…чище.
Регулус Блэк не чувствует себя чистым на протяжении уже четырех лет.
— Регулус? Выделенная нетерпеливой интонацией настойчивость одергивает его от суматохи станции. Над ним стоит Кэрроу, закрепив на верхней полке чемодан и ожидая какой-то обратной связи. Похоже, не первую минуту по счёту. — Не подвинешься? Амикус кротко кивает вниз, не закладывая никакого пробирающего ознобом второго смысла в простой вопрос. Регулус, не подавая виду, что в купе резко упала температура, видит раскинувшуюся на сидении свою шёлковую мантию. А Моргана видит, что сосед простоял бы так всю поездку до Лондона, если бы Регулус не соизволил вынырнуть из окна. Сесть же поверх или просто скинуть её со своей половины несколько неучтиво. Регулусу дóроги эти выглаженные манеры, что сидят на слизеринцах лучше облюбованного французского кашемира, ровно столь же, сколь и повсеместная эйфория от наступления каникул, замешанная в котле тоски от расставаний с друзьями. Движение выходит резким и порывистым, но Кэрроу в очередной раз подводит чёткую границу их взаимоотношений, не выспрашивая причины его аномальных проявлений. Будучи в них абсолютно незаинтересованным. И это то, что нужно. То, что делает Амикуса хорошим другом. Он падает рядом. С придержанной книгой на латыни. Закладка — сложенный пополам превосходный табель. И в течение всего пути не намеревается втягивать Регулуса ни в одну декоративную беседу для его сокращения. Он всегда рядом именно настолько, насколько требуется Регулусу. На соседнем стуле. Соседней кровати. И по соседству на Гриммо. Тому самому не докучающему соседству, когда вы сталкиваетесь на улице лишь при заранее уготовленной договорённости. Хогвартс-экспресс напористо подстегивает столпившихся на перроне школьников вторым гудком, и Регулус, переводит взгляд на точащую слёзные железы пантомиму. Бой голосов не переступает черту оконной рамы. Глазам доступны только преобладающие счастливые лица, предвкушающие возвращение домой. На щеках девчонок переливаются спускающиеся вниз шлейфы растроганных чувств. Старосты факультетов оттаскивают затискивающую друг друга в объятиях малышню, поторапливая их внутрь и напоминая, что впереди ещё шесть часов мерного покачивания в поезде, за которые они вдоволь успеют наводнить свои купе. Регулус благодарен распорядителям за две прозаические вещи. Неумолкающие вагоны младшекурсников изолированы от негласно соблюдающих строгую дисциплину старших. И вагоны Гриффиндора находятся в противоположном конце экспресса. А значит, за окном он практически не видит душащих его собственное горло красно-золотых галстуков. Неподвластно вылавливая все без исключения. Должно быть, «Он» уже в поезде. Лицевой мускул над губой уличающе дергается. Регулус чувствует это ребром вывернутой ладони, подпирающей скулу для воссоздания скучающего образа. Через миг совершённый акт достигает сознания, и он допускает вторую ошибку. Проверяет, остался ли сей факт замеченным. Моментально угождая под внимание Алекто. Её висок прилегает к стеклу. На коленях под кальку с братом приготовлено чтиво, однако приступит она к нему, только когда поезд тронется. На черном корешке плавают витиеватые рунические символы, без спешки перебирающие всевозможные анаграммы и прячущие от непрошеных глаз обыкновенный сборник поэм. Им обоим это известно, но её естественно расслабленная ладонь не стремится для подстраховки прикрыть обманку. Если нечего бояться, то и для излишней мнительности нет повода. Отталкиваясь от обратного: если не желаешь быть пойманным с поличным, не веди себя как законченный параноик — непритязательный совет, считывающийся с поверхности её васильковых глаз. Алекто смотрит искоса благодаря чуть наклонному положению головы и в то же время прямо. Напротив. Наотмашь. Ей даже не нужно втягивать Регулуса ни в какую пресную беседу. Справедливости ради: она и не стала бы лишний раз сотрясать воздух. Ей просто незачем спрашивать о сочащихся сквозь безукоризненно сшитый по всем аристократическим меркам камуфляж причинах, потому что она видит. Видит не первый год. Как стоит сесть в поезд до Лондона, и весь его, Регулуса, классический крой трескается по швам. Это то, что делает её ужасным другом. Прямой взгляд, выражающий три стоящих костью в трахее слова:Ничего не поделаешь.
Звучит третий гудок. Хогвартс-экспресс трогается c опустевшей за окном станции «Хогсмид». Алекто заправляет светло-русую прядь за ухо и открывает сборник поэм Кольриджа на середине. Закладка — папиросная бумага.