Связь

«Теперь надо отвести его в укромный уголок и узнать, чего он там увидел», — подумал Яков, помогая Николаю подняться и сесть на стул. Рядом суетились люди, но они только мешали. До этого, в соседнем зале, где не желавшие танцевать коротали время за беседами, да игрой в карты, Яков имел удовольствие пообщаться со своим старым знакомым — Степаном Борисовичем Завадским. В прошлом у этого человека всё складывалось более, чем удачно — прекрасные перспективы в научной сфере (он изучал химию), богатство, счастливый брак и маленькая очаровательная дочь — та самая встреченная ими сегодня Варвара. Всё рухнуло в одночасье — с женой и дочерью Степана произошло несчастье. Жена погибла, а здоровье дочери пострадало, как многие думали, необратимо. Что именно с ними случилось, так и осталось тайной для большинства. Сплетни ходили самые разные — были версии, что виной всему стали опыты Завадского с опасными веществами, другие поговаривали, что жена Степана тронулась умом и пыталась убить дочь, а затем наложила на себя руки. На самом деле всё было гораздо проще — бричка, на которой она с дочерью хотела выехать из поместья, перевернулась. Но об этом Яков узнал уже позже — сам он в это время уезжал за границу по одному очень важному поручению. Завадский после случившегося стал жить как отшельник, и вскоре о нём практически забыли. Якова, который по старому знакомству хотел поинтересоваться, как он у него дела, Степан просто не пустил на порог. Это было печально, но вскоре дела так закрутили только-только получившего новое назначение Гуро, что он и сам перестал вспоминать о Завадском. С тех пор минуло четырнадцать лет с небольшим лет. И вот он внезапно появляется на балу с совершенно здоровой с виду дочерью. Чудеса! Со слов Завадского, Яков узнал, что Варвара долго восстанавливалась, и сейчас тоже имела достаточно много проблем со здоровьем, но она очень просила позволить ей попасть на бал. Сжалившись над дочерью, Степан всё-таки дал своё разрешение. Что касалось науки, то он прекратил все свои опыты. Это показалось Гуро подозрительным, по расспрашивать его дальше он не стал — зачем бередить старые раны? Впечатление Степан производил несколько чудаковатое, но причины этого были вполне ясны — столько лет провести вдали от общества, да ещё и в такой тяжёлой обстановке. Яков решил, что нужно будет потом обязательно узнать у Николая его мнение о Варваре. С виду — вполне нормальная девушка. По пути обратно в зал его настигла Вера Дмитриевна, мило щебетавшая о том, что молодой писатель и дочь учёного — вполне достойная друг друга пара. Лучше бы ей заниматься своей личной жизнью и не лезть в чужую. До этого она уже заводила разговоры на тему трудного существования неженатого чиновника, который ну очень нуждался в женском внимании и заботе. И на кого бы она могла намекать? Находясь рядом с ней не стоит позволять себе вольности по отношению к Николаю, а то их ославят на всю столицу. Опасная женщина. Яков знал, какие виды Левадова имела на него, но с ней он бы не рискнул завести роман даже тогда, когда был свободен — себе дороже. Краем уха слушая болтовню Веры Дмитриевны, Гуро оглядел зал. Там большая группа людей сгрудилась около стола с напитками и закусками, глядя на пол. Ники… Теперь Гоголь смотрел на Якова пока ещё несколько замутнённым взглядом и шёпотом описывал очередное видение. Бричка… Очень вовремя, учитывая неожиданную встречу с Завадскими. Если увиденное Николаем действительно относилось к несчастному случаю, произошедшему в их семье, то открывались новые подробности. О том, что бричкой управляла женщина, Яков слышал впервые. Неужели то была Анна — жена Степана? И что такого интересного для себя нашла в произошедшем госпожа Бертран? Самого же Николая больше интересовала тень, которую он видел около стола. Правда, она сбежала, и Яков был уверен, что здесь уже ловить нечего — вряд ли за оставшееся время она решит что-то предпринять, даже если и собиралась. Могла ли быть связь между ней и тем, что случилось у Завадских? Кто знает… Информации пока было не достаточно для того, чтобы делать какие-либо выводы. Николай выглядел очень уставшим и Гуро решил, что им пора отправиться домой. Тот согласился, хоть и поспорил немного, считая, что тень может вернуться. Куда же без споров — Николай ни за что не упустит возможности поотстаивать своё мнение. В конце концов упрямец позволил себя увести. Понятие «домой» за последнее время у Николая изменилось. Им хотелось проводить как можно больше времени вместе, а это было возможно лишь у Якова. В своей же квартире Гоголь появлялся всё реже. Яков знал, что он уже начал скучать по Якиму, которого, конечно же, не мог забирать с собой. Николай, раздавая ему указания и периодически затевая с ним словесные перепалки, до этого даже не задумывался о том, насколько близким человеком стал для него слуга, окруживший его практически отеческой заботой. Именно такая близость и была причиной, по которой Николай теперь не желал, чтобы Яким был курсе того, куда он ездит и где ночует. И сделать с этим пока что ничего было нельзя. Зато у Николая возникла презабавнейшая мысль познакомить Гуро со своей матерью, представив, разумеется, его как своего близкого друга. Так что, судя по всему, после завершения расследования, отпуск понадобится взять не для созерцания заморских красот, а для прогулок по провинциальным просторам. Яков посчитал, что это тоже будет хорошо, главное, чтобы очередная нечисть, в огромных количествах обитавшая там, не испортила отдых. Гуро вспомнил о своей матери, жившей неподалеку от Петербурга. Как и Николай, он рано лишился отца — ему тогда было всего лишь десять. Тот ужасный зимний вечер, с колотившейся в окна завывающей вьюгой, проникавшей даже сквозь закрытые ставни, он не забудет никогда. В углу обнявшись плакали две его младших сестры — одной было шесть, второй едва исполнилось три. Мать стояла над постелью с уснувшим навечно отцом, сжимая в дрожащих руках ставшую бесполезной тряпку, смоченную в растворе. Никакие примочки, лекарства и согревания уже не были ему нужны. На лице Петра Гуро застыла саркастическая усмешка — он увидел некую иронию в том, что человек, помогавший другим избежать преждевременной кончины, пал жертвой банальной простуды. Будучи врачом, он знал, что его ожидало — несмотря на все старания жены и вызванного ею коллеги, состояние день ото дня становилось только хуже. Каково это — знать, не имея ни малейшей надежды? В прошлом Яков потом часто думал об этом, и в итоге пришёл к выводу, что, возможно, именно такая уверенность и сгубила отца. Он давал возможность надеяться другим, но лишил её себя. А простыл Пётр, разъезжая по вызовам в отвратительную морозную погоду. С тех пор Яков ненавидел зиму. Самым тяжёлым стало время после… Сначала была просто боль, от которой внутри всё замерло. Наглухо закрыться в своём горе не дало осознание одной простой вещи, пришедшее довольно скоро — теперь именно он был поддержкой и опорой своей семьи. Яков должен был занять место отца и не мог подвести мать. Но для этого сначала нужно было повзрослеть. Они не скатились в нищету — остались сбережения, помогали родственники, кроме того, мать была квалифицированной повитухой, и отправлялась помогать роженицам, беря с собой малолетних дочерей. А Яков учился, отдавая этому процессу всё время и силы. Очень скоро он понял, что одних научных знаний не хватит для того, чтобы преуспеть в жизни. Вокруг были люди — могущественные, или не очень, сильные, или слабые, умные, или глупые. Кто-то был мелкой сошкой, недостойной и малейшего внимания, а кто-то мог оказаться очень полезным. Выбрать правильную сторону — особое искусство, от которого зависит дальнейшая жизнь. Сейчас Яков мог с уверенностью сказать, что не прогадал, сблизившись с Бенкендорфом. Сойтись легко — взаимная выгода — лучший повод для дружбы. Так было раньше. Но сейчас он всё больше утверждался во мнении, что его начальник мог со временем превратиться в большую проблему. В памяти мелькнула их с Николаем первая встреча. Гуро тогда специально пришёл посмотреть на выбранную приманку, под предлогом расследования. Гоголь должен был стать всего лишь очередным средством для достижения нужной цели. Выполнить свою задачу, а дальнейшая участь молодого человека зависела бы от его собственной удачливости. У Якова не было желания приносить кого-то в жертву, но риск, естественно, присутствовал. В итоге на приманку попался он сам. Мог ли Гуро тогда предполагать, какое значение приобретёт для него испуганный паренёк, свалившийся со стула ему под ноги? И догадывался ли Николай о том, каким могуществом на самом деле обладает? Яков был уверен, что где-то в глубине души он чувствовал это. Несмотря на затюканность, в Гоголе всегда присутствовала поразительная уверенность в собственных силах. — О чём ты там задумался? — спросил Николай, обвив руками его грудь и потёршись щекой о его висок. Он тихо подкрался сзади, пользуясь тем, что Яков ушёл в свои мысли, уставившись на стоявшую перед ним кружку с нетронутым чаем. — Детство и раннюю молодость вспомнил, — честно признался Гуро. Настроение было каким-то странным. Слишком меланхоличным. Хотелось усадить Николая к себе на колени и говорить с ним по душам, зарываясь пальцами в его густые волосы. И порасспрашивать побольше о его прошлом. Как прекрасны такие минуты — всё спокойно и любимый человек рядом. Любимый… А ведь Яков уже практически забыл, каково это — испытывать взаимное чувство. Николай подтащил стул и опустился рядом, накрывая его ладонь своими и с интересом глядя на него. — Расскажи мне, — попросил он. — Там всё слишком нудно, Ники. Для этого нужно выбрать отдельное время. Но скоро мы с тобой поедем знакомиться с моей матушкой. И, кстати, в отличие от многих, ей мы сможем рассказать всё, как есть. Эти слова вылетели как-то сами собой, но Яков почувствовал их правильность и уместность. До этого практически никто не удостаивался такой чести, хотя мать всегда была в курсе его похождений, и от нее он и в самом деле не утаивал особенностей своих пристрастий. Николай просиял: — Правда? — Да, Ники. Не могу же я скрыть от неё столь важного в моей жизни человека. — Ты меня смущаешь! — Николай опустил слегка увлажнившиеся глаза. — И я боюсь произвести плохое впечатление. — Ты ей обязательно понравишься, вот увидишь, — Яков притянул его к себе. — Ты же у меня такой хорошенький. И умный. И талантливый. — Это я-то умный? — рассмеялся Гоголь. — Надеюсь, остальное не такая же ложь. — Ну что ты. Кстати, знаешь, куда мы завтра пойдём? Я всё размышлял о том спектакле, который Бертран демонстрировала, и пришёл к выводу, что нам с тобой не помешает посетить промышленную выставку. — А как они могут быть связаны? — удивился Николай. — Кукла в человеческий рост. Она не даёт мне покоя. А тут такое совпадение. Вдруг оно не случайно? Промышленная выставка была событием очень ярким и значимым, проводившимся к тому же довольно редко. Она объединяла мастеров всевозможных направлений, которые демонстрировали на ней свои изделия, как штучного, так и массового производства. Даже странно, почему Николай, с его огромной любовью ко всяким мелочам, вроде письменных принадлежностей, музыкальных шкатулок, статуэток и других диковин, ни словом не обмолвился о желании её посетить. Не иначе, как извёл все свободные деньги и решил лишний раз не расстраиваться. Яков был в состоянии купить ему всё, чего бы он только ни захотел, но Гоголя это не устраивало — их разница в финансовом положении всё так же продолжала уязвлять его, поэтому лучше было лишний раз не заострять на ней внимание. Куклы на этой выставке, конечно, тоже будут. Как самые обычные, так и сложно устроенные. Последнее, как раз, должно стать гвоздём программы — изобретатель Игнатий Олегович Снегирёв, в прошлом добившийся большой известности своими заводными куклами-автоматонами, часами и прочими механическими изделиями, собирался представить там своё новое творение. Судя по намёкам, это были какие-то особо замысловатые часы с движущимися фигурками, разыгрывающими сценку. Сам Снегирёв был настолько востребован, что его даже пригласили для работы в Лондон, где он и прожил несколько лет. В Россию мастер вернулся всего лишь год с лишним назад, тут же получив множество заказов. Почему то именно кукол Снегирёва вспомнил Яков после слов Николая о том, что было в видении. Но, даже если между ними нет никакой связи, зрелище точно будет интересным. — Так что, Ники, день нам завтра предстоит насыщенный, поэтому пора ложиться спать, — подытожил Яков. Николай слегка наклонил голову вбок, положил руки ему на плечи и пристально заглянул в глаза. — А если я не хочу спать? — Что же, в таком случае, ты хочешь? — спросил Яков, плавно ведя ладонью по его боку. Николай придвинулся ещё ближе и шепнул ему: — Тебя. — Вот как? — Яков переместил руку ему на колено и еле заметно сжал его. — И что же Ники планирует со мной делать? Зрачки у Николая расширились. Он облизнулся и прикусил нижнюю губу, глядя на Гуро с нескрываемым желанием. Сам Яков не знал, чего ему захотелось больше — полюбоваться на Николая в момент нарастающего вожделения, или добраться как можно скорее до его стройного соблазнительного тела, пока что скрытого под одеждой. Верхние пуговицы рубашки уже были расстёгнуты, обнажив манящую впадинку между ключиц. Поймав Николая за руку, Яков приподнял его изящную, аристократически узкую ладонь, поднёс её к лицу и стал целовать каждый палец, получая несравненное эстетическое наслаждение от этого процесса. Гоголю же этого оказалось мало. Часто дыша, он подался вперёд и провёл языком по щеке Якова. С неким скрытым торжеством глядя на него из-под полуопущенных ресниц, Николай всё так же шёпотом сказал: — Я буду сверху. — Тебе придётся побороться за это право, — ласково, но с оттенком вызова, ответил Гуро. Он не мог отказать себе в удовольствии подразнить Николая. Тот мгновенно поддался на провокацию и резким движением сжал его запястья. Ужесточившиеся черты лица выдавали решительный настрой. Удерживая руки Якова, Гоголь припал к его губам, целуя их с неистовой жадностью. Нет, так просто он не получит желаемое. Сделав быстрое круговое движение кистями, Яков высвободился и крепко прижал к себе на время растерявшегося любовника. — Попался, — с нежностью проговорил Гуро, нейтрализуя все попытки того вырваться. Держать человека легко, если знать, какое движение он сделает следующим. Николай в этом плане был очень предсказуем, тем более, что Яков хорошо изучил его повадки, постоянно наблюдая за ними во время учебных поединков. Гоголь брыкался всё яростнее и яростнее, тогда как Гуро пребывал в довольно расслабленном состоянии, отдавшись процессу и смакуя каждую секунду. Улучив момент, когда Николай начал уставать, Яков быстро поднялся, подхватил его на руки и перекинул через плечо. Месть последовала незамедлительно — посыпавшиеся злобные щипки и удары заставили Гуро тихо зашипеть от боли. Тем не менее, его почему-то разобрал смех. — Вот я сейчас отучу кого-то щипаться! — с наигранной угрозой прокомментировал он, отвешивая Николаю довольно сильный шлепок. Тот вскрикнул, после чего продолжил своё действие с удвоенным усердием. Гуро ускоренным шагом направился к постели, радуясь малому весу Гоголя, практически не снижавшему его скорость. Добравшись, он скинул свою ценную ношу на мягкую перину, затем, не давая ему опомниться, подтянул к себе и устроил на своих коленях животом вниз, аккуратно придавив локтем сверху. — Не смей! — крикнул Гоголь, поняв, что он задумал. — Ты плохо себя вёл и больно щипался. Разве я не должен тебя наказать? — спросил Яков, спуская с него брюки и с удовольствием глядя на обнажившиеся упругие белые ягодицы. Такая мягкая кожа… С одной стороны, даже жаль по ней ударять, а с другой — как же тянет это сделать! Сколько бы перед ним не вставала эта дилемма, решение у него всегда выходило в пользу второго варианта. Яков пробежался по ней пальцами, заставляя Николая заёрзать. Гоголь не был настолько недоволен, как пытался показать — его возбуждение уже хорошо ощущалось, ведь то, как Гуро его расположил, давало возможность отслеживать это состояние. Яков размахнулся и нанес ему звонкий удар, от чего нежная плоть дрогнула и порозовела. Естественно, на этом он не собирался останавливаться — удары последовали ещё и ещё. Николай рычал и извивался, сминая пальцами простынь, но от него не последовало ни одной мольбы прекратить. Решив, что проучил его достаточно, Яков ослабил хватку, и Гоголь тут же вывернулся. Пользуясь полученной свободой, он моментально повалил Гуро на кровать и прижал к ней его руки, придавив их коленями, даже не потрудившись подтянуть брюки. Действительно, зачем? Яков откровенно любовался видом его восставшего естества. Николай выглядел поистине развратно и был прекрасен в своём бесстыдстве. Спутанные тёмные волосы затейливо обрамляли бледное лицо с горящими голодным блеском глазами. Белые зубы, поблескивая, обнажились в хищной улыбке, вызывающей легкую оторопь, но вместе с ней и желание почувствовать на себе силу его страсти. Шлепки раззадорили Николая и пробудили в нём скрытую агрессию. — Воспитывать меня вздумал? — спросил он, максимально наклонившись к Якову. Дыхание было обжигающе-горячим. Ткань брюк Гуро жалобно затрещала, когда Николай резким движением стянул их. Остальную одежду он, похоже, трогать не собирался, вместо этого решив перейти к более активным действиям. Оказалось, флакон с маслом он уже успел припрятать в кармане сюртука. «Вот хитрец!» — только и успел подумать Яков, когда пальцы Николая резко толкнулись в его нутро, вырвав у него сдавленный вскрик. Гоголь накрыл его губы своими, заглушая последующие стоны, с упоением шаря своим длинным языком у него во рту. Якову показалось, что Николай буквально захватывал всё его существо целиком, проникая всё дальше и дальше. Гоголь сдвинулся, выбирая позу поудобнее, и руки Гуро оказались свободны, чем он тут же воспользовался, обхватывая гибкий стройный стан своего раздухарившегося любовника. Мышцы волнующе сокращались под ладонями, реагируя на прикосновения, но инициативу Николай уступать не собирался. С победным стоном он вошёл в принимающую его плоть, взяв довольно быстрый темп. Яков редко когда терял голову от приятных ощущений, но сейчас был как никогда близок к этому. Находясь на пике наслаждения, с блаженным вздохом он подался вперёд, позволяя Николаю окончательно взять верх, после чего они слились в обоюдном экстазе, заставляющем забыть о времени и окружающем пространстве. Удовольствие достигло своей наивысшей точки, вспыхнуло, словно пламя, и обжигающе прокатилось внутри, доводя действие до финального аккорда. Яков откинулся на подушки, ощущая растекающуюся в нём расслабленную негу. Сверху, такой же изнемождённый и взмокший лежал Николай. Гуро ласково убрал прядь волос с его разгорячённой щеки. — Люблю тебя, — шепнул ему Гоголь. — А уж я-то тебя как люблю, радость моя, — проворковал ему в ответ Яков, думая о том, как он будет делать Николаю массаж, когда они, немного передохнув, отправятся принимать ванну.