От чистого истока

К тридцати двум годам Мадара был исключительно доволен своей жизнью. Это не делало его трепетным размазней вопреки устойчивому мнению, но у него было все — начиная от привлекательных апартаментов в Верхнем Вест-Сайде, заканчивая подходящей ему работой и безупречным жизненным партнером. Ничего из этого не досталось ему просто — обычно после такого детства, как было у него, люди спивались или торчали. Или засиживались в дурке (но к этому мы еще придем). Но Мадара всегда относился к слабостям с презрением. У него были высокие требования к себе и ко всему вокруг. Что позволило ему попасть в лучший вуз и впоследствии на лучшее место службы. Однако эти высокие требования оставались проблемой в сфере личной жизни — долгое время все потенциальные партнеры казались слишком глупыми, щуплыми, неуверенными, непритязательными, бесталанными… словом, серые мыши. Мадара представить себе не мог, что он остановит на ком-нибудь взгляд более двух секунд, не то что ляжет в постель. Он не был виноват, что все вокруг были какими-то тряпками. Но и это резко изменилось в лучшую сторону, когда ему было двадцать четыре, и он пришел на вводные курсы чужого факультета — обязательное требование его университета. Он сам не знал, почему выбрал именно философский, но его иногда тянуло на восточные мудрости. В целом Мадара рассчитывал посидеть спокойно. Из-за таинственных стажировок в военном министерстве и не особенно (крайне не) дружелюбного характера у него не было приятелей, а к университетскому быту он питал только глубочайшее отвращение. Но посидеть спокойно в этот раз не вышло. Когда он открывал свой ноутбук, поднял взгляд и увидел преподавателя, явно затеявшего эти курсы ради учебных часов для защиты докторской. Ему было лет… Мадара не знал, но он был молод. С сияющими карими глазами — одухотворенно-веселым лицом диснеевской принцессы — сильным телом и длинными каштановыми волосами. Красивой здоровой кожей. Мадаре захотелось ухмыльнуться или погрызть карандаш, но это было бы ниже его достоинства. Когда новоиспеченный преподаватель зашел, то умудрился запнуться о собственные ноги, ярко и оглушительно засмеяться, тремя предложениями погрузить Мадару в глубокую рефлексию о сущности бытия и выпить кофе. Он говорил увлеченно и академически — с безупречным апеллированием к ключевым авторитетам и собственному отточенному мнению. Легкие комментарии позволяли судить о его знаниях истории, военной стратегии, языков (Мадара заметил, что он говорил без акцента по крайней мере на трех). Он невольно подумал, что… это было приемлемо. Достойно чуть большего, чем двухсекундный взгляд. Впервые. Где-то на середине лекции представившийся Хаширамой вдруг заметил Мадару в аудитории и уставился на него, споткнувшись на мысли о единстве объекта и субъекта. Мадара все-таки ухмыльнулся и опустил взгляд в свой ноутбук. Решил, что не будет слишком сильно хамить, если препод осмелится подкатить после лекции. В конце концов ему нравилось нарушать субординацию. Закончив рассказ и погасив проектор, Хаширама, спрятав свои сильные и ухоженные ладони в карманы, неловко потопал к нему по лестнице между одиночных мест. Мадара как раз успел пихнуть в сумку ноутбук и перешнуровывал ботинки с ослабленными узлами. Заметив на полу перед собой тень, он поднял голову и изобразил высшую форму удивления. Казалось, это выбило Хашираму из колеи. Он растерял свою солнечную улыбку и как-то сконфузился, так что в Мадаре даже проснулось нечто вроде материнского инстинкта. — Мадара, — снисходительно представился он, поднимаясь и замечая, как несчастный философ бродит взглядом по его ладной фигуре в красной рубашке и свободных бежевых брюках, заправленных в полувоенные ботинки. Хаширама протянул ему руку. Теплая и сильная. Где-то на задворках проскользнула мысль, что Мадара раньше не трахался с парнями. Говоря откровенно, он вообще еще ни с кем не трахался. Как мы уже выяснили, в этом не было его вины. — Я рад… — начал Хаширама своим низким, приятным голосом, одаривая Мадару искренне счастливым взглядом — у него сердце сжалось, никто в жизни не смотрел на него вот так — но потом вдруг замолчал, словно так и не придумал, чему конкретно он рад. Мадара высвободил руку. — Выпьем чего-нибудь? — предложил Хаширама, следуя за ним вниз по лестнице опустевшей аудитории. — Сейчас четыре часа дня, — заметил Мадара, скользнув взглядом по белым строгим часам на стене. — Ты что, бухаешь? … Должны же у боженьки быть хоть какие-то недостатки? — К тому же, у меня еще пары. Повернувшись к затихшему философу, он обнаружил, что тот поник, как цветок без полива. Выглядел таким до глубины души расстроенным, что Мадара растерялся. Он не был социопатом вопреки мнению большинства. — Я не бухаю, — грустно произнес Хаширама. — Извини меня. — Забей, — не очень уверенно предложил Мадара. — Пошли, куда ты там хотел. Хаширама снова просиял, оставляя Мадаре некоторое странное ощущение одураченности. — На каком ты факультете? — спросил Хаширама, догоняя его, чтобы идти рука об руку. — Не могу сказать, — ответил Мадара, краем глаза наблюдая за собеседником. — Формально юридический. Хаширама задумчиво кивнул. Это казалось глупостью — не называть факультет, когда и так все понимали, о чем он говорит: что-то про войны, гостайны и Джеймса Бонда вместо декана. В действительности все было куда скучнее. — Собираешься защищаться? — спросил Мадара. — Да, — радостно подхватил Хаширама. — Это моя вторая кандидатская. — А первая? — Ботаника, зерновые культуры, — махнул рукой Хаширама, словно это была совершенно стандартная комбинация специальностей. — Долго объяснять, тебе будет скучно. Он распахнул дверь и, не спуская с Мадары взгляда, вдруг стал все равно что-то весело рассказывать про свою кафедру и какие-то цветы с пыльцой… Мадара не слушал. Хаширама источал столько света и внутренней доброты, что ему казалось, он слепнет, уносится куда-то прочь теплым соленым течением. Странным показалось отсутствие кольца на пальце — разумеется, он уже туда посмотрел. Хаширама в конце концов замолчал, и на его лице отразилось какое-то беспокойство. — У тебя есть братья или сестры? — поинтересовался он таким тоном, будто спрашивал о венерических заболеваниях. — Это важно? Быть может, у него был какой-то принцип как следствие детской психотравмы?.. И теперь он категорически не пил с теми, кто был единственным ребенком в семье. Мадара не знал. Чертов парень был слишком ослепительным, где-то здесь должен был быть подвох. — Нет! — воскликнул Хаширама. — Конечно, нет. В смысле это важно, но… — У меня есть брат, — ответил Мадара. — Он младше на несколько лет. — А, — ответил Хаширама облегченно и замолчал. Он был чудной. Но Мадаре нравилось. Словно смеющееся божество восточных легенд, неуловимо странное и неуловимо мудрое, как ветер. — Я немного волнуюсь, — искренне признался Хаширама, почесав затылок. Никакого напряжения не было. Хотя Мадара немного разозлился, когда к Хашираме прицепился какой-то старик, восхищенно тряс ему руку и представлял мужчине рядом не иначе «как юного гения нашей кафедры». Кстати, Фридриха Ницше пригласили на должность профессора, когда ему было двадцать четыре, Хаширама запоздал всего на полтора года, как Мадара узнал из разговора. Надеялся, что Хаширама не буйный. Да и сифилис был бы нежелателен. — Извини, — легко вернулся к нему Хаширама, и они вместе вышли из университета. На улице было холодно. Листва с деревьев уже опала и лежала на траве пока не собранным багряным покрывалом. В то время как Мадара гадал, означает ли «H» на свитере Хаширамы его имя или первую букву их университета, они успели дойти до небольшого бара, затерянного где-то в переулках, ускользающих с главной улицы. Мадара не знал об этом месте раньше, но Хаширама, казалось, был здесь своим парнем. Наверное, как и везде? Даже в компании социофоба вроде Мадары. — Мне как обычно! — воскликнул Хаширама. — А это мой друг, сделайте ему что-нибудь фирменное. Только без икры… в смысле… ха-ха-ха я просто терпеть ее не могу. Мадара закатил глаза. Он точно стрясет с Хаширамы деньги на лечение, если траванется местной стряпней, хотя желудок у него был крепкий. Забавно, что он угадал с его действительным отвращением к любым видам икры. Хаширама сел на диван в углу, отсюда их совсем не было видно, и снова затрещал, как сорока, о каких-то цветах, лесах, своей работе в «WWF» и прочем, но Мадара невольно подмечал, что любая случайная фраза Хаширамы выдавала воистину восхищающий объем знаний по совершенно любому предмету. Что бы ему не принесли выпить, оно явно содержало алкоголь, потому что Мадаре вдруг стало даже весело. — Ты дерешься? — спросил он, стараясь унять легкую дрожь, которая прошла по телу от этого вопроса. — Что? — переспросил Хаширама, застыв с палочками у рта. — Я люблю драться, — пояснил Мадара. Его темные глаза отливали полубезумным ярким предвкушением. Темная властность и холодное внимание — он облизнул сухие губы, мало кто держался дольше пары минут. Он бросался на всех, как безумный. — Ты хочешь со мной подраться ради веселья? — уточнил Хаширама, указывая на него палочками. Мадара кивнул. — И что? — протянул Хаширама задумчиво. — Мы просто выйдем из бара и начнем мутузить друг друга прямо в переулке перед университетом? Я что-то не уверен, Мадара. И был совершенно прав, потому что последние пару бокалов неизвестного пойла для Мадары были явно лишними. — Один удар рукава брони, — он перешел на родной японский, раскинувшись на диване. Трус. Хаширама улыбнулся неизвестно чему. — Ладно, мы можем пойти ко мне домой и подраться там, что скажешь? Ситуация выглядела неоднозначной, но Мадаре было плевать. Хаширама честно довел его до своей квартиры, где он присел отдохнуть на минуту и уснул на диване. Пожалуй — Мадара мог бы сказать, что это худшее свидание в его жизни, если бы ему было с чем сравнивать. — Нет-нет, — утешал на утро Хаширама. — Это я во всем виноват. Но я приготовил завтрак! Он с кем-то параллельно болтал по телефону, и громкий мрачный голос буквально раздирал динамик: — Брат, ты что, опять таскаешь в дом бездомных зверушек? — Пошел на хуй, — немедленно среагировал Мадара. — Все ясно, — ответила трубка и раздались гудки. Хаширама уныло повесил голову и продолжил расставлять приборы. Мадара молча взял стакан и налил себе воды из-под крана. Стеснительность никогда не была в числе его недостатков. Хаширамы, судя по всему, тоже: — Это правда, что у тебя IQ 185? — спросил он, переворачивая на сковороде оладьи. — Я тебя прогуглил и нашел статью в университетской газете. Играешь в шахматы? Слишком много вопросов. — Может быть. От завтрака Мадара отказался. Но не отказался от встречи вечером. И через два дня — с Хаширамой было очень весело.