.... — Нет, нет, — встрепенулся Ким, — подожди! Я не в обиде, не подумай! Я альфа, у меня тоже бывает гон, я знаю, каково это — не помнить себя от желания! Ты ни в чём не виноват, и если ты думаешь, что из-за меня не надо... — Не из-за тебя, — напряжённо ответил Хосок, отводя глаза. — Прости, но... нет. Намджун захлебнулся своими сожалениями и растерянно умолк. Как же странно... До ужаса странно, невозможно! Да кто? Кто он такой, чтобы быть причиной печали такого красавца-альфы?! Бред, бред. Не думать об этом. Он кивнул и пожал протянутую Хосоком руку. Тот лишь чуть дольше, чем надо бы, задержал его ладонь в своей, вздохнул и вышел из комнаты. Ким проводил его глазами и перевёл взгляд на Тэхёна. Тот смотрел на него пристально, чуть хмурясь, явно недовольный тем, что увидел. — Я только тебя люблю, — прошептал юноше Намджун. — Ты измучил меня, негодный мальчишка... Как будешь расплачиваться? Тэхён тут же вспыхнул яркой свечечкой, взобрался к нему на постель и склонился над ним, охватывая взглядом его лицо и останавливаясь на губах. — Это ужасно нескромно, — прошептал он в ответ, — и я так обычно не делаю, у любого спроси, но... так давно хочется... — И он опустился прохладными губами на горячие губы Намджуна. Альфа тут же обхватил его, чтобы не вздумал дёргаться и убегать, прижал к себе и, закрыв глаза, перехватил поцелуй. Они были такими свежими и нежными — губы Тэхёна. И сладкими — весенней сладостью вишнёвого ветра в садах, где она цветёт, озаряя начало новой жизни. Намджун видел, как трепещут испуганными бабочками ресницы Тэхёна, когда он прикрывает глаза под настойчивостью альфы, который начинает, не сдержавшись, кусать его губы, проводить языком по зубкам, чуть задерживаясь на выдавшихся чуть вперёд от возбуждения клычках. Волчьи омеги тоже кусают своих альф, ставя метку, это Намджун знал из книг. И у него внезапно дёрнулось в штанах, когда он на миг представил, как эти клыки, истерзав его плечи, впиваются ему в шею и оставляют на ней знак принадлежности. Сладко, горячо... И желанно! Так желанно!.. Он перехватил Тэхёна покрепче, завёл руку ему под затылок и ухватил, чтобы чуть повернуть голову омеги, открывая себе доступ к его шее. В голове чуть мутилось, хотелось завалить мальчишку под себя и облизать полностью, с особым пристрастием останавливаясь на груди, в которой сейчас под его рукой бешено колотилось сердечко, и... там, внизу, куда он всё никак не мог решиться опустить горящие от желания ладони. Тэхён откинул голову в его ладонь и задышал порывисто, хрипло, его пальцы вплелись в волосы Намджуна, и вдруг он сам приблизил лицо альфы к своей шее, почти заставляя вдавиться носом в сводящую Кима ароматом кожу. — Ты мой, альфа, — шептал страстно Тэхён. — Ты не сможешь меня больше отталкивать! Не посмеешь ходить мимо! Мне плевать на то, как давно ты топчешь эту землю, плевать, кем и насколько глупым ты меня считаешь! Ты мой! Я взял тебя в бою! И неважно, что я омега, слышишь?! Хочу, чтобы ты пометил меня, ну же! — Он выстонал последние слова, содрогаясь всем телом под зубами самозабвенно покусывающего его Намджуна, которого топило в лужу от этого дикого, невообразимо жаркого и такого возбуждающего шёпота. Услышав же последние слова омеги, альфа Кима рванулся с повода, яростно обнажая алую пасть, и Намджун, зарычав, перевернул их и замял дерзкого мальчишку под себя. Глаза Тэхёна были широко раскрыты, в них светилось почти безумие, сладострастное, опасное, лихое... Конечно, в этот момент в комнату постучали. Ещё бы... Намджун зарычал от ярости, не готовый отпускать дёрнувшегося тут же трусливым зайчиком от него в сторону Тэхёна, который забился в его руках, пытаясь отстраниться и слезть с постели. — Пусти, пусти, — умоляюще выдохнул омега, — там Ч... Чонгук... Не... надо, чтоб... Намджун мучительно коротко простонал и отпустил. Тэхён через мгновение уже сидел на своём стульчике с независимым видом, хотя румянец и зацелованные до алого губы выдавали его, конечно, с головой, не говоря уже о расстёгнутой до середины груди рубахе. Чонгук постучал ещё раз: видимо, догадывался, что мог помешать, и проявлял обычно не свойственную ему вежливость. — Входи! — хрипло крикнул Намджун, устроившись на подушке и усмирив сбитое к чертям дыхание. Чонгук вошёл, быстро оглядел их и удовлетворённо хмыкнул. Догадался, хитрый жук. Намджун пристально оглядел в ответ его самого и тоже хмыкнул. Чонгук светился довольством и радостью. Никогда раньше Ким не видел племянника таким уверенным в себе и решительно настроенным. Разговор, видимо, предстоял весьма серьёзный. И точно. Присев в кресло перед постелью Намджуна, Чонгук не стал тянуть кота за неизбежное и сказал, что они с Джином решили жить вместе в городе, что Намджуну придётся искать другого помощника, а Чонгук хочет на оставшиеся ему от деда деньги открыть свою пивоварню, как всегда и мечтал. На отвалившуюся челюсть дяди и его рваные вопросы о том, как так получилось, что Сокджин из рода Ким согласился на судьбу мужа пивовара, Чонгук поиграл бровями и ответил, что чертовски хорошо умеет уговаривать. И подмигнул Тэхёну, который, к слову, не выглядел ни удивлённым, ни расстроенным. И в ответ на полупохабное заявление младшего альфы даже не покраснел, а лишь хохотнул и тоже изогнул бровь. Намджун уставился на него возмущённо, и тогда он выдал: — Что? Я тоже умею так уговаривать. Позже могу... — А что же, — поспешно перебил его Намджун, возмущённо шикнув на совершенно потерявшего совесть мальчишку, — Сокджин не вернётся в своё поселение? Его искать-то не будут? И что скажет его родня, если он немужним будет жить с тобой? — Почему немужним? — удивился Чонгук. Он вдруг покраснел и виновато покосился на Намджуна, который тут же, чуя нехорошее, помрачнел. — Мы... Мы с ним записались у нас, у городского головы. Потому тогда и не было нас... ночью. Поздно вернулись из города. — Ты обручился? — растерянно проговорил Намджун. — Но... почему не сказал мне? Как же... — А ты помнишь последний наш разговор? — обиженно и чуть громче нужного спросил Чонгук. — Что говорил? Как отговаривал даже приближаться к Джину? Дураком называл! Бесячим тупым щенком! — Он зло покосился на притихшего у плеча сердито хмурящегося старшего Тэхёна. — Ты ведь не верил, что я могу на что серьёзное быть способным! Думал: использует меня перевёртыш и выбросит, тоже считая щенком! Намджун задышал тяжело, чувствуя, как отодвинулся от него Тэхён после этих слов Чонгука. — Сказал, потому что думал так! Ошибся, признаю, но это что, повод вот так, тайком от меня, обручаться? — сквозь зубы процедил он. — Я не заслужил даже того, чтобы ты уважение проявил, открывшись мне в своих хотелках? — Я сразу тебе сказал, что дам ему всё, что он захочет взять, — твёрдо ответил Чонгук. — Он сказал, что хочет быть рядом со мной до конца. — Он сердито глянул на Намджуна, кусающего губы, чтобы удержать недовольное хмыканье и не разозлить племянника ещё сильнее. А потом добавил — как отрезал: — А значит — будет. Я слов по ветру не бросаю, ты меня знаешь, дядь Нам. — Думаешь, я бы запретил? — с горечью спросил Намджун. — Я ведь только о тебе думал, когда предупреждал... Тэхён рядом резко выдохнул и вдруг снова прижался к его боку, положил ладонь ему на плечо и мягко погладил — успокаивая, утешая. Чонгук глянул на его руку и усмехнулся. — Против них не надо было и думать плохо, да, дядь Нам? — тихо просил он. — Они... Они у нас самые-самые. И Намджун кивнул. Положил свою ладонь поверх Тэхёновой и тихо шепнул одними губами: "Спасибо, Тэ..." — Так и что со свадьбой? — спросил он, чуть помолчав и дав Чонгуку чуть успокоиться. — Я хотел просить отметиться у тебя в таверне, дядь Нам, — негромко сказал младший, пытаясь улыбнуться подрагивающими губами. — То есть она будет? Настоящая? — уточнил Намджун, выдыхая. — Если... если Джин захочет, то да, — немного неуверенно ответил Чонгук. — Просто он у меня, понимаешь... Он такой нежный, такой... раненый всем, что с ним было... Я человек, он волк, и как свадьбу играть... Я не буду давить, может, просто венчание?.. — Глупости, — вдруг решительно сказал Тэхён. — Будет вам свадьба. Я попрошу, мне он не откажет. Чонгук благодарно посмотрел на него и кивнул, улыбаясь своей чудной улыбкой и снова превращаясь в мирного и милого юношу. "Не было шансов у Ким Сокджина, волка из богатого рода, устоять перед моим кроликом, — довольно усмехаясь, подумал Намджун. — Зря я волновался, зря. И никакого зова волка ему не понадобилось. Захомутал так, что тот и дёрнуться не посмеет. Ай да Чонгук... Вот тебе и милый малыш..." Они обговорили кое-какие вопросы по таверне, которую эти два дня, пока Намджун приходил в себя (всё-таки Хосок был сильным альфой и долбанул его запахом всерьёз), Чонгук вместе с Тэхёном и Доёном вывозили сами. Потом обсудили вопросы по свадьбе и передаче Чонгуку денег из наследства. Попутно выяснили, что юный альфа наотрез отказывается принимать денежную помощь от Джина или его семьи, так как хочет свою семью содержать сам. — У меня уже и заказы есть на пиво, — гордо поиграл бровями альфа. — И место под варню я нашёл, и бочки обговорил с Миху. — И всё втайне от меня, — сурово покачал головой Намджун. Но на самом деле злиться ему было трудно. Как можно было упрекнуть парня в том, что он был настолько расторопным, хватким и деловым? Да и желание его быть во всём самостоятельным вряд ли стоило осуждать. Так что... — Только уговор наш в силе, помнишь? — Помню, — с готовностью улыбнулся Чонгук. — Первое пиво — тебе и бесплатно. — Отличный уговор, — хихикнул Тэхён. — Мне нравится. Затаримся под завязку, в Рождество выручку сделаем такую, что любо-дорого! Альфы переглянулись и засмеялись. А когда Чонгук ушёл, Намджун притянул Тэхёна к себе и мягко заурчал ему в шею, чувствуя себя самым счастливым. — Мне надо идти, — прошептал омега. — Там пока Джин, но он не очень хороший тавернщик, надо признать. Да и хромает пока... — А ты у меня самый лучший тавернщик на всю округу, да? — мурлыкнул ему в ухо Намджун и чуть прикусил за мочку. Тэхён тихо и коротко простонал и схватился за его плечи. Намджун воровато кинул взгляд на его лицо: оно снова румянело, а вишня укуталась сладкой пылью. — Такой отзывчивый, — прошептал он притягивая омегу под себя на постель, — такой мой... ну же, малыш... полечи меня, мой волчонок... — Нет, не-ет... — выстонал Тэхён, слабыми руками пытаясь его оттолкнуть. — Не сейчас, нет... — А когда? Когда же? — Намджун чувствовал, что его странно ведёт от самого ощущения гибкого тела в руках, от вкуса кожи на губах — так, как ни с кем и никогда не вело. — Всё сделаю для тебя. Свадьбу, венчание, обручение — только скажи... Но сейчас... На чём мы остановились? Ну же, малыш... Хочу тебя... хочу... — Это не ты, это пока зов Хосока меня хочет в тебе... — прошептал Тэхён. — Поэтому мы тебя пока не отпускаем вниз, к людям. И меня с тобой уносит так, что я с ума схожу от твоего запаха, потому что... потому... Намджун остановился и замер, склоняясь над ним. — Что? — тихо спросил он. — Потому что — что? — Потому что я твой, мой альфа, — ответил Тэхён, блестя на него глазами и жарко облизывая алые губы. — Просто навсегда твой. Чёртов Хосок... Увидел тебя в его руках — и даже ревности не было, только испугался до смерти, что он тебе навредит. А до этого ко всем тебя ревновал, даже к Гуки! Но ведь ты тоже, да? Ты же — мой? — Только твой, малыш, — прошептал Намджун. — Был полным дураком, боялся... Да и сейчас боюсь, что бросишь, что найдёшь лучше, моложе, красивее... — Нет для меня ни лучше, ни красивее тебя, глупый альфа, — тихонько засмеялся Тэхён хрипловатым низким смехом. — Ты мой, понимаешь? Я выбрал тебя ещё там, волком в лесу, поверил тебе сразу, не дёрнулся, когда ты подошёл. Понял: своё, родное! Так разве могу предать? Нет, нет... — И он снова прильнул к губам Кима, забывая обо всём. И Намджун ответил, но не так, как до этого — яростно и жадно, нет. Такого, омегу хотелось нежить в руках, трогать осторожно, пробовать на вкус медленно и сладко, и шептать, шептать, шептать в алое ушко: — Чудо моё лесное, волчонок мой, мальчик мой... Останься со мной... Будь моим... Люблю, люблю... Я так люблю тебя...