Мне сотня лет. Моему телу пятнадцать.

Мне сотня лет. Мои руки старые и дряблые, но я уже привык. Моя старушка тоже теперь морщинистая и маленькая. Орихиме, моя жена, которая любит хихикать, сидеть с внуками и полировать свои заколки. Она всегда полирует их - говорит, что обещала защищать меня. Я знаю, даже сейчас, когда нам по сотне лет, она готова встать и призвать своих маленьких фей. Жаль, я уже не могу видеть их. У меня совсем нет реацу - Айзен забрал всё, без остатка. Я плавно вышел из этих битв. Моя старушка сражалась до конца - и я сидел дома, с нашими детьми, с напряжением вглядываясь в небо, прекрасно зная, что всё равно ничего не увижу. А моя старушка видела - и рассказывала истории нашим детям, а потом и внукам - нашим рыжикам. Сегодня я увижу правнука. Мой внук уже женился, и они везут мне и моей старушке этот очаровательный комочек года от роду. Наш первый правнук - что и говорить, мы с моей принцессой на редкость живучи. Котомка с продуктами и бутылкой вина несильно била по ногам, пока я старой сгорбленной улиткой полз назад, домой. Моей старушки сейчас нет - она ушла на могилу к Тацуки. Старая подруга умерла одна, в своей комнате, и мы с принцессой хоронили её сами - грустно, что у неё так никого и не появилось. Где сейчас Чад? Где Урью? Нет ответа. Чад уехал в Испанию, Урью никогда не отвечал на письма, а потом и вовсе переехал, после очередной битвы. Может, кто-нибудь из Общества Душ и заглядывает к нам, мне всё равно - я не вижу их. Я смирился, столько лет прошло, но иногда хочется вспомнить, каково это - держать в руках меч. Увы, мои старые и дряблые руки уже давно не предназначены для этого. За сотню лет наш городок почти не изменился - всё та же суета, машины, бегающие дети - и один седой старик, медленно бредущий с котомкой мимо реки. Здесь убили маму - смешно, я уже не помню её лица. Помню пустого - до мелочей, до каждой шерстинки, а маму - нет. У меня нет больше рыжих волос, нет прямой осанки, нет сильных ног... Нет железного здоровья и острого ума. Даже сил нет - мне приходится присесть на скамейку, чтобы передохнуть. Раньше дорога в этот магазин занимала десять минут, теперь - час. Неужели я и в самом деле настолько стар? Уже восемьдесят пять лет я не держал в руках меч. Мой старик, мой Зангецу - я больше не слышал его голоса. Мой старина Хичиго тоже исчез. Иногда я видел во сне свой внутренний мир - выжженная пустыня с вечным дождём да руины зданий. Первое время бегал, разгребал завалы, звал, плакал. Потом - просто смотрел. Лет эдак двадцать назад он просто перестал мне сниться. Что же теперь? Я всё чаще чувствую, как смерть подбирается ко мне, скрипя шагами шинигами. Я знаю, что когда умру - просто появлюсь в Руконгае, и ничего не буду помнить. Этакий старик в склерозе - буду возделывать рис, безумно хихикать и ждать свою старуху - если вспомню, что она у меня была. Я знаю, что лишь пять душ из трёхсот сохраняет свои воспоминания при попадании в Общество Душ - те, кто с высокой для человека реацу. У меня совсем нет реацу, мне это не грозит. Надеюсь, моя старуха найдёт меня. Однако, я уйду по дороге шинигами не раньше, чем после свадьбы правнука. Мы ещё здоровы с моей принцессой, мы поживём ещё немного. Интересно, что случилось с Чадом? Смог ли он создать броню на всё своё тело? Это уже давно неважно. Я даже не вижу магазин Урахары - неужели мне есть смысл задумываться о подобном? Как он там? Моя старушка говорит, что он приходил пару раз - всё такой же, со своей тростью и в дурацкой шляпе. Мне всё равно. Не могу его даже почувствовать. За восемьдесят лет начинаешь отвыкать от душ - и отчаянно начинаешь желать увидеть их ещё раз. Хотя, зачем желать? Скоро, очень скоро я и сам стану одной из них. Встаю со скамейки и иду в сторону дома - надо придти вовремя, а то моя старушка будет ругаться. Эти новомодные шины визжат совсем по-другому. Будь мне пятнадцать, я бы отскочил. Мне сотня лет, и моё старое тело перелетает через невысокий забор, с тихим хрустом ударяется обо все камни и падает в реку, на берегу которой умерла мама. Будь мне пятнадцать, и я встал бы - меня ранили и хуже, и я мог пережить любую рану, даже после дыры в груди выжил, было дело - и, прихрамывая пошёл бы к Орихиме - лечиться. Мне сотня лет, и я умер.