Муза (Musa)

I don't wanna go to school I just wanna break the rules Charli XCX

Уже установлено, что Феликс во многом отличался от Минхо, но, несмотря ни на что, он всегда оставался рядом. Потому что любил его так, как могли любить друг друга только братья. Конечно, эта любовь обязательно включала в себя раздражённую ругань и слова о том, как один другому надоел, добавляя, что один из них приёмный. Из них двоих именно Феликс осмеливался раздвигать границы, не боясь идти вперёд только потому, что он знал, что Минхо его поддержит. Конечно, он бы злился, возможно, прочитал бы лекцию о безответственности, но, в конце концов, поддержал бы, потому что они никогда не бросали друг друга. Именно поэтому они вдвоём тренировались в шесть утра после трёхчасового сна, одолеваемые невероятно сильным похмельем. У Феликса был французский в девять, а у Минхо углублённое изучение техники Грэм в десять, но он всегда уходил раньше, чтобы подвезти брата. А причина, по которой их наказали и почему этот понедельник можно было назвать худшим за всю историю, заключалась в том, что они «раздвинули границы», послушав Хёнджина и их нового возможного друга (который, на самом деле, никогда не станет другом Минхо из-за того, что заставил его пройти через это) Сынмина и отпраздновали день рождения. Они вернулись домой в полтретьего ночи, хотя Шарлотта устанавливала время на не позже часа. И, к тому же, они вернулись пьяными. Настолько, что в тот момент, когда ребята пытались сделать плие, они опасно покачивались, не имея достаточного баланса для того, чтобы стоять на цыпочках. Шарлотта наблюдала за ними острыми, холодными, как лёд, глазами из угла студии. Руки у неё были скрещены на груди, а губы сжаты в напряжённую линию, как лишняя демонстрация ярости, несмотря на то, что весь её вид в халате, небрежно накинутом на ночную сорочку, был донельзя домашним. Феликс изо всех сил пытался устоять на цыпочках, не держась при этом за опорную перекладину, но как только он попытался отпустить руку — всё его тело наклонилось в сторону, заставляя приземлиться на ступни. Это было сродни самоубийству. Феликс ощущал смолу на нёбе, в голове стучало так, словно внутри сидел дятел, упорно стуча по темечку. От света в маленькой подвальной студии (Шарлотта отказалась открывать мансарду) болели и жгло глаза, что только усиливало непрекращающуюся головную боль и тошноту. — Ballonné Pas , — не двигаясь с места, приказала Шарлотта. — Быстро. Не раздумывая. Ладно, возможно, Феликс был бы не против покончить с собой. Если тётя думала, что у него был баланс, необходимый для того, чтобы отскочить назад в шесть утра, после того, как он спал в лучшем случае пару часов и всё ещё был пьян — она была очень хорошего о нём мнения. Ему не следовало слушать Хёнджина и Сынмина. Как эти двое вообще успели так спеться? Они были словно две головы из одного тела. Феликс отошёл как можно дальше от Минхо, пытаясь устроиться поудобнее, но чуть не упал, запутавшись в ногах. Это ухудшило и без того скверное настроение Шарлотты. От злости у неё вся кровь отлила от лица, да так, что Феликс начал побаиваться, что у тёти в любой момент мог случиться инсульт. Он осмелился перевести взгляд на Минхо, чувствуя, как его сердце сжалось при виде брата, который, стиснув зубы, выполнял то, что просила Шарлотта. Хоть его ноги почти не слушались, идя совершенно не в том направлении, что нужно, и он сам, с покрытой испариной лбом на немного жёлтом лице, выглядел крайне дезориентированным — он всё же старался. Да, Минхо шатался так же сильно, как и Феликс, но, похоже, у него было больше силы воли, чтобы продолжать. И это вызывало восхищение. Минхо всегда был для Феликса примером для подражания. Давным-давно он задавался вопросом, а действительно ли любил танцевать, или это было просто привычкой? Феликс задавался вопросом, сможет ли он добиться такой же решительности, как у брата, чтобы посвятить себя танцам на профессиональном уровне, не ощущая, что жертвует при этом частью своей жизни? Феликс видел Минхо в отражении зеркал. Видел себя рядом с ним. Они были такими разными. Его всегда интересовало, сомневался ли Минхо? Чувствовал ли он когда-нибудь, что во всём, что они делали, не было смысла? Верил ли он в то, что они просто выполняли заученные шаги, теряя свою индивидуальность? Но весь вид Минхо отражал столько уверенности и силы, что одна только мысль о том, чтобы озвучить свои страхи, заставляла Феликса съёживаться. А, может быть, всё, что происходило в его голове сейчас, было лишь порождением пьяного мозга, пытающегося скоординировать остальную часть тела, чтобы выполнить шаги, которые он знал наизусть. Феликсу отчаянно хотелось, чтобы эта неделя закончилась, хотя сейчас был только понедельник. *** Время от времени, когда планеты выравнивались, и осенний холод, казалось, на мгновение утихал. Когда ночью светила полная луна, а шепотки вокруг говорили о приближающемся конце света — Хан Джисон просыпался до будильника. Бывали дни, когда Джисон вставал до его звона, выключал и снова засыпал, повсюду потом опаздывая. Но бывали и дни, когда он действительно поднимался с постели, принимал душ и готовился встретить новый день. Случалось это, конечно, редко. За последние пару лет от силы раза четыре, так что легенда по праву гласила, что если по дороге встретить утреннего и никуда не опаздывающего Джисона — можно было загадать желания. Итак, в этот понедельник он чувствовал себя лучше после того, как несколько дней назад заявил, что пойдёт на «Тайну Коко», если из его носа перестанет течь. В любом случае, у него больше не было никаких оправданий, чтобы оставаться в постели. Он был взрослым, поэтому, собравшись, Джисон натянул на себя штаны, готовясь встретиться с миром. Он пытался уложить волосы, думая о том, что бы ему надеть, так как обычно он делал впопыхах, не обращая внимания на то, как выглядел. Немногим позже проснулся Чанбин. У его лучшего друга большая часть уроков была во второй половине дня, что отлично подходило к его рабочим сменам в Лотосе. К сожалению, этот факт означал, что Джисону приходилось добираться до университета самостоятельно. — О, сегодня можно загадывать желание? — со своего места усмехнулся Чанбин. — Я не исполняю желания надоедливых детей, — пробормотал Джисон, отвлекаясь. — И я думаю, что мне нужно подкрасить корни. — Я могу купить краску позже, — пообещал Чанбин, хлопнув его по спине. — Мне подвезти тебя? Со скольки у тебя занятия? — С десяти, но мне нужно кое-что повторить для ритм-семинара. — Окей, убедись, что ты положил всё, что нужно для занятий, и да, не забудь про маску. Мы всё ещё можем быть заразными. Джисон кивнул, наблюдая, как друг ушёл в ванную. Мысленно он поблагодарил себя за то, что решил принять душ заблаговременно, потому что каждый раз, когда Чан или Чанбин принимали душ, казалось, что они пытались превратить небольшое помещение в грёбанную сауну. Джисон не мог даже почистить зубы, не вспотев. Ему приходилось оставлять дверь открытой для хоть какой-нибудь циркуляции воздуха. Чанбин сказал, что это всё потому, что они вернулись прямиком из ада. И, на самом деле, в это было не так уж и трудно поверить. *** Комната Чанбина и Джисона была очень маленькой. В ней едва ли хватало места для двух односпальных кроватей и письменного стола. У них не было шкафа как такового, но был комод с шестью ящиками, честно поделёнными пополам. Вещи Джисона, как правило, лежали в изножье кровати возле окна, в то время как на одной из полок они хранили кучу дезодорантов, какую-то косметику, кисти и небольшое зеркало. Общий стол разделял их кровати, находясь недалеко от двери. На нём постоянно были разбросаны ноты и различные бумаги, а подержанный принтер, который Чан купил им в начале года, стоял на полу рядом с корзиной для мусора. Окно располагалось ближе к кровати Джисона, от чего у него было не так много полок для личных вещей, а те, что имелись, были завалены CD и DVD дисками, с которыми бы он расстался только ценой своей жизни. На первый взгляд в комнате царил настоящий беспорядок: носки, брюки и футболки валялись на полу, в корзине для белья лежала одежда, которую они всё равно нет-нет, но надевали, оправдываясь тем, что всё не так плохо, если использовать побольше дезодоранта. Конан же всегда заставлял их устраивать день стирки по воскресеньям, обеспечивая тем самым их чистой одеждой до конца недели. Но Джисону было слишком лень заниматься уборкой вещей после, а у Чанбина банально не хватало времени. Но сегодня был совершенно другой понедельник. А значит, Джисон аккуратно заправил постель, собрал грязную одежду с пола и закинул её в корзину, он даже опорожнил мусорку! Хану казалось, что день просто обязан быть хорошим, несмотря на то, сколь рано он его начал. *** Одним из недостатков похмелья и гнева матери было то, что у тебя забирали машину, потому что всё ещё был пьян, и Шарлотта всё ещё не хотела слышать о том, каким образом им вообще в таком состоянии удалось добраться домой. И к чему всё это привело? Минхо и Феликс напряжённо молчали в машине Шарлотты, которая не разговаривала с ними с тех пор, как объявила об окончании тренировки в 8 утра, давая достаточно времени, чтобы собраться и попытаться запихнуть в себя хоть немного еды, прежде чем они поедут. Тот факт, что у них не было машины, означал, что им придётся оставаться в кампусе до тех пор, пока Шарлотта не закончит работать и не поедет домой. Её занятия, если уж на то пошло, начинались в 14.00, а домой она собиралась только в девять вечера. Минхо сидел на пассажирском сидении, ненавидя всё вокруг, спрятавшись от мира за очками-авиаторами. Феликс же отдал предпочтение RayBan, которые он украл у Хёнджина. Братьям казалось, что несмотря на то, что день был достаточно пасмурным, он всё равно был очень ярким, а шум вокруг просто на просто оглушал. Вау, кто бы мог подумать, что пение птиц могло быть таким раздражающим. И знаете что? Шарлотта решила, что сегодня идеальный момент, чтобы включить Моцарта на всю громкость. — Я займу для вас одну из комнат для тренировок, чтобы вы могли оставаться в ней после занятий, — сказала она, сворачивая на нужную улицу. — Я хочу, чтобы вы продолжили танцевать до четырёх часов. Феликс хотел было начать жаловаться, чувствуя, что его вырвет от одной только мысли о том, что нужно будет повторять шаги, вставать на носки и прочее. Но он прекрасно знал, что его нытьё только усугубит ситуацию, и сцепил зубы, замолчав. Всё, что ему хотелось сейчас, — аспирин и пару часов сна в подарок, но никак не отработка балета. Никто не знал, что они жили с профессором Плисецкой, поэтому Шарлотта припарковалась в нескольких метрах от входа, где студентов почти не было видно, и дождалась, когда мальчики покинут машину. Минхо, оказавшись на улице, прикрыл глаза, вздыхая. Ему была ненавистна сама идея о том, чтобы пойти на занятия, а Феликсу хотелось оторвать себе голову, лишь бы не идти на пару по французскому. Они оба шли по тротуару, доходя до кампуса и сканируя свои пропуска, морщась от любого, даже малейшего шума. Во рту было гадко, в голове было гадко. Гадко было от мысли, что они позволили Сынмину и Хёнджину убедить их в гениальности своих идей. «— Итак, правильно ли я понимаю, что тебе исполнилось двадцать три года, и ты ещё ни разу не напивался на вечеринке? — Ну, знаешь, ты тоже не похож на тусовщика. Но, к твоему сведению, я отлично провожу свои дни рождения. — Чувак, даже я знаю, что напиться — это опыт, который ты не сможешь изучить только теорией. Подумай, откуда ты узнаешь, что водка — твой враг, если хотя бы не попытаешься стать её другом?» Феликсу и Минхо ещё предстояло решить, враг ли им водка. С одной стороны — определённо да. С другой, она вполне могла бы стать другом, как Хёнджин. То есть, вроде бы и не плохая, но с оговорками. — Если я умру на французском, то передай Дори, что он мой любимчик, — попросил Феликс, натягивая на себя маску. — Я не перекрыл веснушки, я вообще забыл про макияж. — Я принесу тебе что-нибудь от головы, — сказал Минхо, целуя брата в лоб. — Постарайся не убить себя. Если бы это был другой понедельник, когда Минхо приехал в университет заранее, просто потому, что надо было отвезти Феликса, то он бы пошёл в библиотеку, чтобы в двадцатый раз проверить качество своей домашней работы. Или остался бы в машине, слушая музыку, читая новости или книгу. Но поскольку этот понедельник не был похож ни на один другой — Минхо просто искал место, где мог бы переждать бурю. В библиотеке были учебные комнаты, которые можно было занять, чтобы сделать домашнее задание в тишине и одиночестве, или, как знал Минхо, просто поспать, пока не наступит время занятий. Иногда он ловил себя на том, что завидовал студентам из общежитий, потому что те могли спать как можно дольше, прежде чем вернуться на семинары. Ему же приходилось довольствоваться либо неудобным стулом, либо в тёплое время года — травой. Минхо рассматривал последний вариант как действенный, пряча свои красные, опухшие, отчаянно просившие отдыха глаза за стёклами очков. Скорее всего, у него уже проявились ужасные тёмные круги под глазами. Было холодно, но Минхо бросало в жар. Он не знал: это из-за головной боли или последствие употребления алкоголя, который всё ещё был в его организме. Поэтому, особо не заморачиваясь, он направился к одному из деревьев, на котором всё ещё оставалось несколько листьев, и положил свою сумку под голову, натягивая капюшон толстовки на лицо. Засунув в уши наушники, Минхо медленно выдохнул, чувствуя блаженную тишину. Быть студентом значило в любое свободное время искать место, где можно было поспать. Студенты постоянно недосыпали. Так что Минхо был не единственным, кто дремал на улице. Кто-то лежал на скамейке, другие — облокачивались на стол. Несмотря на то, что сейчас было только утро понедельника, многие уже поставили на этом дне крест, заявив, что за выходные и так сделали достаточно, и им сейчас критически нужно было отдохнуть. Это был первый раз, когда Минхо так свободно ничего не делал, отпуская себя, пытаясь заглушить звуки кампуса шумоподавляющими наушниками. Он чувствовал прохладный осенний ветерок, нежно и деликатно ласкающий его кожу. Солнечные лучи были слабыми, но для его похмельного сознания достаточно яркими, чтобы хотеть избежать их любой ценой. Спокойствие, накрывающее его, медленно уменьшало стук в голове, уменьшало пульсирующую боль за веками, позволяя делать первый, действительно глубокий вдох. Пока с неба не начали падать камни. Минхо крякнул, слегка наклоняясь, переживая резкую боль, когда на него с неба упал огромный метеорит, к тому же ещё и зашипев. Подняв голову, вытаскивая один из наушников, он столкнулся с огромными карими, чуть подкрашенными глазами и синей челкой, ниспадающей на лоб. Они смотрели друг на друга: Минхо смотрел сквозь очки, а Джисон на своё в них отражение. Его колени давили на живот Минхо, оба наполовину лежали на земле, и Хана затрясло от внезапных болезненных ощущений в теле. — Я получу судебный запрет, если ты так и продолжишь нападать на меня, — прорычал Минхо. Горло всё ещё скребло от того, что пару часов назад его рвало. — Но на этот раз это наша общая вина, — заметил Джисон, выбираясь из-под тела Минхо и вставая на колени. — Ты лежишь посреди дороги, а я просто не смотрел, куда иду. Минхо раздражённо прищурился, тут же себя проклиная, потому что голова снова начала немилосердно болеть. Он закусил губу и, словно собака, угрожающе обнажил клыки. — С тобой это часто случается, не так ли, — прорычал он, немного приподнявшись. — Ты постоянно куда-то бежишь? Джисон уселся поудобнее, слегка склоняя голову, наблюдая за Минхо, прислонившемуся к дереву. Он выглядел настолько… нормальным. Это так сильно контрастировало с тем, чем он сталкивался обычно. Джисон видел прилипшие пряди волос, то, что он без макияжа. Минхо сейчас казался таким естественным. — Вообще, у меня ещё час до занятий, — заметил Хан, смущённо кашляя. — С тобой всё в порядке? Выглядишь ужасно. — И кто мне это говорит, — закатил глаза Минхо, надевая очки назад и ненавидя себя за то, как он выглядел. Он поднёс руку к лицу, массируя виски большим и безымянным пальцами, пытаясь хоть как-то уменьшить мигрень, которая, казалось, не утихала. Он чувствовал, как вены пульсировали в висках. Казалось, мозг, нейроны которого утонули в алкоголе, продолжал вечеринку и грозился вот-вот взорваться внутри черепа. Он даже не знал, было ли это из-за присутствия этого синеволосого или из-за того, что он с дикого похмелья и трёх часов сна два часа провёл танцуя. Или из-за монументальной ругани, которую Шарлотта обрушила на них рано утром, крича из-за того, что Минхо не только напился, но и управлял машиной, отвозя сначала Сынмина и Хёнджина, а потом приезжая домой. Так что если Минхо вернут машину хотя бы к декабрю — это реально будет чудо. — У меня похмелье, — проворчал он, чувствуя утомление от одной только мысли о новом споре. — Не думаю, что это и правда разумная идея так сильно пить в воскресенье, — несмотря на маску, что была на Джисоне, Минхо знал, что тот издевательски улыбался. — Ну, пытаться завести дружбу с водкой — тоже не самая разумная идея, — пожаловался он, сгибая колени и утыкаясь в них головой в надежде, что мигрень утихнет. — Чувак, водка не дружит ни с кем, кроме текилы, — засмеялся парень, и Минхо искренне возненавидел его за то, какой он шумный. — Ты уже выпил что-нибудь от похмелья? С момента, как он проснулся раньше будильника, Джисон знал, что сегодняшний день будет особенным. Он ожидал, что это повлияет на него в лучшую сторону. Например, он придёт на занятия вовремя, не забудет домашку и будет активно участвовать в семинарах, зарабатывая баллы, которые пойдут на пользу к его итоговой оценке. Но вместо этого он сидел под деревом, болтая с Ли Минхо, который отчаянно боролся с похмельем. С Ли Минхо, которого он постоянно сшибал. С Ли Минхо, резкие слова которого заставили Джисона свернуться калачиком и не выходить из комнаты три дня подряд. Постепенно он начал понимать, почему все друзья говорили, что их взаимоотношения — чёртово клише. Минхо уткнулся лицом в колени, массируя виски обеими руками, словно бы пытаясь выдавить головную боль. Он пробормотал что-то о том, что у него никогда не было похмелья, но, честно говоря, Джисон не был уверен. Потому что слова, произнесённые сквозь зубы, когда лицо говорящего чуть ли не пыталось слиться с одеждой, звучали не очень чётко. Минхо слегка наклонил голову в его сторону. Очки лениво сдвинулись на кончик носа, позволяя Джисону видеть его глаза. Они были покрасневшими, мутными и ужасно сонными. Минхо машинально моргнул, пристально разглядывая Джисона, находя яркий цвет его волос и окружающую обстановку весьма раздражающими. — У тебя не кобальтовые волосы, — это было первое, что он сказал, ужасно напугав его. — Они блёклые. Почему? Джисон посмотрел на свои тщательно расчёсанные локоны, падающие на лоб, обнаруживая, что синий оттенок подсмылся, и нужно было срочно обновлять цвет. Он ненавидел идею тёмных корней. И его естественный цвет волос не то чтобы выглядел прям совсем плохо, просто было бы здорово, если бы краска оставалась такой же яркой, а не сейчас, когда цвет стал блёклым, то ли серым, то ли зелёным. — Цвет потускнел, — пробормотал он, как будто это не было очевидным, и хмурясь. — Ты что, всё ещё пьян? Минхо вздохнул, закрывая глаза и пожимая плечами. — Может быть. Я бы не разговаривал с тобой, если бы ты не напал на меня. — Вообще-то, мы решили, что это наша общая вина, — раздражённо пробормотал Джисон, устав от придирок. — Это ты решил, — поправил его Минхо, пряча глаза. — И ты даже не извинился. — Ты лежишь посреди дороги! — обвиняюще воскликнул Джисон. — Не кричи, — прорычал Минхо, натягивая капюшон, пытаясь изолироваться от звуков. — Боже, ты такой громкий. Джисона это не обидело. Его слова звучали точно так же, как если бы ему сказали про цветные волосы. Ну да, он знал, что был громким. Достаточно громким, чтобы мир его услышал. Мама постоянно говорила, что Джисон был таким, потому что хотел перекричать ужасающую тишину, заставляющую людей чувствовать себя одинокими. Как та песня, которая не выходила из головы, которая беспокоила, потому что ты не можешь думать или петь что-то другое, кроме этой заевшей мелодии. Но Минхо, в отличие от остальных людей, любил тишину и спокойствие. Он был убеждённым сторонником того, что тишина не являлась врагом. Что одиночеством можно наслаждаться, и шум, который повседневно его окружал, позволял слиться с окружающей его действительностью. И Джисон был настолько громким, что Минхо просто не мог сосредоточиться на своей миссии. — Ты такой жестокий, — заметил он, скрестив руки на груди, заставляя Минхо поморщиться. — Серьёзно, тебе так трудно быть хоть каплю дружелюбным? — Извини, я на самом деле дружелюбный, — пробормотал он, обнимая себя руками. — Так что, может быть, дело просто в том, что ты мне не нравишься? — Потому что у меня синие волосы? — спросил Джисон, вскидывая бровь. Минхо прищурился, находя его ещё более раздражающим, чем обычно. Хотя при этом их разговор можно было даже назвать цивилизованным. Ему даже не хотелось его убить. Возможно, причина была в том, что Минхо действительно был всё ещё слишком пьян. И да, он больше никогда не будет дружить с Ким Сынмином. Никогда. — Они теперь даже не синие, — фыркнул он. — Цвет выглядит грязным. Словно ты грязный. — Ты всегда такой предельно честный, или это просто потому, что я тебе не нравлюсь? — Я всегда честный, не такой уж ты и особенный, — Минхо оскалился, вновь утыкаясь в колени. Ради аспирина он мог бы убить. — Я сбивал тебя с ног больше раз, чем кого бы-то ни было, а у тебя даже не найдётся для меня особого места в жизни? — фыркнул Джисон. — Это больно. — Конечно, у тебя есть особое место в моей жизни, — заметил Минхо, поднимая голову. — Благодаря тебе я теперь ненавижу синий. Он мог винить свой пьяный мозг, бессонницу и головную боль, ведь он всё ещё оставался на месте и всё ещё разговаривал с этим недоразумением. Но Минхо так устал, что у него просто не было сил на то, чтобы скрыться и не ворчать. Его ноги болели, стоило хотя бы попытаться сосредоточиться на чём-то другом, кроме отчаянно-разрывающейся головы. Во время тренировки он постоянно падал, падал больше, чем за всю свою жизнь. Минхо был уверен, что через несколько часов он сможет наблюдать за цветущими синяками на бёдрах и коленях. Его глаза пекло, и они были красными, казалось, будто он часами сидел перед компьютером, практически не моргая. Ему хотелось поспать часов восемь, ну, или хотя бы пять. Просто свернуться калачиком в одеялах, обнять котов и проспать весь день. Водка — недруг. Ким Сынмин был водкой, а Хёнджин, похоже, был текилой. Впервые за всю свою жизнь Ли Минхо не хотел идти на лекции. Особых последствий за прогулы бы не было. Тётя вообще вряд ли бы об этом узнала. Минхо с пяти лет был самым прилежным учеником, неужели он не может отступиться от этого хотя бы раз в жизни? В то утро Минхо и в университет-то идти не хотел. Насколько плохо всё могло обернуться, если он немного нарушит правила? У него больше не было машины, вчера и сегодня на него наорали на жизнь вперёд (хотя, если честно, часть из этого он почти не помнил). Он мог убить себя и своих пассажиров, пока ехал домой, так что, возможно, судьба давала какой-то шанс? «— Я не сказал, что ограничения — это плохо, — поспешил уточнить Сынмин, когда Минхо отказался пить. — Конечно же, есть причина, по которой они существуют. Но если ты остановишь себя от чего-то настолько безобидного, как это, то никогда не узнаешь чего-то большего. Никогда не сможешь раскрыть свой потенциал. — И речь сейчас не об учёбе, — прервал Хёнджин, прежде чем Феликс попытался включиться в разговор. — Я всю жизнь пытаюсь заставить тебя выйти за пределы твоей клетки, Феликс. Почему ты так слепо доверяешь, делая то, что тебе говорят, не пытаясь ставить приказы под сомнение? — Потому что правила и приказы — это то, что необходимо, — прорычал Минхо, скрестив руки на груди. — Потому что мы дисциплинированны. Потому что мы должны подчиняться правилам. Они помогают нам жить. — Ну, я могу тебе сказать, что ты не прав? Тебя и так впереди ждёт сплошная рутина и работа, — заметил Сынмин, пододвигая напиток. — Да и потом, тебе правда не интересно, друг ли водка или нет?» — Эй, ты заснул? — услышал он тихий голос Джисона, прежде чем вздохнуть. — Тебе нужно принять хотя бы что-нибудь от похмелья, прежде чем ты попытаешься поспать. — И что ты предлагаешь? — спросил он. Внезапный звук голоса Минхо заставил Джисона подпрыгнуть, больно ударяясь о дерево. Проворчав и поправляя маску, Хан уселся удобнее, немного кашляя, рассматривая толстовку, в которой был Минхо. — Энергетик? — пожал плечами он. Интонация его голоса была больше вопросительной, отчего Ли посмотрел на него, вскидывая бровь. — Чувак, не смотри так на меня. Когда у меня похмелье, я просто пью аспирин и энергетик. — Не думаю, что это то, что прописал бы врач, — задумчиво пробормотал Минхо, снова утыкаясь в колени. Он напомнил Джисону черепаху. — Ну, как вариант — очень жирный завтрак, — пожал плечами он, начиная перебирать в голове различные рецепты от похмелья. — Бекон там, блины, апельсиновый сок, хорошо прожаренная яичница… Несмотря на то, что он не так давно хорошо позавтракал — Джисон снова почувствовал голод. Возможно, этим утром он был настолько сонным, что воспоминание о завтраке просто провалилось в его сознании. Минхо же, с другой стороны, позеленел при мысли о том, чтобы съесть что-нибудь. Любой, даже самый ничтожный кусок еды, будет тем самым гвоздём, который прорвёт плотину, и его вырвет тем скудным завтраком, что он съел раньше. — Не думаю, что еда — это хороший вариант, — пробормотал он, пытаясь перебороть тошноту. — Тебе настолько плохо? — он звучал взволнованно, и Минхо немного, совсем немного! Почувствовал себя виноватым за то, что был с ним так груб. — У тебя впереди занятия, или ты притворишься больным? Эта идея звучала очень привлекательно. Если он пропустит всего одно занятие, то почувствует себя лучше, просто выспавшись. А потом тайно от Шарлотты уточнит у одногруппников, что они проходили. Минхо ненавидел её разочаровывать, ненавидел то, что она злилась, он хотел бы, чтобы Шарлотта в отношении Минхо не испытывала ничего, кроме гордости. — У меня две пары углублённой техники Грэма, — со стоном пояснил он. — А затем две пары «Основных структур хореографии», — голова болела настолько, что казалось, словно мозг отскакивал от стенок в голове, как мяч. — Если я пропущу пары — у меня будут проблемы. — А какая будет польза от того, что ты придёшь на пары, но будешь слишком пьян, чтобы что-то делать? — парень усмехнулся, в то время как до Минхо дошло, что он снова забыл, как его зовут. — В классе тебе не разрешат носить очки, ты привлечёшь внимание, а, и да, там очень яркий свет, — это синеволосое нечто определённо было очень безжалостным. — Так что давай избавимся от твоего похмелья. Минхо поднял голову так резко, что чуть ли не закричал от боли, в очередной раз напоминая себе быть предельно осторожным. Голова готова была вот-вот взорваться. Он наблюдал, как этот неуклюжий парень поднялся, выглядя таким неловким, словно он тоже был пьян, и отряхнул штаны, засовывая руки в карман толстовки. — Что? — тупо спросил Минхо. — Я слишком много раз сбивал тебя с ног, так что ты уже разблокированный персонаж, — заметил Джисон, убирая со лба прядь грязно-синих/тусклых волос. — Ты никогда не был душкой, но у тебя красивое лицо, так что давай избавим тебя от похмелья и немного поспим в библиотеке. Минхо моргнул, чувствуя, как тяжело его мозг обрабатывал информацию. — Потому что? — Потому что сегодня планеты выровнялись, и я исполняю желания людей, — парень говорил это так буднично, что Минхо задумался, не страдал ли тот каким-нибудь психическим заболеванием. Но каких-то опознавательных признаков, вроде браслета-напоминания, на его запястьях не было. — Ой, да ладно, сегодня я нарушу свои правила и исполню желание надоедливого и капризного ребёнка, чтобы показать, что ты для меня особенный засранец. Минхо на мгновение задумался, прежде чем медленно подняться, опираясь на кору дерева и давая себе время, чтобы его не стошнило прям тут. — Я определённо должен быть для тебя особенным, ты облил меня молочным коктейлем, — пробормотал он, натягивая на себя капюшон. — Говори больше и не видать тебе исполнения желаний. Тот понедельник отличался от других: планеты выровнялись, ситуация вышла из-под контроля, и случилась катастрофа. Хан Джисон встал до того, как прозвенел его будильник, а Ли Минхо впервые нарушил правила.