Муза (Musa)

I know I'll fall in love with you, baby And that's not what I wanna do The Neighbourhood

Звонок телефона был тем, что выдернуло Хёнджина из страны грёз. Он застонал, накрыв голову одеялом, пытаясь заглушить звук, только и ожидая возможности снова заснуть. Ему это нужно было особенно сейчас, когда внутри всё переворачивалось, а мозг словно сминался в кашу под огромной ногой слона и грозился вытечь через уши. Ему не хотелось двигаться, он не хотел ничего знать о внешнем мире. Всё, чего Хёнджину хотелось, — это спать. Возможно, проспать целый месяц. Ему хотелось как можно дольше оставаться в темноте, прячась от всего под пушистым одеялом, прижимая к себе мягкую игрушку. Он даже не собирался обращать внимания на то, что язык буквально прилип к нёбу, горло скребло, а спина немилосердно болела. Телефон, который так сильно проезжался по его мозгам, наконец-то замолчал, и на смену ему пришёл мягкий голос где-то рядом. — Да? — он услышал голос Сынмина, который звучал также плохо, как и голос Хёнджина, по его собственным ощущениям. — Да, милая, что-то случилось?.. О, я просто не слышал, как ты звонила, — Хёнджин почувствовал, как кто-то зашевелился рядом, и «игрушка», которую он так хорошо обнимал, приняла сидячее положение. — Нет, я в порядке… Да-а, знаю, знаю. Я знаю, прости. Хорошая идея… но я думаю, что смогу добраться до Демократии. Хёнджин, собрав все свои силы, осмелился высунуть голову из-под одеяла и тут же мученически застонал от солнечных бликов, бивших в глаза. Он тут же поспешил спрятаться, закрываясь от солнечного света, словно был каким-то вампиром. Казалось, что Хёнджин уже был способен начать светиться на солнце. Неужели он правда теперь стал вампиром? Снова выглянув сквозь щель одеяла, Хёнджин обнаружил Сынмина в той же одежде, что и вчера. Волосы его были в растрёпанном состоянии, а на щеке виднелся след от одеяла. Он использовал его, чтобы спрятаться от солнца, не открывая глаз. На его лице было высечено мученическое выражение, пока он пытался внятно говорить по телефону. — Прости, я, похоже, правда проспал, — Сынмин говорил так тихо, почти шептал. — Тебе не обязательно делать это, любимая. Я просто всё ещё пьян… — и тут же. — Доён, мне правда нравится твой смех, но не сейчас, прошу тебя. Нет, не делай этого, я сейчас положу трубку… Да, окей. Кофе мог бы немного помочь… Хорошо, я позвоню тебе. Увидимся там. Да, я тоже. Я уже собираюсь. После этого Хёнджин наблюдал за тем, как Сынмин, отбросив телефон в сторону, снова накрыл голову простынёй, потирая глаза. Именно тогда он понял, что они оба лежали на полу, сделав кровать из одеял и подушек, вероятно слишком пьяные, чтобы добраться до своих мест дислокации. Хёнджин предполагал, что ему тоже нужно было идти на занятия, но он просто не мог найти в себе силы, чтобы подняться. Его голова ужасно болела, а в горле было ощущение, словно он закусывал наждачной бумагой. Чёрт, ему и раньше было так плохо. Иногда похмелье было такой силы, что он просто не помнил половину вечеринки, на которой так напивался. Пьянство определённо не то, чем можно было хвалиться. Хёнджин хорошо ладил с текилой и виски. С водкой его отношения можно было характеризовать как «от ненависти до любви». Иногда он миксовал всё это со странными газированными напитками. Иногда он просто не помнил, что и сколько выпил. Начиная со второго курса, Хёнджин не раз возвращался домой в стельку пьяный. Иногда вообще не приходил. Это было весело. Но сейчас он ничего не хотел об этом слышать. Конечно, он знал, как вылечить похмелье, но одна только мысль о том, чтобы подняться, была невыносимой. Хёнджин мог бы прожить на полу неделю, ладно? Ему просто нужен был сон, к чёрту эти занятия. — Ты проснулся или пытаешься притвориться, что тебя не существует? — спросил Сынмин, падая на подушку рядом. — На самом деле, я надеюсь, что мой ангел хранитель сжалится надо мной и вылечит моё похмелье. Ну или убьёт меня, в зависимости от того, что сделать проще, — хриплым голосом сказал Хёнджин. Во рту было настолько сухо, что, казалось, он без труда мог бы приклеить язык к нёбу. — Кто посмел прервать наш прекрасный сон? — Доён, — они оба говорили тихо, пытаясь сохранить частички разума. — Я пропустил две пары, так что мне пора собираться, чтобы успеть хотя бы на Демократию. Хёнджин всхлипнул, сжавшись в сплошной кокон из одеял, к которому Сынмин уже успел привыкнуть. Они оба вчера даже не помылись. Скорее всего, весь их макияж был размазан по лицу, из-за чего они были похожи на наркоманов. По крайней мере, Хёнджин делал этот вывод, основываясь на внешнем виде Сынмина. Поэтому… пойти на занятия? Ну уж нет. Он даже не понимал, сколько сейчас времени. Но, очевидно, ещё слишком рано. Часть его, та крошечная, трезвая часть мозга, говорила ему, что нужно встать и пойти к Феликсу, у которого, в отличие от него, вероятно, были большие проблемы из-за того, что он вернулся домой пьяным. Хёнджин должен был убедиться, что Шарлотта его не прибила. Но Феликс был так далеко, и Хёнджину хотелось расплакаться от того, что чтобы поговорить с ним — нужно было совершать слишком много лишних действий. — Хочешь быть моим лучшим другом? — спросил он, высунув нос из своего кокона. Сынмин хмыкнул, лёжа на боку, обнаруживая, что оттенок лица Хёнджина отливал каким-то жёлтым, а пряди волос беспорядочно прилипли ко лбу. Коричневые тени, которые он нанёс на веки тем вечером, теперь были ещё и на щеках, вероятно, из-за непроизвольных слёз, пока его тошнило. Подводка для глаз оставляла свои следы под глазами, а блеск для губ и вовсе испарился. Но при этом он выглядел мило. Даже полный беспорядок на голове и во внешнем виде не умалял его привлекательности. Даже если от него несло перегаром. Даже если на щеках Хёнджина были следы от слёз, и, если присмотреться, можно было увидеть засохшую слюну в уголке губ. Он всё равно выглядел мило. Сынмин же определённо выглядел как тот, кто вот-вот умрёт от передозировки. Ну или как зомби или привидение, если хотите. — Я думал, что Феликс — твой лучший друг, — пробормотал он, пытаясь спрятаться от солнца. — Феликс убьёт меня, как только увидит, — поморщившись, уточнил Хёнджин. — И вообще, есть несколько типов лучших друзей. Есть друзья, которых ты считаешь за братьев. Лучшие друзья, на которых ты рассчитываешь в хорошие и в плохие времена, которые всегда рядом. А есть лучшие друзья, которые выше этих категорий. Сынмин удивлённо моргнул. — Ты пока не протрезвел, да? К их большому сожалению, они оба разразились весёлым смехом и тут же застонали от того, как немилосердно заболела голова. Ещё секунда и казалось, что череп просто расщепится в клочья. Возможно, в иных обстоятельствах это было забавно, но сейчас смех был похож на послание прямо из ада. Если бы Бог существовал, то наверняка бы посмеялся над этими тусовщиками. Вздохнув, позволяя себе ещё какое-то время провести на полу, Сынмин почувствовал, что словно бы стены, которые он построил вокруг себя, чтобы Хёнджин оставался никем иным, как просто соседом по комнате, — лежали руинами у его ног. Не то чтобы парень ему не нравился. С ним почти всегда было весело, но, по правде говоря, они были настолько разными, что было очевидно, что их дружба не продлилась бы долго. Но вчера вечером он будто бы ослабил свою бдительность. То ли из-за алкоголя, то ли из-за того, как легко ему было общаться с Хёнджином и его друзьями. Он не знал наверняка, но жалеть об этом было уже слишком поздно. Сынмин всё ещё не мог заставить называть Хёнджина своим другом (а после прошлой ночи он не был уверен, что сделал бы это в ближайшем будущем), но и знакомым он тоже больше не был. По крайней мере, сейчас. Сынмин не хотел объяснять ему про линию между «приятелями» и действительно «друзьями». — Думаю, что я всё ещё пьян, — согласился Хёнджин, прижимаясь к подушке. — Но прошлой ночью было весело. — О, да, — вздохнул Сынмин. — Мне надо принять душ, потому что от меня воняет, как от спиртзавода, и ещё через час занятия. — Желаю удачи, я, пожалуй, пас. Сегодня у него не было важных лекций. На физиологии и кинезиологии танца не задали домашнего задания. Репетиций новых танцев на неделе не планировалось, так что одна только мысль о том, что ему нужно будет идти в тренировочный зал на репетицию, приносила физическую боль. Но нужно будет прийти на пару по английскому в восемь вечера, но до этого — у него есть всё время мира. Так что, возможно, если Хёнджин поспит ещё часов пять, он смог бы протрезветь и снова стать человеком. Сынмин поднялся, слегка шатаясь и жалуясь на свет, проникающий сквозь шторы, начал искать свою бейсболку. — А чего Доён хотела, кстати? — вспомнил Хёнджин, отказываясь перебираться на кровать. Сынмин, собиравший туалетные принадлежности, оглянулся. Казалось, ему всё ещё трудно было переваривать поступающую ему информацию. Это раздражало. Он не собирался так напиваться. Но вот он здесь. — О, вчера вечером я сказал ей, что пойду с вами, а когда она не обнаружила меня на парах, то забеспокоилась, — пояснил он, проводя рукой по лицу и закидывая полотенце на плечо. — Она, конечно, предложила мне прогулять, но я же не болен, — Сынмин слабо улыбнулся. — По крайней мере, я выпью кофе, и мне должно стать полегче. Встретимся на английском. Ничего больше не говоря, он вышел, оставляя Хёнджина, свернувшегося на полу и завёрнутого в одеяло с головой. Боль была такая невыносимая, что казалось, что его мозг вот-вот взорвётся. Было бы здорово, если бы рядом был кто-то, кто позаботился о нём сейчас. Конечно, у него был Феликс, который по-своему о нём заботился. Он напоминал ему о домашке, просил не засиживаться допоздна, правильно питаться и пить больше воды. Но это было не то же самое, если сравнивать, например, с Доён. В конце концов, Феликс был его лучшим другом, а не партнёром. Хёнджин, с другой стороны, знал, что по-настоящему он не хотел такую девушку. Просто сейчас его одолело минутное чувство одиночества, накрывая с головой. Или же, что было бы ещё хуже, — он завидовал, и этот червь, проникший в его сознание, сжирал своей темнотой, заставляя закрыть глаза на всё хорошее, что его окружало. Ведь у него же не было чёртовых отношений. Все девушки Хёнджина никогда о нём не заботились. По крайней мере, не так. Они злились, если Хёнджин не писал им весь день. Они ревновали, если видели, как он разговаривал с кем-то из других девушек в кампусе. Если у него был плохой день, он просто хотел поговорить об этом. Но подавляющее большинство преуменьшало его печали, говоря ему, что жизнь прекрасна, и что грустить ему не идёт. А затем они продолжали говорить о себе. Глупо было чувствовать себя так только потому, что Сынмину повезло с девушкой. Повезло найти ту, что заботилась о нём. Которая была готова прикрыть его прогулы, если он плохо себя чувствовал. Которая собиралась купить ему кофе из-за похмелья или принести бейсболку, если тот её потерял, лишь бы его не потревожила похмельная светобоязнь. Сынмин теперь был его другом, и Хёнджин не имел права на такие мысли. Но чем больше он думал об этом, тем больше ему хотелось такую девушку. И, да, он понимал, что девушки не должны были быть просто утешением от кратковременного одиночества, которое он чувствовал сейчас. Он знал, что ему не нужно начинать отношения только для того, чтобы перестать себя так чувствовать. Никто не заслуживал такого. Но втайне он продолжал надеяться, что рано или поздно найдёт кого-то, какую-нибудь девушку, которая будет любить его так, как он хочет. Девушку, которая не будет просто выставлять его, как красивое дополнение к себе. Как какую-нибудь дизайнерскую сумку на вечеринках. Девушку, которая будет действительно о нём заботиться. Когда Хёнджин сказал Феликсу, что ему нравится Доён, он имел в виду, что та красивая. Что она нравилась ему также, как когда ты встречаешь красивое лицо в толпе. Просто потому что оно красивое. Он совсем не знал Доён, Сынмин особо о ней не говорил, поэтому она не могла ему нравиться настолько, чтобы он решил, что хочет её отбить. Просто наличие такого человека, как Доён, заставило Хёнджина пожалеть о том, что у него самого не было такой девушки. Вздохнув и поднявшись, всё ещё завёрнутый в одеяло, как какой-нибудь дементор, Хёнджин решил, что это связано. Вчера ночью он блевал так, что готов был вытошнить всего себя. Возможно, поэтому он чувствовал себя так одиноко. Не чувствовал счастья вокруг. Чувствовал себя пустым. Подняв телефон с пола, Хёнджин обнаружил пару пропущенных от Феликса и несколько смс, в которых, скорее всего, было объявлено, что они больше не друзья после вчерашнего. Возможно, Хёнджин драматизировал, но он знал, что братьям Ли досталось из-за того, что Минхо сел пьяным за руль. Параллельно он вспомнил о том, что ему очень нравится пьяный Минхо. Тот сразу становился очень забавным и смешным. Хёнджин просто надеялся, что у него появится шанс увидеть его таким снова. Открыв сообщения и игнорируя те, в которых его обещали убить, он прочитал о том, что Шарлотта забрала машину Минхо. Ещё больше Хёнджин нахмурился, когда узнал, что Феликс, несмотря на жуткое похмелье, пришёл на занятия. Веснушка ♡ Если ты не придёшь в студию К-12 в 14.00 — я больше не буду с тобой разговаривать. Веснушка ♡ Мама заставила нас тренироваться ещё два часа, так что, если я упаду от бессилия, имей в виду, Хван, ты тоже в этом участвуешь (-_-) Хёнджин застонал, ненавидя саму идею выйти на улицу. Там было слишком много света и звуков, которые заставили бы его проткнуть свои барабанные перепонки. Но мысль о том, что Феликс перестал бы с ним разговаривать, была ещё более ужасающей. Однако, поскольку у него не было девушки, на которую он мог бы произвести впечатление, а был просто Феликс, который видел его и в худших версиях, — Хёнджин даже не удосужился сходить в душ. Он просто стёр макияж и переоделся в спортивную одежду. Очки… где он оставил свои солнечные очки? *** Сказать, что Феликс ответственно посещал все занятия — было бы ложью. Но он не собирался обсуждать это ни с Шарлоттой, ни с Минхо. Потому что они бы точно отругали его. После французского он пошёл на физиологию и кинезиологию танца, обнаруживая там отсутствие Хёнджина. Феликс позвонил ему, не получив ответа и ненавидя за то, что тот имел наглость проспать, пока Феликс мучался с шести утра с ужасной головной болью, держась из последних сил, чтобы не расплакаться. Боль была до того невыносимой, что пришлось сослаться на ужасную мигрень, лишь бы не снимать солнечные очки в классе. Его преподавательница, миссис Бэ, позволила ему не снимать их, поскольку… ну, это был Феликс. Прилежный ученик, которому можно было сделать такое послабление. Она также не обращала внимания на то, что он ничего не записывал на протяжении всей лекции. Пара закончилась в 11.30, и после этого Феликс решил, что больше не выдержит ни минуты. Он ускользнул из кампуса, в поисках действительно хорошего кофе, помня о Старбаксе, находящимся неподалёку, поскольку сама мысль о том, чтобы пройти больше квартала, вызывала физические страдания. Нет, Феликс ни за что бы не пошёл на другие занятия, только если бы ему пообещали отрубить голову после. Тем утром он не прикрыл веснушки — досадный факт, о котором Шарлотта ворчала полдороги. Но он не мог ни накраситься, ни попросить у Хёнджина тональник, так как тот бы ему не подошёл, так что сейчас ему приходилось целый день провести в маске. И не подумайте: Феликс не стыдился своих веснушек. Шарлотта говорила, что они достались ему от матери. Просто дело в том, что жизнь танцора была несправедливой по отношению к ним. Ему приходилось их скрывать, иначе бы ему не давали ведущих ролей, а Феликс работал слишком усердно, чтобы кто-либо мог его дискредитировать только за пигментацию на лице. Ему бы хотелось иметь такую же идеальную кожу, как у Минхо, у которого, в период полового созревания, практически не было прыщей. Но он молчал, довольствуясь тем, что был красивым. Хоть и не идеальным. Старбакс был выбором номер один для Феликса по нескольким причинам. Во-первых, кофейня располагалась недалеко от кампуса. Во-вторых, её интерьер был выполнен в тёплых, не слишком ярких цветах, что сводило к минимуму его светобоязнь. В-третьих, казалось, что Старбакс был каким-то шумоизолированным. Кофейня создавала комфортную атмосферу вокруг, из динамиков доносилась приглушённая, лёгкая музыка, а болтовня вокруг была не более чем фоновым шумом. Перед Феликсом стояло человека четыре в очереди, но он был готов с этим смириться. Немного потерпеть, и он наконец-то встретится со своим крепким кофе, приглушённым светом и тихим шумом и не умрёт от мигрени. Если это вообще возможно. Чёрт возьми, ему сейчас было даже больно думать, не то, чтобы поддерживать диалог. Прикрывшись толстовкой, чувствуя себя шпионом, Феликс медленно двигался за очередью. И вот там он увидел его, сидящего на заднем плане где-то в тени, отчего его с трудом можно было идентифицировать. Он тоже был в маске, которую время от времени опускал, чтобы сделать глоток из стакана. Но Феликс его узнал. Узнал по толстовке, которую тот выбрал в Зара на прошлой неделе, и это заставило его улыбнуться. Парень был сосредоточен на чём-то на своём компьютере, периодически отвлекаясь на листы бумаги, разбросанные на столе. Типичный студент. Желание улыбнуться просто потому, что они встретились, было слишком для любого, но Феликс просто принял это. К тому же, никто же не знал, почему он улыбался, на нём были тёмные очки и маска, так что, возможно, никто этого даже не заметил. И не то чтобы ему было важно скрывать это. Просто ему самому казалось, что он выглядел нелепо, но, по крайней мере, Феликс был в безопасности. — Следующий, — сказала хорошенькая бариста. Феликс подошёл вперёд, удивившись тому, как быстро рассосалась очередь. Возможно, ему следовало бы перестать недооценивать Старбакс и ходить туда вместо Лотоса. — Доброе утро, можно мне большую порцию американо с двумя шотами эспрессо, пожалуйста? — сказал он, вытаскивая бумажника. — Конечно, мне позвать тебя, когда всё будет готово? — Да, пожалуйста. — Твоё имя? — Феликс. Он перевёл взгляд на кассовое табло, вздыхая от цены, благодарный за то, что Шарлотта не забрала ни одну из их кредитных карт, позволяя расстаться с частью своих денег для оплаты кофе. Феликс вздрогнул, чувствуя ком в горле, вспоминая о том, как Шарлотта сегодня ругалась. Она и правда была в ярости, но сам Феликс был настолько потерян и дезориентирован, что не мог обработать эту информацию должным образом. Он ненавидел не соответствовать ожиданиям Шарлотты. У Феликса не было воспоминаний ни о ком, кроме неё, он считал её своей матерью, даже иначе, чем это делал Минхо. Ведь именно Шарлотта научила его ходить, правильно говорить, обслуживать себя самостоятельно. Она была для Феликса всем. Он любил её так, как только ребёнок мог любить свою мать, поэтому он действительно ненавидел, когда не соответствовал её ожиданиям, несмотря на то, что та никогда его этим не попрекала. Феликс был более неряшливым, чем Минхо. На него очень легко влиял Хёнджин. В танцах он старался недостаточно. Ему не хотелось поступить в Джульярд. На его лице были эти чёртовы веснушки, которые выдавали его несовершенство (Шарлотта, при этом, настаивала на том, что он идеален). Феликсу не хватало сил на многое, поэтому он старался придерживаться правил. Он постоянно настаивал на том, чтобы Хёнджин прекратил попытки вывести его из зоны комфорта. Потому что если Феликс покинет эту безопасную зону — он потеряет Минхо, разочарует Шарлотту, останется один. Расплатившись за кофе, он пошёл к месту, где сидел его будущий партнёр по интегративной работе по антропологии искусства (интересно, он знал, что их поставили в пару?). Феликс не помнил, чтобы видел его в пятницу. — Теперь ты решил стать призраком Старбакса? — спросил он, поравнявшись со столиком. Парень, который был слишком сосредоточен на своей работе, подпрыгнул от звука голоса, внезапно раздавшегося рядом. Резко подняв голову, он вперился взглядом в Феликса. Парень выглядел до того растерянным, что заставил Феликса почувствовать себя неловко. О том, что он всё ещё был в маске, в тёмных очках и с капюшоном на голове тот вспомнил не сразу. Усмехнувшись, он скинул с себя ткань и чуть приподнял очки, улыбаясь одними глазами. — О, Ёнбок, чувак, — засмеялся Чанбин, заставляя Феликса улыбнуться и осмелиться сесть перед ним (без предварительного приглашения). — Мне жаль, — улыбнулся он, снова надевая капюшон, чтобы отгородиться от шума, так как боль, к сожалению, никуда не делась. — Что ты тут делаешь? Разве ты не должен придерживаться корпоративной этики и не ходить к конкурентам? Чанбин засмеялся, и Феликс поймал себя на том, что не смог сдержать улыбки, которая, впрочем, быстро исчезла, потому что мозг снова пронзило от боли. Возможно, он всё ещё был пьян, но ему нельзя было расслабляться — через пару часов была назначена тренировка. Его мозг также напомнил ему, что у него ещё есть занятия, и, если он не хочет попасть в ещё большие неприятности, то должен пойти на них. Только сейчас Феликс чувствовал в себе достаточно бунта, чтобы игнорировать внутреннюю тревожность. Плюс, Хёнджина на занятиях тоже не было, так что было бы несправедливо идти на пары и мучаться там одному. Они вчера оба пили, так что имели одинаковое право на то, чтобы пожалеть себя. Поэтому, угрозами и шантажом, он предупредил Хёнджина, что тот обязан явиться на тренировку во второй половине дня. Хёнджин был тем, кто довёл до подобного, так что он тоже должен был страдать. Если бы Феликс мог, он бы и Сынмина с ними потащил, но пока что лучше оставить эту месть на потом. — На самом деле я прячусь, — признался Чанбин, пожимая плечами. — Я сказал своему начальнику, что по ощущениям — я опять заболеваю, поэтому он позволил мне уйти раньше. А на самом деле я просто хочу закончить домашку. Прежде чем Феликс спросил, каким предметом он занят, заинтересовавшись кругами с россыпью точек на странице, его позвали по имени, объявляя, что кофе готов. Это была его маленькая победа после такого долгого дня, проведённого в страданиях, и совершенно неважно, что часы показывали только двенадцать. — Меня зовут, но я сейчас вернусь, — пояснил он, оставляя сумку. — Надеюсь, — подмигнул Чанбин, снова переводя взгляд на экран компьютера. Феликс поплёлся к стойке, зевая под маской и морщась, когда рядом бодро прозвенел звук колокольчика, извещающий о посетителе. Он взял заказ и подтянул к себе пригоршню стиков с сахаром — раз уж Феликс в этой яме, то вряд ли что критически изменится, если он выкопает её глубже. Вернувшись к Чанбину, находя его погружённым в бумаги, Феликс почувствовал себя немного виноватым за то, что так бесцеремонно прервал его. Но с другой стороны: почему он не сделал домашку на выходных? Насколько безответственным нужно быть, чтобы делать домашнюю работу в день дедлайна? Это было так неприятно, хотя безответственность беспокоила Феликса меньше, чем, например, Минхо (господи, он дружил с Хёнджином, тут даже можно дальше и не объяснять), но его раздражало то, что люди проживали целые выходные, не делая ничего для облегчения своей жизни. Он снова молча сел перед Чанбином, с интересом разглядывая листы, разбросанные по всему столу. Их было так много, что он едва ли смог уместить кружку, чтобы засыпать в неё сахар, так необходимый ему сейчас. Его мозг буквально вибрировал при мысли о хорошем кофе, пока всё тело выворачивалось от алкогольной интоксикации. — А что конкретно ты делаешь? — осмелившись, спросил Феликс, всё ещё рассматривая два круга, усыпанных точками. — М? — Чанбин растерянно поднял голову, а потом перевёл взгляд на листы. — А, это моя домашка по астрономии. У меня не было времени сделать её, так что я добрался до этого только сейчас. Феликс промычал в ответ и ненадолго опустил маску, делая пробный глоток кофе, чувствуя, как язык покалывало от жары. Чанбин казался слишком отвлечённым, чтобы заметить его веснушки, которые чем-то были похожи на россыпь точек на этих нарисованных картах. — Я думал, у тебя музыкальная специализация, — заметил Феликс, пытаясь связать музыку и астрономию воедино. — Это скорее факультатив, — пояснил Чанбин, опуская маску, чтобы сделать глоток своего фраппе. — Я записался на астрономию, чтобы было откуда черпать вдохновение, понимаешь? Многие люди пишут песни о том, как сияют звёзды, сравнивают любовь с Луной и тому подобное. Но никто не тратит время на более точные вещи, на созвездия, например, — Чанбин, казалось, был настолько увлечён своей темой, что и Феликс невольно стал прислушиваться. — Но это так сложно! — Чанбин взял лист двумя руками, разворачивая его. — Смотри, мне нужно найти созвездия в Северном и Южном полушарии, отметить астеризм Летне-осеннего треугольника, это ужасно, — Чанбин тяжело вздохнул. — Я должен был сделать это в субботу вечером, когда звёзды были хорошо-различимы, но я заболел, поэтому сейчас мне приходится довольствоваться фотографией того, как звёзды выглядели той ночью. Феликс какое-то время молчал, чувствуя, как у него скрутило желудок, и в этот раз совсем не из-за похмелья. На самом деле даже звон в его голове отошёл на второй план, хотя голос Чанбина по большей части был немного раздражающим. Просто в этот момент Феликса захватило понимание того, что есть такая, казалось бы, простая вещь, как звёзды. Несмотря ни на что, Феликсу нравилось узнавать новое. Он находил интересными разговоры людей, которые обсуждали что-то, чего он не знал. Он мог часами слушать о том, как Хёнджин говорил о своей любимой на данный момент драме или о франшизе «Людей Икс». Феликсу было интересно то, с какой страстью люди говорили о том, что им нравится. Он задавался вопросом, а светились ли его глаза также, когда он говорил о танцах. Феликс молил Бога о том, чтобы это так было. Но сейчас он понятия не имел, как помочь Чанбину, пытаясь в своей голове выцепить хотя бы что-то, что было связано с астрономией. — Может быть, тебе стоит обратиться за помощью к Урании, — внезапно сказал он, поражённый идеей, вспыхнувшей в его голове. Чанбин на эту реплику ответил лишь замешательством. — Это муза астрономии. — Ты изучаешь мифологию? — спросил Чанбин, сбитый с толку новым, но совершенно бесполезным фактом. — Нет, мы будем проходить это на Антропологии искусства в среду. Профессор Сэм будет говорить с нами о музах. Несложно было догадаться, что если Чанбин не подготовился к астрономии на понедельник, то к чтениям на среду он вряд ли приступал.